«Святая Екатерина»
Вдруг над лесом вспыхнуло холодное белое сияние, похожее на шаровую молнию. Оно растекалось по небу, разгораясь и затмевая багрянец заката. А солдаты почему-то не стреляли.
Темно-зеленые мундиры, почти черные в вечерних сумерках, вдруг обрели цвет, а мои палачи стали неподвижны, как куклы или мертвецы, словно время остановилось.
Свет пролился на траву и потек ко мне…
Все исчезло или я потерял сознание. Но только на миг. Мир вернулся под то же пурпурное небо, но без всякого свечения. Были и гвардейцы, которые должны меня убить. Только стволы не поднимались, а опускались.
Тогда я услышал гул вертолетов. Три машины летели над лесом, маленькие вертолеты колонистов. Нет у нас гравипланов, слишком дорогая технология, не доросли.
Меня успели отвязать до того, как они сели.
Из ближайшего вертолета вышел Сергей с ребятами и направился к нам.
— Что здесь происходит? — спросил он.
Из других машин спрыгнули мои бывшие подчиненные. Все вооружены.
— Даниил Андреевич выразил желание проститься со своей планетой, — сказал Роков. — Мы пошли ему навстречу.
— Меня должны были расстрелять по императорскому указу, — прокричал я. — Ребята, одного прошу: пусть это станет известно в столице!
Роков пожал плечами:
— Вранье!
Бесполезно! Мои люди верят мне, тому, кто пять лет делил с ними все опасности колонизации, спал под одной крышей, а то и на голой земле, и ел у одного костра. Их круг сжимается.
— Пристрелить его? — спросил Сергей и кивнул в сторону Рокова.
— Опустите оружие, — приказал я. — Это императорский посланник, вы с ума сошли! Пусть станет известно, широко известно! И это все.
— Не беспокойтесь, — усмехнулся Роков. — Господин Данин будет доставлен на Кратос в целости и сохранности. Дальше — решит суд.
Меня снова посадили в гравиплан, и мы полетели на базу. Всю дорогу я видел отражение в стекле кабины: императорский посланник кусал губы.
Гауптвахта линкора «Святая Екатерина» представляла собой комнатку два на три. Довольно чисто. Стены спокойного кремового оттенка, только за перегородкой сияли металликом раковина и унитаз, и отражало окружающую обстановку небьющееся пластиковое зеркало. Я умылся, подмигнул своему отражению — ничего прорвемся. Я жив, и это уже немало.
Из зеркала на меня смотрел молодой человек немного за тридцать. Юноша по нашим временам. До начала эпохи генетических преобразований никто бы не дал больше двадцати. Но теперь возраст определяют не по внешности, а по взгляду, манере поведения, интонациям, уверенности в себе. И, как правило, не ошибаются. Мне тридцать пять.
Серые глаза, темные, немного волнистые, волосы ровно такой длины, чтобы можно было соорудить короткую косу, сейчас распущены, я не на приеме. Редкая цветовая гамма нравится женщинам, но мне не до самолюбования. Теперь это особая примета для Службы Безопасности Кратоса.
Широкие плечи — следствие занятий спортом в Универе и выбора военной карьеры.
Я не пошел по стопам родителей. Мама, маленькая женщина с черными волосами, голосом с хрипотцой и вечной сигарой в руке. Профессор Данина. Людмила Георгиевна. Врач. Преподаватель Первого Медицинского Университета Кириополя.
И отец. Высокий подтянутый, на две головы выше супруги. Начальник Управления Образования Кратоса, чиновник, когда-то начинавший учителем. Андрей Кириллович Данин.
Боже! Что им наговорили про меня?
Приключившаяся со мной история представлялось мне странной до чрезвычайности. Мало того, что смертная казнь в Кратосе событие из ряда вон выходящее, но чтоб так, без разбирательства и суда — вообще ни в какие ворота. Да, такое право у императора есть, но я не помню случаев применения. Обычно у приговоренного год на апелляции и прошение о помиловании. Да и не расстреливают по закону. Есть утвержденный безболезненный метод, официально именуемый «эвтаназией».
