Книга: Там, где нас нет
Назад: 37
Дальше: Часть четвертая Та самая Мишель

38

Да, Джон Фолкерк планировал слинять в другой мир, получше этого, но пока что и здесь было чем заняться.
В последнее время государство следит за гражданами чуть ли не на каждом шагу, даже в городках-сорокатысячниках вроде Суавидад-Бич. Камеры стоят на каждом перекрестке, в каждом городском парке, во всех общественных зданиях и на прилегающей к ним территории. Местные власти удаляют эти ролики через два месяца, полгода или год, но видеопоток в реальном времени поступает в Юту, в дата-центр АНБ, где записи (с указанием места и времени) будут храниться вечно.
Год назад Длинный Франкфурт поставил руткит на компьютер в сети АНБ. Теперь они с Селеной нырнули в этот кладезь данных, не привлекая внимания со стороны отдела информационной безопасности, и проследили маршрут Джеффри и Эмити Колтрейн с того момента, как они вышли из района, где жила Констанс Ярдли.
Селена склеила фрагменты в разнобойный ролик. Фолкерк стоял у нее за спиной и смотрел на экран. Наконец старьевщик и его сучка-мышелюбка добрались до библиотеки на Олеандровой улице.
– Пробыли там восемь минут, – сказала Селена. – Смотрите, вот они.
Колтрейн с дочерью вышли из библиотеки и направились на север. В руке у Колтрейна была книга. Под дорожной камерой на первом перекрестке они свернули на восток, на улицу Полых Дубов. Похоже, шли к себе, в свой сраный домик в переулке Тенистого Ущелья, за милю до которого их запечатлела последняя камера.
– По некой причине Эд Харкенбах отдал ключ Колтрейну, – сказал Длинный Франкфурт. – Колтрейн им воспользовался, потом на них напала живая кукла, и они скипнули на первичную. Спорю на что угодно, хоть на собственный хер.
– Выиграть такое пари, – заметил Фолкерк, – все равно что унести домой обрезки с бритмилы.
Селена засмеялась, а Длинный спросил, что такое бритмила, и Селена ответила, что это еврейский обряд обрезания. Длинный повел себя вполне достойно. Тоже засмеялся и сказал:
– Хорошая шутка, надо запомнить.
Фолкерк тут же пожалел о своих словах. Дело не в том, что он мог обидеть Франкфурта, на чувства Длинного ему насрать, но эта шутка похожа на панибратство. Еще подумают, что они с Фолкерком одного поля ягода. А это не так. Он единственный в своем роде. Лучше их всех, лучше всей этой безликой черни. Фолкерк понял это двадцать один год назад, когда ему исполнилось пятнадцать. Когда он убил одноклассника и это сошло ему с рук. Более того, он не привлек к себе ни малейшего подозрения.
Не сказав больше ни слова, он вышел из дома на колесах и направился к стоявшему рядом «субурбану». За рулем сидел Винс Кэнкер, на пассажирском сиденье – Луис Вонг. Оба жевали сэндвичи из лавки мясных деликатесов и запивали их пивом.
– Будем прессовать Колтрейна, – сказал Фолкерк, скользнув на заднее сиденье. – Но не прямо сейчас. Через несколько часов. Давайте доедайте. Нужно собрать ударную группу. Возьмем эту сволочь в самый неожиданный момент. После полуночи, когда будет спать.
Кэнкер – туловище как у рядового бойца мафии, а физиономия жестче пресса на автосвалке – свято верил, что в нем тлеют телепатические способности и в один прекрасный день из этой искры возгорится яркое пламя. Он сказал:
– Тут такое дело, шеф. Я слышал что-то вроде голоса с того света, ну и он типа говорит: «Сегодня ночью настанет тот час, когда вы найдете ключ».
– Ты и раньше голоса слышал, – пробурчал Вонг с набитым ртом.
– Но не этот. Этот новый.
– Ты его узнал?
– Он совсем тихий был. По-моему, это мать говорила.
– Твоя мать? Она что, умерла?
– Ну а сам-то как думаешь? Ясно, умерла, раз говорит с того света.
– А что ты молчал? Когда это она умерла?
– Неделю назад. Хреновое дело эти опиаты.
– Перестаралась, значит. Что тут скажешь, горе в семье. Мои соболезнования.
– Как есть, так есть. Она ни в чем меры не знала.
– Прикинь, всего неделю как в загробном мире – и уже с тобой разговаривает.
– Она говорливая была, хрен заткнешь. Таких и могила не исправит.
Захватив ключ, Фолкерк станет не только первейшим богачом на планете, но и диктатором, каких свет не видывал. Первым делом он объявит дебилов вне закона, и разговоры вроде этого, про мать Кэнкера, будут караться смертной казнью.
Назад: 37
Дальше: Часть четвертая Та самая Мишель