От агента «Олега» до внештатного киллера Тараса»

В предыдущей главе нашей книги мы указали на то, что распространенная СМИ версия биографии Богдана Сташинского лишь частично достоверна. О том, какую же на самом деле жизнь прожил убийца Степана Бандеры, можно узнать из документов, что были подшиты в личное дело спецагента «Олега», которое было заведено на него в УМГБ Львовской области.

Начнем с написанной им 14 октября 1952 года автобиографии. Большинство сообщенных в этом документе сведений чекисты могли легко проверить, поэтому большинство фактов соответствует действительности. Хотя писавший этот документ мог что-то и исказить. Например, умолчать про подробности своего участия в движении западноукраинских националистов во время учебы в старших классах школы. Там вообще какая-то странная история получилась. Но об этом ниже.

«АВТОБИОГРАФИЯ

Я, СТАШИНСКИЙ Богдан Николаевич, родился 4 ноября 1931 года в селе Барщевице, Ново-Ярычевского района, Львовской области в семье крестьянина. Воспитывался в семье.

Отец мой – СТАШИНСКИЙ Николай Васильевич по своим взглядам был националистом. В то время он состоял членом националистической организации “Просвита” и был долгое время председателем местного кружка этой организации, деятельность которого заключалась в распространении взглядов украинских буржуазных националистов. Поэтому в семье я воспитывался в духе национализма, в духе непримиримой вражды ко всем остальным нациям, в том духе, что украинская нация самая передовая и задача каждого националиста, в том числе и моя в будущем – это бороться за ее освобождение, с тем, чтобы она со временем заняла такое положение, которое должна занять нация стоящая выше всех остальных. Будучи воспитан в таком духе, я в дальнейшем и придерживаюсь таких взглядов.

В 1938 году я поступаю в местную начальную школу, в которой и окончил I класс в 1939 году. В это время Западная Украина принадлежала к панской Польше, поэтому меня воспитывали главным образом в духе ненависти к польскому народу, В 1939 году Западная Украина была освобождена Красной армией и воссоединена в единую украинскую республику. В связи с этим и меняется направление моего националистического воспитания. Теперь мне внушают, что главным врагом украинского народа являются русские, которые захватили Западную Украину. Но в школу меня посылают, и до 1941 года я кончаю I и II классы.

В 1941 году гитлеровская Германия напала на Советский Союз и Западная Украина была оккупирована фашистскими захватчиками по 1944 год. За три года оккупации я дальше учился в местной школе и кончил III–IV классы, т. е. за три года 4 класса. 3 из них стационарно и один класс заочно, потому, что по установленным немцами правилам к 14 летнему возрасту нужно было окончить 7 классов.

Отец, как и другие националисты, смотрел на приход немецко-фашистских захватчиков как на освобождение от русского гнета, а на войну с Советским Союзом, как на единственное средство освобождения от угрозы большевизма. Поэтому понятно, что и я, хотя в этих вопросах еще не разбирался, под влиянием отца смотрел на фашистских захватчиков как на каких-то освободителей, при помощи которых будет создано украинское независимое государство, и в котором не последнюю роль будет играть мой отец. Все эти соображения я брал из разговоров, которые велись дома между отцом и другими местными жителями – националистами. В этом, что отец будет играть видную роль в будущем – я не сомневался, так как его авторитет на всех националистических собраниях и праздниках, был очевиден.

Уже в последний год оккупации на сцену выступают мои сестры: Ирина и Мария. В то же время я впервые услыхал об украинских “партизанах”.

Этому послужил тот факт, что из немецкой части, расквартированной в нашем селе, ушли в лес к украинским «партизанам» несколько человек русских, которые были на положении солдат в немецкой армии.

К этому времени из домашних разговоров я догадывался, что сестры Ирина и Мария имеют к этим “партизанам” какое-то отношение. Но в каком смысле и с кем я не знал.

В 1944 году немецко-фашистские захватчики были изгнаны. В этом же году я поступаю в 7 класс местной школы, который окончил в 1945 году. В 1945 году я поступаю в VIII класс II мужской СШ г. Львова и в этой же школе в 1948 году кончаю среднее образование. До 1947 года про оуновское подпольное движение я зная очень мало, но уже в то время, приезжая из города к родителям, я видел что сестры ведут какую-то работу. Сестра Ирина в это время работала учительницей в одном из сел нашего района. И вот приезжая домой она вела с сестрой Марией разговоры о том, что там у них в селе к ним приходят “партизаны” (причем она их называла по кличкам). Иногда сообщала Марии о том, что того или другого “партизана” убили.

