Глава четвертая

Тала намочила тряпку в глиняной чаше, наполненной вязкой жидкостью, и протянула Аглае:

– На сердце положи. А ты заставляй пить, – она кивнула Нике, держащей у губ юноши кружку с питьем. – Чернь на время выгонит. Вот же навеяло. Недаром воронье с утра кричало, беду зазывало. Чтоб их… – Она вздохнула. Наклонилась над Тимиром, приоткрыла одно веко, заглянула. – Закончилось спокойствие. – Знахарка отошла, накинула на плечи платок. – Вы пока присмотрите за ним. А я к главе.

– Он не хотел, чтобы Килла знала. – Аглая посмотрела на Талу.

Та сокрушенно вздохнула:

– А что делать? Тьма вокруг него, в нем ужо сидит. Сейчас не скажу, а опосля вся округа от делов поляжет, кому каяться буду? – И воззрилась на Аглаю. С вызовом, с трепещущей надеждой, словно грех тот она на себя может взять. Брать на себя грех Аглая не хотела, как и каяться за судьбу округи. Ей бы свои горести разгрести. А хозяйка стояла, глядя выжидательно. И Аглая кивнула: иди.

Тала перекрестилась перед дверью и скользнула в ночь. Тявкнул, провожая хозяйку, пес, забормотал спросонья петух на плетне, заквохтал и тут же успокоился. За поселком завыли волки.

Аглая посмотрела на Тимира. Он глухо стонал, пальцы судорожно хватались за простыню, рвали ее и тут же отпускали в изнеможении. Иногда он поднимал руки, проводил ими по воздуху, словно дугу рисовал, тогда на кончиках пальцев появлялись темные пятна и шла от них черная радуга. Он начинал биться в кровати, ронял ладони, мял в припадке одеяло. Открывал глаза – темные, сумрачные, водил ими по избе, ища что-то, но натыкался взглядом на Аглаю, вздрагивал и отключался. Дрожали закрытые веки, тонкие губы безмолвно что-то шептали.

– Алька, как думаешь, помрет? – тихо спросила Ника и, насилу приоткрыв Тимиру сжатые зубы, влила в рот несколько капель варева из кружки.

– Может, и помрет, – пожала плечами Аглая. Жалко не было. Было страшно. И маетно. Нехорошо на сердце. Вспоминались серые Никины лицо и губы… Аглая была готова поклясться, та что-то шептала. Теперь же смотрела, и на лице ее, как и у Аглаи, не было жалости. Как же вышло, что вот так быстро они стали жестокими? А ведь Тимир ничего дурного им не сделал. Даже наоборот, Нику спас… А может, не жестокость то, а страх?

Топ-топ – из угла. Аглая покосилась на звук. Ника, проследившая за ее взглядом, взвизгнула и выронила кружку. По одеялу расплылось грязно-желтое пятно.

– Руки-то крюки, – проворчал старичок карлик, грозя Нике крючковатым пальцем.

– Алька!

– Он безобидный, – буркнула Аглая, пытаясь ладонью стереть с одеяла пятно.

– Еще как обидный! – Старикан подставил к кровати табуретку, начал забираться на нее. Справился с нелегким делом, вытянул короткие ноги перед собой. – Меня просто нужно уметь обидеть, а там… Ух! – Он махнул рукой, та запуталась в бороде, старик покачнулся на табурете, чуть было не слетев головой вниз. Ника успела подхватить его и посадить обратно. Карлик отряхнулся. Отвесил Нике поклон. – Благодарствую! – Полез на кровать. Встал на грудь Тимиру. – Чего у нас вышло-то? Ух ты! Как оно… Жрецом наречен, если повезет. – Карлик плюхнулся на живот и начал тянуть ноги к табурету. Ника подхватила старика, водрузила на сиденье. – Извольте снова отблагодарить, юная леди! – И тут же прислушался. С улицы доносился вой. Многоголосый, дикий, заставляющий ежиться и озираться в темное окно. А нет-нет и поглядывать на божницу, шепча одними губами: «Защити!»

