Это была уже не схватка, а кошмар наяву, на нее набросился не псих, а чудовище, монстр в человеческом обличье, пришелец с другой планеты, и непонятно было, что он с ней сделает, прежде чем нанесет последний удар. Эмити попыталась вскочить на ноги, но Фолкерк одной рукой схватил ее за джинсы, другой – за футболку, оторвал от пола и принялся вращаться по кругу, совсем как папа, игравший с ней в веселую игру «самолетик», когда Эмити была совсем маленькой, но сейчас в этом действе не было ничего веселого, одна лишь злоба и ненависть. Наверное, Фолкерк надумал размозжить ей голову. Стукнуть его не получалось, вырваться – тем более. В промежутках между ударами сердца Эмити повторяла про себя: «Господи, спаси, Господи, спаси, Господи, спаси…» Даже странно, что у этого человека, у этого демонического существа хватало сил делать то, что он делал, ведь Эмити только что пнула его в пах. Наверное, безумие и ярость наделили его нечеловеческой силой. Он как заведенный крутился вокруг своей оси, приговаривая: «Сука, сука, сука, сука, сука» – все громче и громче. Да, точно, сейчас он разожмет руки. Эмити закричала снова, ведь если она врежется в стену или налетит на какой-нибудь шкаф, то переломает себе все кости. И тут он ее отпустил.

Мишель бродила по лабиринту: неровный пол, коридоры с каменными стенами, катакомбы, едва освещенные свечами в подсвечниках. Язычки пламени лизали камень, повсюду сновали тени, похожие на юрких саламандр.

В нишах лежали мертвецы, обернутые бурыми бинтами. Лиц не было видно. Мишель шла все дальше, все глубже под землю: она искала свою мать, умершую при родах; она искала Джеффи, погибшего под колесами «кадиллака», и Эмити, принявшую смерть на руках у отца.

У Мишель был свет: то масляная лампа, то электрический фонарик. Она разматывала влажные заплесневелые бинты, обнажая одно лицо за другим. Снова и снова видела перед собой лица тех, кого любила, и множество собственных лиц, прекрасно сохранившихся после смерти.

Наконец она поняла, что эти поиски будут длиться вечно, что ей никогда не найти своих истинных мать, отца, мужа и дочь. Ее охватило тихое отчаяние.

И тут тишину коридоров разорвал, отражаясь эхом от стен, детский крик. Кричала Эмити.

В язычках пламени и беспокойных тенях появилась живая девочка. Она была в ужасе, она спасалась бегством. Пронеслась мимо, бросилась прочь, и Мишель устремилась за ней, прощупывая мрак фонариком. Каменные коридоры множились, Мишель все внимательнее всматривалась в каждое новое ответвление, пока наконец не моргнула, снова и еще раз, и лабиринт исчез. Вместо него появилась кухня Пеллафино.

Глаза закрывались, в ушах звенело, язык, казалось, распух и стал вдвое больше обычного. Мишель вспомнила, как из вентиляционных отверстий повалил желтый газ.

Прямо перед ней бушевал озверевший Фолкерк. Эмити была на полу, она пыталась отползти от этого демонического создания. Фолкерк хотел ударить ее ногой, но промахнулся. Попробовал снова и попал девочке в ягодицу.

Опустив веки, Мишель снова увидела каменные стены лабиринта.

Нет!

Она в панике распахнула глаза, разглядела кухню, демона и невинную девочку. Фолкерк крутил ее, словно тряпичную куклу. Эмити чуть не ударилась головой о длинную стальную ручку холодильника, зацепилась кроссовком за дверцу шкафа.

Где же Джеффи? Почему его не видно?

Хватая ртом воздух, Мишель попробовала встать со стула.

Получалось не очень. Ноги не слушались. Кухня то сужалась, то расширялась, а периферийным зрением Мишель видела одну лишь пульсирующую темноту.

Фолкерк отшвырнул девочку прочь.

