Священное + обыденное
Итак, в процессе исторического развития мировая этика развивает две тенденции, выглядящие на первый взгляд как полностью противоположные. Перед нами сложный сплав обыденного, приземлённого восприятия фаллических символов и сохраняющееся в подсознании священное отношение к ним. И что особенно важно для понимания исследуемой темы – восприятие второго типа точно так же приводит к табуированию тех же самых понятий, а нарушение соответствующих табу – к точно такому же ощущению шока. Превращение священного имени в грубую инвективу не изменяет, таким образом, эмоциональную нагруженность используемого слова. Моральное требование, внешне выглядящее тем же самым, в разных условиях может трактоваться то как выражение священного, то как выражение обыденного отношения.
Именно это обстоятельство, то есть возможность двойной и противоположной трактовки формально одного и того же морального требования, приводит к поразительно аналогичным результатам: если можно так выразиться, инвективизации средств выражения священно-обыденного.
Ход такого развития, в общем, понятен: взгляд на отношения полов как на священный акт фактически означал очень строгий запрет на противоположный, пренебрежительный или насмешливый взгляд. Инвективное (богохульное) словоупотребление и есть один из вариантов нарушения этого запрета.
Рассмотрим в очень сжатом виде процесс превращения священных понятий в обыденные. Уже отмечалось, что в недрах древнего общества зреет аскетическая оценка взаимоотношения полов. С приближением к нашему времени аскетизм становится активнее. Неудивительно, что в Средние века возникает и пышным цветом расцветает самая изощрённая инвективизация речи. По афористически блестящей формулировке М. М. Бахтина, для Средневековья характерен «безмерный разрыв между словом и телом», когда религия воспевала победу духа над телом, отрицала и поносила тело как нечто противоречащее святым идеалам, мешающее их исполнению. Тело объявлялось «тюрьмой духа».
И естественно, что физическая сторона бытия, лишённая духовности, стала восприниматься как нечто бесконечно грязное и порочное. Боги плотской радости стали дьяволами похоти.
Но соответствующее отношение нуждалось в словах, его выражающих. Эти слова должны были, обязаны были противоречить словам официальной идеологии. Так и произошло. Бесплотности неземной, «святой» любви была противопоставлена любовь плотская, которая безоговорочно изгонялась из церкви. Средневековье, как никакая другая эпоха, содействовало разделению понятия «любовь» на два: священное и обыденное.
Существенно, что крепость и количество наиболее резких инвектив издавна находились в прямо пропорциональной зависимости от религиозности народа. У такого очень религиозного народа, как древние евреи, грубые религиозно ориентированные инвективы получили столь широкое распространение и воспринимались столь ярко, что специальными законами за них полагалась смертная казнь.
Для сравнения стоит отметить, что у древних греков, которые были менее религиозны, инвектив было меньше и их сила и изощрённость не могли сравниться с древнееврейскими. Ирландцы же в Новые времена известны своей набожностью. И именно у них сквернословие приняло вот уж поистине гомерические размеры. Знаменитый ирландский сатирик Джонатан Свифт в одном эссе даже саркастически предлагал обложить ирландских сквернословов налогом с целью серьёзно поправить государственные финансы!..