– Воют, бешеные. Воют, ироды.

Старик схватил за руку мечущегося в горячке Тимира. Уставился на взмокшую ладонь. Задумчиво почесал бороду:

– Стерто… Начисто стерто… И какими, интересно мне знать, силами? – Недоверчиво посмотрел из-под густых бровей на Нику. Та нахмурилась. Старик почесал бороду и перевел взгляд на Аглаю. – Уходить вам нужно. Нехорошо здесь сладится. Глядишь, и вы под раздачу попадете. А ведь как есть попадете.

Аглая открыла было рот, но карлик замахал на нее руками:

– Соглядатаи уже носом землю роют. Чуют жреца будущего. Силы-то вон сколько выплеснулось. Ох, нехорошо все складывается, – он горестно покачал головой.

– Куда нам идти? – Аглая смотрела на карлика.

– Ведомо куда, – хлопнул тот глазищами. – В Верховную Обитель ведьм.

Аглая нервно посмотрела на Нику. Та отвела взгляд, переведя его на Тимира.

– А больше некуда, – развел карлик руками. – Нигде вам рады не будут. Потому как всюду, куда вы придете, соглядатаи явятся. По ваши души.

– Что мы сделали? – Голос Аглаи стал совсем глухим, испуганным. Да и правда, что они могли сделать, почему им бежать нужно? Ладно Тимир, встала в нем сила темная, так пусть и бежит куда глаза глядят, а им-то зачем? Им бы узнать, как в свой мир вернуться.

– Вы через грань прошли, мимо стражей. Ты подругу свою из вязи сумрачной вытянула. – И, сощурившись, посмотрел на Нику. Та икнула и побледнела. – Не можно без ведовских сил такой путь пройти… живыми. А значит… – Старик помолчал и глубокомысленно добавил: – Кто-то из вас ведьма.

– Мы не ведьмы! – испуганно прошептала Аглая.

– Разбираться не станут. – Он задумался, забормотал, перебирая пальцами. – А потому в Обитель вам нужно. Если повезет, домой воротитесь. В Обители вещичек много интересных, книжек умных, авось какая и откроет вам путь домой.

– Так как же мы в Обитель попадем? Мы знать не знаем, где она, – выдохнула Аглая.

– Он знает! – Карлик кивнул на Тимира и хмуро покосился на Нику. – Силушка в нем темная.

– Он? – Ника вскочила, стул позади нее качнулся и грохнулся. – Да он же на всю голову!..

Карлик укоризненно посмотрел на девушку:

– У тебя самой и в голове, и в душе… – крутанулся на табурете, – мало хорошего да доброго. Пойдете, вам всем одна дорога. Только так. Иначе… – Он покачал головой и замер, прислушиваясь. В сенях послышались голоса. Старикан ловко спрыгнул с табурета.

Топ-топ – пропал в углу избы.

Дверь отворилась. Вошла Тала, следом высокая женщина. На худом лице мрачная скорбь, обрисовывающая темным скулы и глаза. Она остановилась посреди избы, мельком глянула на метавшегося в бреду Тимира.

– Немного лун осталось, Килла, – покачала головой Тала. – Поглотится силой, бог весть, сумеречным станет. Ох, как начнет по местности ходить да люд губить.

– До следующей луны дотянет, и то хорошо, – заправила глава прядь волос под серый платок. – Оставлять никак нельзя. Такая сила вышла, все южное поле загубил. Уходить ему надо, иначе поселку горе будет.

– Так куда ж ему идти, горемычному? – запричитала Тала. – Обитель, почитай, уж век как без ведьм, некому силу охолонить да вожжи на управу дать. Вона сколько сумеречных по пущам бродит. Ни одному упокоения нет.