Упав на стол, она проехалась по нему всем телом; вилки, тарелки и кофейные кружки полетели на пол, а за ними по инерции и сама Эмити. Она врезалась в стул, опрокинула его и откатилась к открытой двери в кладовку. После хватки Фолкерка кожа головы горела огнем, а еще Эмити ушибла правое плечо, левое колено и прикусила язык – во рту стоял привкус крови. Все кости, похоже, остались целы, не было даже глубоких царапин, но сердце ее колотилось так сильно, что Эмити боялась, как бы кости не повылетали из суставов, и Фолкерк был тут как тут, и он снова достал свой пистолет.

В руках у головорезов не было оружия, но они были вооружены, и, разумеется, не только пистолетами. Здоровенные парни нехорошего вида, глаза холодные и безжалостные, как у роботов.

Прогремели два ружейных выстрела. Джеффи без колебаний выпустил десять пуль из «зиг-про» и не перестал стрелять, даже когда противники упали, ведь мало ли, вдруг на них кевларовая броня, да и вообще… Конечно, это чистой воды безумие, но было что-то сверхъестественное в этих двоих, в их непроницаемых лицах, в том, как самоуверенно они шагнули навстречу верной смерти, вдруг их не остановят даже два контрольных выстрела в голову?

Внизу кричала Эмити, и будь здесь еще десяток головорезов, Джеффи сделал бы с ними то же самое, не испытывая никаких душевных терзаний. Великое темное царство Мордора существует не только в книгах Толкина. Вот оно, прямо здесь. Всегда было здесь. И здесь, и везде, где люди жаждут абсолютной власти над другими людьми. Джеффи вынул из пистолета пустой магазин и вставил новый.

– Вы в норме? – спросил Харкенбах.

– Нет.

Все эти семь лет после ссоры и трагедии на дороге Мишель хотела лишь одного: чтобы муж и дочь были рядом, чтобы все стало как прежде и чтобы она могла сочинять музыку, пусть даже единственными ее слушателями будут Джеффи, Эмити и несколько друзей. Произошло чудо, ее желание осуществилось, и теперь Мишель не могла допустить, чтобы этот психопат Фолкерк вновь лишил ее всего, что ей дорого.

Когда он отшвырнул Эмити, словно тряпичную куклу, и она, скользнув по столу, упала на пол прямо перед матерью, случились две важные вещи. Во-первых, Мишель нашла в себе силы стряхнуть остаточное действие седативного газа. Во-вторых, на колени ей упал нож, которым она совсем недавно разрезала сосиску.

Эмити с трудом поднялась на ноги. На нее надвигалась человекоподобная тварь по имени Фолкерк. В руках у твари был пистолет, и Эмити не могла подобраться к нему вплотную, чтобы еще раз применить «щелкунчика». Ничего под рукой, кроме пакетов с фасолью под ногами. Если запустить в него пакетом с фасолью, он выстрелит, но не убьет, а только ранит, ведь он хочет причинить ей максимальную боль. Безумное лицо его застыло в гримасе первобытного ликования. Такое чувство, что его вырезали из дерева – по частям, для десятка разных марионеток, а потом составили из них крайне странную физиономию. Передвигался он быстро, рывками, словно им управлял озверевший кукловод. Еще он скалился – так же как скалился свирепый Умница. В одном из серых глаз лопнул капилляр, зрачок налился кровью и стал похож на воспаленную рану, а второй глаз был безжизненный и плоский, словно нарисованный.

Бежать было некуда. Эмити не станет падать на колени и молить о пощаде, ведь никакой пощады не будет. Во всем мультиверсуме люди умирают один за другим – и хорошие, и плохие. Перед смертью все равны. В этом мире Эмити умрет, так и не повзрослев. Она знала это, и он знал, что она это знает, и она видела, что ее ужас возбуждает его все сильнее. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, Фолкерк вскинул пистолет и приставил дуло к левому глазу Эмити, чтобы девочка увидела, что нет у нее никакого будущего, кроме патрона в патроннике.

Внезапно за спиной у монстра появилась Мишель – бледная как мел, лицо блестит от пота – с высоко поднятой правой рукой. В руке был нож. Мишель покачивалась из стороны в сторону – наверное, еще не отошла от действия газа. Взгляд ее был устремлен на правый глаз Эмити. В этот момент обе как будто обрели способность читать мысли друг друга. Эмити знала, о чем думает Мишель, мать, мама. Получив нож в спину, Фолкерк может рефлекторно нажать на спусковой крючок.

