Шериф смотрел на тело Морин Хилл и особенно пристально вглядывался в ее подернутые молочной пеленой глаза. Затем сам крепко зажмурился, но слезы все равно текли по его щекам. Вид боли в безжизненных глазницах был ему знаком. Он видел такой же страх, когда в последний раз смотрел в глаза своей жене Кэтлин.

Воспоминания вспышкой пронеслись в его сознании. Вот он приехал домой. И нашел ее изуродованное тело в их спальне. Она была мертва уже два дня. Два дня, а он даже не заметил, что она перестала ему звонить.

Когда она умерла, он находился в Канзас-Сити, консультируясь по делу о пропавших людях. Хотя гораздо больше времени потратил, участвуя в другом расследовании — поисках серийного насильника и убийцы, действовавшего в Виргинии и округе Колумбия. Он помогал сыщикам составлять психологический портрет предполагаемого преступника. С помощью его подсказок полиции удалось установить подозреваемого, но он сумел избежать ареста и ударился в бега.

Шериф по праву гордился своим участием в том расследовании. Ведущий следователь даже лично поблагодарил его во время пресс-конференции, заявив, что составленный им профиль сыграл важную роль в идентификации вероятного убийцы. Ему помнилось ощущение гордости за себя, когда его фамилию упомянули по телевидению. Такова уж человеческая природа, подумал он тогда. Каждый жаждет своих пятнадцати минут славы. Более того, каждому хочется, чтобы его работа и усердие получили заслуженное признание.

А он получил признание за свой труд не только от начальства, но и от самого преступника, которого помог вычислить. Убийце уже нечего было терять, и он решил отомстить семьям своих преследователей. Он изнасиловал и убил Кэтлин, а затем проделал то же самое с женой и приемной дочерью ведущего следователя.

Но самым худшим в этом деле для него стала не гибель жены. Он почти каждый день встречался со смертью и знал, что потеря любимого человека — не обязательно результат нападения серийного убийцы. Болезнь, падение с лестницы, автомобильная авария — вероятность такого развития событий присутствовала всегда. Труднее всего ему было свыкнуться с мыслью, что он сам убил жену, что его работа стала причиной ее смерти. Но еще более мучительным было осознание того, как мало он ценил Кэтлин, пока она была жива.

Он добрел до лестницы, ведущей в кухню, и прислонился к стене. Он думал о Кэтлин. Думал об Акермане. Потом он вспомнил о Маркусе. Выпрямился, утер слезы и взял себя в руки. Ему нужно было делать свою работу.

Маркус рассказал все в деталях. Шериф внимательно слушал, ничего не упуская. Время от времени он задавал вопросы, чтобы прояснить ту или иную подробность, но затем просил продолжать. Льюис Фостер — старший помощник шерифа — тоже слушал, делая заметки в небольшом блокноте.

Фостер был молодым человеком лет тридцати или чуть меньше. Он носил обтягивающий светло-коричневый мундир, и Маркус догадался, что этот парень слишком много времени проводит в тренажерном зале. Фостер же смотрел на него обвиняющим взглядом. Было очевидно, что допросы он предпочитал вести в запертой комнате с толстым телефонным справочником под рукой. Маркус хорошо знал этот типаж: хилый парнишка, которого все обижали, пока он не открыл для себя стероиды. Затем в обидчика превратился уже сам Фостер.

В отличие от своего помощника, шериф излучал уверенность в себе и компетентность, и на его лице не отражалось ни намека на обвинение или сомнение.

— Любопытная история, — произнес Фостер с особой интонацией в голосе.

— Да, бессмысленная трагедия, — отозвался шериф. — Пока не забыл, Маркус. Нам нужно будет одолжить у тебя ботинки.

— Мои ботинки?

— Да, нам понадобится сравнить отпечатки подошв с другими отпечатками обуви, которые мы, возможно, здесь обнаружим.

