Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Приглашенные сидели на стульях, накрытых белыми хлопчатобумажными чехлами и расставленных на аляповатом узорчатом ковре. Такими почему-то любят устилать конференц-залы по всему Китаю. В первых рядах перед сценой, в бежевых кожаных креслах расположились вип-персоны. За белой трибуной, между двумя огромными экранами, на которых демонстрировалась пустая сцена, висело сильно обработанное изображение Учжэня – сонного речного городка в провинции Чжэцзян, где в декабре 2015 года и проходило это мероприятие.
Раздались аплодисменты: вышел председатель КНР Си Цзиньпин в своем неизменном темном костюме с красным галстуком. Некогда привлекательный, теперь, в шестьдесят два года, он выглядел располневшим и слегка одутловатым, но его волосы были гуталиново-черными, как у всех китайских политиков независимо от возраста.
Во время выступления Си Цзиньпин лишь раз выдавил из себя улыбку, когда говорил о посещении Учжэня много лет назад в качестве секретаря региональной партийной организации, в самом начале долгого восхождения на вершину китайской политики.
«Добро пожаловать в прекрасный город Учжэнь, на эту важную дискуссию о развитии интернета в мире», – сказал Си, поприветствовав сидящих перед ним мировых лидеров570. Он говорил монотонно, низким голосом, раскатисто произнося некоторые слоги, что выдавало в нем уроженца Пекина.
Хотя выступление было сдержанным, даже скучным, содержание доклада оказалось поистине радикальным. В течение двадцати пяти минут Си Цзиньпин призывал к реформе управления интернетом и излагал свое видение Всемирной сети. Это видение полностью противоречило ее более чем тридцатилетней истории и предполагало радикальный пересмотр того интернета, который мы знаем, и создание его заново. «Киберпространство – это не территория вне закона, – сказал Си. – Необходимо прикладывать больше усилий для укрепления этических норм и содействия цивилизованному поведению».
Не стоит удивляться, что Си Цзиньпин стремился взять Сеть под свой контроль еще активнее, чем его предшественники, курировавшие создание и развертывание Великого файрвола. На момент выступления в Учжэне Си был генеральным секретарем партии чуть более трех лет. Как председатель всего571 он сосредоточил в своих руках больше власти, чем любой китайский лидер после Мао Цзэдуна. В отличие от предшественников, которые целенаправленно проводили политику консенсуса, чтобы не допустить повторения культа личности Мао, Си быстро объявил себя высочайшим и непогрешимым. Некогда считавшийся будущим либеральным реформатором572, он перехватил контроль над экономикой у Ли Кэцяна, премьер-министра страны и номинального главы правительства, укрепил свой авторитет в НОАК и старался ликвидировать любую угрозу своему статусу ключевого лидера посредством масштабной антикоррупционной кампании и повсеместного подавления гражданского общества573. В 2014 году, возглавив центральную ведущую группу по кибербезопасности и информатизации, Си Цзиньпин пришел за интернетом.
Учжэнь не похож на место, где делаются судьбоносные заявления. Этот крошечный по китайским меркам город с населением менее 60 000 человек574 и многовековой историей находится в двух часах езды от Шанхая. Безмятежные туристы делают селфи и свадебные фотографии на древних каменных мостах, на фоне живописных павильонов и домов у самой воды. В последние годы Учжэнь привлекает совсем другую публику. Политики и технические специалисты в дорогих костюмах съезжаются сюда со всего Китая на ежегодную Всемирную конференцию по вопросам интернета, первая из которых была названа дебютом Китая в онлайн-сфере575. Парадокс заключается в том, что мероприятие организовал самый активный в мире интернет-цензор. Этот факт не ускользнул от внимания простых китайцев, которые прозвали учжэньскую встречу конференцией локальной сети576, имея в виду протокол LAN, позволяющий компьютерам связываться между собой, но не с внешним миром. Правозащитные организации отнеслись к торжественному событию с осуждением и призвали к его бойкоту. На встрече присутствовало очень мало представителей зарубежных стран, а некоторые западные СМИ были лишены возможности ее освещать.
