Глава 26. Рождение духа и далее
Знаете, а ведь это страшно заезженный сюжет. Бродячий. Классический миф о Великой Американской Мечте. Самый народный, самый массовый его вариант. От земли и хлеба, если хотите; от основ.
И ведь мы сейчас легко и быстро проследим генезис этого архетипа. Ничего, что я такими словами? Больше не буду. Я имел в виду, что это не просто расхожий сюжет американских романов «в стиле кантри», если допустимо так выразиться, и даже не просто голливудский штамп: рядовой человек обретает смысл жизни в созидательной деятельности, преобразуя дикую природу. Куда-то едет и с нуля на голом месте что-то создает, хорошее и значительное.
О нет: смотри глубже. Это восходит к традициям племенного строя, когда каждый народ отчасти жил в изоляции, отчасти был окружен врагами, и свежая кровь очень ценилась в мире родственных браков. И образ заезжего бойца, сильного дружественного чужака, альфа-самца в гостях, который женился на дочери вождя и становился вождем сам, ведя свой новый народ к величию – этот образ переходил из былей в песни, из песен в сказания, из сказаний в поэмы, драмы, эпосы; а потом люди научились писать романы.
Был другой вариант: герой с любимой женщиной, с ними могли быть дети, могла группа друзей, уходили от своего народа в неизведанные дали, осваивали новые земли и становились патриархами, отцами-основателями нового города и державы.
Это даже штамп. Он вам наверняка знаком. Видели вы такие фильмы, в них играли знаменитые актеры (сюжет, музыка, пейзаж, ружья). И читали книги – те из вас, кто читал книги, и в те времена, когда люди еще читали книги вообще.
Таким образом, вам все это будет очень легко себе представить.
Где-то середина XIX века. Сельская округа и небольшой городок – на северо-востоке, недалеко от побережья. Живут люди трудно, небогато, хотя усердно работают. И приходят слухи, что далеко на Западе есть много свободной земли, она плодородна, но путь туда далек и опасен. Но у кого-то знакомый знакомого туда уже отправился, а кто-то читал в газете, что земля там плодородна, а чиновников нет и еще долго не будет; а кого-то ввергает в задумчивость известие, что рука закона туда не дотягивается.
Так собирается караван. Это мелкие фермеры, которые не могут расплатиться по закладным, со своими семьями. Наемные рабочие, сезонники без кола и двора. Пара клерков, мечтающих стать свободными хозяевами. Разорившийся торговец, строящий планы стать монополистом округи и разбогатеть. Мужчины без профессий, бродячий священник, безработный школьный учитель, уставший от бесприютной жизни ганфайтер.
У кого-то есть лошади и фургон, у кого-то быки, мулы, запасы муки, мешки с зерном; люди знакомятся, договариваются, составляют списки, продают ненужное имущество. Покупают провизию и снаряжение, готовят палатки, веревки, у многих оружие.
И вот они трогаются: четыре десятка фургонов, сотни полторы человек. Пара вооруженных всадников шагом едут впереди каравана, проверяют путь. Еще двое замыкают колонну: пыль и колесный скрип, погромыхивание утвари под парусиновыми тентами, мычание быков и лошадиное ржание. Иногда дети выскакивают на землю и идут, бегут рядом – размять ноги, поиграть.
К вечеру разбивается лагерь, готовят пищу на кострах, пасется распряженный скот, если есть трава, – или задается корм в торбы или ясли. Разговоры, планы, подсчет расстояний. Запах дыма, навоза, пота, колесной мази. Утром – снова в путь. Быстрый завтрак, запрягаются в фургоны лошади и быки. Иногда двенадцать миль в день, а случается и больше двадцати – в хорошую погоду, по ровному месту.
Караван спускается с зеленых холмов, на берегу реки мужчины валят деревья и вяжут, сбивают большие плоты. Начинается долгий сплав по большой реке – каждый плот держит и несет фургон с припасами и распряженными лошадьми. Один плот разбивается на камнях, кто-то тонет, чья-то лошадь пугается и прыгает в воду, обычные происшествия. Вечером пристают к берегу, утром сворачивают лагерь – день за днем.
Наконец в небольшом городке они продают свои плоты на бревна, докупают припасов; и там же нескольку переселенцев в баре поссорились с местными: драка, раненый, лечение побоев, угрозы, все как полагается.
И караван начинает путь через прерии. Высокие травы сменяются низкими; неделя за неделей, покачиваясь и скрипя, фургоны плывут к горизонту, за который спускается солнце… Держи на Запад!
В караване оказывается вор – украл у одного деньги. Обнаружили, били, хотели повесить. Потом выгнали.
Здесь на лагерь ночью нападают бандиты, пытаясь угнать лошадей. Крики, скачущие кони, стрельба, кто-то ранен, кто-то умирает; нападение отбито. Утром хоронят своего мертвого, пастор читает молитву, и могила остается все дальше позади каравана.
Огромное стадо бизонов снесло пару фургонов на своем пути, тучи пыли, топот, пару бизонов удается подстрелить, много мяса, его вялят в запас на дорогу.
Ну, конечно, нападение индейцев, переселенцы срочно распрягают фургоны и выстраивают в круг, отстреливаясь из этой крепости: оперенные стрелы, улюлюканье, всадники с томагавками, двое убитых. Еще две могилы оставляет утром караван: не все дойдут до цели…
Так месяц за месяцем идут фургоны через Великие Равнины. Почва становится каменистее, ночи холоднее.
Люди давно сроднились. Уже определились лидеры и молчуны, шутники и скептики. Дружат и дерутся мальчишки, ссоры в одной семье, подозрение на измену в другой. Среди налаженной лагерной жизни по вечерам – складываются отношения одной пары, со временем перерастающие во влюбленность. Иногда – прогулка под звездами, разговоры о будущем на новом месте.
Там, где Равнины превращаются в пустыню, караван застала страшная жара, воды не хватало. А позднее, когда стали подниматься в горы, сильный ливень смывал фургоны с тропы, их держали и толкали руками, один все же рухнул с обрыва, но люди уцелели.
Возможно, читателю недостаточно этих сцен, хорошо ему знакомых и потому явственно встающих перед глазами, но автор готов подтвердить драматическую сагу реальной историей и географией, с цифрами и названиями.
Если из Пенсильвании, традиционно фермерских округов Йорк или Ланкастер, отправиться на Запад, перейти Аппалачи, добраться до верхнего течения Огайо, спуститься по ней до Миссисипи, переправиться на ее правый (западный) берег и направиться на северо-запад, то караван приходил в Индепенденс, превратившийся из поселка на фронтире в город. Он стал началом Великой Орегонской Тропы. Но можно было предпочесть и северный маршрут, Восточный Путь к Тропе начинался вообще от Олбани. Двигаясь на запад южнее Великих Озер вдоль северного края Огайо и Индианы, пересекая Иллинойс на юго-запад, пионеры переправлялись через Миссисипи и Миссури и достигали того же Индепенденса.
Из Индепенденса, что близ Канзас-Сити, пришедшие из разных мест караваны отправлялись дальше, на Запад. Через Форт Керни, Форт Лэрэми, оставив позади Великие Равнины, преодолев перевалы Скалистых Гор, спускались они в долины Орегона. Здесь заканчивалось великое переселение.
Полторы тысячи миль нужно было преодолеть с Востока только до Индепенденса, и еще две тысячи по Тропе – от него до орегонских долин. Не менее трех с половиной тысяч миль проходил караван. Полгода – полгода! – продолжалось путешествие через весь континент – пешком, верхом и в фургоне.
На Запад приходила спаянная команда, выносливые, закаленные, упорные люди, надежные в работе и опасности, доверяющие друг другу имущество и жизнь в трудную минуту.
Кстати о городках той эпохи. В вестерне обычно – это полдюжины деревянных построек по одной улочке, вдоль которой скачут и стреляют. Обязательны бар, отель, парикмахерская и пара жилых домов.
Городок – это: магазин с продуктами, одеждой и обувью, бакалеей и предметами конской упряжи, инструментами плотницкими и для полевых работ, плюс оружейная лавка; то есть магазинов становилось несколько. Это кузница, где могли перековать коней. Ветеринар был ценным специалистом: кони дороги, скот – это главный капитал. Аптека, где аптекарь был и доктором. Это почта, где продавали и посильной свежести газеты. Банные номера, парикмахерская – это уже мелочи. Ну да, бар обязателен – прибыльный бизнес. Его можно совместить с дешевым рестораном: заезжий люд стосковался по цивилизованной пище. А вот бордель при нем – это в основном художественный вымысел.
…Но – возвращаемся к нашему художественному вымыслу, который и есть правда:
Фургоны вытягиваются вереницей из леса на равнину у реки. И тот, кто вел караван все эти месяцы, спрыгивает с коня и стреляет в воздух: мы пришли!