Эмити подмигнула правым глазом, и мать подмигнула в ответ. Они знали, что нужно сделать. Чтобы перехитрить саму Смерть – на день, на час, хотя бы на минуту, – в такой ситуации нужно идти ва-банк.

– Ты присвоила мое наследство, сестрица, – рычал Фолкерк, – и твой брат, и твоя лживая шлюха-мать. Ну и что, помогли тебе мои деньги, ты, мерзавка?

Он совсем рехнулся, честное слово, и Эмити ждала, что вот-вот погибнет, даже не заметив, как он нажмет на спуск, – это ведь вопрос одного мгновения, – но все равно сделала единственное, что было в ее силах: шлепнула по пистолету правой ладошкой, застав Фолкерка врасплох. Мушка оцарапала кожу возле глазницы, дуло пистолета качнулось влево, и мать со всей силы вогнала нож Фолкерку в спину. Фолкерк выстрелил, пуля пролетела мимо левого уха Эмити, и на мгновение девочке показалось, что марионеточное лицо вот-вот распадется на плохо подогнанные составные части, но потом все пошло не так.

Из-за газа Мишель тошнило, кружилась голова, сил почти не было. Когда она вогнала нож Фолкерку в спину, в плоть человеческого существа, тошнота усилилась до невозможности, ноги задрожали, и Мишель испугалась, что упадет на пол. Нужно было вытащить нож, а потом бить снова, снова и снова, но то ли безумие, то ли сам дьявол, то ли наркотики – похоже, этот сукин сын был на каких-то наркотиках – наделили Фолкерка сверхъестественной выносливостью. Развернувшись, он ударил Мишель предплечьем так сильно, что сбил ее с ног. Нож торчал у него из спины, словно рукоятка переключателя.

Эмити бросилась бежать. Снова развернувшись, Фолкерк выбил почву у нее из-под ног, и девочка упала прямо перед ним, упала на спину, беззащитная, словно жертва на алтаре ацтеков. Фолкерк наступил ей на горло, чтобы Эмити не могла двинуться, обернулся и посмотрел на Мишель. Она поняла: стоит ей шевельнуться, и Фолкерк раздавит ее дочери дыхательные пути.

Левой рукой он потянулся за спину, извлек из правого плеча окровавленное лезвие, зашвырнул нож в кладовку и направил пистолет на девочку. Теперь он мог убить ее двумя способами: расплющить горло или всадить пулю в живот.

Беспомощная Мишель даже дышать боялась, ведь в ином случае этот демон из легиона проклятых, восставший из глубин преисподней, сдержит свое обещание и посеет смерть. Его нельзя было убить, потому что он и так был мертв.

В коридоре, с пистолетом в руке, застыл Джеффи. Мгновенно оценив ситуацию, он понял, что стрелять нельзя. Словно зловредный дух-искуситель, желающий ввергнуть душу Джеффи в пучины отчаяния, Фолкерк произнес:

– Ну что ты за отец такой? Сбежал, бросил дочь, и теперь она у меня под каблуком. Ты еще хуже моего старика, а он, свинья поганая, просрал мое наследство. Но хотя бы не стоял сложа руки и не смотрел, как меня будут убивать.

Жаль, что в вентиляцию подали не яд, а седативный газ, думала Мишель. Если Эмити убьют у нее на глазах, она такого не переживет, и не важно, сколько других Эмити останутся живы в параллельных мирах.

Затем она поняла, что Джеффи в коридоре – уже не тот Джеффи, с которым она познакомилась несколько часов назад. Даже если он был напуган, этого не было видно ни в его позе, ни в выражении лица. Этот Джеффи, как и погибший муж, которого Мишель любила в своем мире, был милый и сентиментальный парень, но сейчас перед ней стоял жесткий, хладнокровный, расчетливый мужчина. Губы его сжались в тонкую линию, глаза сузились от гнева, но этот человек держал свои чувства под контролем и твердо знал, что делать.

