Маркус тоже посмотрел на часы и пришел в замешательство. Он провел в спокойном созерцании значительную часть дня, а ему казалось, что прошло всего несколько минут. За всю свою жизнь он ни разу не остановился, чтобы насладиться ароматом роз, никогда не тратил время на то, чтобы просто расслабиться. Теперь у него была такая возможность, и это давало ему ощущение свободы.

Он встал, отряхнул джинсы и продолжил обход — пересек обширный луг, поросший высокой пожухлой травой, и взошел еще на один холм. С его вершины он увидел в отдалении другой фермерский дом и почувствовал облегчение при мысли, что его владелица живет значительно ближе, чем он думал. Мэгги сказала ему, что его единственной соседкой была добрая пожилая женщина, у которой умер муж. Он постарался вспомнить имя. Марша… Марджори… Морин. Да, точно, ее звали Морин Хилл.

С такого расстояния невозможно было рассмотреть детали дома. Он был белым и двухэтажным — это все, что он смог увидеть. Маркус снова перевел взгляд на часы. Из-за намеченных ранее дел у него не оставалось времени на визит к Морин. Он вернулся домой, привел себя в порядок и поехал в ставший для него теперь почти родным город Ашертон.

Помощник шерифа постучал в резную дубовую дверь кабинета своего босса.

— Войдите, — донесся голос из-за двери.

Изысканная обстановка департамента шерифа поразила Маркуса. Тончайшая резьба по дереву, мягкие обитые натуральной кожей кресла, успокаивающие тона краски на стенах — все это казалось копией интерьера юридических фирм Нью-Йорка. Совсем не то он ожидал увидеть в приемной шерифа провинциального городка. Но, по правде говоря, он никогда раньше не бывал в таких заведениях, и единственным источником информации на сей счет для него оставалось телевидение. А он был достаточно умен, чтобы не принимать на веру все, что показывают по телевизору.

Он вошел в кабинет, и помощник закрыл за ним дверь. Шериф сидел за прекрасным письменным столом красного дерева и смотрел что-то вроде фильма на мониторе своего компьютера. Он даже не повернулся, чтобы поздороваться с Маркусом. Он словно был под гипнозом. Заинтригованный, Маркус обогнул угол стола, чтобы посмотреть на дисплей.

Но стоило ему это сделать, как его взгляду открылась поверхность стола. Бумаги и папки образовывали аккуратно уложенные стопки. Он заметил в одной из стопок папку со своей фамилией на корешке. Потрясающе. Я всего второй день в городе, а они уже завели на меня досье. Маркус быстрым взглядом пробежал другие документы. Ничего важного. Папки, помеченные именем «Фрэнсис Акерман-младший». Пригласительный билет на аукцион, на котором изображен двухэтажный белый дом. Несколько бюрократических формуляров, неизбежно наводивших тоску на большинство полицейских. Он вспомнил, как проводил за написанием рапортов часы, которые можно было провести на улицах, служа и защищая. Но ведь это тоже часть работы копа.

Затем он перевел взгляд на монитор компьютера. Хрупкого сложения мужчина в очках занимал весь экран и что-то говорил спокойным, даже тихим голосом. При виде этого человека на Маркуса нахлынуло ощущение дежавю. Лицо и глаза говорившего мгновенно вызвали воспоминание, хранившееся где-то в глубине его сознания, но зернистое изображение и угол съемки не давали деталей, необходимых для полного узнавания. Видео напоминало запись клинического испытания.

— Сегодня мы собираемся воспроизвести травматическое событие из жизни Альберта Де Сальво, больше известного как Бостонский душитель. Я задокументировал точную процедуру в своих дневниках и буду записывать на видео все происходящее от начала до конца. В течение следующей недели я буду наблюдать за реакцией мальчика на упомянутое событие и проводить поведенческие тесты, прежде чем перейти к следующему эксперименту.

