Сэйди
Центр общественной безопасности — небольшое строение в центре города. Слава богу, дверь не заперта. Изнутри льется теплый желтый свет.
За столом сидит женщина и барабанит по клавиатуре. Когда дверь резко распахивается и появляюсь я, она вздрагивает и хватается за сердце. В такое ненастье посетителей не ждут.
Спотыкаюсь о порог — не заметила, что он на дюйм выше уровня пола — и приземляюсь на четвереньки прямо в дверях: сил удерживать равновесие не осталось. Пол не такой мягкий, как снег, и это падение гораздо болезненнее предыдущих.
— О господи… — Женщина срывается с места и спешит на помощь: почти бегом огибает свой стол и приближается ко мне. Ее рот приоткрыт, глаза распахнуты от удивления. Похоже, она глазам своим не верит.
Я нахожусь в маленькой квадратной комнате. Желтые стены, ковролин, письменный стол с двумя тумбами. Тепловентилятор в углу обдувает помещение нагретым воздухом.
Едва успев встать на ноги, я иду к вентилятору и опускаюсь на колени перед вибрирующими лопастями.
— Офицера Берга, — еле выговариваю заледеневшими губами, не оборачиваясь. — Офицера Берга, пожалуйста.
— Да, конечно.
Не успеваю я и глазом моргнуть, как женщина громко зовет его. Затем любезно протягивает руку и ускоряет подачу горячего воздуха. Прижимаю к вентилятору обожженные холодом ладони.
— Вас хотят видеть, — с запинкой сообщает женщина кому-то за моей спиной. Я оглядываюсь.
Офицер Берг подходит быстро и бесшумно — видимо, по громкому встревоженному голосу секретарши понял: что-то случилось. Он проходит мимо меня к кофейнику, явно обратив внимание на мою пижаму, наливает кофе в одноразовый стаканчик и протягивает мне — согреться. Помогает подняться и сует стаканчик в руки. Хотя я не спешу его пить, все равно приятно чувствовать исходящий от кофе жар. Я благодарна Бергу за это. Снаружи бушует вьюга, маленькое здание периодически содрогается. Свет мерцает, стены скрипят. Полицейский снимает с вешалки куртку и укутывает меня.
— Мне нужно с вами поговорить, — мой голос полон отчаяния и усталости.
Офицер Берг ведет меня по коридору. Мы садимся бок о бок за небольшим раздвижным столом в пустой комнате.
— Что вы здесь делаете, доктор Фоуст? — Его тон задумчив и обеспокоен, но в то же время подозрителен. — Не лучший денек для прогулок, мягко говоря.
Меня невольно бьет дрожь. Как ни стараюсь, никак не могу согреться. В руках по-прежнему стаканчик с кофе. Полицейский подталкивает меня локтем и советует выпить его.
Но меня трясет не от холода.
Начинаю рассказывать Бергу все-все, но тут он произносит: «Мне совсем недавно звонил ваш муж», — и слова застревают у меня в горле. Я растеряна: зачем Уиллу звонить Бергу, если мы договорились, что пойдем к нему вместе?
— Мой муж? — Выпрямляюсь. Я ожидала услышать совсем не это. Офицер медленно кивает головой, каким-то сверхъестественным образом сохраняя зрительный контакт. С трудом заставляю себя не отводить взгляд, напрягаясь в ожидании ответа.
— И что же он хотел?
— Он волновался за вас.
Напряжение спадает. Уилл звонил, потому что беспокоится за меня.
— Естественно, — я расслабляюсь на своем стуле. Видимо, он пытался мне дозвониться, а когда не получилось, набрал номер Берга. Возможно, попросил его проверить, всё ли со мной в порядке. — Из-за погоды. И задержки парома. Когда мы разговаривали в последний раз, я была расстроена.
— Да, мистер Фоуст рассказал мне.
Я снова выпрямляюсь.
— Рассказал вам, что я была расстроена? — Я недовольна. Это личное, Уиллу не следует говорить о таком полиции.
Офицер кивает.
— Он волновался за вас. Сказал, вы расстроились из-за какого-то полотенца.
Тон разговора меняется: Берг произносит эту фразу снисходительно. Как будто я просто дурочка, сумасшедшая, болтающая без умолку о полотенце.
— А… — решаю не продолжать.
— Я собирался к вам домой — проверить, как вы. Но теперь вы избавили меня от поездки.
Офицер Берг говорит, что после обеда на дорогах будут заторы, потому что местные школы не отменили занятия до бурана. Единственная хорошая новость — снегопад должен утихнуть в ближайшие часы.
А затем полицейский начинает допытываться.
— Не хотите рассказать о полотенце?