Аглая и Ника быстро переглянулись. Килла пригвоздила их взглядом:

– Хватит нам ведьм, почитай, из-за них-то вся нечисть и появилась, чернь повылазила. Мало тебе, знахарка?

– Окстись, родная! А до них злыдней мало было?

Килла резко поднялась, да так, что по избе пошел холод леденящий, дрогнул огонек лучины, затрепетал, вырисовывая на стенах неровные дрожащие тени. Тала смолкла, уставилась в пол.

– В поселке не останется. И девок спроваживай, чуждые они – от соглядатаев не отбрешемся, – холодно резала словом глава.

– Да куда ты клонишь, Килла? Посмотри, совсем еще девчонки. Как же они? Чуждые – одно слово, ничего о мире нашем не знают. На верную погибель отправляешь!

Килла сощурила темные глаза. Смерила взглядом чуждых:

– Они мимо стражей через грань прошли, Тала! Ведьмы, не иначе.

Знахарка всплеснула руками:

– О чем ты? Ведьм уж сколько лет нет в Велимире, то тропка завела нечаянная. Зверье дикое гнало, вот и прибились сюда. А в землю-то Велимирскую, упаси господи, эти разве что и дойдут до ближайшей просеки, а там поминай как звали!

Килла не слушала знахарку, подошла к притихшей Аглае, взяла ее за подбородок и подняла, всматриваясь в лицо:

– Домой хочешь?

– Хочу! – сглотнула Аглая. От взгляда главы в висках застучали молоточки и сердце забилось учащенно.

– Что делать, знаешь?

– В Обитель идти. Книжки и вещички в ней искать, чтобы домой воротиться.

– Вот видишь, Тала, горемычные твои все знают, обо всем ведают. А коли вдруг и правда кто из них ведьма, то и Тимиру благом обернется. Будет кому силушку охолонить.

Тала судорожно выдохнула:

– Да что они знать могут? Может, наговорил им кто, а они, глупые, и поверили. Привела их дорога случая, всяко бывает…

Килла чуть нахмурилась, но тут же обернулась к знахарке:

– Не наговорили, а просветили. А в то, что нечаянно попали, не верю, и ты не верь. Собери им сумы. К утру пусть уходят.

Тала всплеснула руками, бросилась в ноги главе:

– Да не сгуби, матушка. Пропадут девоньки!

– А здесь не пропадут? – отстранилась глава. – Соглядатаи как придут, их первых сельчане и сдадут. Думаешь, станут своими ради чуждых рисковать? И их, и Тимира сдадут как есть, с потрохами. Припомнится и как он детвору от мавок увел, и как посевы от града уберег. Как оборотней отворотил. Добра люди не помнят, а за свой двор каждый петь так начнет, что не остановишь.

Тала уронила голову в ладони. Всхлипнула:

– Жалко!

– Жалко будет их с темными мешками на головах до околицы провожать да горемычную воспевать вслед соглядатаям.

Тала вытерла лицо подолом:

– Соберу, все соберу, матушка.

– Вот и ладно. – Килла бросила недобрый взгляд на Нику. Пробормотала чуть слышно: – Авось и доберутся. – Развернулась и быстро вышла. Хлопнула следом дверь, громким карканьем проводили ночную гостью вороны, да пес пару раз тявкнул.

Знахарка тяжело поднялась, прошла до сундуков в углу. Откинула тяжелые крышки. С глубоким вздохом начала перебирать вещи, скидывая их в кучу.

– Не пойдет, и это… Вот! – Она вытащила пару душегреек и теплые шерстяные штаны. – Не по-девичьи, да идти все поудобнее будет, чем юбками за колючки цепляться. – Она кинула одежонку на скамью. Следом полетели черные косоворотки и широкие ремни.

– Не сидите, девоньки, одежку переодевайте. Времени у вас мало, до рассвета совсем малехо.

