Ментовские метаморфозы
И тут к нам вперся Мент. Кривой в сосиску. Из одного кармана он достал бутылку магазинной водки, а из другого три жухловатых огурца. Он иногда шикует. Ему по старой памяти сослуживцы бывшие изредка подбрасывают. Для полицая ведь полученная как взятка пол-литра — невелика ценность.
Вообще он не мент. Не из ментовки то есть. Он из органов. Из какой-то мутной системы. Типа двоюродной дочки ФСБ. За кем-то следили, кого-то гасили, кого-то курировали, кого-то просто крышевали элементарно. Но не ЧОП. Эдакая частно-государственная акционерка «Чекистский коготь».
Он выпил половину, а половину отдал нам, и два огурца. И мы это очень удачно казеночкой заполировали свой коктейль.
— Вот! — поднял палец Белинский. — Теперь нас правильное количество. На троих пьют не потому, что сто шестьдесят граммов достаточно. А потому что число правильное. Не больше граций, не меньше муз: три — это минимальное застолье.
Насчет граций и муз у него постоянно бред с культурными словами.
А Мент расположился начальственно (это у него осталось) в креслице — помните, были такие малогабаритные, для малогабаритных квартир: очень маленькие, но как раз помещаешься, и очень удобно. Белинский в этом своем креслице книжки читал. А Мент его занял и авторитетно и как-то сразу подключился к нашей дискуссии. В теме. Как по радару пришел. Рыбак рыбака чует издалека. А вообще кто ж насчет наших проблем не в теме…
Белинский говорит:
— Беда духовности в том, что один бездуховный вечно подавляет сто духовных. Духовный человек во власть не пойдет, Достоевский прекрасно об этом писал. Пока духовный стремится к истине и совершенству — бездуховный просто бьет его в ухо. Поэтому духовность сохранить нелегко.
— Власть — это тебе не дух, — сказал Мент. — Власть — это сила! А уж к этой силе духовные сами подтягиваются. Кто за защитой, кто за деньгами, кто работы просит.
— А по-моему, наша власть — это просто глупость и хамство, — сказал я. — Она сильна только страну дербанить и митинги разгонять. А ворье, наркоторговцы и все жулики не боятся ее нисколько.
— Вот поэтому ты дурак и бомжара помойный, — сказал Мент. — Потому что не знаешь, какое бабло идет на самый верх от нарков. И не понимаешь, что ворье — типа тараканов, которые питаются крошками со стола власти. А реально она сама берет себе все, что хочет.
— А на духовном уровне задача государственной власти состоит в том, чтобы заботиться о народе, — с такими благородными нотками стал наезжать на него Белинский.
— Дурында ты книжная, — презрительно улыбнулся Мент. — Задача власти в том, чтобы ты ей по жизни кругом был обязан и виноват. И чтобы из всех вариантов поведения тебе оставался один: подчиняться. И не просто, а — радостно! добровольно! дисциплинированно! И чтоб от других ты требовал того же.
— Ты такой умный, что уже должен быть генералом полиции, — сказал я. — Что ж ты в подъезде ночуешь и с нами пьешь?
— У них есть психологическая реабилитация, — невпопад ответил пространству Мент.
— И в Америке, и в Германии. А у нас с тебя половину боевых возьмут за то, чтобы остальную половину ты вообще получил. А с этой полученной половины еще отберут половину на подарок высшему начальству. И никакая родина ни за что тебе на хрен не благодарна. И тогда начинаешь ненавидеть начальство, потом армию, а потом родину. Все офицеры, которые уволились и пошли в бизнес, мечтают свалить на Запад. А многие и свалили уже. По крайней мере семьи вывезли. А здесь только бизнес крутят.
— По-моему, вы крутите яйца, а не бизнес, и загранпаспорта у вас, вероятно, нет, — вежливо возразил Белинский, и я испугался, что сейчас Мент въедет ему в ухо.
— Это правда, — тихо согласился Мент. — Понимаешь, у меня вдруг однажды завод кончился. Так бывает, когда здоровый мужик всю жизнь много пахал, стрессы там, экстремальные условия, и вдруг — ни с чего! — раз и сломался. И больше он уже ничего в жизни не может.
— А ты-то че со своей бездуховностью? — хмыкнул я. — Ты ж солдафон!
— Не надо так говорить, — с детской беззащитностью попросил Мент. И вдруг стало заметно, что он смертельно уже пьян, и по его щетине съезжают слезы. Депресняк его накрыл, это мы видали. Сейчас еще этот исповедоваться будет. О господи…
— У меня вера была, — открыл он. Открытие сделал. — Я верил, что все наладится, все будет хорошо…
— Кто ж тебе велел в эту хрень верить?
— Ты не понимаешь. Не смейся! Когда Путина поставили — он же наш, нормальный пацан. И он поставил чекистов на все посты. И однажды 20 декабря, День Чекиста, так с трибуны и сказал, что ЧК под крышей правительства Российской Федерации продолжает выполнять задание по укреплению власти и так далее. Пошутил, но вообще ведь да. Олигархов раскидал, страну укрепил.