— Я нашла полотенце, всё в крови, — медленно произношу я. — У себя в прачечной. — И раз уж начала, то продолжаю: — И еще нашла зарытый у нас во дворе нож.
Берг даже глазом не моргает.
— Нож, которым убили миссис Бейнс?
— Думаю, да. Да, на нем следы крови.
— И где этот нож сейчас, доктор?
— У меня во дворе.
— Вы оставили его там?
— Да.
— Вы прикасались к нему?
— Нет.
— Где именно он лежит?
Пытаюсь описать его местонахождение. Правда, сейчас его, скорее всего, уже замело.
— А полотенце? Где оно?
— Под стиральной машиной в прачечной.
Берг спрашивает, остались ли на нем следы крови, и я отвечаю «да». Полицейский извиняется и выходит. Через полминуты возвращается и сообщает, что офицер Биссет уже едет ко мне за полотенцем и ножом.
— Сейчас дома мой сын, — говорю я. Берг заверяет, что ничего страшного: офицер Биссет зайдет ненадолго и не побеспокоит Отто.
— Но мне кажется… — начинаю я и умолкаю. Не знаю, как это сказать. Тереблю край стаканчика. Хлопья кофейной пены вылетают из него, оседая на столе маленьким сугробом. Наконец собираюсь с духом: — Мне кажется, что убить миссис Бейнс мог мой сын. Или это сделала Имоджен.
Я ждала более бурной реакции, но Берг продолжает как ни в чем не бывало:
— Вам нужно кое-что знать, доктор Фоуст.
— Что?
— Ваш муж…
— Да?
— Уилл…
Мне очень не нравится, что он ходит вокруг да около. Просто бесит.
— Я помню, как зовут моего мужа.
Офицер Берг несколько секунд молча разглядывает меня.
— Да, — наконец произносит он. — Думаю, вы помните.
Проходит еще несколько секунд. Полицейский по-прежнему молчит и смотрит. Я ерзаю на месте.
— Уилл отказался от своих предыдущих показаний по поводу той ночи, когда убили миссис Бейнс. Что якобы вы вместе смотрели телевизор, а потом сразу легли спать. Ваш муж сказал, что это не совсем так.
Я ошеломлена.
— Не совсем так?
— Именно. По словам мистера Фоуста.
— И что же произошло на самом деле, по словам мистера Фоуста? — резко спрашиваю я. Через полицейскую рацию доносятся громкие, но неразборчивые голоса. Офицер Берг подходит к ней, убавляет звук, чтобы можно было спокойно разговаривать, и возвращается на свой стул.
— По его словам, в ту ночь, когда телепередача закончилась, вы не легли спать, как сказали раньше, а пошли выгулять собак, а мистер Фоуст умылся и пошел в спальню. Как сообщил ваш муж, вас не было дома довольно долго.
Что-то внутри меня ёкает. Кто-то врет. Но я не знаю, кто именно.
— Вот как? — переспрашиваю я.
— Именно так, — отвечает полицейский.
— Но это же неправда, — возражаю я. Не представляю, зачем мужу выдумывать такое. На ум приходит лишь одно возможное объяснение: Уилл готов на все, лишь бы защитить Отто и Имоджен. Абсолютно на все. Даже если это означает бросить меня на съедение волкам.
— Он сказал, что вы повели собак на прогулку. Но время шло, а вы все не возвращались, и ваш муж начал беспокоиться. Особенно когда услышал лай. Он выглянул наружу и обнаружил собак возле дома, но вас там не было. Вы бросили собак во дворе той ночью, потому что пошли в дом Бейнсов, да?
Мой желудок скручивает, внутренности сжимаются. Ощущения — как при свободном падении на первом вираже американских горок.
Четко выговариваю каждое слово:
— Я не ходила в дом Бейнсов той ночью.
Однако офицер не обращает внимания и продолжает, как будто я ничего не говорила. Теперь он называет Уилла по имени. А меня — доктор Фоуст.
Офицер Берг выбрал, на чьей он стороне. Не на моей.
— Уилл пытался дозвониться до вас, но ваш мобильный не отвечал. Он решил, что с вами случилось что-то ужасное. Бросился в спальню, чтобы одеться и пойти искать. Но как раз когда он запаниковал, вы вернулись домой.
Берг делает паузу, переводя дух:
— Вынужден повторить вопрос, доктор: где вы находились между десятью часами вечера и двумя часами ночи, когда была убита миссис Бейнс?
Я молча мотаю головой. Мне нечего сказать. Я уже говорила, где находилась, но полицейский больше не верит мне.