– А может, мы сами?.. – Ника начала стягивать платье. Аглая переодевалась молча. – Вы нам дорогу объясните хоть до соседней деревеньки. А там язык до Киева доведет. С ним-то как, он же ни живой, ни мертвый, – кивнула на Тимира. – На себе тащить не буду! – Она откинула платье в сторону и потянулась за рубахой.

Тала выпрямилась:

– Так кто его тащить заставляет. Сам пойдет, своими ноженьками. – Она подошла к Тимиру, оттянула веко, заглянула. – Зелье работает. И заря встать не успеет, придет в себя хлопец.

– Да, а если он вдруг силой поглотится? Сами же с главой говорили, осталось ему всего ничего. Чего с ним делать будем? – не унималась Ника.

Тала кивнула.

– И то, правда твоя. Обожди-ка… – Быстрым шагом, подобрав по дороге скинутые на пол платья, вышла из избы.

Ника прошлась до стола. Заглянула в шкафчики. Потом залезла в тумбу. Идти в ночь с пустыми руками ей совсем не хотелось. И верно, на одной из полок лежал кинжал в причудливых ножнах. Завороженно провела по нему пальцами, ощущая холод стали. Тот от прикосновения вроде даже осветился и тут же померк. Ника застыла, рука так и тянулась к ножнам.

– Не ройся в чужих вещах, – цыкнула на нее Аглая, продолжая одеваться.

– Да ты только посмотри какие! – восхищенно проговорила Ника. Аглая отмахнулась. Ника, не слушая подругу, вытащила кинжал из ножен. Витиеватая рукоять удобно легла в руку. Клинок тонкий, блестящий, огоньки, отражающиеся на лезвии, переливаются, режут глаза.

Послышались шаги. Ника торопливо вернула кинжал в ножны, не думая, спрятала клинок под душегрейку и захлопнула тумбу.

Вернулась Тала с двумя котомками, оставила их на скамье. А сама полезла в стол, вытащила небольшие мешочки. Посмотрела изучающе на отошедшую в угол Нику, перевела взгляд на Аглаю. Та стояла уже одевшись, с интересом рассматривая себя в зеркале.

– Ты!

Аглая вздрогнула от резкого голоса, обернулась.

– Да, точно ты! – Тала подошла к Аглае. – Вот это мешочек – от тьмы отпускающего, вот это – успокоительный, а здесь от хвори-простуды. До следующей луны точно дотянете, – хозяйка трясла мешочками с травами. Аглая смотрела на них с усилием, пытаясь запомнить: «Тот, что с красной ниткой – от хвори, серый с заплаткой – успокоительный, а черной и белой нитью прошитый – от тьмы».

– Смешаешь успокоительного щепоть и две от тьмы отпускающего, водой чистой зальешь, холодной. – Хозяйка вздохнула, кинула мешочки в суму. – Молитесь, девчата. Какие в вашем мире боги есть, тем и молитесь, авось и дойдете. Коли услышите, кто зовет, не откликайтесь, это навьи к себе зазывают. Не слушайте их, обманут, душой и телом овладеют. Любят они на чувствах да эмоциях, на жалости человеческой играть. У рек не останавливайтесь надолго, если мавки почуют, выплывут, то там и останетесь. А уж вой человечий заслышите – так и знайте, оборотни. Тут уж только бежать. Вот от вурдалака нет предупреждений. Только осторожничать. Ветви заточите и рядом с собой держите. А уж если увидите кусты потемневшие да землю черную, то поглощенный прошел… Ох… – Тала опустилась на скамью. – Как же вы пойдете, горемычные? – По ее щекам побежали слезы. – И здесь оставаться вам нельзя!

Аглая смутилась. Подошла и присела поближе к хозяйке:

– Может, не все так страшно?

– Как же ж! – всхлипывала знахарка. – Вы ж небось упырей да мавок только на картинках видели? А тут вам не сказочка… Я о таких, как вы, слыхивала. Приходили в давние времена, чтобы знания в Обители получить. Из разных миров. Так вот, такие, как вы, бывало, и не доходили, совсем полоумными возвращались, тут уж тебе какие знания. До грани бы добрести. Так то они с силой ведовской шли. А вы?.. Ох и жалко мне вас… Сердце разрывается.

