Часть I

Стена

Глава 1

Протесты

Солидарность от Гонконга до площади Тяньаньмэнь

Без людей Гражданская площадь в центре Гонконга смотрится странно. На круглом пьедестале высятся три бетонных кольца, а на них – два флагштока, на которых водружены понуро висящие флаги. Со всех сторон площадь окружена зданиями, не пропускающими ни единого дуновения ветра. Вход на площадь выглядит еще страшнее: это высокий металлический забор, частокол остроконечных штырей, а по обе его стороны – два приземистых, прямоугольных в плане дома с окнами из непрозрачного стекла. На контрольно-пропускноми пункте (КПП), на котором вахтеры регистрируют всех пришедших.

Площадь находится в оживленном деловом районе Адмиралтейство, прямо перед центральными правительственными зданиями. Строилась она из расчета, что так городские чиновники станут ближе к народу. Предполагалось, что люди смогут выходить на акции протеста и митинги на площади. Бывший мэр Гонконга Дональд Цан заверял: площадь должна напоминать его преемникам, что нужно быть либеральными, открытыми и всегда активно интересоваться общественным мнением¹².

Однако общественное мнение стало критиковать политику правительства чаще, чем хотелось. А народ воспользовался близостью к власти полуавтономной китайской территории, чтобы жаловаться на ее многочисленные просчеты и злоупотребления, – и люди, контролирующие Гражданскую площадь, стали влиять на политику.

Администрация Гонконга решила вновь наступить на любимые грабли. Площадь казалась властям чем-то вроде осиного гнезда, которое, будучи однажды потревожено, будет проблемой до тех пор, пока его не уничтожат. Запретив открытый доступ на площадь, администрация сделала этот безликий набор бетонных конструкций символом демократии и участия в политической жизни. Так власть своими руками создала точку притяжения для будущих протестов.

В сентябре 2014 года, когда город был охвачен антиправительственными настроениями и жаждой политических реформ, протесты неизбежно докатились до площади.

Первые призывы открыть площадь для народа появились в Сети за несколько недель до самого события, но власти явно не ожидали того, что произошло в ночь на 26 сентября. Именно тогда несколько сотен студентов и школьников откололись от большой группы выступающих за демократизацию страны и ворвались на Гражданскую площадь.

Полиция отреагировала жестко: протестующих встретили щитами, дубинками и перцовым газом. И опять, сами того не осознавая, власти своими руками создали символ сопротивления. Лето в Гонконге сложно представить без нескончаемых ливней, и у многих протестующих были с собой зонтики. Теперь они закрывались ими от перцового газа. У протеста появились символ и название – «Революция зонтиков».

Весь следующий день полиция и демонстранты боролись за площадь. Активистов протеста выхватывали из толпы и тащили в набитые людьми автозаки. По интернету, особенно по тут же заблокированным в Китае Facebook и Instagram, разошлись фотографии, на которых единственной защитой протестующих от струй перцового газа были хлипкие складные зонтики. Призывы выйти на помощь демонстрантам стали передавать по WhatsApp и через форумы, и через некоторое время к собравшимся у Адмиралтейства присоединились новые демонстранты. Счет велся уже на тысячи.

Расклад сил на Гражданской площади резко изменился: теперь уже отряды полиции оказались в окружении и нуждались в подкреплении. Несколько десятков тысяч протестующих перекрыли все улицы, ведущие к площади. Шестиполосный проспект Коннот-роуд до отказа заполнили люди, не дававшие проехать машинам.

28 сентября в 17:57 полиция пустила в ход первую емкость со слезоточивым газом. Другие не заставили себя долго ждать. К концу дня израсходовали 87 емкостей с газом, но эффект оказался прямо противоположным¹³. Собравшихся это только раззадорило. Теперь к протестующим присоединились и простые наблюдатели, возмущенные применением слезоточивого газа. Среди них были и родители вышедших на улицы студентов. Шок и негодование из-за действий полиции царили повсюду. Люди больше не узнавали свой город. Один мой пожилой знакомый, которого трудно назвать либералом, написал в Facebook: «У нас больше не осталось слез». Многие разделяли его отчаяние. В ответ на улицы вышли десятки тысяч людей, и полиция дрогнула.