Только сейчас я замечаю, что офицер Берг принес в комнату большой конверт, который все это время лежал на столе, совсем рядом. Офицер встает, открывает его и выкладывает на стол фотографии. Они просто отвратительны — с каждым следующим снимком все кошмарнее и кошмарнее. Изображения увеличены — как минимум восемь на десять дюймов. Даже когда я отвожу взгляд, они стоят перед глазами. Там есть фотография открытой двери: дверной косяк и задвижка целы. Снимок забрызганных кровью стен. При этом в комнате поразительно чисто, что наводит на мысль: борьбы практически не было. Необычно выглядят разве что валяющаяся на боку подставка для зонтиков и фотография в рамке, которая перекосилась, будто ее толкнули во время драки.
В центре снимка — лежащая Морган. Распростерта на коврике в неловкой позе. Каштановые волосы закрывают лицо, руки закинуты за голову, как будто последним отчаянным усилием она пыталась защититься от ножа. Нога, похоже, подломилась при падении: неестественно согнута. На Морган пижама, фланелевые штаны и термофутболка. Все красное — не разберешь, где заканчивается кровь и начинается пижама. Левая штанина задрана до колена.
На полу — кровавые следы маленьких ножек, все менее четкие по мере удаления от тела. Живо представляю, как полицейский уводил маленькую девочку от трупа женщины.
— Я вижу здесь не просто убийство, — говорит офицер Берг. — Нападавший хотел, чтобы Морган мучилась. Столько злобы и агрессии…
Не могу оторвать глаз от снимка. Мой взгляд скользит по телу Морган, по цепочке кровавых следов и обратно к криво висящей на стене фотографии. Беру снимок со стола и подношу поближе, чтобы лучше рассмотреть. Я уже видела его, и не так давно. Я вспоминаю эту аллею деревьев. Она есть на фото с семьей из четырех человек. Мать, отец и две дочери примерно десяти и двадцати лет. Мать в красивом зеленом платье сидит на ярко-желтом стуле в центре, а ее родные стоят вокруг…
— О господи, — ахаю я и зажимаю рот ладонью. Эта фотография в рамке на стене дома Морган Бейнс — такая же, как и в статье о смерти Эрин, которую я прочла на своем компьютере. Старшая девушка, которой около двадцати, — бывшая невеста Уилла, Эрин. Видимо, снимок сделан всего за несколько месяцев до ее смерти. Девочка — ее младшая сестра.
Я чуть не захлебываюсь собственной слюной. Берг похлопывает меня по спине и спрашивает, всё ли в порядке. Утвердительно киваю, поскольку говорить не в состоянии.
— Неприятное зрелище, да? — Полицейский думает, что мне плохо от вида трупа.
Теперь я понимаю то, о чем не догадывалась раньше. Женщина на фотографии — сидящая на стуле мать семейства — теперь постарела. Ее каштановые волосы поседели, она заметно похудела — настолько, что совсем высохла.
В это почти невозможно поверить. Этого не может быть!
Женщина на снимке — мать Морган. Я видела ее на поминальной службе. Женщина, которая лишилась еще одного ребенка много лет назад — и с тех пор изменилась навсегда, по словам ее подруг Карен и Сьюзен.
Но одного я не пойму. Если все так и есть, значит, Морган — сестра Эрин. Морган — та маленькая десятилетняя девочка на фотографии…
Почему Уилл не рассказал мне об этом?
Кажется, я знаю почему: из-за моих же комплексов. Что бы я сделала, узнав, что совсем рядом живет сестра Эрин? Теперь я понимаю, что дружба Уилла и Морган была настоящей. Взаправдашней. Потому что оба они обожали ту единственную женщину, которую Уилл любил больше меня. Эрин.
Комната вокруг то расплывается, то снова становится четкой. Я часто моргаю, пытаясь прекратить это. Сидящий рядом офицер Берг раскачивается на стуле. На самом деле он даже не шевелится — проблема в моем восприятии. В моей голове. Черты его лица начинают смягчаться. Комната и стены внезапно расширяются. Слова полицейского практически тонут в потоке моего сознания. Я вижу, как шевелятся его губы, но с трудом воспринимаю слова. Сначала вообще не понимаю, о чем он говорит.
— Прошу прощения, повторите, — громко говорю я.
— Уилл сказал, что вы часто ревновали и комплексовали.
— Вот как?
— Да, так, доктор Фоуст. Говорит, он в жизни не подумал бы, что из-за ревности вы способны на крайности, но в последнее время вам приходилось нелегко. Вы были сама не своя. Он упомянул приступ паники и вынужденное увольнение с работы. Уилл сказал, вы не склонны к насилию. Но, — повторяет Берг, — в последнее время вы были сама не своя. Что скажете?
