(из интервью Марин Ле Пен «Миру новостей», 19 июля 2014 г.)
Для одних она — воплощение дьявола, для других — новая Жанна д’Арк, спасительница французской нации.
Сначала в Израиле, а на днях и во Франции певица Мадонна во время концерта выставила ее портрет со свастикой на лбу. Мари Ле Пен, кто же она — носительница прогрессивных идей или вируса коричневой чумы? «Мир новостей» постарался узнать это из первых уст.
Ее политическая программа вызывает, мягко говоря, полемику. Ее обвиняют в расизме и прочих грехах, но на фоне политического маразма и экономического кризиса во Франции идеи Мари встречают все большую поддержку.
Дочь и наследница самого колоритного французского политического лидера, главы ультраправых Жана-Мари Ле Пена, став президентом FN (Национального фронта), завоевала рекордное количество голосов на первом туре президентских выборов (17,9 %), став номером 3 французской политической жизни и альтернативой традиционного альянса право-левых.
В то время как левые (PS) во главе с Франсуа Олландом еще не остыли от победы на президентских выборах (большинство в Национальной ассамблее тоже их), правые (UMP), лишившись своего лидера Николя Саркози, занимаются сведением счетов и борьбой за партийное лидерство. Это позволяет Мари (пресса наградила ее титулом «третьего мужчины») занять место лидера оппозиции, самого влиятельного политика после президента Франции. То есть стать «вторым мужчиной» в государстве.
— Если завтра вы станете президентом, что вы сделаете в первую очередь?
— Я наложу мораторий на эмиграцию! Исходя из принципа, что мы можем принять не больше 10-и тысяч человек в год, — только тех, кто обладает исключительными качествами, талантом и компетентностью в той области, где своих специалистов нам не хватает.
— Своего рода сливки?
— Совершенно верно. Мы имеем право выбирать. И первое условие заключается в том, чтобы каждый избранный был в состоянии обеспечить свое существование. Мы не можем продолжать принимать с открытыми объятиями толпы мигрантов, в то время как в стране насчитывается 8,5 миллиона бедных!
— Объясните, чем ваша позиция в этом вопросе радикально отличается от позиции ведущих партий?
— В периоды экономического процветания эмиграция вполне допустима — в разумных пределах. Но первым условием допуска должно стать полное согласие и желание подчиняться законам этой страны, ее нравам, морали, культурным традициям и обычаям. Это то, что называется ассимиляцией. В настоящее время происходит прямо противоположное, а именно эмиграция эксцессивная и криминальная.
— Что вы имеете в виду?
— Принимать в страну легально по 200 тысяч человек в год, в то время как у нас насчитывается 1,5 миллиона безработных и десятки тысяч французов живут в ужасных условиях, чуть ли не на улице, это преступление против нации! К сожалению, мы не можем предложить новоприбывшим ничего лучшего. Когда их приходится загонять в гетто, не надо удивляться росту криминала. Это дополнительные безработные, которым надо выплачивать пособия, отдавать их детей в школу и обеспечивать почти бесплатное медицинское обслуживание. Не надо забывать, что Франция вся в долгах и их выплата — задача номер один. И отчасти это следствие самоубийственной эмиграционной политики.
— Чем вы объясняете тот факт, что ведущие партии уже в течение многих лет проводят такую «самоубийственную» политику?
— Первая причина заключается в том, что политические партии находятся целиком и полностью в руках гигантов промышленности и финансов. Эти влиятельные компании и банки заинтересованы в притоке иностранцев, которые создают повышенную конкуренцию, позволяют снижать заработную плату и извлекать колоссальные доходы. Вторая причина в том, что со временем политики столкнулись с конфронтацией и оппозицией коммун, сформировавшихся в результате беспорядочной миграции. Если сейчас они начнут принимать антиэмиграционные законы, это может привести к бунтам и насилию.
Проблема еще и в том, что во Франции власти проводят политику интеграции. Это означает, что разные национальности могут продолжать жить здесь согласно собственным культурным обычаям и религиозным догмам. Это приводит к образованию коммун, которые благодаря своей многочисленности могут влиять на результаты выборов. Именно поэтому политики смирились с ситуацией, считая, что изменить что-либо уже невозможно.
— Эта проблема касается Франции или всей Западной Европы?
