Введение. Молот Севера

У Западного побережья современной Шотландии лежит островок Айона – поросшая травой и окаймленная белыми пляжами возвышенность, выступающая из вод Северного моря. В наши дни это место тихих раздумий: даже группы туристов и школьников, бродящие среди зачарованных руин, почти не нарушают его покоя. И даже те, кому известна его история, легко забывают, что двенадцать столетий назад эти идиллические берега омрачились сценами невообразимой жестокости.

Монастырь Айона – символическое сердце шотландского христианства, один из старейших и самых важных религиозных центров Западной Европы. Его основал в VI веке ирландский монах Колумба, и с тех пор Айона играла определяющую роль в распространении христианской веры по всей Шотландии.

В давние времена монахи приходили сюда в поисках уединения среди «пустыни» Атлантики. Они строили простые каменные кельи в форме пчелиных ульев и селились в них, чтобы полностью сосредоточиться на своих молитвах и обетах бедности и послушания. С годами, однако, небольшая община превратилась в важное место паломничества и один из величайших средневековых центров учености. На острове появилась школа для монахов и были оборудованы скриптории – особые помещения для копирования рукописей. Из-под рук переписчиков выходили настоящие произведения искусства, славившиеся по всей Европе. Главным из них стала Келлская книга – иллюстрированное четвероевангелие, о котором ирландские современники отзывались как о «величайшей драгоценности западного мира».

Кроме своих религиозных сокровищ Айона могла похвастаться и несравненным собранием королевских гробниц. Почти все древние шотландские короли (в том числе и те двое, которых прославил Шекспир, а именно Макбет и павший от его руки Дункан) были похоронены в крипте монастыря.

На протяжении веков остров оставался оазисом мира и покоя, защищенным и верой своих обитателей, и безбрежным океаном, который омывал его берега. Однако в 794 году спокойствие дало трещину. До монахов стали доходить слухи о кровавых набегах на земли к востоку от Айоны и о гибели других монастырей, разоренных некими северными язычниками. В начале следующего года, когда монахи справляли один из церковных праздников, за главным зданием монастыря к берегу пристали чужеземные корабли, чьи носы украшали резные головы драконов.

Высыпав с палуб на белый песок залива (который позднее, в память о погибших, будет назван Заливом Мученика), налетчики устремились к монастырским постройкам, предавая мечу всех монахов, которые попадались им на пути. Они вышибли двери и перебили всех, кто пытался оказать сопротивление: каменные плиты часовни покраснели от крови. Затем эти разбойники забрали все, что имело хоть какую-то ценность, включая и богатые облачения, которые они не постеснялись сорвать с мертвых и умирающих.

Уцелевшие монахи разбежались кто куда, а налетчики подожгли аббатство, бросились со своей добычей обратно к кораблям и тотчас отплыли – исчезли в мгновение ока, оставив после себя окровавленные трупы, горящие постройки и разрушенную общину.

Из всех богатств монастыря сохранился лишь каменный крест святого Мартина – один из десятка с лишним резных монолитов, рассеянных по острову. Его наружную сторону украшало изображение библейского патриарха Авраама с поднятым мечом – словно предостережение об ужасной судьбе, только что постигшей аббатство.

Набеги на Британские острова были только началом: вскоре на Европу обрушился удар великого северного молота – и Европа оказалась к этому не готова. Изломанные тела жертв и черные, выгоревшие остовы зданий станут приметой времени на несколько веков вперед. Многих мирных жителей Европы особенно поражала внезапность этих атак. Отчаяние и ужас до сих пор слышны в словах Алкуина, англосаксонского монаха, писавшего из Аахена, имперской столицы Карла Великого, об одном из первых нашествий: «…никогда еще не знавала Британия такого страха, как этот, которого мы натерпелись ныне от рук язычников». Уже одно то, что при слове «викинг» мы до сих пор первым делом представляем светловолосых варваров, несущихся толпой со своих кораблей-драконов разорять и грабить какой-нибудь монастырь, – свидетельство глубокой травмы, которую нанесла трехвековая эпоха викингов христианскому миру Запада. Это клеймо, выжженное в нашей коллективной памяти.