Мужчина, которого Маркус посчитал доктором или психиатром, протянул руку и остановил запись. На экране промелькнула вспышка, а потом лицо доктора сменило изображение комнаты с белыми стенами, в которой находились только койка и унитаз. На койке сидел подросток, отрешенно уперев взгляд в стену. Спустя мгновение дверь комнаты открылась, и в нее вошел доктор.

— Здравствуй, Фрэнсис, — сказал доктор. — Мы с тобой сейчас сыграем в одну игру.

Шериф потянулся и нажал одну из кнопок на клавиатуре компьютера. Изображение на экране застыло, а от взгляда на лицо подростка по спине Маркуса побежали мурашки. Выражение неприкрытого страха исказило черты этого почти ребенка, напомнив Маркусу одну из иллюстраций к описанному Данте аду. На рисунке демон терзал душу человека, выражение лица которого было идентично выражению лица подростка. Он подумал, насколько сцена, увиденная им сейчас, напоминала ту картину.

— Кажется, меня сейчас стошнит, — произнес шериф чуть слышно.

— А что вы смотрите?

Шериф только сейчас заметил вошедшего и сказал:

— Привет, Маркус! И куда подевались мои хорошие манеры? Пожалуйста, присаживайся. — И он жестом указал на одно из кожаных кресел, стоявших перед его столом.

Маркус сел и снова спросил:

— Что это было?

Шериф помотал головой, и отвращение исказило его лицо.

— Это запись, которую мне только что прислал приятель из отдела поведенческого анализа ФБР. У них накопилось много часов подобных записей. В бюро их называют записями Акермана. Не знаю, слышал ли ты об этом, но есть подозрения, что Фрэнсис Акерман-младший сейчас находится где-то в нашем районе. Мы, разумеется, не можем быть ни в чем уверены, но я связался с моим давним другом и попросил прислать побольше информации. Надо быть наготове на всякий случай. На самом деле это очень интересная история. Как бы то ни было, я хотел, чтобы ты заглянул ко мне и мы смогли бы…

— Что за интересная история?

— Про Акермана. Ты наверняка видел это в новостях, не так ли?

— Я редко смотрю телевизор. Я скорее любитель книг и кино. А если и смотрю, то при появлении в новостях сообщения об убийстве обычно переключаюсь на другой канал.

— В самом деле? Хорошо, если коротко, Фрэнсис Акерман-старший был извращенцем. Второразрядным профессором психологии. Его теории и публикации по большей части игнорировались медицинским сообществом. Его главная теория сводилась к тому, что убийцами становятся, а не рождаются, что они — порождение своего окружения. Он обвинял общество в создании этих монстров. Я не психолог, не психиатр или кто-то в этом роде, но я знаю, что, по мнению большинства ученых, в основе жестоких преступлений и других гнусных поступков лежит комбинация двух факторов. Определенные условия среды вызывают реакцию у людей с генетической предрасположенностью. В конце концов, ведь не все люди, перенесшие в детстве травматические события, становятся серийными убийцами. И далеко не у всех убийц было трудное, травмировавшее их душу детство.

— Но разве не то же ФБР некоторое время назад обнародовало результаты исследования, показавшего, что приблизительно три четверти убийц пережили в детстве то или иное насилие?

Шериф кивнул.

— Ты явно не каждый раз переключаешься на другой канал. И ты совершенно прав. Природа против воспитания — это стало темой горячих дебатов среди ученых, занимающихся исследованием поведения и развития личности. У каждой из сторон есть свои веские аргументы. Вот, наверное, почему большинство экспертов поддерживают теорию о комбинации множества факторов. Акерман-старший так отчаянно стремился к славе, что решил: единственный способ доказать правоту своей теории заключается в проведении реальных экспериментов на ребенке — на его сыне.

— Что? Он захотел доказать, что может свести с ума собственного сына?