Я приехал на Коннот-роуд через несколько часов после того, как начали пускать слезоточивый газ. К тому моменту перевес был полностью на стороне протестующих. По всему проспекту тянулась нескончаемая колонна людей. Их лица блестели от пота, а глаза – от возбуждения. Люди, не веря тому, что им только что удалось сделать, оживленно переговаривались, и все это сливалось в звенящий шум. Перекрывали его только периодические выкрики из мегафона.

Летом в Гонконге стоит невыносимая жара, от которой перехватывает дыхание, а пот сочится из каждой поры. Пробираясь через толпу, я с благодарностью взял бутылку воды у мужчины. Он выдавал всем желающим бутылки из большого ячеистого контейнера. Другие раздавали очки и шарфы для защиты от слезоточивого газа. Через строй протестующих проносили ящики с зонтиками, словно подавая колчаны стрел средневековым лучникам.

Я двигался на запад, к Центральному району, на передовую. По пути мне попался двухэтажный автобус без водителя. Должно быть, он оставил автобус, когда понял, что толпа его не пропустит. На автобусе не было ни следа вандализма, если не считать, что к номеру добавили несколько черт, чтобы получились иероглифы, складывающиеся в оскорбительную для мэра надпись¹⁴. Внутри сидели уставшие демонстранты, некоторые спали.

Я прошел по проспекту, поднялся на эстакаду, где заканчивалась колонна протестующих, и впервые увидел полицейских. Место, где проспект снова переходил в улицу, было перегорожено стеной щитов. За ними выстроились около сотни полицейских в темно-зеленой форме, шлемах и черных противогазах. Позади них стояли фургоны. Было ясно: пропускать толпу дальше они не собираются. Но у них ничего не вышло.

Стоя между демонстрантами и полицией, я вдруг увидел, как мимо пролетела емкость со слезоточивым газом и разорвалась у самого начала колонны. Люди кричали, отступали, поднимали руки вверх, показывая, что оружия у них нет, но в них полетели еще две емкости. Во все стороны пополз густой белый дым. Я почувствовал, как горло сдавливается, а нос и глаза нестерпимо жжет. От слезоточивого газа не то чтобы хочется плакать – он словно выжимает жидкость изо всех слизистых. Из носа полилась слизь, из глаз – слезы, и меня скрутило приступом кашля. Я отошел назад, забрался обратно на склон. Один из протестующих помог мне умыться. Когда я более-менее отошел от газа, демонстранты на передовой уже были готовы дать бой. Полицейским практически не удалось продвинуться. На них снова наступали демонстранты, которые догадались надеть очки и маски.

Полиция выпустила в толпу еще несколько емкостей с газом, но перейти в наступление так и не смогла. Должно быть, стало ясно: пары сотен полицейских не хватит, чтобы арестовать тридцать с лишним тысяч человек на участке между заградительными щитами и Адмиралтейством. В итоге полиция отступила, отдав улицы демонстрантам.

Протестующие удерживали отдельные районы города в течение 79 дней. За это время вокруг лагеря образовалась своя инфраструктура: летучий университет, интернет-кафе, киоски со снэками и водой. А в интернете протестующие обсуждали дальнейший план действий по обороне от полиции и прокитайских группировок в мессенджерах, Facebook и на популярных бордах вроде HK Golden. Опасаясь, что власти отключат мобильную связь, протестующие установили приложения типа FireChat для общения по Bluetooth. Пользователи со всего мира выражали солидарность с протестующими: рядом с главным лагерем демонстрантов проектор выводил на стену посты и твиты поддержки.