– А может, вы с нами? – аккуратно вставила Ника. – И вам спокойнее, и нам…

Знахарка перестала всхлипывать, минуту смотрела на Нику ошарашенно, потом всплеснула руками:

– Куда это – с вами? В Обитель? А хозяйство кому? Кто селян лечить будет? Я на пять поселков одна! Ишь чего удумала, дом, значит, бросай и с вами иди! – Она вытерла лицо широкой ладонью. – Ничего, не маленькие, дойдете. – И уверенно поднялась.

Аглая посмотрела на Нику, пожала плечами.

– Посмотри-ка, – продолжала возмущаться Тала. – Брось и беги! Шустрая нынче молодежь, все бы на других свалили! Тут идти-то… ну не близко, и чего? Одна, что ли, идет. Доберутся, ничего не случится, а коли и случится… – Она смолкла, закидывая в суму круглый каравай, вздохнула тяжко. – Значит, судьба.

– Что-то мне такая судьба… – приглушенно проговорила Ника и жестом чиркнула ладонью у горла.

– А есть выбор? – понизила голос Аглая.

– Вот разве что и выбора нет, – кивнула Ника и тут же смолкла. Тимир завошкался на кровати. Открыл глаза. Наткнулся взглядом на Нику и, чуть растягивая губы, усмехнулся.

– Воды дай, чумная, – голос прошелестел по избе. Тала кинула суму на стол.

– Еще вопрос, кто из нас чумной! – окрысилась Ника. – На койке не я с вечера в горячке валяюсь!

Тимир закашлялся.

– Экая ты злая, – шикнула на нее подошедшая Тала, поднося к губам Тимира воды. Тот сделал глоток, отстранился.

– Как себя чувствуешь? – Аглая посмотрела на бледного парня, гадая, сможет ли тот вообще подняться. И даже если сможет, весь дрожит, руки трясутся. Глаза воспаленные. От прежнего Тимира вот разве что серые зрачки. Да усмешка. И та словно не живая, а оскал посмертный. Далеко ли они с ним дойдут?

– И вторая тоже здесь! – слабо усмехнулся парень и поморщился, подтверждая сомнения.

– Ты на вопрос не ответил, – хмуро сообщила Аглая. – А нам, к сведению, уже через час отсюда уходить.

– Уходите, кто ж вас держит!

Аглая вспыхнула. Ника покрутила пальцем у виска:

– Вот же подкинул Бог попутчика!

– Ты тоже уходишь, – сдержанно объяснила Аглая.

Тимир вопросительно глянул на Талу. Та потупилась и отвернулась. Глаза Тимира недобро сощурились:

– Килла изгнала?

– Угу, – кивнула Аглая. – Мы в Обитель, будем искать, как из мира вашего доброго выбираться. Говорят, там в закромах вещички всякие, может, повезет и домой вернемся. Ты знаешь, как к Обители пройти? Можешь идти с нами.

– С вами? В Обитель? – На губах Тимира заиграла глумливая ухмылка.

– Не хочешь – не иди, – вставила Ника, потуже затягивая ремень. Глянула на себя в круглое зеркало, удовлетворенно хмыкнула. – Амазонка! – Снова глянула на Тимира: – Можешь дальше валяться. Нас твое общество тоже не особенно радует!

Тот глухо засмеялся:

– А в Обители вы чего узнать хотите? Как домой вернуться или не ведьма ли одна из вас?

– Как получится, – пожала плечами Аглая и сунула душегрейку в суму.

– Если ни одна из вас не ведьма, то никак не получится. – Голос Тимира пронзительно шипел. – Без силы ведовской вы даже войти не сможете. – Он обессиленно откинулся на подушки.