Маркус кивнул и снял ботинки. Шериф передал их другому молодому человеку, который сразу же исчез за дверью. Снова обратившись к Маркусу, шериф спросил:

— Стало быть, ты никого не видел ни в самом доме, ни рядом с ним?

— Нет. Тот, кто это сделал, ушел задолго до того, как сюда приехал я.

— Или же вообще не уходил, — добавил Фостер.

Ремарка застала Маркуса врасплох, и он, прищурившись, окинул помощника шерифа внимательным взглядом.

— А это как прикажете понимать?

— Не знаю. Просто мне кажется немного странным тот факт, что всего за два дня после переезда новичок укладывает в больницу двух парней и случайно обнаруживает совершенное убийство. Похоже, вы очень невезучий?

— Да, а еще мне приходится сидеть здесь и разговаривать с законченным дебилом, так что мои дела и вправду могли бы складываться получше.

— Если бы решение принимал я, мы бы сейчас не просто разговаривали.

— Прошу прощения, но я не целуюсь на первом свидании.

— Ах ты ж…

— Хватит, Льюис, — оборвал его шериф.

— Все в порядке, шериф. Пусть говорит. Ведь когда-то он просто обязан произнести нечто умное. Это напоминает мне старую теорию о том, что если большую группу обезьян усадить за пишущие машинки, то они с годами создадут что-то в стиле Шекспира.

Фостер придвинулся к нему ближе.

— В следующий раз ты окажешься со мной наедине в темной комнате. Тогда ты перестанешь отпускать дурацкие шутки. — Он склонил голову набок и хрустнул шейными позвонками. — Только попробуй, и тебя вынесут из той комнаты на носилках.

— Вы мне угрожаете?

— Нет. Я не угрожаю. Просто констатирую факты.

Фостер сделал еще один шаг к Маркусу, но шериф вытянул руку, заставив его остановиться.

— Почему бы тебе не пойти наверх и не помочь там нашим ребятам, Льюис?

Несколько секунд Фостер смотрел на Маркуса испепеляющим взглядом, потом развернулся и ушел.

Обратившись к Маркусу, шериф спросил:

— У тебя плохо получается заводить себе друзей, верно?

— Для этого я слишком разборчив.

— Ты сам был полицейским и, как мне кажется, мог бы взглянуть на дело с точки зрения Льюиса.

— Я мог бы постараться, сэр. Но, честно сказать, не думаю, что смог бы засунуть свою голову так глубоко в задницу.

Шериф посмотрел на него без всякого выражения и поскреб свою козлиную бородку.

— Послушай, парень, я не считаю, что ты как-то связан с этим убийством, но первое впечатление, которое ты здесь произвел, не слишком благоприятное. А обстоятельства действительно выглядят достаточно подозрительно. Поэтому тебе лучше соблюдать осторожность. Научись немного сдерживать свой язык, если хочешь задержаться в наших краях.

Маркус кивнул.

— Я постараюсь, сэр.

— Хорошо. А теперь я хочу, чтобы ты отправился домой, отдохнул и выбросил все из головы. Я знаю, мне легче это сказать, чем тебе сделать, но, думаю, в любом случае нужно постараться. Теперь ответственность за все здесь несем мы. Тебе же лучше всего забыть этот дом и все, что в нем случилось. Если не сделаешь, это начнет пожирать тебя изнутри. Поверь мне, сынок, я знаю, о чем говорю.

В словах шерифа заключалась истина, и Маркус понимал это, но понимал и другое: он не сможет остаться в стороне, и не в его характере было легко забывать о подобных вещах.

— Мне хотя бы вернут мои ботинки?

Шериф покачал головой.

— Да, тебе вернут твои чертовы ботинки. И если надумаешь что-то еще, вот тебе моя визитная карточка. На ней ты найдешь номер моего мобильника.

Маркус сунул карточку в карман.

— Есть еще кое-что, о чем вы должны помнить, расследуя это дело.