– Дракон в Нью-Йорке, – сказал он, глядя на Эмити и не обращая внимания на Фолкерка.

Эмити молча смотрела ему в глаза. Мишель видела, что эти двое понимают друг друга без слов.

Джеффи опустил пистолет на пол и сказал Фолкерку:

– Ладно, твоя взяла. Чего ты от нас хочешь?

На Эмити сошло спокойствие, какого она никогда прежде не чувствовала. Так бывает, когда ты целиком и полностью полагаешься на кого-то. Это чувство называется вера.

«Дракон в Нью-Йорке» был шикарный фэнтези-роман, действие которого разворачивалось в наши дни. Такие книжки нравились Эмити не меньше, чем истории о мифических королевствах прошлого. И те и другие способны были научить читателя чему-нибудь полезному.

Отец предлагал провернуть опасный фокус, но без риска не бывает никакой значимой награды, ведь если ты добился чего-то, ничем не рискнув, тебе попросту повезло, а полагаться на везение не стоит. Удача – непостоянная штука. Как говорится, иногда ты ешь медведя, а иногда медведь ест тебя.

– Ладно, твоя взяла, – сказал отец, положив пистолет на пол. – Чего ты от нас хочешь?

Фолкерк был убийца, социопат, само зло во плоти. Такой способен принять капитуляцию врага лишь двумя способами, и в обоих случаях он не проявит ни малейшего уважения к чужой жизни. Фолкерк мог застрелить Эмити, не убирая ботинка с ее шеи, а потом застрелить ее отца. Или наоборот: сперва прикончить отца, а потом девочку. Настоящие злодеи питают ненависть ко всему на свете, но сильнее всего ненавидят невинных людей. Прежде чем убить такого человека, злодей постарается сломать его, запытать, замучить, довести до отчаяния. Застрелив папу, Фолкерк убьет маму, потом – Дюка Пеллафино (тот даже не проснется), после этого прикажет своим людям выйти из дома и от души позабавится с Эмити. В книге «Дракон в Нью-Йорке» был персонаж, очень похожий на Фолкерка, и он собирался получить такое же удовольствие после капитуляции своих врагов, хотя под башмаком у него была не девочка, а девственная принцесса двадцати шести лет, властительница дракона и сдался ему не отец принцессы, а принц, хотя злодей не знал, что это принц. Теперь же, глядя на человека, который собирался ее убить, Эмити видела его насквозь: перед ней стоял самый заурядный негодяй, одержимый глупец, движимый одной лишь ненавистью, могущественный лишь до тех пор, пока не раскрылась его истинная слабость. Казалось, Эмити заглянула ему туда, где у нормальных людей бывает душа, и увидела тот момент, когда Фолкерк принял судьбоносное решение.

Он начал поднимать пистолет, чтобы выстрелить в отца, и в этот же момент Эмити сделала свой ход. Когда ствол уже не был направлен на нее, но и отцу еще ничего не грозило, девочка обеими руками схватилась за лодыжку той ноги, что стояла у нее на горле, и резко дернула на себя, а папа в тот же миг нырнул за своим пистолетом. Выведенный из равновесия, Фолкерк сделал выстрел наудачу. Папа выстрелил дважды. Нельзя же вечно прятаться от ужасов жизни, рано или поздно придется повзрослеть, а Эмити уже не одиннадцать, ей почти двенадцать, поэтому она не отвела глаз, когда отцовская пуля угодила Фолкерку в голову, а вторая отцовская пуля пришлась ему в грудь, и это было страшно, и правильно, и хорошо.

Дюк поднял голову, проморгался, обвел недоуменным взглядом изрядно пострадавшую кухню и осведомился:

– Что я пропустил?

– Кульминацию, – ответила мать. – Но не денуман.

Эмити хотела было спросить, что означает слово «денуман», но сперва ей – как и отважной принцессе из книги «Дракон в Нью-Йорке» – понадобилось несколько минут, чтобы перевести дух и привыкнуть к тому, что она по-прежнему жива.