Аглая и Ника переглянулись. Вот даже как. Им никто не сказал.

– Ты, Тимка, пессимист! – нарушила затянувшееся молчание Ника. – Война план покажет. Может, нам и до Обители не нужно будет идти. Может, мы по пути узнаем, как нам домой вернуться.

– Ага, – развеселился Тимир и даже засмеялся, но тут же закашлял. – Вот только чудится мне, что не своими тропами вы в Велимир притопали. Завели вас. И навряд ли тот, кто заводил, делал это лишь для того, чтобы потом домой отправить. Ты, красна девица, сказочница!

– Ну-у! – Ника в очередной раз улыбнулась себе в зеркале. Все-таки ее любая одежа красит. – Заводил не заводил, никто не знает. А Килла сказала, что без силы ведовской мы бы и так не прошли. Так что… – И тут же смолкла, поймав в зеркале взгляд Аглаи. Та покачала головой. А в глазах такая тоска, что и Ника побледнела. Прав Тимир. Если кто их в этот мир намеренно привел, значит, планы свои на них имеет.

И от мысли этой нехорошо тянуло – проблемами. Аглая стояла, в задумчивости глядя на Нику. Не верила она, что все легко и просто решится. И грань прошли, и в Обитель им дорога открыта должна быть. Где загвоздка? Где тот самый сыр в мышеловке? А вот он, в усмешке Тимира. В его брошенной в глаза правде.

Аглая глянула на парня. Он лежал тяжело дыша, прикрыв веки. Как разом все наворачивается, одно на другое. Мало своих проблем, так еще стоило прийти, и вот тебе, будущий жрец нарисовался. А если ни одна из них не ведьма, то быть ему сумеречным. Кто эти сумеречные, Аглая не знала, но, судя по всему, ничего хорошего собой не представляли. И ей было совершенно наплевать, станет Тимир жрецом или сумеречным. Это потому, что всего слишком много и нигде логического конца не видать. Мало того, она счастливого окончания истории не видит. Только Тимир правде в глаза смотрит, а Аглая все пытается оправдания придумать. Не верит, а все же пойдет к Обители. И будет надеяться. А разве им остается что-то другое?

– Нам без тебя не дойти, ни дороги, ни мира вашего не знаем. – Голос все же предательски дрогнул.

– Совершенно пустая прогулка, – кивнул Тимир, не открывая глаз.

– Нам больше надеяться не на что.

Глаза он все-таки открыл, изучающе посмотрел на Аглаю:

– Ну хоть в этом мы солидарны. Я доведу вас, насколько смогу, а там… как выйдет.

– То есть мало того, что попутчик самодовольный индюк, так его еще и хранить придется как зеницу ока! – Ника зло развернулась на каблуках и вышла из хаты.

– Это еще кто кого охранять будет! – вслед ей болезненно засмеялся Тимир.

Аглая продолжала стоять рядом и смотреть в его лицо. Ей не нравилось то, что они будут зависеть от него. Не нравился он сам. И страшно было: а если не дойдут? Как там Килла сказала, изольется!

Как сейчас, стояла перед ней картина вставшей в нем тьмы, глаза – черные впадины. И голос едва слышный: «Помоги!» Сможет ли помочь в следующий раз? Мешочки, травки – все это когда-нибудь закончится, да и успеет ли она нужное зелье сделать? И что тогда? Убивать? Его? Или он их, скорее.

Он перестал смеяться.

– Не нравлюсь? – Глаза распахнулись, тут же сузились, черный огонек так и хлестал в зрачках, злой, яростный. – Так можете сами идти. Я за вас не держусь. Мне разницы, с кем помирать, нет. С вами али без вас.

Аглая пожала плечами:

– Ты слаб, еле говоришь. Путь, я так понимаю, неблизкий. Мы местность не знаем. Хотим не хотим, выбора у нас нет. Как, собственно, и у тебя.

