Акерман бродил во тьме почти два часа. Он любил темноту. Она давала ему ощущение покоя. Через какое-то время он набрел на странный небольшой дом в конце длинной проселочной дороги. Это жилище выглядело куда менее привлекательным, чем дом Морин Хилл, но он был уверен, что его обитатели окажутся столь же гостеприимными, как и пожилая женщина. Как надеялся Акерман, его визит станет таким же знаменательным событием в их жизни, каким стал для Морин. Старые алюминиевые панели, пожелтевшие и растрескавшиеся, покрывали бунгало, построенное в стиле ранчо. Деревянные подоконники и карнизы в нескольких местах просели, оставив щели. Покрытый пылью зеленый «эль-камино», державшийся, видимо, из последних сил, стоял на подъездной дорожке, а во дворе среди редкой растительности застыли в неподвижности качели.

Он догадался, что лишних денег в этой семье не было, но для него подобные вещи не имели значения. Черные или белые, богатые или бедные — он был убийцей, предоставлявшим всем равные возможности.

Двигаясь теперь целенаправленно, он пересек передний двор и миновал вход под навесом, словно лев, пробирающийся сквозь высокую траву. Голод накатил на Акермана, и он понимал, что, если в ближайшее время не удовлетворит этот голод, тот начнет пожирать его изнутри.

Он часто ощущал себя человеком, загнанным в колодец, но при этом умирающим от жажды. Ему казалось, что он проклят судьбой и обречен скитаться по миру, чтобы утолить жажду, которая была неутолима, и ослабить голод, никогда не покидавший его. Временами он сравнивал свое положение с проклятиями, наложенными древнегреческими богами на людей вроде Тантала или Прометея, приговоренных провести вечность в страшных муках. Он чувствовал себя в ловушке в мире, где для него не было места, где он был окружен людьми, которых ненавидел с такой силой, какую сам себе не мог объяснить. Быть может, какая-то его часть и желала положить конец смертям и сумасшествию, но непреодолимое стремление убивать подавляло в нем все остальное.

Он крадучись обошел вокруг дома и оказался на заднем дворе, где увидел свет, горевший в одном из окон. Несмотря на ненасытное желание, он двигался расчетливо и абсолютно неслышно. Он приобрел способность подкрадываться тихо, научившись контролировать свой голод. По крайней мере, в достаточной степени, чтобы соблюдать необходимую осторожность.

Акерман заглянул в окно и увидел красивую молодую женщину, мывшую посуду в кухонной раковине. Ее темно-русые волосы растрепались, и хотя она завязала их сзади в конский хвостик, непослушные пряди падали ей на лицо. Она кого-то ему смутно напоминала, но он не мог определить, кого именно. На ней была майка без рукавов и грязные синие джинсы. Она казалась уставшей, трудясь над горой посуды. Ее глаза имели красивый зеленый оттенок, но темные круги под ними приглушали их сияние.

Ему оставалось только гадать, неудачный ли выбор работы или неблагоприятные жизненные обстоятельства оставили отметины под этими красивыми глазами. Была ли она официанткой? Работницей на фабрике? Или одинокой матерью? Или в этом доме все же присутствовал мужчина? Был ли неверный муж причиной стресса или ее беспокойство порождала собственная неверность? А может, круги под глазами возникли всего лишь из-за недостатка сна? Существовал миллион различных причин, но единственно верную он никогда не узнает. И это его раздражало.

Он смотрел и впитывал в себя ее образ. Он попал под воздействие ее обаяния. Стремление обнять ее, любить эту женщину охватило его. Он хотел привлечь ее к себе и прошептать, что все будет хорошо. Он был сильным. Мог защитить ее. Мог дать все, чего ей не хватало.

Акерман всегда мечтал полюбить кого-то. Если не считать давних воспоминаний о матери, он никогда больше не испытывал настоящей любви. Никогда не любил и не был любим в ответ. Он задавался вопросом, сможет ли оставить свою нынешнюю жизнь и начать новую, как нормальный человек.

Интересно, согласится ли она, если я предложу ей бежать со мной?

Ты — монстр. И не можешь отрицать этого.

Он крепко закрыл глаза и прижал руки к вискам, но не мог заглушить в себе голос отца.

Но он знал, что боль не прекратится. Она не прекращалась никогда.

Он вернулся мыслями в прошлое, когда убил впервые. Отец начал с малого. Акерман-старший поймал бродячую кошку для использования в своем эксперименте. Затем приказал сыну убить животное, но мальчик не хотел убивать. Когда же он отказался…

Акерман бессознательно провел пальцем по шраму на руке.

Убей ее, и боль пройдет.

Но независимо от того, что он делал и кого убивал, отец не позволял боли утихнуть.

Он вытер слезы. Он знал, что, даже если она согласится с ним бежать, он никогда не станет по-настоящему нормальным человеком. Ему уже не искупить своей вины, хотел бы он того или нет. Он мог изменить свою судьбу не более, чем заставить планету не вращаться или солнце замерзнуть. Его жажда всегда будет слишком сильна.

Продолжая наблюдать за ней, он думал обо всех путях, которые никогда не откроются для него, обо всех чудесных вещах, какие ему не удастся испытать. Эти мысли вызвали в нем ярость. Красная пелена гнева саваном окутала его, и женщина в окне перестала быть воплощением всего хорошего, что могло с ним случиться. Наоборот, теперь она представляла собой все то, что было у него украдено, все, чего ему никогда не суждено познать.

Ненависть к ней находилась за пределами здравого смысла. Он ненавидел их всех, и он заберет у них то, чего сам лишился уже давно. Отнимет у них жизнь.