По сей день в этих северных воинах чувствуется нечто чуждое. Происхождение слова «викинг» остается спорным. В хрониках IX века их называли «норманнами» (т. е. «северянами»), «датчанами»/«данами», «скандинавами» или «язычниками». У англосаксов, часто становившихся жертвами их набегов, имелось слово wicing, означавшее «морской разбойник», но появилось оно лишь в XI веке. Более внятное объяснение могли бы дать сами викинги. На древнескандинавском языке vic означает устье реки или залив, а область под названием Вик в окрестностях Осло-фьорда служила главным источником железа, необходимого для ковки мечей. Соответственно, слово «викинг» первоначально могло означать просто «человек из Вика», а затем постепенно распространилось на всех скандинавских воинов.

Бесчисленные дискуссии вызывал и вопрос о том, почему викинги внезапно принялись нападать на своих соседей. Это явление пытались объяснить самыми разными причинами: от перенаселенности и политического гнета до климатических изменений и развития новых технологий. Ясно одно: что бы ни гнало обитателей Северной Европы из родных мест, этот процесс был не линейным, а волнообразным, циклическим. И первая исторически документированная волна переселения скандинавских народов в действительности относится к гораздо более раннему периоду. Еще за пять столетий до «эпохи викингов», когда Западная Римская империя доживала свои последние дни, в ее пределы вторглись готы – выходцы из земель на юге современной Швеции, в конце концов осевшие в Южной Франции и Испании. Но ни готы, ни налетчики, разграбившие Айону в VIII веке, не называли себя «скандинавами» или «викингами». Викинги говорили на одном языке, но принадлежали к разным народам, а большинство обитателей Скандинавии в эпоху викингов ни разу в жизни не покидали родных земель. Те, кто ходил в набеги, составляли некое опасное и ненадежное меньшинство, искавшее приключений по самым разным причинам. Поэтому какого-то одного объяснения будет недостаточно. Дело осложнялось тем, что историю викингов по большей части писали другие: мы знаем о них в основном по историческим книгам, составленным их жертвами, по упоминаниям в хрониках других, более старых и цивилизованных народов Юга и Востока и по отдельным заманчивым и загадочным проблескам истины, которые открывает нам археология.

Одна из причин исчезновения викингов – тот факт, что их материальная культура была в основном деревянной. Лето за летом они валили деревья, которые затем превращались в опоры их цивилизации: пиршественные чертоги, корабли, а позднее и церкви. В относительной сохранности до нас дошли только церкви – а их появление знаменовало закат мира викингов.

Литературных памятников сами викинги почти не оставили. Рунический алфавит, которым они пользовались, больше подходил для магических целей и меток на межевых камнях, чем для записи эпоса или исторических хроник. Великого исландского барда Снорри Стурлусона, написавшего «Круг земной» – свод саг, повествующих о скандинавских конунгах, – от эпохи викингов отделяло больше четырех столетий.

Однако в этих сагах нашла отражение гораздо более древняя устная традиция, и они прекрасно передают дух, если не букву, тех сказаний, которыми поэты викингов скрашивали скуку долгих зимних ночей. Они иллюстрируют мировоззрение викингов так же наглядно, как «Илиада» – мировоззрение древних греков: настоящий воин отправляется в поход, добывает сокровища, строит пышные чертоги и щедро вознаграждает своих верных спутников. Славу – и королевскую власть – можно стяжать лишь на поле битвы.

Воодушевленные этой идеей, молодые викинги отправлялись в путь, на восток и юг от Скандинавии, чтобы в боях добыть себе вечную славу. Об их успехах можно косвенно судить по исполненным тревоги молитвам, звучавшим в церквях по всей Европе. В аббатстве Святого Ведаста на Северном побережье Франции в ежедневную службу включили фразу: «Избави нас, Боже, от лютого племени норманнов, кое разоряет наши земли!» Чувства, выраженные в этой молитве, разделяли многие – от Константинополя на востоке до побережья Северной Америки на западе.