— Ситуация везде примерно одинаковая, и, возможно, она уже необратима. Но особенность Франции в том, что здесь сосредоточилось колоссальное количество людей, обуреваемых жаждой мести и реванша, — следствие колониального периода. Яркий пример — французская футбольная команда, которая на каждом международном чемпионате делает все, чтобы ухудшить имидж Франции. Нежелание петь наш гимн («Марсельезу»), публичное сведение счетов с прессой, скандалы в раздевалках, неповиновение тренеру — все это дурной пример для молодежи. И вина в этом наших руководителей, которые уже многие годы твердят, что Франция — это страна предателей, фашистских пособников, расистов и колонизаторов. Это возбуждает у многих жажду мести и реванша.
— Почему мусульманская религия стала во Франции проблемой?
— Потому что наплыв мусульман укрепил религиозно-политические группировки, цель которых — заставить отступить французские законы, подменив их религиозными. Особенность ислама в том, что он смешивает политику с религией. Все эти требования — установить особые часы работы в бассейнах для женщин, раздельное питание в школах, не говоря уже о ношении бурки и никаба в публичных местах — деформируют социальную жизнь французского населения. Над нами нависла серьезная угроза того, что ислам начнет доминировать и в общественной жизни.
— Французская пресса часто критиковала Россию за отсутствие демократии и ее манеру решать конфликты с мусульманскими республиками.
— Меня поражает то представление о России, которое создалось у нас благодаря влиянию политических лидеров и французской прессы. В этой связи я часто повторяла, что Берлинская стена не была разрушена, а всего лишь переместилась в другое место. Этот феномен — следствие интеллектуальной и политической подчиненности Франции Соединенным Штатам, которые продолжают вести холодную войну. Разница только в том, что в наши дни война экономическая превратилась в войну коммуникации и пропаганды. Она заключается в том, чтобы систематически представлять Россию как государство отсталое и склеротическое. На мой взгляд, это не имеет ничего общего с действительностью.
— Я слышала, что вы поддерживаете позицию Путина в отношении конфликта в Сирии…
— Разумеется. И, кстати, очень жаль, что он не оказал такого же сопротивления в момент конфликта в Ливии. Потому что проблема в Ливии идентична. Эта ситуация повторяется в странах Ближнего и Среднего Востока и заслуживает серьезного анализа, потому что везде, где происходит прямое или косвенное вмешательство США, к власти приходят радикальные исламисты.
— Вы верите в спасение евро?
— О, этот трагикомический сериал спасения евро! Это абсурдная ситуация, когда нас вынуждают понапрасну тратить миллиарды, которых у нас нет. В результате, вместо того чтобы выйти из Евросоюза организованно, без паники и с минимумом потерь, это произойдет в атмосфере паники и хаоса. Я глубоко убеждена в том, что это вопрос ближайшего будущего.
— Ваши идеи, в общем и целом реалистичны и не лишены здравого смысла. Почему же для многих ваша партия остается символом зла и виновником всех бед?
— Для того чтобы следовать здравому смыслу, надо совершить настоящую революцию и порвать с общественно-политической моделью, которая была навязана Европе после Второй мировой войны американцами. Это модель Бреттон Вудс — принцип ультралиберализма и законов свободного рынка. Я же считаю, что любой обмен должен быть справедливым и эквивалентным и не идти во вред национальным интересам. Именно поэтому я для США что-то вроде дьявола. Если большинство стран порвут с их влиянием, станут практиковать разумный протекционизм и функционировать согласно национальным интересам, им удастся избавиться от терроризма финансовых рынков.
— Как вы реагируете, когда вам бросают обвинения в следовании фашистской идеологии? Как, например, Мадонна…
— Я не выношу эту категорию богатых и знаменитых, которые воображают, что им все позволено. Она не имеет права оскорблять 6,5 миллиона французов, которые разделяют идеи Национального фронта, партии вполне легальной. И если она повторит этот номер во Франции, обещаю вам, ей придется отвечать за последствия! (Марин Ле Пен в итоге подала на Мадонну в суд. — Ред.)
— Вы согласны, что «дьявольской» репутацией ваша партия во многом обязана вашему отцу?
— Я допускаю, что в пылу энтузиазма он часто грешил излишней откровенностью, не осознавая, насколько наши идеи и позиции контрастируют с установленным порядком вещей. К сожалению, его блестящие, но излишне агрессивные выступления дали оружие нашим врагам. С другой стороны, его незаурядная личность и талант позволили нашим идеям быть услышанными.
— Вы слушаете его советы?
— Было бы глупо не использовать опыт политического лидера с 60-летним опытом. Напомню, что он был первым депутатом Национального фронта в Национальной ассамблее.
— В свое время Национальный фронт и его лидер провоцировали такую ненависть, что ваш дом в Сен-Клу даже подорвали. Вы не боитесь рецидива?
— Три года назад в меня стреляли, но я об этом почти не вспоминаю. В жизни надо следовать своим путем и быть фаталистом!