Осознав, что попытка взять протестующих силой провалилась, власти перешли к войне на истощение. Периодически предпринимались операции по зачистке лагерей протестующих в Адмиралтействе, районах Козуэй-бей и Вонкок. Против студентов развернулась кампания в средствах массовой информации. Их выставляли врагами простых гонконгцев, нарушителями мира и покоя. Последних демонстрантов, распевающих гимны протеста и демократии, разогнали 11 декабря. После них остались разобранные баррикады, зонтики и плакаты. На огромной оранжевой растяжке была надпись: «Это только начало». Такое мнение разделяли многие. Когда схлынула первая волна разочарования, оказалось, что на самом деле «Движение зонтиков» оказало огромное влияние на политическую жизнь Гонконга. Оно вовлекло в политику молодой электорат, который считали апатичным и пассивным.

Эффект проявился два года спустя на выборах в парламент, где была зафиксирована рекордная явка более двух из семи миллионов гонконгцев, проголосовали за депутатов, выступавших за демократию и против Пекина¹⁵. Через три месяца после сентябрьских выборов ненавидимый многими глава гонконгской администрации Люн Чун Ин, против правления которого и протестовали демонстранты, объявил, что не собирается выдвигаться на второй срок. Почти все демократические активисты посчитали это победой¹⁶.

Протесты оказали такое огромное влияние на общественную жизнь в Гонконге, что уже сейчас по праву считаются одним из поворотных событий в истории города. Запомнится это событие не только тем, что организаторам удалось вывести на улицы сотни тысяч человек, но, прежде всего, общественной дискуссией, обсуждением требований демонстрантов и выражением солидарности с ними в относительно независимых гонконгских СМИ. А главное – в интернете.

Именно в интернете независимость Гонконга из маргинальной идеи превратилась в главный вопрос, определяющий местную политику. В социальных сетях впервые появились и распространились публикации нового формата, ориентированные на так называемое поколение зонтиков. Устояв перед массированной атакой пропекинского истеблишмента, новая поросль молодых депутатов смогла с помощью Facebook и мессенджеров достучаться до избирателей, мобилизовать демонстрантов и проявить с ними солидарность.

За двадцать пять лет до этого в другом китайском городе на улицы тоже вышли студенты¹⁷. Политическая обстановка в Пекине в 1989 году была чем-то похожа на Гонконг за несколько месяцев до появления Движения зонтиков, и там молодежь тоже требовала политических реформ и изменения курса. Студентов в Гонконге не было бы без свободной прессы и университетской автономии, которые гарантировала конституция города, а также принцип «Одна страна – две системы». Так же точно протестное выступление на Тяньаньмэнь не состоялось бы, не случись в Китае до этого нескольких лет открытости и гласности. Многие студенты, вышедшие тогда на площадь, смотрели в 1988 году телепередачу «Речная элегия». В ней речь шла о том, что Китай – безнадежно отсталая страна с репрессивным правлением, звучали призывы к реформам по западному образцу и модернизации. «После завершения культурной революции повсюду возникали либеральные идеи, – рассказывал много лет спустя легендарный китайский журналист Ян Цзишэн. – Либерализм выступал против однопартийной системы. Он выражал стремление к демократии, верховенству закона, уважению к конституции».

Начало протестам в Гонконге положил шальной захват Гражданской площади, мгновенно превратившийся во что-то гораздо более масштабное.

Первые демонстрации протеста на площади Тяньаньмэнь состоялись в начале 1989 года. Поводом для собрания стала смерть отставного генерального секретаря, реформатора Ху Яобана. Выступавшие на собрании использовали эту возможность, чтобы выразить несогласие с действиями правительства и ходом реформ. Вышли на улицы студенты в Нанкине и Шанхае. Общественное недовольство нарастало. Подлила масла в огонь и статья, опубликованная в конце апреля в официальной газете Компартии Китая «Жэньминь жибао». В ней студентов обвиняли в разжигании массовых беспорядков. Как и слезоточивый газ в Гонконге много лет спустя, демонстративное пренебрежение требованиями студентов возымело прямо противоположное действие.