Отвернулась и пошла помогать Тале собирать сумы.

Ника стояла на узкой ступени избы, дрожа от злости и обиды. До зубовного скрежета хотелось выть. И от собственной слабости тоже трясло. А еще перед глазами так и вставал образ уходящего в чащу Стаса, а рядом с ним Рита.

«Ненавидишь?» – вопрошало внутри чужим голосом.

– Ненавижу, – сквозь невыплаканные слезы глухо отвечала Ника, сжимая кулаки. И мыслями возвращалась к Аглае. Ей небось тоже гадко. Игнат-то ушел вместе со Стасом – предатели! Сволочи! А ведь Аглая и Ника могли там остаться! Навсегда, в мутной жиже болота. Трясти начинало сильнее, злость, поднимаясь из глубин сознания, стучала молоточками в висках. Внутри ворочалось нехорошее, недоброе чувство и становилось вполне живым и осязаемым. Как там, возле дома, а после рядом с Тимиром. Ника никак не могла вспомнить. Будто сама с собой говорила или ей слышалось: «Я с тобой! Откройся, выпусти, не бойся!»

Услышав голос второй раз, она уже не испугалась. А вот Тимир… Он как будто слышал, почернел весь. И невесть что произошло бы, не вмешайся Аглая.

– Ненавижу! – Ника прикрыла глаза.

От бешенства пульсировало в висках. Бесили все. Особенно малахольный. Хотя малахольным назвать могла его только Ника. Тимир, выросший в поселке, с детства привыкший к разной работе, был прекрасно развит физически. С пронзительными серыми глазами, в которых трепетала тьма. С тонкими губами, растягивающимися в язвительной усмешке. И даже сейчас, обессиленный, бледный, он вполне мог бы понравиться Нике. Но нет. Она его боялась. Боялась с того самого мгновения, когда он ночью у поселка схватил ее за руку и потащил к дому. С того самого момента, когда в глаза его посмотрела и отразилась в зрачках, но только не та, которую видела Ника в отражении зеркала, а темная, с пугающим взглядом темных глаз, с копной длинных черных волос. Не она. И «не она» улыбалась ей – Нике. Страшная ухмылка, косая, с растрескавшимися губами.

И вечером в поле «не она» была. Шептала, говорила что-то Тимиру, в почерневшие глаза заглядывала. Ника все пыталась вспомнить слова – и не могла. Тимир отвечал безмолвно. Тьма в нем стонала, извивалась, билась судорогами. И черная воронка была не только в его глазах. Ника посмотрела на ладонь. Крохотное пятно. Знак тьмы, оставленный на ней. Как же она ненавидела все вокруг: и мир, в который они попали, и то, как нехорошо все складывается.

– Ненавижу! – Накопленная внутри злость искала выход. Стучала и клокотала в черепной коробке. Как же хотелось, чтобы всем вокруг было так же больно, как и ей!

Всем!

На глаза попался сидящий на плетне петух. В предрассветном сумраке выделялся только силуэт. Он нервно заерзал. Ника не сводила с него взгляда. Петух встрепенулся, захрипел и свалился с насеста, заколотил лапами по воздуху. Ника зажала рот руками, чтобы не вскрикнуть. Бегом бросилась к изгороди. Петух лежал, закатив глаза, бился в предсмертных судорогах. Рука с черной точкой на ладони горела. На пальцах расцвели черные жилки. Ника схватила птицу и, воровато озираясь, бросилась за дом. Там кинула его в компостную кучу. И, боязливо оглядываясь, вернулась к крыльцу. В тот самый момент, когда из дверей выходила Тала, а за ней Аглая и шатавшийся Тимир.

Ника торопливо спрятала руку за спину. Чувствуя, как растворяются на коже темные разводы.

Тала искоса глянула на Нику, кивнула на Тимира:

– Часа два-три корежить будет, но нести не придется. – Перевела взгляд. – Аглаша, ты травку-то не забудь… Бог в помощь!