Конференция под девизом «Взаимосвязанный мир, используемый и управляемый всеми» закончилась грандиозным скандалом: участники отказались принять проект декларации, рассчитанный на единодушное одобрение, и его пришлось отозвать. В этой декларации, которую участникам подсовывали среди ночи под двери гостиничных номеров577, утверждалось право государств на обеспечение своего киберсуверенитета. Было обещано покончить с сетевой порнографией.
На внесение поправок, которые предполагалось огласить и одобрить утром, участникам конференции дали всего восемь часов, но большинство в это время еще спали. Опасаясь негодования и открытого протеста приглашенных, организаторы отказались от этой идеи.
Благодаря проекту декларации 2014 года и связанным с ним спорам многие за пределами Китая впервые услышали слово «киберсуверенитет». Эта концепция в течение нескольких лет формулировалась и обсуждалась на всех уровнях в различных партийных журналах и аналитических центрах. Сегодня она стала движущей силой китайской интернет-стратегии и представляет серьезную угрозу существующему глобальному сетевому порядку.
Впервые доктрина была упомянута в официальном сообщении Госсовета КНР в 2010 году578. По словам Тима Ву, профессора Юридической школы Колумбийского университета и автора термина «сетевой нейтралитет», она выходит далеко за рамки законов любой другой страны в обосновании права государства контролировать интернет579. Одним из первых партийных изданий, подхвативших эту концепцию, стал журнал «Китайское информационное общество», тесно связанный с НОАК. «Киберсуверенитет непосредственно касается национальной безопасности и стабильности», – говорится в статье, призывающей китайских чиновников сделать все возможное, чтобы повысить осведомленность о нем580. Далее сказано:
«Если страна утратит свой киберсуверенитет, это приведет к потере контроля над системами управления жизненно важными отраслями экономики, такими как национальная промышленность, транспорт, финансы и природные ресурсы, и повлечет за собой неисчислимый экономический ущерб. Это приведет к потере контроля над общественным мнением в интернете и вызовет серьезные волнения и беспорядки в обществе, поставив под угрозу государственную власть. Это приведет к потере контроля над военными информационными сетями, что в случае войны лишит армию управления. В результате нация будет повержена и раздроблена»581.
Интерес, проявленный НОАК к этой доктрине, указывает на ее истинный характер. Идея киберсуверенитета направлена на создание государственного интернета в противовес глобальному. Вместо Всемирной паутины, какой мы ее знаем, у каждой страны будет собственный национальный интернет, при необходимости удерживаемый силой, с пограничным контролем и таким иммиграционным режимом, который страна сочтет целесообразным582. Эта доктрина создает угрозу превращения всего мира в Китай, где люди используют зеркальное отражение интернета – нечто похожее на то, что находится за пределами Великого файрвола, но перекошенное и деформированное. Под сенью протекционистских законов и под присмотром легиона цензоров китайские пользователи ищут информацию в Baidu, а не в Google, выкладывают новости и фотографии в WeChat, а не в Facebook и совершают покупки на Alibaba, а не на Amazon. Обращаясь к гостям на банкете в честь лунного Нового года в феврале 2015-го, Лу Вэй, тогдашний председатель информационного бюро Госсовета КНР и главный цензор страны, сказал: «Только при моем надлежащем управлении моим интернетом и вашем надлежащем управлении вашим интернетом онлайн-пространство может стать поистине безопасным, более упорядоченным и более прекрасным»583.
Такое видение интернета, огороженного и жестко контролируемого государством, было прямо противоположно взглядам технолибертарианцев, проявлявших активность на заре существования Всемирной паутины. Интернет создавался без оглядки на географию584, и его первые энтузиасты не слишком задумывались о государствах и границах.