Казнят путем перепрограммирования биомодераторов, живущих в крови каждого гражданина Кратоса: от младенца до старика. И наши симбионты, микроскопические биороботы, создающие усовершенствованный иммунитет, спасающие нас от болезней и старости, те, что латают дыры организма от царапины до цирроза печени, под влиянием биопрограммера становятся врагами и разрушителями.
Это оружие запрещено для частного использования и находится на вооружении спецслужб, но Роков помахивал тростью с его символикой. Ну, допустим, он творил самоуправство и хотел меня помучить…
Последнее точно бред! Биомодераторы можно запрограммировать так, что мало не покажется. Расстрел из Иглы Тракля больше напоминает заметание следов, чем квалифицированную казнь. Но зачем тогда вообще обставлять это как расстрел? Один выстрел наемного убийцы — и нет проблемы. Не говоря уже о том, что убивать человека с помощью оружия, изобретенного для уничтожения вражеских линкоров в космосе — это из пушки по воробьям.
А самое странное, что мне не надели допросное кольцо. Устройство связи отобрали — я посмотрел на средний палец без перстня — это понятно, хоть и ужасно. Я выпал из единого информационного поля, и мир схлопнулся до размеров камеры, и на руках белеют блокировочные браслеты, которые не дадут выйти в Сеть, даже если я украду устройство связи. Но чтобы человека казнили, не просканировав личность — где это видано?
Да и с чего императору интересоваться моей скромной персоной? Болтовня с друзьями за чаркой водки? Бред! Страдин — очень уравновешенный человек, надо отдать ему должное. При всем моем сдержанном к нему отношении, он не Иван Грозный, чтобы убить на пиру за опрометчивое слово. Хотя, говорят, мстителен и злопамятен…
Третьи сутки я совершенно один, нет даже тюремщика, приносящего еду. Она появляется три раза в день в прозрачном ящике на стене, мгновенная доставка. Есть можно, я привык к скромному рациону.
Несостоявшийся расстрел вышиб у меня из головы все мысли о тессианском грузе. Но теперь они вернулись. К чему относилось многозначительное подмигивание Инъиго: к его товару или к общности моей судьбы и судьбы Анри Вальдо?
Я не сомневался, что за мной наблюдают. Встал посредине камеры и сказал, обращаясь к потолку:
— Мне необходимо встретиться с Антоном Петровичем Роковым, у меня для него важная информация.
В течение дня реакции не последовало. Тогда я повторил еще.
— Мне необходимо встретиться с посланником, пусть проверят тессианский груз.
Я сел на кровать, весьма приличную, застеленную чистым бельем. В экспедиции приходилось спать в гораздо худших условиях. Взгляд упал на противоположную стену. Прямо над столом, на стене, я заметил странные следы, словно пластик расплавлен чем-то толщиной порядка сантиметра. Три таких полосы. Я вспомнил, что пластик огнеупорный и суперстойкий, и мне стало не по себе.
К посланнику вызвали утром четвертого дня.
Дверь камеры тяжело отъехала в сторону, мне сомкнули руки за спиной.
Коридор линкора скупо освещен желтоватым светом, за иллюминаторами — незнакомый рисунок созвездий. Мне пришло в голову, что здесь господин Роков вполне может довести дело до конца: в шлюз для легких кораблей и за борт без скафандра. Император будет доволен: тихо и эффективно.
Посланник сидел в кресле в кают-компании. Я, как подозреваемый в государственном преступлении, естественно перед ним стоял. Он в придворном камзоле с золотым шитьем, я в одной рубашке (мой камзол так и остался валяться на складе под портретом Анри Вальдо). Волосы у меня распущены, не из любви к моде поэтов и бунтовщиков, просто меня разбудили и, не дав прийти в себя, и потащили сюда, так что я не успел заплести косу. Копия упомянутого портрета, только сменить цвет волос и нахлобучить берет с известной надписью.
— У меня для вас хорошая новость, — сказал Роков. — Император отложил исполнение приговора, — он усмехнулся. — Поздравляю!
— И что?
— Вас приказано доставить на Кратос и подвергнуть дело детальному разбирательству.
— Я ни в чем не виноват.
Он развел руками.
— Это не в моей компетенции. Я не следователь и не суд. Мое дело вас довезти.