— Это именно то, чем он начал заниматься. Хотел доказать, что может взять нормального ребенка и вырастить из него психопата. Закрой глаза на мгновение. Вообрази себя маленьким мальчиком. Затем подумай о каждом плохом событии, которое, возможно, когда-либо происходило в жизни очень плохих людей. О трагических происшествиях, превративших их в монстров. О насилии, физическом и психологическом. О пытках, о смерти. Обо всем том, что, как ты считаешь, ни один ребенок никогда не должен видеть или испытывать. А теперь представь, что все это произошло с тобой.

Маркус медленно открыл глаза.

— О боже, — прошептал он. — Но это способно лишить рассудка любого. А потому ничего не доказывает.

— В том-то и заключается самое страшное. Акерман-старший считал, что его эксперименты дадут представление о том, что творится в сознании убийц, и в конечном счете спасут от смерти многих людей. Он надеялся, что его труды покажут путь к разработке методов лечения патологического поведения. Он желал стать героем. Конечно же, он понимал, что все будут шокированы и придут в ярость, когда узнают, что он сделал, но он планировал отправиться за границу и продолжить работу там, после того как опубликует свои открытия. Он намеревался создать зловещего убийцу, а затем исцелить его. Но когда о его исследованиях стало известно, они, как ты справедливо отметил, ничего не доказали. Его лишь признали очень плохим психологом.

— Я бы сказал, что он гораздо хуже, чем просто плохой психолог. У любого, кто проделает такое с собственным сыном, явно у самого не все дома.

— В точку. Он хотел подтвердить теорию воспитания, но в конечном счете добавил достоверности природной теории. Многие психологи пришли к выводу, что Акерман-старший сам изначально был не в себе и просто передал свой психоз сыну по наследству. Как бы то ни было, его ребенок прошел через настоящий ад без особой на то причины.

— А разве особая причина вообще существует?

— Я считаю, нет.

— Что же в итоге произошло с отцом?

— То же, что происходит с любым сумасшедшим ученым. Его создание повернулось против него.

На мгновение в кабинете повисла гнетущая тишина.

— Потрясающая история, — произнес Маркус.

— Верно, но это только ее начало. Теперь нам приходится иметь дело с чудовищем, которое он породил. Добрый доктор хотел доказать, что сможет создать убийцу, и преуспел в этом. Его сын войдет в историю как один из самых одиозных и омерзительных персонажей. — Шериф вперил взгляд в нечто, видимое ему одному. — Он очень умен и играет в свои тщательно продуманные игры, но в то же время он неосторожен. Убивает случайно подвернувшихся под руку людей. По крайней мере, такое складывается впечатление. Его не волнует, поймают его или нет. Его можно отнести к смешанной категории убийц, то есть к тем, кто придерживается одновременно как четкой организации преступлений, так и совершенно спонтанных, неорганизованных действий. Разумеется, это часть используемой ФБР системы классификации неизвестных субъектов. Но даже если мы будем использовать методы Холмса и Де Бургера, которые классифицировали убийц по мотивам их преступлений, он все равно останется в смешанной категории. Он — убийца-гедонист, получающий наслаждение от самого процесса убийства, и одновременно властолюбивый убийца, чей основной мотив заключается в полном доминировании над жертвой.

После паузы шериф продолжил:

— Он представляет собой загадку и для психиатров. Прежде чем он сбежал, доктора долго возились с ним, пытаясь найти ответы на многие вопросы. Страдает ли он нарциссизмом? Он подлинный социопат или нет? Переживает ли он какие-либо эмоции или они у него полностью отсутствуют? Знакомо ли ему чувство раскаяния? Да что там говорить: некоторые даже считали Акермана шизофреником. Во время занятий с ним доктор мог прийти к одному заключению, а следующий на основе реакций Акермана вел исследование уже в совершенно ином направлении.

— Мне начинает казаться, что он их дурачил.

