Ларек
— Сволочи.
— Кто?
— Все!
— Любишь ты людей, Петюня.
— Люблю, пока они еще сволочами не стали.
— Замочат тебя в один прекрасный день. Любитель недозрелых человеков. Как Бог свят макнут. Засекут — и к архангелу Петру на правилку.
— А ты не каркай. Сам в любой день ласты склеишь.
— Ты вот полюби нас черненьких, Петюнчик, беленькими-то нас каждый полюбит.
— Ва-ас — любить? Вонючие, волосатые, дряблые… тьфу, — он сплевывает. — Только дети любви заслуживают, пока они еще дети. А не сволочи.
Так дружески беседуя, мы сидели с Петюней на низенькой оградке газона и наблюдали, как сносят ларек. Два таджика в синих спецовках сноровисто раздирали его гвоздодерами. С треском отлетали крашеные фанерные листы, обнажая такое маленькое и заботливо устроенное нутро с полочками и подставками.
За ларьки в нашем городе власть взялась давно. Сначала ни с того ни с чего позакрывали овощные. Те обосновались у автобусных остановок, на маршрутах «работа-домой», и светились до десяти вечера, очень удобно. Видимо, мешали крупным сетям. Закрыли к черту. А там, между прочим, чуть с одного бочка подгнившим яблочком и тому подобным разжиться можно было всегда. Они давали веник — кругом подмести, тряпку — протереть, и одаривали тем, что все равно не продашь. Она облегчает себе жизнь — и тебе заодно. Главное — быть почище, а не пугалом, чтоб не шуганули.
Заодно позакрывали шварму. Она стала негигиеничной. Это элементарно. Аренда постоянно растет, владельцы и недвижимости, и кафе заинтересованы в ликвидации конкурентов. А то она заманивала ароматом жареного мяса, низкой ценой и скоростью обслуживания. Ясен день — уничтожить.
Неожиданно оказалось, что исчезли все книжные лотки. Белинский так убивался, словно был покупателем. Вот кому они мешали, было не сразу понятно. Так а потому что подняли аренду места и налоги для всех, вот они и сдохли со своей хилой прибылью. А также приняли закон, чтоб продавать не ближе скольких-то метров от остановок общественного транспорта и публичных мест типа кинотеатров. Подальше от людей. Во избежание актов терроризма, ты понял. Вы часто слышали о терактах в связи с книжной торговлей? Ну и уконтрапупили самый читающий народ в мире. Это мне все Белинский объяснял — он мне по части книг, а я ему по части бизнеса.
Исчезли все эти китайские выкидные ножи, зонтики, дешевые очки, обувь из крашеной клеенки и прочие радости, доступные бедным людям.
Выходишь утром:
— Ой! А где здесь ларек стоял?..
— Ой! Где-где — в звезде!
Оптимизация, значит, городского пейзажа.
Между прочим, всегда можно было накалымить на горячую булочку, если невтерпеж захотелось сдобой горяченькой насладиться. С корицей, с глазурью, с маком. Насладился? — и хватит. Хрена вам, товарищи дорогие, заместо горячей булочки — идите в «Шоколадницу» или в «Кофе-хаус». Меня там только и ждут. И выпечку аннулировали… враги народа.
Пиво и сигареты держались дольше всех. Оно понятно — рентабельность выше, выручки больше, можно платить и откупаться. Не помогло! Ишь, наемники враждебного Запада, спаивающие народ сионисты. Запретили им пиво и сигареты. И остались квадратные темные заплатки в память о киосках посреди серого истоптанного асфальта. Всем спасибо.
Цветочницы, цветочницы им чем помешали?! Ну хорошо, я цветов не ем, не пью, не курю и не нюхаю. Мне лично цветы по фигу. Тем более владельцы все азеры, нанимают наших девок и еще дерут их за ту же зарплату. Я согласен: это унижает национальную гордость великороссов (где я уже слышал это выражение?..) Но что лучше: цветы и азеры — или ни азеров ни цветов? Тем более цветы были на виду — а азеры маскировались по щелям; они кантовались в собственном кафе «Баку».
…И вот сейчас мы с Петюней смотрели, как кончают раскурочивать мороженницу на углу Гагарина и Сквера Космонавтов. Подъехал грузовичок-«газель», и уборщики-ломастеры таджики стали скидывать в кузов драные фанерные листы, штабелек брусьев, составлявших каркас конструкции, скатанный в рулон линолеум с пола и гремящие цинковые листы, бывшие только что контейнерами.
Грузовичок уехал, а таджики со своими гвоздодерами и кувалдами на плечах перешли улицу и подступили к сапожнику. То есть сапожник сам отсутствовал, естественно, и киоск его был закрыт. Зрелище погрома никакому хозяину здоровья не прибавит.
С этим бумажным домиком они вообще управились в мгновенье ока. Втык-дерг, дрынь-шарах, заскрипела беседочка, сложился хилый скелетик, уноси готовенького. И чем-то мне эти молоденькие смуглые ребятки в синих спецурах, довольно новых, стали напоминать… не то гробовщиков, не то татаро-монгольское нашествие. Пока все не снесут — не успокоятся.
Тут Петюня, извращенец хренов, делает заявление:
— А вон того, поменьше, гладенькое такое личико, я бы, пожалуй, трахнул.
— И не мечтай, — говорю. — Ты что, дурак? Это же азиаты. Они кричать и ругаться не будут, они тебя ласково сразу зарежут.
— Почему ты не олигарх, Пирамида? — лыбится он. — Ты же тупой, как валенок, все данные для карьеры. У них за невесту калым знаешь какой платить нужно? А без этого нельзя — если замуж вышла не целкой, муж должен ее зарезать и отца ее. Так что — что? Так что среди их молодежи геев больше, чем натуралов. Наш контингент!
А одет он — как сторож дурдома на День Победы. Брюки бледно-желтые в клеточку, пальто кофейное чуть ли не верблюжье, черная водолазка, и георгиевская ленточка бантом у плеча приколота. И довольно чистый, между прочим.
— Если б я был мальчик, — говорю, — я бы от тебя бежал в таком прикиде.
— Ошибаешься, дорогой. Если б ты был мальчик — вот тогда я сделал бы тебя настоящим мужчиной.
— Ага. Девочкой бы ты меня сделал. Фальцетом бы ты в церкви пел! Я бы тебе яйца откусил.
Покурили мы еще, посмотрели, как хлам, бывший только что сапожной будкой, погрузили на вернувшуюся «газель». Таджики сняли рукавицы и втиснулись в кабину. Зрелище кончилось.
Мы разошлись по своим делам, и больше я Петюню не видел. И никто его больше не видел. Прошел слушок, что один мужик пришиб педофила, пристававшего к его сыну. А труп скинул в реку, рыбы обглодали, с концами. А в таких случаях как? Прибился к берегу, позвонили ментам, для проформы написали экспертизу и зарыли на кладбище в квадрате «Ц», где хоронят неопознанных. Поставили номер и дату. Через пять лет могилу ликвидируют, подхоронят на это место другого.