Мы себя снова людьми почувствовали! Он органам уважение вернул, денег дал, армию стал поднимать. И вся Россия с колен стала подниматься. В службе смысл снова появился. Народ лучше жить стал. В Чечне, наконец, войну победой кончил, своего пацана поставил, порядок навел. Наша пьянь ленивая работать нормально не хочет? — и хрен с вами, стали таджиков ввозить. Они и строят, они и убирают все, а вы только водяру жрете и халявы просите. Запад стал хвост свой мокрый поджимать. Все эти педерасты, демократы, все это жулье крикливое, которое Америке родину продавало, он им ручонки-то шаловливые укоротил.
При Путине что главное? Нам перестало быть за державу обидно. Державу опять уважать стали. И парады он вернул, и гордость людям вернул. И я тоже вам скажу: да — если не Путин, то кто?
Медведев — это, конечно, было недоразумение, этого мозгляка никто не уважал. Стрелки он переводил! Нанопрезидент, ага.
И когда Путин вернулся… осенью одиннадцатого года объявил, точно?.. вот, — я это приветствовал. Вот такой России нужен президент. И некем его заменять, и не фиг его заменять. Пацан все по уму делает.
И когда эти гондоны белоленточные стали свою Болотную мутить — выборы им, шмыборы, да все не так, да дайте власть нам — им сразу надо было по хребтам дубинками навалять, десяток крикунов рылом в стену — и полный был бы порядок. Вот он зря либерализм тогда проявил.
И вот на выборах мы победили — народ избрал Путина в президенты в третий раз. Настроение у ребят — отличное! А как раз когда инаугурация — мая… какого мая?.. ну, все помнят, в начале мая, день инаугурации Президента России. И эти долбоклюи моржовые поперли на свою Болотную опять. А какой замысел? — сорвать инаугурацию! Толпу собрать — и повалить к Кремлю. Чтоб американское телевидение на весь мир показало, как, значит, народ недоволен, что Путина выбрали. Но оцепление они хрен прорвали, вложили там ребята ума под ребра кое-кому понахальнее.
В общем, все прошло нормально, после работы мы с ребятами выпили, поздравили друг друга и пошли по домам.
И вот вечером сижу я перед телевизором, бутылочку законную тяну, на завтра отгул всем дали. Новости смотрю. Инаугурация в Кремле. Двери золотые огромные распахиваются, толпа главных людей страны аплодирует, а Путин идет скромно так по проходу и всех как бы благодарит улыбкой, даже не улыбкой — глазами одними. И видно, что поволновался, но виду старается не продавать. И выпил я за него рюмку.
Каналами пощелкал — а я к кабельному был подключен, ткнул этот — «Дождь» — ну, чего они там наврут? А они показывают, как ребята тех уродов на Болотной прессуют. Выпил я за ребят.
И вот тут это у меня и случилось. Припадок. В первый раз. Я сначала подумал, что водкой траванулся, намешали там невесть чего. До туалета еле добежал — а меня выворачивает. Полный унитаз. На коленях стою, обнял его, а сам аж наизнанку. Аж дрожу весь, и весь мокрый стал, пот холодный катится.
Ну, проблевался, помылся-просморкался — вернулся в комнату. Сижу в кресле, по ящику футбол, жена пива принесла — понимает. А в перерыве — новости. И меня — р-раз! — и опять так замутило, хоть сдохни. Все качается, пот, холод, и изнутри как пилкой режет — желчь изо рта бьет, желтая и зеленая. И печень — как после нокаута, крюк левой поймал.
В зеркале — как покойник: белый, синий, глаза запали. Жена плачет со страха. Скорую вызвали. Два часа ждали — я уж сам успокоился. Ну, они вкололи чего-то, желудок промыли, кретины, что там промывать было. А назавтра пошел я в нашу поликлинику.
Сначала гастроэнтеролог, потом невропатолог, потом психолог, анализы неделю сдавал, бюллетень десять дней. Здоров! Ну там феназепам, эгланил, хрень какую-то прописали. И вручили путевку на неделю в наш профилакторий — в лесной. Там вечером санитарке денег дали, она выпить принесла, мы — за наши успехи! И меня — шарах! До утра блевал и трясся, врача переполошил.
…Вот так все и пошло. Дальше — больше. По врачам — все ноги стоптал. На фотографию свою в форме гляну в удостоверении — и с копыт. Я сериалы военные смотрел, теперь гляну — и бегом в туалет, только б по дороге не упасть. Парад в День Победы, ты понял! А я блюю в туалете и плачу. Есть перестал, худой, как Кощей. Стал пакетики с собой носить — чтоб в них травить, если неожиданно.
— А вы в церковь ходить не пробовали? — спросил Белинский.
— Еще как пробовал! Пока в церкви — все отлично. Вышел — и как не был. И молился, и свечки ставил. А потом встретил в храме одного настоятеля — а он по соседнему ведомству подполковником значится. Так я прямо в церкви блеванул, это ж ужас. Потом свечки ставил, замаливал, только по сторонам старался не смотреть, чтоб не увидеть кого ненароком.
Уволили меня, короче. Пошел на работу устраиваться. А работать не могу. Приду, поговорю — и бегом в туалет блевать.