В феврале 1996 года один из основателей медиалаборатории Массачусетского технологического института и ранний инвестор журнала Wired Николас Негропонте поддержал общепринятое мнение, что интернет нельзя регулировать. «Дело не в том, что здесь нерелевантны законы, а в том, что нерелевантны национальные государства, – заявил он на конференции в Бонне. – Киберправо по своей природе глобально, а глобальные законы даются нам не очень хорошо»585.
Долгое время интернет воспринимался как некая особая сущность. Люди считали необходимым уточнять: событие произошло в офлайне или IRL (in real life – в реальной жизни), то есть за пределами виртуального мира. Как пишут ученые Тим Ву и Джек Голдсмит, в 1990-е годы многие верили, что киберпространство может бросить вызов авторитету национальных государств и привести мир к новой, посттерриториальной системе586. Предполагалось, что управлять этой системой будут не законы, а компьютерные алгоритмы.
Одним из главных апологетов цифровой утопии, свободной от национальных государств и их законов, был Джон Перри Барлоу – пожалуй, самый неординарный из множества эксцентричных свободных мыслителей времен зарождения интернета.
Барлоу родился в 1947 году в Вайоминге, в зажиточной семье ревностных мормонов. В детстве ему позволяли смотреть по телевизору исключительно религиозные передачи, да и то лишь после того, как ему исполнилось одиннадцать587. Отец Джона Норман Барлоу был депутатом законодательного собрания штата от Республиканской партии, а сам Джон позднее руководил первой избирательной кампанией Дика Чейни на выборах в Конгресс588. С Республиканской партией он окончательно порвал, когда она превратилась в личный бренд Чейни с его неоконсерватизмом и политикой вмешательства в дела других стран.
В старших классах Барлоу познакомился с Бобом Вейром, одним из основателей легендарной калифорнийской рок-группы Grateful Dead. Друзья расстались по окончании школы, когда Барлоу отправился изучать сравнительное религиоведение в Уэслианский университет на восточном побережье США, но продолжали поддерживать отношения, и Барлоу написал тексты к десяткам композиций группы589. После университета Барлоу мог присоединиться к Grateful Dead в Сан-Франциско или продолжить обучение в Гарвардской школе права, где ему предложили место, но он вернулся в Вайоминг и занялся делами скотоводческого ранчо своих родителей.
Барлоу совершенно освоился в роли фермера, когда в 1987 году он вступил в одно из первых онлайн-сообществ The Whole Earth ‘Lectronic Link (WELL), основанное поклонником Grateful Dead и влиятельным интернет-мыслителем Стюартом Брандом590. В сообществе WELL и в интернете в целом Барлоу увидел совершенно новую форму объединения людей, обособленную от остального мира и не испорченную его нервотрепкой и стяжательством. «Цифровые технологии – это то, что уничтожает юрисдикции физического мира, заменяя их безграничными и, вероятно, навеки вольными киберпросторами», – писал он в Wired, поддерживая идею, приписываемую Бранду. Она стала в итоге боевым кличем их соратников-технолибертарианцев: «Информация хочет быть свободной»591.
Проповедуя свободу, даруемую интернетом, Барлоу также сражался с силами, стремящимися ее обуздать, такими как Агентство национальной безопасности США. Последнее, по утверждению Барлоу, тщательно отслеживает практически любую активность в Сети и непрерывно препятствует попыткам большинства ее обитателей укрыться от этого наблюдения хоть за какой-нибудь ширмой592. В 1990 году Барлоу заручился поддержкой Митча Капора и Джона Гилмора, двух технологических магнатов, разбогатевших во время первого бума в Кремниевой долине, и основал Electronic Frontier Foundation (EFF)593. Эта организация занималась защитой гражданских свобод в цифровом мире594. Вскоре к троице присоединилось множество выдающихся деятелей Кремниевой долины, а крупные корпорации, включая Microsoft и HP, оказали финансовую поддержку. Юристы EFF продолжали борьбу и выиграли несколько важных судебных дел, связанных с интернетом, включая иск, поданный против спецслужб компанией Steve Jackson Games. Рассмотрев этот иск, судья пришел к выводу, что электронная почта заслуживает по меньшей мере такой же защиты, как телефонные звонки, тем самым обосновав право людей шифровать свои сообщения.