В воротах появилась Килла, слегка кивнула вышедшим, глаза ее на миг скользнули по Нике, стали задумчивыми. Потом брови удивленно взметнулись вверх, она замерла, крепко ухватившись за плетень. С усилием отвела взор от Ники.

– Я выйду с вами к околице, следы подчищу. – Голос прозвучал глухо, Килла торопливо отвернулась и вышла из калитки.

От свежего воздуха морозило. Воронье, встревоженное ранними путниками, громко, надрывно кричало. Тимира лихорадило. Он с трудом сдерживался, чтобы не отстукивать зубами чечетку.

– …Ориентируйся на восток. Да зачем говорю, сам знаешь. Дайте боги, может, и дойдете. И кто знает… Может, и правда кто из девчат – ведьма. Вот и избежишь судьбы горестной. – Тала перекрестила Тимира. Обернулась к Аглае: – Все помнишь? Водицы много не лей, только травку прикроет, и хватит, – она погладила девушку по щеке. – Страшно за вас.

Стоящая рядом Ника хмыкнула.

Молчавшая всю дорогу Килла хмуро покосилась на нее и недобро усмехнулась:

– Если что, на подругу не надейтесь…

– Доброе пожелание!.. – отозвалась та.

– Я вообще бы с тобой идти в паре не советовала, – резко отреагировала Килла, а Тала добавила:

– Недобрая ты… и помыслы у тебя недобрые…

– Угу, злыдень первостатейный, – кинула Ника, нащупала пальцами прихваченный в тумбе Талы кинжал. Холодная сталь, спрятанная под рубахой, холодила бок. Нехороший поступок. Кража в особо крупном размере, учитывая потертость ножен – раритета. А что делать? Идти в лес густой с пустыми руками – крайняя степень беспечности. А тут еще рассказы про нежить и оборотней.

В рассказы Ника не верила, оттого что сама не видела.

– Ну да долгие проводы – лишние слезы. – Килла сурово посмотрела, как Тала тайком смахнула слезу.

– Да пребудут с вами боги всемилостивые! Да услышат и защитят! – замахала знахарка. – А я уж здесь за вас свечку поставлю. Тимир, ты, ежели поймешь, что… – Она смолкла.

Тимир закашлял, угрюмо кивнул, кутаясь в теплый плащ, не прощаясь и не оглядываясь, зашагал навстречу рассвету.

– Малахольный! Ты так не спеши, а то упадешь, а поднимать тебя нам! – бросилась следом Ника.

Аглая обняла хозяйку:

– Спасибо тебе, Тала! Не знаю, прощаться ли?

– Не прощайся, – уже не сдерживаясь, всхлипывая, прошептала знахарка. – Я сердцем чую, свидимся.

– Тогда до свидания! – Аглая расцеловала плачущую знахарку в щеки. Слегка склонила голову под неусыпным строгим взором Киллы.

На востоке загорался рассвет. Кроваво-красный, предвещающий жаркий день. Но Аглае отчего-то показалось, что это зловещее предзнаменование.

«Тьфу ты! Какое предзнаменование? Дойдем до Обители, найдем какой-нибудь путеводитель из чуждых миров и отправимся домой! Все будет хорошо! Хорошо? А если и правда даже войти не сможем? Сможем… – И тут же внутренне поежилась. Какая из нее ведьма? А из Ники? Только думать про это не хотелось совсем. – Мы обязательно попадем домой… – и неуверенно бросила прощальный взгляд на Талу. – Должны попасть домой».

Махнула рукой и бросилась бегом нагонять Тимира и Нику.

Вместе они вошли в лес. Густые деревья обступили, отрезая дорогу назад. Вершины, уходящие ввысь, закрыли небо. И путники не увидели, что солнце в тот день так и не вышло из-за горизонта, затянулось черными тучами, в которых громовым эхом грянули предвестники несчастья – вороны.