— Вообще не можешь?!
— А я про что. Вот я хоть винтик завинчиваю, а в голове в это время — Путин в Кремле, ребята в органах, и еще последнее время лезут в мысли все время ополченцы наши в Донбассе, героические же ребята! И я с ходу блюю.
— Чарльз Дарвин тоже блевал, — привел пример Белинский, — а в результате создал теорию эволюции.
— Может, этого недостаточно для создания теории?
— Теорий мало, а на практике блюют у нас все.
— А как же ты со своими-то общаешься? Особенно если они в форме?
Мент гордо приосанился:
— Думать надо! Я способ изобрел. Я их ругаю. Как бы в шутку. А они смеются. Типа: здорово, охранка, взяточники, паразиты на здоровом теле трудящегося народа! Они смеются. А секрет в том, что я в это время на самом деле так думаю. Только виду не подаю. Улыбаюсь и обнимаюсь.
Я ведь внутри себя предателем стал, — с ужасом проговорил он. — Я чего люблю и уважаю — так от этого блюю и умираю. Мне же спасаться-то как-то надо, выжить как-то надо. А то жена прогнала, работы нет, детям на глаза показаться не могу. А я чем виноват? Я Родине служил, и здоровье потерял на этой службе. На государственной службе. (Он опять заплакал.)
Думаешь о чем хорошем и правильном — и лучше сдохнуть. Думаешь о плохом — и тогда чувствуешь себя отлично. Как жить?..
— Когнитивный диссонанс, — сказал Белинский.
— Когнитивный диссонанс — это расстояние между твоими яйцами и моим сапогом, — сказал Мент. — И чтоб больше от тебя я этой фигни не слышал!
— А о чем ты думаешь-то теперь? — спросил я.
— О чем… Об отдельных недостатках… Вот, скажем, Путин в начале правления подписал обязательство, что Ельцин и его семья ни за какие преступления привлекаться не будут. А сам вдруг отбирает льготы у стариков. А чиновникам резко повышает! Вдруг оказывается, что все его друзья резко стали миллиардерами! А нефть прет и прет за сто баксов — а ни хрена народ не богатеет, все только разваливается и разворовывается. И вдруг чехи, которых мы давили, прессуют наших в наглую по всей стране, на джипах у Вечного Огня гоняют! Нет правды. Ни в суде, ни в телевизоре, нигде. А мне — по фиг, я уже не служу.
Потому что не будет больше в жизни никаких изменений. Сидели мы в заднице и будем сидеть. А они воровали миллиарды и будут воровать. А великая страна стала сырьевым придатком — и будет им. А на хрена ж тогда служить?
Мы-то радовались чего? Что порядок наводится. А он, оказывается, не для нас наводился. И не наш это порядок. Так мне теперь чего — в партизанский отряд идти? За народное счастье из-за угла биться, с чердака стрелять?
— Да вы, батенька, патриот, — заключил Белинский.
— А тебя убью. Здесь и сейчас, — сказал Мент. — Мне знаешь че ребята наши говорят при встрече, которые в охране олигархов работают? Говорят: они думают, что в случае чего мы их всегда защитим, мы ж профессионалы высшего класса, зарплату высокую получаем. А мы, если что пойдет, сами их первые и замочим, ворье поганое, весь народ обокрали. Вот такой у нашей охраны патриотизм.
И он стал долго и утомительно перечислять, сбиваясь и засыпая, какие «там у них» социальные гарантии у полицейского и его семьи — и какие у нас — «Плюс за твои же деньги хрен тебе же в глотку, чтоб голова не болталась».
— Я был в Афгане за народную власть — пацаном еще. А оказалось — оккупант. Я был в Чечне за Россию! А теперь они живут лучше нас за наши же деньги, и нас же еще чморят. А теперь решили укропов мочить? А сами кто? — рванье, дятлы тупые. Там хоть двухсотые домой посылали, хоть и хоронили не как смертью храбрых, а позорно по-тихому зарывали. А здесь вообще крематории какие-то передвижные выдумали, в шахты тела сбрасывают.
Кореш в Индии в охране посольства служил. Нищий народ. А офицер кончает училище — ему сразу квартиру. Старший офицер — коттедж! На базар — денщик ходит: не может офицерская жена сама на базар ходить!
Все пропало, все пропало. Кому служить, во что верить? Сука, я бы и верил, но что ж я могу сделать: услышу их вранье по радио или телику — и блюю! Меня лечить надо — кто меня будет лечить? Кто тут кого лечит, кроме миллионеров и генералов?
— Тебя от чего лечить?
— От того, что я стал врагом народа! Только плохое вижу.
Как, однако, интересно у человека в голове могут меняться местами добро и зло, правда и ложь. Не голова, а погремушка с двумя шариками внутри.
— А что бы вы хотели сделать, если бы вдруг все смогли? — участливо поинтересовался Белинский.
И тут Мент нас потряс.
— Я за демократию и честные выборы, — сказал он.
— Так тебе, брат, здесь самое и место, — подытожил я.
А Белинский спросил:
— Но вы ведь понимаете, что это не лечится?