Люди обнимаются, плачут, смотрят вдаль, вспоминают потери и строят планы: они хозяева своей новой жизни. Упрямые, суровые, трудолюбивые и храбрые пионеры. Родоначальники цивилизаций. Позже их назовут отцами-основателями.
И вот уже валятся под звон топоров огромные сосны, из белых ошкуренных бревен ставятся дома, крест водружается на скромную деревянную церковь, одна из женщин оказывается учительницей и составляет список будущих учеников, и земледелец, оставив у края поля винчестер, налегает на рукояти плуга за парой быков, ведя первую борозду по целине.
Из косточек они проращивают саженцы персиков и яблонь, вручную жнут урожай, и в новой церкви состоится первая свадьба:
Наш герой и его любимая, юные и смущенные, с натруженными руками, он в неловко сидящем костюме, она в белом платье, стоят перед священником:
«Согласны ли вы быть с ней в горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?»
Они надевают кольца друг другу, целуются, и юные муж и жена выходят из церкви, забрасываемые то ли горстями риса, то ли лепестками.
И туман, и месяцы, и в своем доме, маленьком, бедном и чистом, они рядом склонились над колыбелью с ребенком…
…А теперь – то главное, ради чего было все, что описано выше:
Прошло пятьдесят лет.
В просторной комнате на постели умирает старик.
Вокруг сидит его большая семья – зрелые мужчины с женами, его сыновья, немолодые женщины с мужьями – его дочери. Внуки, юноши (один очень похож на него), девушки, совсем еще маленькие дети.
Седая жена сидит в изголовье, держа его за руку и вглядываясь в родное лицо.
Его зовут Джо Баррет.
Окна открыты на три стороны. Лето, солнце, ветерок шуршит листвой за окном.
За одним окном – его поле, большое, возделанное, там зреет хороший урожай. За другим – его сад, тенистый, ухоженный, яблоки скоро будут наливаться. А за третьим – его город: каменная церковь, школа, банк, почта, магазины и дома под железом и черепицей.
Это – его жизнь.
Это он оставляет после себя на земле. Его след, его вклад, труд его жизни, воплощенный в этом городе, этих полях и садах. Вот – его жизнь.
Это большое счастье.
…А теперь помянем его, позавидуем ему. И промотаем еще сто лет вперед:
Обычный захолустный городок: асфальтовое шоссе, супермаркет, банк-почта-аптека, несколько ресторанов и МакДональдс. Здесь живет двадцатилетний Итан Баррет, оставшийся в родном городке и умирающий от скуки. Он не хочет работать клерком в банке или на почте, продавцом в магазине или механиком на бензоколонке, не знает, как завести свой бизнес, какая-нибудь ученая карьера для него слишком сложна. Хороший мотоцикл дорог, да и драться он не любит, так что податься в байкеры тоже не для него.
Этот мир готов. Он сформировался и завершен. Итану Баррету нечего в нем делать. Для него нет фургона, нет каравана, нет Орегонской Тропы, бизонов и бандитов тоже нет, и нет индейцев, ставших коренными американцами. Нет неосвоенных земель, нет риска и тяжелого труда. Нет кайфа в жизни.
Все, что он может сделать – это перевернуть этот мир, сломать, изменить, разрушить – и на его обломках построить новый. Счастливый, справедливый, мир равенства и счастья. Ибо нужна же причина для разгрома опостылевшего старого мира?
Итан Баррет пристал к своему каравану друзей из Интернета и вместе с ними двинулся в обетованную, неизведанную землю Социалистической Революции.
…………………………
И караван пошел в обратную сторону, но в ту же реку нельзя войти дважды, нельзя воскресить юного Джо Баррета, но можно уничтожить дело его жизни, разрушить семьи его правнуков, надругаться над его религией и пустить по ветру плоды его труда. Уже нет тех суровых богобоязненных пионеров, трудолюбивых и бесстрашных, их добродетели осмеяны, их представления о добре и зле заклеймены порочными и преступными. Но дух – дух рассеивается в воздухе и времени, становится атмосферой, которую мы вдыхаем в себя – и вдруг оказывается, что дух людей, на чьем поте и крови взошла страна, дух жив.
Вот такой наивный архаичный пафос, эхо романов XVIII века, вдруг оказывается единственно верными словами, а они, лучше бы не надо, но уже ничего не исправишь – слова оказываются правдой.