— Вполне возможно, но один из мозгоправов выдвинул другую теорию. Этот доктор — я все время забываю его фамилию — просмотрел все видеозаписи, сделанные Акерманом-старшим. Он заметил, что в конце концов мальчик стал тем, кого хотел сделать из него отец. Если папочка хотел, чтобы он убивал, он превращался в убийцу. Если хотел лишить его всяческих эмоций, мальчишка подавлял свои чувства и обращался в камень. Этот доктор посчитал, что Акерман просто был запрограммирован на то, чтобы подсознательно и интуитивно становиться тем, кого хотели видеть в нем врачи. Если исследователь желал доказать, что он не испытывал раскаяния, он ни в чем не раскаивался. По крайней мере, внешне. И наоборот. Вот почему его случай так интересен. В действительности он человек, который не принадлежит самому себе. Он часто имитирует других убийц, и не только тех, кто реально существует, но и созданных поп-культурой. Может даже сложиться впечатление, что он убивает не для самого себя. Он словно старается дать миру то, что люди желают получить от свихнувшегося убийцы. Он играет ту роль, которая, как ему представляется, написана для него.

Маркус ненадолго задумался над этим, а потом, желая сменить тему разговора, сказал:

— Не обижайтесь на мои слова, но, как мне кажется, для простого шерифа вы слишком много знаете о серийных убийцах.

Шериф рассмеялся.

— В другой жизни я был агентом ФБР по особо важным делам. И служил в отделе поведенческого анализа. Любил свою работу, но у меня оставалось слишком мало времени на воспитание дочери, а это было почти таким же призванием, как и служба. Вскоре после того как… умерла жена, здесь открылась вакансия, и я занял этот пост. Он позволяет мне бывать дома почти каждый вечер. И все сложилось как нельзя лучше. Я ничуть не сожалею о прошлом.

Маркус отметил про себя, что шериф сам заявил об отсутствии сожалений, даже не дожидаясь наводящего вопроса. Ему стало любопытно: кого шериф хотел в этом убедить — своего гостя или самого себя?

Шериф подвел черту.

— Вот тебе моя история. А теперь почему бы тебе не поведать мне свою?

— Так и рассказывать особенно нечего. Я родился и вырос в Нью-Йорке. Служил детективом в отделе по расследованию убийств. Работа мне не особенно нравилась. Потом скончалась моя тетушка, и я унаследовал от нее небольшое ранчо неподалеку от этого города.

— Ты слишком молод для должности детектива, тебе самому так не кажется?

Маркус пожал плечами.

— Многие коллеги говорили обо мне то же самое.

— Гм… Но явно не все.

— Что вы имеете в виду?

— Я сделал несколько телефонных звонков и поговорил с одним из твоих бывших шефов.

Маркус напрягся. Это не сулило ничего хорошего.

Шериф помедлил, словно желая узнать его реакцию.

— Джентльмен, с которым я общался, сказал, что ты был хорошим офицером и блестящим детективом.

— В самом деле? — Маркус постарался скрыть удивление, но понял, что ему это совсем не удалось.

— Ты ему нравился, как нравишься и моей дочери. Для меня этого вполне достаточно. Не волнуйся. Я не стану разглагольствовать на тему «попробуй разбить сердце моей маленькой дочурке». Она уже вполне взрослая и может постоять за себя. Я просто хотел воспользоваться случаем, чтобы узнать тебя получше и сказать: добро пожаловать в Ашертон. Ты мне кажешься хорошим парнем, а драка у бара явно произошла не по твоей вине. Но только здесь не Нью-Йорк. Я представитель местного закона и порядка. Не ввязывайся ни во что, и мы с тобой прекрасно поладим. Ты уже написал заявление о том, что произошло вчера вечером?

— Да, сэр. Ваш помощник позаботился об этом.

Шериф поднялся с кресла.

— Хорошо, но если тебе что-то понадобится, просто сообщи мне об этом. Вероятно, мы сможем пообщаться позже, а сейчас мне необходимо вернуться к работе. — Шериф протянул Маркусу руку, и тот пожал ее. — Спасибо, что заглянул ко мне.

Маркус встал и направился к двери. Когда он уже был готов перешагнуть порог кабинета, шериф сказал:

— И еще одно, Маркус. Только попробуй разбить сердце моей маленькой дочурке!