— Вы проверили тессианский груз?
— Конечно, еще при погрузке. Что вы об этом знаете?
Я пожал плечами.
— Ничего. Сердце неспокойно.
— В вашем положении трудно сохранять спокойствие, — заметил посланник.
Я не стал в очередной раз упоминать о своей невиновности. Какое мне дело, в конце концов? Даже, если там наркотики, мне-то что — пусть экипаж развлекается.
Я начал терять ощущение времени. Даже нечем сделать зарубку на стене!
Хоть бы оставили доступ к новостям и открытым библиотекам, сволочи! Что я убегу, если в имперскую энциклопедию залезу?
Мне снилась девушка в полупрозрачном покрывале на сияющих волосах, прекрасная как сон. Ее окутывало белое свечение.
— Пойдем со мной, — сказала она.
Голос, как пение скрипки.
Покрывало всколыхнулось под ветром, но под узкой стопою не примялась трава.
Я шагнул за нею.
Мы на вершине горы, внизу — лес и озера, шпили и купола храмов и город вдали…
Видение было недолгим: земля зашаталась, меня бросило на траву, и я проснулся.
На корабле происходило что-то странное: он дрожал, ложка дергалась в стакане, и он медленно сползал к краю стола. Вибрации нарастали. Что за болтанка?
Линкор тряхнуло, с полки посыпались упаковки с едой. Я вскочил, бросился к двери. Движение было скорее инстинктивным. Даже, если будет эвакуация, обо мне вряд ли вспомнят. Да и куда эвакуация? Я понятия не имею, где мы находимся. Что, если в сотне парсеков от ближайшей населенной звездной системы?
Руки в отчаянии поползли вниз, оставляя на двери такие же неглубокие оплавленные следы, которые я заметил на стене несколько дней назад. Возле кончиков пальцев разгоралось синеватое свечение, и за каждым из них тянулась дымящаяся бороздка. Я отпрянул, посмотрел на ладони: ни ран, ни ожогов, только ультрамариновый светящийся ореол. Потом — на изуродованный пластик.
Раздался скрежет, волосы тронул ветер, рванул вверх. Сила тяжести исчезла, и я поплыл по воздуху рядом с колбасой и нарезанным кусочками сыром, стаканом, ложкой, мылом и зубной пастой, вылетевшей из-за перегородки. Погас свет. Я с трудом смог сгруппироваться, повернуться и посмотреть на потолок. Надо мной раскрывалось звездное небо, и все заливало серебряное сияние, словно корабль повернулся и в пробоину ворвался свет близкой синей звезды. И этот свет тек в меня, проникая сквозь кожу, как во время несостоявшейся казни.
Я смог дотянуться до дверцы шкафа, схватился за нее и бросил себя к двери. Серебряное сияние потекло из пальцев, я провел по правому краю бронированного покрытия, где-то здесь должен быть замок. Металл под рукою потек и закипел, с запястий закапал расплавленный пластик блокировочных браслетов.
Дверь открылась почти бесшумно, отъехала в сторону, и я вылетел в коридор. Попытался запереть за собой, но она и так приварилась к стене. Рядом повисли капли расплавленного металла. Трещина бежала и ветвилась по потолку. Значит, переборки не помогут. Линкору осталось жить от силы минут десять.
Я бросился по коридору к отсеку челноков, императорские линкоры имеют похожую планировку, мне приходилось летать на таком. Воздуха становилось все меньше, сила тяжести исчезла совсем, я летел, отталкиваясь от стен. Впереди закрытая переборка. Не дверь камеры, не открыть. Наверное, это конец.
Передо мной разгоралось серебряное пламя.
Провал памяти. Выпало минут пять, хотя откуда я знаю? Переборки позади, я рядом с дверью отсека шлюпов, она открыта.
Я бросился внутрь.
Меня мутит, я задыхаюсь. Мимо проплыл труп с изуродованным декомпрессией лицом и вылезшими из орбит глазами, перед ним протекло облако капелек крови. Я не понимаю, почему еще жив.
Снова толчок, меня бросило к стене, слышен скрежет. Значит, еще есть воздух, если проходит звуковая волна. Корабль раскалывается пополам. Я этого не вижу и не чувствую — я знаю.