Улицы заполнили десятки тысяч протестующих. Наступил май. Акции протеста продолжались. Студенты разбили на Тяньаньмэнь палаточный лагерь.

Без интернета сведения о выступлениях в Пекине доходили до остальной страны гораздо медленнее. В распоряжении протестующих были только сарафанное радио и делегации, которые они отправляли в крупные города. В официальных СМИ тоже не было единодушия по поводу освещения событий. Некоторые издания, выступавшие за реформы, отклонились от линии «Жэньминь жибао» и поддержали протестующих.

К концу мая, когда пожар, охвативший столицу, грозил перекинуться на всю страну, правительство перешло к жестким действиям. 19 мая на площади появился Чжао Цзыян, популярный в народе генеральный секретарь ЦК КПК, выступавший за диалог со студентами. Он попросил у демонстрантов прощения за то, что пришел слишком поздно.

Вскоре сторонники жестких мер сместили Чжао с поста генсека и поместили его под домашний арест. На следующий день премьер Госсовета Ли Пэн объявил в Пекине военное положение.

Ближе к концу мая всем стало очевидно, что насилия избежать не удастся, и люди начали уходить с площади. Лидеры протестующих не знали, что делать дальше.

Партия, казалось, застыла в нерешительности. Только много лет спустя стало известно, что фактический глава страны Дэн Сяопин и другие высокопоставленные лица, выступавшие за подавление восстания, столкнулись с расколом внутри партийного руководства и поэтому долго не могли приступить к решительным действиям.

Наконец, 3 июня на Пекин выступили войска численностью 10 000 человек. «Такое количество личного состава, наличие шлемов и автоматического оружия заставляет предположить, что вариант с применением силы очень вероятен», – говорилось в телеграмме Госдепартамента США.

Силы Народно-освободительной армии Китая (НОАК) зачистили улицы столицы от протестующих с помощью танков и снайперских винтовок. Счет погибших шел на сотни, а задержанных – на тысячи.

Не успел над площадью Тяньаньмэнь рассеяться дым от выстрелов, как партийная машина заработала на полную мощь, пытаясь сделать все, чтобы подобное больше не повторилось. Сотни студенческих активистов покинули страну, перебравшись в Гонконг, который тогда еще был британской колонией, или еще дальше. Большинство из них до сих пор не могут вернуться на родину. Еще больше людей заключили под стражу или уволили с работы, даже тех, кто почти не участвовал в протестах. Чжао Цзыян оставался под домашним арестом до 2005 года, до самой смерти.

В последующие годы правительство Китая стремилось стереть из памяти всякие упоминания о событиях на Тяньаньмэнь. Тем, кто принимал в них участие, было запрещено упоминать о них под страхом наказания. Очевидцы не рассказывали о протестах даже своим детям, а те, в свою очередь, не рассказывали об этом в школах. Даже среди участников событий 1989 года ходили полуправда и домыслы.

Машина пропаганды сеяла среди людей неуверенность и стремилась запятнать историческую правду ложными свидетельствами. Из студентов сделали диких анархистов, которые убивали и калечили солдат. Жертвы были не только на самой площади, но и на прилегающих улицах, по которым наступала НОАК. Но такой подход к оценке числа жертв считался преувеличением. Даже те, кто воочию видел ужасы тех дней в Пекине, полагали, что подавление протеста было исторически оправданно: иначе Китай не достиг бы теперешнего процветания и модернизации. Если бы Дэн не действовал тогда, в 1989 году, жестко, считают они, он не смог бы провести реформы, благодаря которым наступил экономический подъем.

Партия практически полностью подчинила себе историю. А потом в Китае появился интернет.