Кроме этого я видел, что к Марии часто приходят девушки из нашего села, иногда из других сел, приносят продукты, деньги. Иногда Мария вечером куда-то уходила и возвращалась поздно.

Хотя это все от меня старались скрывать, но все же я видел, что сестры связаны с этими “партизанами” и, встречаются с ними.

Я пока, что от этого всего стоял в стороне. Толчком к моему более близкому знакомству с националистическим движением явился следующий факт.

В 1947 году в январе месяце я был задержан районными органами НКВД.

Обвинение, которое мне приписывали, заключалось в том, что я якобы на праздник пасхи в 1945 году охранял расклеенные около церкви националистические листовки и не давал жителям их срывать.

Это обвинение было ложное, поэтому пробыв под следствием четыре дня, меня отпустили. Допрашивали меня только по этому вопросу и про сестер ничего не спрашивали.

Если бы даже тогда меня про них и спросили, то я все равно ничего не рассказал бы, потому, что к этому времени под влиянием родителей я смотрел на советскую власть, как на враждебную власть по отношению к местному населению и исходя из этого я был уверен, что если что-нибудь расскажу, то меня тогда уже, наверное, не выпустят.

Кроме этого, тогда я уже воображал, что сказав, что-нибудь, я тем самым выдам других и стану “предателем”. После этого случая отношение ко мне родителей, в особенности сестер, изменилось. От меня больше дома ничего не скрывают, ибо на факте убедились, что я все равно никому ничего не расскажу.

Сестра Мария начинает меня вводить в курс своей деятельности. Она мне рассказывает, что связана с «партизанами», помогает им, встречается с ними.

Тогда же я от сестры узнал, что она встречается с “партизаном” “КАРМЕЛЮКОМ”, который действует в нашем районе. В то же время я впервые знакомлюсь с таким “партизаном”. Это была девушка-нелегалка под кличкой “Надя”, которая часто приходила к сестре.

В том же 1947 году я во Львове на квартире живу вместе с жителем села Барщевице ВИТИНСКИМ Михаилом Петровичем, 1929 года рождения. Через него и его товарищей я ближе знакомлюсь с националистическим движением. ВИТИНСКИЙ был лично связан с “КАРМЕЛЮКОМ” и встречался с ним. Кроме того он был связан с сестрой. ВИТИНСКИЙ привозил во Львов националистическую литературу, которую ему давал “КАРМЕЛЮК”, и мы ее вместе читали.

Под влиянием этой литературы я начинаю, так сказать, идейно оформляться.

Разобраться в этом писании глубже я не мог и поэтому принимаю все эти националистические идеи за чистую монету. Про себя, конечно, я тогда решил, что пойду по тому же пути, что “КАРМЕЛЮК и ему подобные.

В 1948 году я поступаю во Львовский государственный педагогический институт на физико-математический факультет. В том же году я впервые встречаюсь с “КАРМЕЛЮКОМ”. Встреча была случайной и происходила в доме родителей. “КАРМЕЛЮК” пришел к сестре, но как раз этой ночью я оказался дома. Правда, немного раньше сестра Мария мне сказала, что “КАРМЕЛЮК” очень хотел бы со мной встретиться. При первой встрече “КАРМЕЛЮК” расспрашивал об институте, об учебе, а также начал рассказывать кто такие бандеровды, за что они воюют и т. д.

До 1950 года я еще несколько раз встречаюсь с “КАРМЕЛЮКОМ”, “СЛАВКО” и другими.

Все эти встречи носят случайный характер. Условленных встреч у нас с “КАРМЕЛЮКОМ” не было.

При всех этих встречах разговор шел главным образом о новой возможной войне Америки с Советским Союзом, с том, что в результате этой войны должна быть построена “Самостийна Украина”, о задачах националистов в данный момент. Уже тогда “КАРМЕЛЮК” начал внушать мне, что рано или поздно мне придется вступить в организацию и перейти на нелегальное положение, т. е. уйти в “партизаны”. Тогда я конечно не имел ничего против того, чтобы уйти с “КАРМЕЛЮКОМ”, потому, что не разбираясь в действительном смысле этой борьбы и набив себе голову националистическими идеями из их литературы, она мне представлялась действительно борьбой за “освобождение”. Главное же то, что всю эту “партизанщину” я представлял себе в романтическом виде, и она была для меня очень привлекательна.

Но, несмотря на это, занятия в институте, лекции об украинских буржуазных националистах, очевидные успехи советской власти в Западной Украине, все это привело к тому, что я начал сомневаться в правоте националистов.