— Что именно?

Маркус огляделся по сторонам и понизил голос:

— В ваших краях появился серийный убийца, о котором в последнее время много говорят. Вот почему для того, кто планировал убийство, сейчас крайне подходящее время осуществить свой план. Подумайте об этом. Когда я увидел тело, мне сразу пришла в голову фамилия Акерман. У того, кто собирается совершить убийство, есть для этого превосходная возможность с весьма достоверным козлом отпущения в лице Акермана. Наши подозрения уже направлены в его сторону, поскольку мы знаем, что Акерман может орудовать в округе. Я лишь хочу сказать: основывайтесь исключительно на фактах, не допуская никаких предположений.

Казалось, шериф какое-то время обдумывал его слова.

— Спасибо, сынок, но мы сами знаем, как выполнить свою работу. Выброси это дело из головы. Мы не нуждаемся в твоей помощи. — Шериф уже собрался уходить, но обернулся и сказал: — И вот еще что, Маркус. Пока ситуация не прояснится, держись подальше от моей дочери.

Маркус сидел в темноте и заново переживал все случившееся в доме пожилой женщины. Он сожалел, что не может ничего забыть. Он молился об обретении способности оставить прошлое позади и начать новую жизнь. Молился о способности спать и видеть сны, наполненные лишь счастливыми воспоминаниями. Но знал, что вместо этого сон унесет его в мрачный мир боли и страдания. В те места с серым небом, где лучи солнца никогда не достигают земли. В места, единственными обитателями которых были чудовища и их жертвы. В места, где любая поверхность казалась наделенной зубами и неутолимым желанием поглотить его душу. Он часто задумывался, не содержат ли его сны все это, чтобы он мог заглянуть в свой личный ад.

Но сейчас он не спал. Он бодрствовал и по собственной воле заново переживал события дня. Исследовал каждую подробность увиденного в поисках улик или мелких деталей, которые в разгар событий мог не заметить. Он был наделен даром мощной фотографической памяти и благодаря этому умел трансформировать себя в нечто похожее на компьютер в человеческом облике. Он мог складывать в уме детали, собранные в том доме, чтобы потом получить к ним доступ в своей необычной базе данных. Для него это было так же легко, как воспользоваться настоящим компьютером, и он часто обнаруживал нечто, упущенное при первом осмотре.

А он знал, что упустил что-то важное, физически ощущал это. Он закрыл глаза, пока его мозг заново перебирал каждую мельчайшую деталь. Сторонний наблюдатель увидел бы мужчину, слепо уставившегося в стену. На самом же деле он не осознавал, что перед ним стена. Его взгляд проникал сквозь нее, нацеленный в прошлое, в воспоминания.

Как он и предполагал, многое осталось им не замеченным, но и с этими новыми подробностями ему не удалось восстановить картину во всей полноте, так чтобы в ней ощущался смысл. Ему нужно время. Но ведь убийца разгуливал на свободе, а Маркус считал своим долгом в память о Морин Хилл остановить его, прежде чем кто-то еще подвергнется таким же страданиям, какие испытала она.

Он подумал о Мэгги. Сняв с нее свидетельские показания, отец отправил ее домой в сопровождении одного из своих помощников. Маркус решил позвонить ей и узнать, как она.

Он перебрал бумаги, лежавшие на кухонном столе. Две из них привлекли его внимание — бумажный обрывок, на котором Мэгги записала для него свой номер телефона, и слегка помятая визитная карточка, которую вручил ему после допроса ее отец. Таким образом, в течение одного и того же дня и Мэгги, и ее отец дали ему номера своих телефонов. Эти номера открывали перед ним разные пути: один вел к любви и жизни, к приятным воспоминаниям, другой — к боли и смерти. Один из них пролегал к величайшему счастью, но если ему удастся остановить убийцу, то и второй путь приобретал огромное значение. Он понимал, какой путь выбрал бы нормальный, здравомыслящий человек, и не желал признаться даже себе самому, что дорога счастья была не той, что его привлекала.