Передо мной шкаф с распахнутыми дверцами. Рядом кружатся и уплывают по коридору несколько скафандров.
Последним усилием мне удалось поймать один. Уже в полузабытье я влез в него и смог надеть шлем. Кислород есть — наконец-то вдыхаю полной грудью.
Осталось спуститься к челнокам. Я оттолкнулся руками от лестницы запасного выхода.
Вот они! Точнее он. Остался один челнок, остальные серебристыми игрушками падают вниз в чудовищный разлом в брюхе линкора. А над разломом вертится человек в скафандре, и его утягивает за кораблями. Мне легче, здесь уже почти нет воздуха, а значит, нет и того чудовищного вихря, что утащил в космос десантные корабли и того несчастного.
Вдоль стены отсека алеет размашистая надпись: «RАТ» — Республиканская Армия Тессы.
Я держусь, добираюсь до челнока и забираюсь в кабину. Она пуста, но на панели управления горит зеленый огонек автопилота. Значит, выставлены координаты. Слава Создателю! Без устройства связи я не могу управлять кораблем.
Опускаю стекло кабины, автопилот должен на это среагировать. Стекло кажется серебряным от заполнившего кабину сияния. Словно зеркало. Я вижу отражение в потолке кабины: человек в белом скафандре полулежит в кресле пилота.
Челнок мягко трогается с места и летит в провал. Если мы далеко от обитаемой планеты — это все равно смерть. В челноке я не продержусь больше суток.
Мы в открытом космосе. Челнок поворачивает, повинуясь командам автопилота, и я вижу линкор «Святая Екатерина» медленно разламывающийся пополам с оплавленными и почерневшими краями разлома.
Снова провал. Насколько не знаю, но я точно терял сознание.
Полнеба занимает планета вполне живого бело-голубого цвета. Не Светлояр и не Кратос. Теперь осталось немного: не сгореть в атмосфере и не упасть в океан.
На панели управления мигает желтый сигнал запроса. Значит, нас заметили и жаждут выяснить, кто мы и, возможно, подкорректировать курс. Но без кольца связи я не могу ответить. Он и мигает потому, что молчу. Автопилот мог бы справиться сам. Но корабль военный. Вдруг это разведывательная миссия? Ему нужно позволение пилота на ответ. Но и его я не могу дать. Я бессилен, как собачка Лайка.
Дай-то Бог, чтобы не сбили!
Меня стремительно несет в закат. Но нет, я не падаю и не горю. Движение замедляется, под нами лесистые горы. Плохо! Слава Богу, автопилот понимает это не хуже меня. Ищет подходящее место.
Горное озеро с багровой от заката водой. Я еще успеваю подумать, что это наверняка бывший кратер вулкана, прежде чем за бортом поднимается фонтан алых брызг, и корабль выносит на песок. По борту скрежещет черная прибрежная скала, челнок разворачивает и ставит на крыло, оно ломается, машина переворачивается, и я повисаю на ремнях.
Тишина. Неподвижность. Но не стоит обманываться. С трудом выбираюсь из кабины.
Что-то с ногой. Перелом? Вывих? Наступать чудовищно больно. Мутит. Биомодераторы должны помочь, но им нужно время. Лучше всего отлежаться, но я не могу оставаться рядом с челноком, его будут искать.
Отползаю за скалу. И вовремя. Раздается взрыв, над черным камнем поднимается оранжевое пламя, пахнет гарью.
На фоне заката в горах виден силуэт здания. Один не выживу. Значит, мне туда. Сдираю тяжелый скафандр и остаюсь в рубашке.
Идти вверх невероятно трудно и, временами, я начинаю ползти. В тело впиваются то ли черви, то ли мелкие пресмыкающиеся, то ли пиявки. Их легко смахнуть, но боль все сильнее. Надеюсь, они не смертельно ядовиты, и биомодераторы залатают следы от укусов, а яд будет отфильтрован и обезврежен. Можно бы отлежаться в лесу, но он слишком враждебен.
Становится темнее. Я на площадке с неведомым строением. Не могу поднять головы, чувствую под ладонями теплый камень ступеней и теряю сознание.