Этого, конечно, было недостаточно чтобы порвать всякие отношения с националистами и кроме того я был уверен, что заявив в органы про свою связь с оуновцами я тем самым, дам сам на себя показания и меня после этого посадят в тюрьму. На приказ Министра госбезопасности под влиянием родителей и самого “КАРМЕЛЮКА” я смотрел как на своего рода ловушку».

Поясним, что речь шла об очередной амнистии для тех, кто не совершил серьезных преступлений (например, скрывался в лесах от призыва в Советскую армию или помогал бандеровцам). Всего с 1944 года по 1949 год было провозглашено 6 амнистий.

«Сойти с этого ложного пути мне помогли органы МТБ. Весной 1950 года меня вызвали в железнодорожное отделение охраны МГБ ст. Львов-Подзамче. Там мне разъяснили о действительной роли украинских буржуазных националистов как врагов советской власти и в первую очередь украинского народа и указали, что предо мною стоят два пути, и вся дальнейшая моя жизнь зависит от того, по которому из них я пойду.

Первый – это дальше поддерживать связь с оуновцами, что в конечном счете приведет меня к тюремному заключению и второй – это честно во всем признаться, помочь органам власти уничтожить имеющихся в районе бандитов и стать честным советским гражданином».

Фактически это была попытка вербовки «в лоб». Причем у Богдана Сташинского не было выбора. За ним было организовано наружное наблюдение и о его связях с бандподпольем чекистам было известно. Ситуация радикально отличалась от той, что произошла с ним в 1947 году. Тогда его задержали на основании доноса, ну, и возможно, информации о том, что его ближайшие родственники симпатизируют западноукраинским националистам. Что-то предъявить тогда ему было нечего. А сейчас все было серьезно. Было и еще одно отличие. Если в 1947 году он не был связан с бандподпольем и попав в поле зрения органов госбезопасности он не смог бы вывести чекистов на бандеровцев. А сейчас, даже отказавшись от сотрудничества с МГБ, он все равно бы засветил бандитов. Вот только последние могли бы решить, что он стукач со всеми вытекающими для него последствиями. Был и третий вариант – просто прекратить общаться со всеми, кто так или иначе был связан с бандпопольем, но он почему-то Богданом Сташинским даже не рассматривался или, по тем или иным причинам, был для него недоступен. Например, его бы не позволили реализовать сами чекисты. Все же человек, который знаком с лидером местной банды, которую почему-то не получается ликвидировать, более ценен как агент, чем обычный мирный обыватель.

«Подумав над этим предложением, я согласился на сотрудничество с органами госбезопасности, т. е. избрал второй путь.

В первое время работа моя заключалась только в собирании сведений. Теперь я часто приезжаю к родителям и поэтому чаще встречаюсь с “КАРМЕЛЮКОМ”, беру от него литературу. Беседы между нами дальше ведутся только на тему, как выразился “КАРМЕЛЮК”, “нашой боротьби” (т. е. оуновской).

В это же время сотрудники все время ведут со мной разъяснительно-воспитательную работу. Став на путь борьбы с оуновским подпольем я стараюсь работать так, чтобы быстрее с ним покончить, ликвидировать “КАРМЕЛЮКА” и других. Но это мне пока не удается, а одна неудачная операция ставит меня в такое положение, как будто я веду двойную игру».

Говоря другими словами, агент не оправдал надежды чекистов и не смог оказать помощь в ликвидации банды. Возможно, что с ним серьезно поговорили, объяснив, чем может закончиться плохая работа.

«И вот, чтобы быстрее ликвидировать бандитов нашего района, узнать всю бандитскую районную организацию, связь, связи с бандитами других районов, а также показать, что мои обещания помочь органам ликвидировать бандитов не одни лишь обещания на словах – я предложил органам план, по которому должен буду уйти в подполье под предлогом того, что меня преследуют органы с целью ареста.

После согласия последних, и предварительной подготовки в марте 1951 года я ушел в банду “КАРМЕЛЮКА”.

Свой переход к “КАРМЕЛЮКУ” я осуществлял через сестру Марию. Последней я сказал, что меня ищут органы МГБ и поэтому мне нужно уходить в подполье, она в свою очередь рассказала это “КАРМЕЛЮКУ” и он согласился меня взять с собой.

Со стороны “КАРМЕЛЮКА” мне было оказано полное доверие. Прямо у меня дома он мне вручил оружие и повел в свой схрон.