Поскольку Маркус еще не успел обзавестись здесь сотовым телефоном, он поднял трубку старого телефонного аппарата с диском, доставшегося ему вместе с домом, и набрал номер Мэгги. Ему не пришлось даже заглядывать в обрывок бумаги. Он видел номер всего один раз, но запомнил его. С каждым последующим гудком у него обрывалось сердце. По неведомой ему самому причине он думал, что она будет сидеть с телефоном в руке и ждать его звонка.

— Алло, — сказала она.

— Привет. Это Маркус. Я уже подумал, что тебя нет дома.

— Я была в душе. Я стояла под душем все это время, после того как вернулась. Я ведь даже не заходила в тот дом, но до сих пор ощущаю на себе грязь.

Он искал для нее слова утешения, но не находил.

— Я тебя хорошо понимаю.

— Боже мой, Маркус! Бедная женщина… Она была чудесным человеком и, уж конечно, не заслужила… Не то чтобы кто-то другой… — Незаконченные фразы повисали в воздухе, и по телефонной линии передавалось только молчание.

Мэгги первой нарушила тишину вопросом, заставившим его поежиться:

— Ты сталкивался с чем-то подобным, когда работал в полиции?

Теперь я вспомнил. Вот почему я не завожу ни с кем продолжительных отношений.

— Я видел многое, о чем хотел бы навсегда забыть, — ответил он.

Молчание. Потом она сменила тему.

— Мы толком не поговорили там, у дома, но я все время думала, что ты делал после того, как обнаружил тело. Ты был шокирован?

Ему не слишком хотелось продолжать этот разговор, но тем не менее он ответил.

— Я стоял там и смотрел ей в глаза. Казалось, она взывала ко мне, кричала с мольбой о помощи… Немым криком. — Слезы покатились по его щекам. — Я чувствовал себя совершенно беспомощным. Это было такое же ощущение, как… Быть может, внутри всех нас живет монстр. Быть может, все мы обладаем такой же способностью творить зло, как и добро. Не знаю. Но знаю наверняка, что мой внутренний монстр обитает немного ближе к поверхности, и я порой не могу его контролировать. — Он выдавил из себя смех. — И если это тебя не пугает, тогда я не знаю.

— Я не боюсь тебя. Продолжай.

— Посмотрев ей в глаза, я потерял контроль над собой. Побежал через весь дом, а потом оказался у задней двери, и я… Я отпер ее.

У него округлились глаза, когда он осознал важный факт, который сразу не отложился в его сознании. Ранее, используя свой трюк с памятью, он концентрировался на мертвом теле и спальне. Теперь же предстояло обдумать все остальное, связанное с домом.

— Прости, но я вынужден прекратить разговор.

— Подожди. Что с тобой? О чем ты…

Маркус повесил трубку и бросился в кухню за визитной карточкой шерифа. На него накатила горячая волна нетерпения. Он знал, что первые сорок восемь часов были самыми важными в любом расследовании. Ему хотелось осмотреть место преступления, держа в уме эту новую информацию. Вероятно, было что-то еще, что он упустил, нечто, что станет заметным, только если предположить, что в доме до него успел побывать кто-то другой.

Он торопливо набирал номер, и с каждым поворотом телефонного диска в нем росло раздражение на медлительность старинного аппарата. После нескольких гудков шериф ответил.

— Алло.

— Шериф, это Маркус. Где вы сейчас находитесь?

— Я только что покинул место преступления. Перекрыл все на ночь. А почему ты спрашиваешь? С тобой что-то стряслось?

— Мне бы хотелось встретиться с вами там и как можно скорее.

— Минуту, но я…

— Сами сказали, что я могу вам позвонить, если вспомню что-то важное. Так вот, я кое-что вспомнил. И это не терпит отлагательств.