«Мужики и бабы»

До сравнительно недавнего времени в России можно было с уверенностью говорить, что грубая инвектива – это чисто мужской способ общения. Разумеется, за женщиной оставалось право выражать в своих словах агрессивные чувства, но исключительно своими, «не-мужскими» средствами. Б. А. Успенский цитирует мнение, записанное в Полесье: «Бабы праклинают, мужики матерацца». Использование же женщинами непристойной брани ощущалось почти повсеместно как некая измена своему половому статусу: «Баба, а матерится, как мужик».

Откуда такая разница? Одно из возможных объяснений – связь между сквернословием и степенью доминантности личности. Главный признак доминантности – право приказывать, а значит, подавлять. Принято считать, что в обществе доминируют руководитель предприятия, армейский офицер, глава семьи, в ряде ситуаций – просто мужчина. Соответственно инвектива направлена, так сказать, «сверху вниз». Обратное движение принимается как открытый вызов, стремление вызвать конфликт. Сравним у Маяковского, где царский офицер жалуется на падение нравов в армии:

Обратите внимание: собственный мат офицер считает само собой разумеющимся, нормальным способом общения с денщиком, но вот такая же реакция со стороны простонародья – это неслыханное нарушение всех правил!

Что же касается женщин, то их стремление избегать слишком резкого инвективного словоупотребления имеет как минимум два объяснения. Первое из них – меньшая, по сравнению с мужчинами, возможность социального доминирования: как правило (разумеется, знающее исключения), в ситуации общения «женщина – мужчина» социально доминирует мужчина.

Правда, сегодня ситуация довольно быстро меняется. Как показали эксперименты американских исследователей, женщины, повысившие свой статус (например, феминистки, борющиеся за равноправие с мужчинами), вместе со статусом приобретают и соответствующий инвективный словарь, попросту говоря, «ругаются, как мужики».

Второе объяснение коренится в самом мужском характере древних табу и соответствующем их словесном выражении. Общеизвестно, что обращение к табуированным словам и понятиям (в современном обществе к инвективной лексике) особенно осуждается, если имеет место в присутствии женщин и детей («Мужчина, перестаньте выражаться, тут же женщины/дети!»), не говоря уже о почти повсеместном запрете на использование инвектив самим женщинам и детям.

Так вот, полезно по этому поводу вспомнить, что в первобытном обществе именно женщины и дети, как правило, исключались из обрядов ритуальной деятельности, прежде всего тех, что были связаны с генеративным (порождающим) циклом. Присутствие на таком чисто мужском ритуале грозило женщинам и детям немедленной смертью. Равным образом запрет распространялся и на соответствующий словарь.

Можно считать, что такой запрет был оправдан. Согласно взглядам некоторых исследователей, сквернословие изначально физиологически связано с мужским полом, и если к такой лексике постоянно прибегает женщина, у неё начинают преобладать мужские гормоны, она «маскулинизируется», даже внешне приобретает некоторые мужские черты, у неё грубеет голос и так далее.

Правда, всё не так просто. Существуют и такие группы, в которых акценты направлены диаметрально противоположным образом, то есть инвектизированная речь изначально принадлежит прежде всего женщинам. Таковы, например, китайский ареал или ряд подгрупп на территории бывшей Югославии. Употребляемые женщинами инвективы в Китае с европейской точки зрения очень грубы, носят сексуальный, матерный характер и вовлекают наименование самого оппонента или его родственников обоего пола. В принципе китаянки избегают сквернословить в обществе мужчин.

Есть подобные сравнительно небольшие женские подгруппы и в развитых европейских странах. Наиболее грубыми сквернословами в Англии всегда считались базарные рыбные торговки. На Фарерских островах и мужчины не без оснований опасаются острого языка работниц рыбных фабрик.

Объяснение этому феномену видится в совершенно ином взгляде на изначальную роль инвективы в обществе, а именно – в возможности использовать инвективу не как символ социального доминирования, а, наоборот, как оружие слабых, как некое подобие компенсации за невозможность ответить обидчику более ощутимыми средствами («Не могу ударить, так хоть обругаю!»).

Именно такая ситуация прослежена на материале языка суахили, где, как было показано ранее, инвектива не характерна для тех, кому нет особой необходимости доказывать своё социальное превосходство. Женщины суахили, безусловно, стоят социально ниже мужчин, и поэтому их обращение к инвективе психологически оправданно.

Однако в последние десятилетия и во многих других ареалах наблюдается серьёзное изменение акцентов подобной «половой предпочтительности». В современной вьетнамской традиции инвектива вполне возможна во всех половых и возрастных группах, в то время как сравнительно недавно она была «привилегией» исключительно мужчин. Также и почти все опрошенные американки сквернословят вслух или про себя, то есть не отличаются в этом отношении от мужчин. Правда, большая их часть предпочитает воздерживаться от сквернословия при детях.

Большинство опрошенных американцев заявили, что сквернословие в их присутствии лиц противоположного пола не вызвало бы у них возмущения. Характерно, что шестеро из семерых, кто всё же возражал против такого поведения, были мужчины. Другими словами, сегодня в США женщины относятся к собственному сквернословию или к сквернословию мужчин в их присутствии спокойнее, чем мужчины к сквернословию женщин в такой же ситуации. Но в целом пока мужчины-американцы сквернословят в полтора раза чаще, чем женщины.

Это заметно уже на детях. По подсчётам Т. Джея, проанализировавшего 663 инвективных высказывания американских детей от одного года до десяти лет, 496 из них принадлежали мальчикам и только 167 – девочкам. Вероятнее всего, в России результаты такого опроса были бы приблизительно такими же.

Есть данные, что в письменной речи, то есть когда инвективы менее спонтанны, к инвективе чаще обращаются женщины. То есть женщины в этом плане более рассудочны.

Это последнее обстоятельство наводит на интересные размышления о разной роли брани в зависимости от пола говорящего. В большинстве случаев женская брань более агрессивна и изобретательна. Психологи и педагоги, работающие в женским тюрьмах, отмечают особую яростность и живописность женской брани. Очевидно, что если для мужчин, по крайней мере их части, брань нередко становится привычной и маловыразительной, женщина, освоившая «мужской язык», осваивает его «по-женски», очень эмоционально воспринимая буквальное содержание инвективы. Женские инвективы нередко носят творческий характер и гораздо более изощренны и даже злобны.

Позволим себе аналогию. Общеизвестно, что женский организм более чувствителен к алкоголю, чем мужской. Точно так же он болезненнее реагирует и на инвективизацию речи: эмоциональная и этическая травма матерящейся женщины явно больше, нежели у мужчины.