О полном доверии его ко мне свидетельствует еще и тот факт, что “КАРМЕЛЮК” взял меня на свою собственную ответственность, без предварительной проверки и согласия на это высшего провода, и только после двухнедельного моего пребывания в банде заявил об этом своему надрайонному проводнику “БУЙ-ТУРУ” (Роман Щепанский, один из руководителей ОУН на Украине. – Примеч. ред.). Последний при этой встрече заявил “КАРМЕЛЮКУ”, что после некоторого времени моего пребывания и знакомства с подпольем он возьмет меня к себе.

Доверию ко мне “КАРМЕЛЮКА” способствовал тот факт, что “КАРМЕЛЮК” дружил с сестрой Марией и считался дома как будущий ее муж (это все намечалось сделать при “Самостийной Украини” (сыграть свадьбу, когда Украина обретет независимость. – Примеч. ред.)).

Про мой уход в банду знали только родители и КАЧУР Анна Михайловна и Екатерина Михайловна (жительницы села Барщевице) – брат которых Прослав М. 1932 года рождения, под кличкой “БОГДАН” был в боевке “КАРМЕЛЮКА”».

Далее Богдан Сташинский рассказывает о своем нахождение в банде. Т. к. было начало пятидесятых годов, то бандеровцы крайне редко устраивали акции (убийства, уничтожение государственного и колхозного имущества и т. п.), а больше были озабочены вопросами выживания. Да и численность банд была минимальной.

«В банде я пробыл 3 месяца. За это время кроме “БОГДАНА” и “БОРИСА” встречался с бандитами “СЛАВКО” (ЗАРИЧНЫЙ Михаил 1930 г.), “МОРОЗЕНКО” (1931 г.), “СТЕФАН” (СТАХУР 1932 г.), “СКАЛА” (лет 35).

В первое время нас ходило четверо: “КАРМЕЛЮК”, “БОРИС”, “БОГДАН” и я. Потом “БОГДАН” ушел в другой район, и нас осталось трое. В банде мне дали кличку “ОЛЕГ”.

Вся наша деятельность заключалась в том, что мы периодически обходили весь район, собирали различные сведения, продукты, деньги, распространяли националистическую литературу. Кроме этого два раза в месяц мы ходили на связь к другим бандитам и к “БУЙ-ТУРУ”.

В силу всяких обстоятельств с “БУЙ-ТУРОМ” не встречался ни будучи в банде, ни раньше. В боевке “КАРМЕЛЮКА” я официально числился рядовым боевиком, но в действительности занимал положение другое. Во всех вопросах “КАРМЕЛЮК” всегда со мной советовался и что было обязательно для всех, на меня не распространялось.

Достаточно сказать, что я несколько раз писал во Львов письма сотруднику, с которым я работал, и в которых помещал мероприятия по ликвидации бандитов. “КАРМЕЛЮКУ” я говорил, что пишу эти письма к девушке, но сам он ни разу не поинтересовался, что я пишу, почему не обыкновенными буквами, а азбукой Морзе. Запретить же мне это делать он даже и не думал.

Узнав все то, ради чего я пошел в банду, я решил кончать с этой “партизанщиной”.

14 июня 1951 года была проведена предложенная мною операция. Б результате ее “КАРМЕЛЮК” и “БОРИС” были ликвидированы, а я вышел из подполья».

Операция по ликвидации банды была проведена крайне неудачно с позиции сохранения в тайне информации об агенте, и в результате о связи Богдана Сташинского с МГБ стало известно не только бандеровцам, но и местным жителям. Поэтому ему срочно пришлось уехать из родного села.

«После этого все время я жил во Львове. В июле месяце я узнал, что меня разыскивает сестра Ирина. Встретившись со мной, она сказала, чтобы я больше домой не приезжал, так как родители, в особенности Мария и мать, не хотят меня знать, одним словом, полностью от меня отказываются.

Придерживаясь дальше своих националистических взглядов, они считают меня, со своей националистической точки зрения, предателем. После этого с родителями я больше не встречаюсь.

В августе 1951 года меня определили в одну из спецгрупп при Управлении МГБ по Львовской области.

В этой спецгруппе я работал до последнего времен.

Мои родные:

Отец СТАШИНСКИЙ Николай Васильевич, 1900 года рождения;

мать СТАШИНСКАЯ-КАЧУР Павлина Михайловна, 1893 года рождения;

сестры СТАШИНСКАЯ Ирина Николаевна, 1925 г.р.,

СТАШИНСКАЯ Мария Николаевна, 1928 года рождения.

Родные братья матери:

КАЧУР Павел Михайлович, лет 50, проживал в селе Барщевицах, сослан за связь с бандитами на Север.

КАЧУР Иосиф Михайлович, лет 45, живет в селе Барщевицах, был связан с бандитами».