Я молчу. Как раз в этот момент начинается головная боль, которая медленно поднимается по затылку, вонзается между глаз. Крепко зажмуриваюсь и прижимаю кончики пальцев к вискам, чтобы заглушить ее. Видимо, у меня резко упало давление, потому что вдруг стало трудно слышать. Офицер Берг спрашивает, всё ли в порядке. Но его слова звучат глухо. Я словно под водой.
Дверь открывается и закрывается. Полицейский с кем-то говорит. Они ничего не нашли и теперь обыскивают наш дом, потому что Уилл дал согласие…
— Доктор Фоуст? Доктор Фоуст?
Меня трясут за плечо.
Когда я открываю глаза, на меня таращится какой-то старичок. У него текут слюни. Смотрю на часы, затем на свою рубашку. Голубая пижамная рубашка застегнута — вот же занудство — на все пуговицы так, что меня тошнит. Дышу с трудом. Расстегиваю три верхние пуговки, впуская в грудь немного свежего воздуха.
— Здесь чертовски жарко, — замечаю я, обмахиваясь. Перехватываю взгляд старичка: он пялится куда-то в сторону моей ключицы.
— С вами всё в порядке? — спрашивает старичок. У него такое выражение лица, словно он озадачен увиденным. Брови насуплены. Старичок протирает глаза — убедиться, что ему не мерещится, и повторяет вопрос. По-моему, уместнее спросить, всё ли в порядке с ним — он явно встревожен гораздо сильнее меня, — но мне, в общем-то, на него наплевать. Потому я спрашиваю другое:
— А почему вы решили, что не всё в порядке?
— Ну, вы выглядите какой-то… растерянной. Так всё в порядке? Могу принести воды, если не хотите кофе.
Гляжу на стаканчик с кофе передо мной. Это не мой.
Старичок молча смотрит на меня.
— Да, конечно, — соглашаюсь я на предложение принести воды. Накручиваю локон на палец и озираюсь. Обычная унылая комната: стол и четыре стены. Ничего особенного, смотреть здесь не на что, и совершенно непонятно, где я. Никаких зацепок, кроме этого старичка в форме передо мной. Явно полицейский.
А потом я замечаю фотографии рядом на столе.
— Да. Принесите мне воды.
Он уходит, вскоре возвращается и ставит передо мной на стол графин с водой.
— Итак, расскажите, что произошло, когда вы повели собак на прогулку.
— Каких собак? — спрашиваю я. Мне всегда нравились собаки. Людей ненавижу, а вот собак обожаю.
— Ваших собак, доктор Фоуст.
Я смеюсь от души. То, что он перепутал меня с Сэйди, нелепо, смехотворно и даже оскорбительно. Мы совершенно не похожи: разный цвет волос, глаз, большая разница в возрасте. Сэйди старая, а я — нет. Он что, совсем слепой?
— Будьте добры, не оскорбляйте меня, — отвечаю я, заправляя локон за ухо.
— Прошу прощения? — Полицейский выглядит ошеломленным.
— Я же сказала: не оскорбляйте меня.
— Мне очень жаль, доктор Фоуст. Я…
Но я сразу же прерываю его: терпеть не могу, когда меня называют Сэйди или доктор Фоуст. Сэйди повезло бы быть мной, но Сэйди — не я.
— Хватит меня так называть, — огрызаюсь я.
— Не хотите, чтобы я называл вас доктор Фоуст?
— Да.
— Тогда как мне к вам обращаться? Просто Сэйди?
— Нет! — возмущенно трясу головой. — Обращайтесь ко мне по имени.
Полицейский прищуривается:
— У меня сложилось впечатление, что вас зовут Сэйди. Сэйди Фоуст.
— Значит, вы ошиблись.
Он уставился на меня.
— Если вы не Сэйди, то кто же?
Я протягиваю ему руку и представляюсь Камиллой. Его ответное рукопожатие вялое и холодное. Затем полицейский оглядывается по сторонам и спрашивает, где же Сэйди.
— Сэйди здесь нет. Ей пришлось уйти.
— Но она же была здесь.
— Да, а теперь ее нет. Осталась только я.
— Простите, но я не совсем вас понимаю.
Он снова спрашивает, всё ли в порядке, нормально ли я себя чувствую, и советует выпить воды.
— Я прекрасно себя чувствую, — отвечаю я и осушаю стакан одним большим глотком. Чувствую жажду и жар.
— Доктор Фоуст…
— Камилла, — напоминаю ему и ищу взглядом часы, чтобы понять, сколько сейчас. Сколько времени я потеряла.
— Хорошо. Значит, Камилла.
Он показывает мне одну из фотографий со стола — ту, где лежит ее труп в луже собственной крови с вытаращенными глазами.
— Вам это о чем-нибудь говорит?
Я молчу. Рано выпускать кота из мешка.