В 1996 году, взбешенный принятием Закона о соблюдении пристойности в телекоммуникациях (CDA), который был попыткой криминализировать публикацию в интернете «непристойных» материалов там, где их могли увидеть дети до восемнадцати лет (то есть практически везде), Барлоу написал свою знаменитую «Декларацию независимости киберпространства»595. Это был до абсурдного претенциозный документ, отражавший утопические идеи своего времени. Парадоксально, но, несмотря на заявление Барлоу, что правовые концепции к ним неприменимы, наибольших успехов EFF добилась именно в суде, выиграв совместно с Американским союзом защиты гражданских свобод процесс о частичной отмене CDA. Важнейшей победой стало поддержанное большинством людей решение судьи Верховного суда Джона Пола Стивенса, вынесенное в пользу широчайшей защиты свободы слова в интернете – уникальной информационной среде, не привязанной к какому-либо географическому местоположению, но доступной каждому человеку в любой точке мира596.
Несколько лет спустя старший юрисконсульт EFF Дэвид Собел заявил, что это дело закрепило фундаментальные принципы, регулирующие вопросы свободы слова в электронную эпоху597. Несмотря на то что успешное завершение процесса послужило укреплению роли США как мирового лидера в области свободы интернета, предсказание Барлоу, что Всемирная сеть будет местом без наций и границ, оказалось ошибочным. Интернет развивался, уходя все дальше от своих американских и англоязычных корней, а самодеятельная общинная культура первых лет уступала место закрытым корпоративным экосистемам и соцсетям с их внутренней цензурой. Покровительство американских законов становилось для онлайн-пространства все менее актуальным. Сегодня интернет все меньше напоминает утопию, о которой мечтал Барлоу, и все больше походит на его страшный сон.
Хотя Барлоу на протяжении двух десятилетий подвергался насмешкам интернет-скептиков, многие из его предсказаний действительно сбылись. «Я говорил, что все представления о собственности будут разбиты вдребезги, – напоминал он в 2016 году. – И они разбиты»598. Его декларация и особенно созданная им EFF оказали весьма существенное и долгосрочное влияние на свободу интернета. Самым неожиданным за двадцать с лишним лет с момента обнародования манифеста Барлоу стало даже не то, что государственные органы легко доказали свою способность управлять интернетом, а то, что они научились говорить на языке киберутопистов.
Один за другим президенты США – от Клинтона до Буша и Обамы – приветствовали использование интернета в качестве инструмента для распространения экономической и политической либерализации по всему миру599. Восприятие интернета как отмычки для открытия общества (по выражению Тома Фридмана) куда более наивно и далеко от реальности, чем идеи, которые продвигал Барлоу. Зачастую этот идеалистический подход давал эффект, обратный тому, на который рассчитывали его адепты. Утопизм достиг своего апогея в 2009 году, во время акций протеста против итогов президентских выборов в Иране. Явное участие правительства США в поддержании работы Twitter в период волнений подтвердило худшие опасения цензоров в Тегеране и Пекине. «За тем, что Америка называет свободой слова, стоят неприкрытые политические интриги, – с насмешкой отмечала «Жэньминь жибао». – Почему возникли беспорядки после иранских выборов? Да потому, что США развязали онлайн-войну, посредством роликов на YouTube и микроблогов в Twitter распространяя слухи, будоража общество, внося раскол и сея разногласия между сторонниками консерваторов и реформистов»600.
Как и предсказывал Ю Ваньли – эксперт, предостерегавший американских дипломатов от излишне резкой реакции на фиаско Google China, – интернет превращается в поле идеологической битвы. Более того, с точки зрения цензоров, американцы на этом поле уже значительно превосходят своих противников. И для победы в этом сражении Китаю потребуются союзники.
Войти с помощью соц. сетей: