3. Гром и молнии

Нэй вошел без стука.

В каюте висел тяжелый запах. Тело девушки сражалось с болезнью, сражалось и проигрывало.

Лита слегла на пятый день пути к острову, расположение которого Нэй выведал у призрака Уильяма Близнеца. В полуобморочном состоянии, охваченная жаром, Лита жаловалась на боль в груди. Кашляла – сухо, нехорошо.

Нэй смочил над тазом суконку водой из кувшина, присел рядом с койкой и обтер лицо и шею девушки. Красных пятен стало больше, особенно на шее, которую словно охватил широкий алый ошейник. Лита слабо поморщилась, дрогнули воспаленные веки. Она посмотрела на тряпицу.

– Платье мое испортил? – Облизала посиневшие губы. – Не прощу.

– Пить хочешь? – спросил Нэй.

– Пить… – прохрипела Лита. Резко, горячо. Нэй ощутил это лицом.

Он дал ей теплой воды с лимонным соком. Пока она пила, приподнявшись на локте, отказавшись от его помощи, Нэй смотрел на ее перепутанные, растрепанные волосы, затем на скачущие по переборке тени. Под подволоком раскачивались фонари. Вийон забрался на стол и настороженно наблюдал за больной.

В легких Литы поселилась скверна, и колдун был бессилен перед пожирающим девушку недугом. Магические нити тянулись к энергетическим эманациям человека, страху, отчаянию, боли, питались этими грубыми выделениями, гаввахом, но не могли проникнуть глубже, подлатать, исправить. Любое воздействие на человеческое тело было поверхностным: наложить печать молчания, отвести взгляд, сменить личину. Игра с воздухом, фата-морганами и отражениями внешнего мира.

– Это все она… – Лита уронила голову на мокрую подушку, – эта сучья духоловка на островах… накликала…

– Отдохни.

– Только этим и занимаюсь. – Она сипло рассмеялась, закашлялась. Вийон съежился: от этих сухих раскатов длинная шея ласки будто укорачивалась. – Что, не нравлюсь тебе… такой?

Нэй смочил и выжал суконку, скрутил валиком и приложил к горячему лбу Литы.

– Не боишься… подцепить проклятие мертвецов? – спросила она, ее взгляд затуманился.

– Нет никакого проклятия, – сказал Нэй.

Он вспомнил об Аэде Немеде, придворном колдуне, лекаре и травнике. Перед мысленным взором возник широкий разрез рта Немеда, усаженный звериными зубами, раздавленный нос и зеленовато-мшистая кожа. Аэд Немед пускал больным кровь, ставил банки, которые вызывали подкожные кровотечения, боготворил пиявок… «Неужели все настолько плохо, – подумал Нэй, – что я готов поверить в силу кровопускания?» Нет, не готов. И не поверит, потому что видел, к чему приводит подобная «медицина». Зато не отрицал целебной силы природных лекарств – в этом Немед был искушен. Настои из трав, соцветий, меда, древесной коры…

Нэй прогнал зубастое зеленоватое лицо Немеда. Даже сумей он связаться с травником, на судне не осталось ничего, кроме сухарей, гороха и лаймов. Ах да, еще гниющее дерево и водоросли.

– Холодно, – сказала Лита.

Нэй накрыл девушку третьим одеялом. Убрал таз и кувшин под койку, чтобы не катались по каюте во время качки. Не знал, что еще сделать, поэтому развернулся и отворил дверь. Вийон забрался на плечо колдуна.

– Как… – донеслось из-под одеял. Нэй замер. – Как ты стал… погонщиком кракенов?

Голос Литы дрожал.

– Хитрая рыба… мы хитрая рыба… плюх…

Похоже, девушка бредила.

Нэй обернулся. Верхняя половина влажного бледного лица, отечные скулы, грязные волосы – не волосы, а распущенный на швабру канат. Он отвел взгляд и наткнулся на свое отражение в крошечном зеркале комода, увеличил магическим взглядом. Смуглая сухая кожа, запущенная щетина, которая уже могла называться бородой. Он редко отпускал бороду: она росла клочками, то ли из-за старых ран, то ли из-за крови неизвестного мужчины, которая смешалась с кровью матери Нэя и теперь текла по венам придворного колдуна.

Нэй вернулся к койке, снял с переборки речную раковину с узором темно-красной спирали и положил рядом с подушкой.

А потом вышел из каюты.

Еще одна беспокойная ночь, проведенная за секстантом и визитами в смердящую болезнью каюту девушки.

Холодное солнце медленно поднималось за тучами. Матросы возились с такелажем и рангоутом. Голем вел судно намеченным Нэем маршрутом. Когг жаловался на своем деревянном языке. Нэй поднялся на палубу и поднял зрительную трубу. Подчиняясь безмолвному приказу, Сынок вскарабкался в «воронье гнездо».

Нэй опустил трубу, прошелся до кормы судна и снова повернул к носу. Жевал кусок лайма, не чувствуя кислоты.

Прошел час.

– Земля! – донеслось из «вороньего гнезда».

По правому борту показался размытый силуэт острова, который они едва не проскочили.

Вдоль утесистых стен из воды поднимались высокие колонны, металлические, как показалось Нэю через окуляр зрительной трубы. Столько металла! Они были слишком тонкие, чтобы служить маяками, но Нэй не сомневался: колонны смотрят, наблюдают. Или наблюдали. Не поэтому ли Союз Островов, в который входил Полис, ничего не знал об острове?

Скалы, куда ни глянь – одни скалы. Остров будто висел над Рекой на каменных ладонях. Первый взгляд на остров разочаровал Нэя. «Что тебя испугало, учитель? Скалы и исполинские мачты в коросте соли? Повозки на прирученных молниях?» Нэй усмехнулся: Уильям Близнец умер до первых опытов с электричеством, начало которым положило изобретение «шумной банки» (серебряные и цинковые пластины в солевом растворе).

– Ищем проход! – крикнул Нэй и повел «Каллен» к острову.

Сердитые волны разбивались о подводные скалы, образуя пенный пояс. Нэй не находил в этой бурлящей массе вход в залив. Заснеженный берег фьорда казался недоступным.

– Опасные места! – крикнул Сынок. Судя по голосу, матрос держался из последних сил.

Сынок и Ндиди, единственный из выживших черных матросов, хватались за обледеневшие снасти (что вовсе не облегчало жизнь команде, как и обледеневшая палуба и рангоут), работая за пятерых. Путь вокруг скалистого острова и шквальный ветер вымотали поредевшую команду. Матросы заслужили щедрое вознаграждение – если, конечно, им суждено вернуться из северной воды в то место, которое они называли домом.

Волны сталкивались, клокотали, вздымались и низвергались вниз.

– Уж как водится, – вполголоса сказал Нэй.

Мысленными командами, отдаваемыми голему, Нэй вел когг вдоль грозных утесов, укрытых серой пеной, выискивая способ одолеть течение и ветер. «Каллена» несло на скалы. Ледяная вода катилась через палубу. Нэй кутался в меховую куртку – в пути их настигла зима. Лицо онемело от беспрестанных порывов ветра.

Держась за зубчатое ограждение форкастля, Нэй наблюдал за ходом судна. Парус раздулся, как брюхо шар-рыбы. Налетевший шквал едва не положил «Каллен» на левый борт. Нэй откинул мокрый меховой капюшон и обратил лицо к черным кипящим тучам. «Творец Рек, удержи нас на волнах гнева своего».

Судно влекло на рифы. Нэй смотрел. Нэй ждал. Нэй бессловесно управлял големом, румпелем. «Каллен» попал в мощное отличное течение. Стал отдаляться от каменных клыков, защищающих вход в бухту.

Тучи полили дождем, и капризный ветер переменился, утих на четверть, еще на одну, и вскоре Нэй нашел безопасный проход во фьорд. Если бы экипаж «Каллена» был более многочисленным и не измотанным до предела, Нэй услышал бы громогласное матросское «ура».

Снова пошел снег.

В глубине бухты ждала спокойная вода. Вдоль берега безымянного острова лежала узкая лента припая. Неподвижный речной лед примерз к отвесным скалам. У западной оконечности фьорда, в гранитной тени, стоял огромный корабль. До этого он был скрыт от экипажа «Каллена» рифами.

Нэй смотрел на корабль в зрительную трубу. Корабль ли это? Металлический гигант напоминал птичий череп, приплюснутый, с длинным клювом. Угловатые формы сбивали с толку. Остроконечная носовая часть расширялась к пирамидальной надстройке, над которой дыбилась конструкция из труб и антенн. За узким рядком прямоугольных иллюминаторов угадывалось помещение, откуда управляли этой стальной громадой. Палуба, от надстройки до кормы, – просторная площадка без леерного ограждения. И ни одной мачты, ни одной спасательной шлюпки. Шлюпки могли прятаться внутри угловатого корпуса; отсутствие мачт объяснить было труднее – разве что независимостью корабля от ветра. Нэй вспомнил, что сказал Уильям Близнец после возвращения с острова: «Они победили природу». Это говорил страх учителя.

Нэй прикинул размер гиганта: футов пятьсот в длину, не меньше. Он не понимал, как столь необычный, будто перевернутый, корпус, который сужался над ватерлинией, мог держаться на воде.

По поверхностям корабля скользили снежные струи. Сквозь снег и корку льда проступали черные пятна. Копоть и гарь. Похоже, на корабле был пожар. Поэтому он брошен и кажется мертвым?

Нэй нацелил зрительную трубу на остров.

Заднюю часть залива окружал полукруг гранитных скал. Каменная масса казалась монолитной, делающей остров неприступным, но, когда «Каллен» подошел ближе, за гигантским безмачтовым кораблем открылась короткая пристань, похожая на оледенелый язык, вывалившийся из широкой расщелины в скалах.

В незнакомом фарватере «Каллен» двигался малым ходом, под зарифленными парусами. Бросая лот, Ндиди промерял глубины перед форштевнем.

Нэй повел судно к кромке припая – лед добрался до третьего ряда свай, на которых лежал причал; остальные сваи, те, что были на глубине, немного повело в сторону. Как и высокие металлические колонны – близнецы колонн, прорастающих из речного дна вдоль острова. Или этот наклон был заложен изначально? Расположение мачт повторяло изгиб фьорда, и оставалось только догадываться об их предназначении.

Под днищем когга захрустел свежий лед. «Каллен» пришвартовался к причалу.

Куда все подевалось? Блеск задорных глазищ? Припухлость искусанных губ? Щедрая полнота грудей?

Девушку затягивало в небытие, и это небытие не было пустым, его населяли мертвецы. Лита знала об этом, как никто другой, видела во сне и наяву.

Она перестала кашлять, затихла. Нэй посмотрел на платок: в коричневатой мокроте появились прожилки крови. Литу бил озноб. Вчера, проснувшись, она долго смотрела на него бессмысленным взглядом, узнала не сразу. А во время беседы потеряла сознание.

– Трудно… дышать… болит… – Она говорила прерывисто, тихо, с закрытыми глазами.

– Я найду лекарство, – сказал Нэй. – Скоро вернусь.

Она кивнула. А может, и нет: ее телом управляла артритная рука лихорадки.

Нэй вернулся в свою каюту. Сложил в парусиновый мешок скудные припасы, переговорную раковину, пузыри с магическими жидкостями, магазины к пистолету, перевязал бечевкой.

Ласка наблюдала за сборами. Нэй заглянул в черные бусинки глаз Вийона.

Она умирает, – сказал дух.

– Но еще не умерла, – ответил колдун. – Останься с ней. Сделай так, чтобы она дождалась моего возвращения. Отдай ей все, если понадобится.

Зверек моргнул.

– Ты сделаешь это?

Нэй потрепал Вийона по загривку.

– Скажи честно. Остаешься, потому что не любишь снег?

Вийон не ответил.

Нэй поймал себя на том, что не хочет отвлекаться на мысли о Сынке, крутящемся у койки Литы, поэтому уход за больной поручил Ндиди. Косые мрачные взгляды Сынка утвердили в правильности принятого решения. Нэй передал черному матросу переговорную раковину Литы.

– При малейшей опасности уходите в открытую реку.

Ндиди кивнул. Правую кисть матроса, освежеванную безумным рыбаком у Косматого маяка, покрывала твердая корка, красная, в бесчисленных трещинах; не рука – обломок застывшей лавы.

Сынок стоял у спуска в трюм и смотрел на колдуна двумя лицами: правой половиной, угрюмой и неподвижной, и левой – вздернутой вверх, будто смеющейся.

Нэй почесал Вийона за ушами и опустил на мерзлые доски палубы. Зверек оставался его глазами и ушами на борту «Каллена»; а кулаками – голем (хотя Нэй сомневался, сможет ли управлять глиняным помощником на большом расстоянии).

Закинув на спину мешок, Нэй спустился по трапу на обледенелый причал. Шпага похлопывала по бедру. Пистолет он спрятал под куртку.

Обрывистые склоны расщелины заслонили звездное небо. Дорога между скалами вывела наверх, на голую заснеженную равнину. Ветер, почти незаметный у пристани, косо мел снег к краю скал.

Нэй пошел вперед, отворачиваясь от ветра. Следом за ним, освещая путь, тихо ползла льдистая луна.

Сквозь облака глядел мутный глаз солнца. Холмистая равнина дымилась снежной пылью. Поземка свистела по буграм, на завьюженном горизонте проступил темный лес.

Нэй прятал в капюшон исхлестанное лицо. Обошел невысокий холм, присел, отвернувшись от летящего снега, достал флягу с водой, растопил заклинанием, медленно отпил. Затем слезящимися глазами вгляделся в сторону леса. Там, над высокими черными деревьями, поднялось и погасло тусклое свечение. Громыхнуло.

Нэй продолжил путь.

Упал в снег, услышав далекий стук. Стреляли долго, без остановок, не из пистолета или револьвера. Грубое эхо разносилось между холмами. Стихло, остался лишь свист ветра. Нэй сел и с усилием снял правый сапог. Раскатал до колена сбившийся носок, затянул подвязки. Ступня заметно распухла от мороза.

Встал на колени, поднялся. Двинулся к лесу. Повсюду вихрился, мчался куда-то снег. Нэй старался не думать, что ждет его впереди. Путешествие к острову превратилось не в поиск ответов – в поиск спасения для Литы. Чуда, неведомого колдовства.

Он шел, глядя в стелющийся под ногами снег. Заметил белый холмик. Приблизился, догадываясь, что увидит. Из-под снега торчали ноги: пятнистые штаны, черные сапоги. Мертвец лежал навзничь, голову и тело замело, носы сапог смотрели в низкое серое небо. Ветер гудел в подступившем лесу.

Одеревенелыми руками Нэй раскопал мертвеца. Человек погиб от пулевых ран: вырванные из куртки клоки, перебитый ремень, расколотое лицо. Нэй попытался перевернуть убитого, но тот примерз кровью к земле. Колдун пошарил сапогом в снегу и наткнулся на странный мушкет с потертым прикладом и ствольной накладкой. Он видел похожий лишь однажды – проржавелый до дыр, безнадежный, а позже нашел ему имя – автомат – на страницах манускрипта, магический дубль которого снял в потопленном городе. Восстановленное огнестрельное оружие Прежнего мира было редкостью. Нэй проверил карманы мертвеца, нашел два изогнутых магазина и спрятал вместе с автоматом в мешок.

Спустя какое-то время наткнулся на еще один труп, тоже в пятнистой куртке и штанах, но без оружия. Мертвец лежал с раскинутыми руками, по которым проехало что-то тяжелое, раздробило, вдавило в красную землю. Снег заметал глубокую колею. Лицо мертвого бога – Уильям Близнец однажды, одурманенный винными парами, назвал жителей острова богами – было белым, маленьким, собранным вокруг тонкого, как лезвие, носа, на глаза налипли шляпки снежных грибов.

С другой стороны леса, который оказался плотной полосой деревьев, донесся захлебывающийся рокот. Пригибаясь, на полусогнутых ногах Нэй побежал между деревьями. Присел, когда увидел движение.

В низине за лесной полосой что-то искрило и дымило. Крытая металлическая повозка на больших колесах без спиц, чем-то похожая на таранную «черепаху». Боевой транспорт местных, понял Нэй. По гладкому боку «черепахи» сновали голубые змейки электричества. Из пробоины в крыше валил густой черный дым. С наветренной стороны успел нарасти небольшой сугроб.

Вдалеке раздавались звуки выстрелов, трескуче гремело.

Нэй спустился в низину, обошел подбитую повозку слева, не приближаясь, напряженно вглядываясь в метель. Он чувствовал себя беззащитным, открытым для невидимых глаз, но кокон невидимости на снежном ветру скорее привлек бы внимание, чем спрятал.

На вершину дальнего холма выползла черная «черепаха» с башней, из которой торчал короткий ствол, расширяющийся на конце. Башню украшало изображение какой-то огненной птицы. Высыпали маленькие человеческие фигурки, побежали и скоро пропали за снегом. Из ствола «черепахи» выстрелила ярко-синяя с белой сердцевиной молния, ударила в соседний холм. Нэй не мог разобрать, достигла ли молния какой-либо цели. «Черепаха» покатилась в белых клубах, взвихренных большими колесами. Глаза Нэя неотступно следили за военной повозкой, пока та не скрылась из виду.

Нэй пошел в противоположную сторону. Он давно продрог до костей, но только сейчас пробудил кристалл, висящий на груди под одеждами, позволил магическому теплу разлиться по телу. Благодарно ускорилась кровь, оттаяли ресницы. Нэй побежал огромными прыжками.

Сгустившуюся темноту перестали освещать вспышки инферно, адского пламени, смолк лязг металлических «черепах» и гулкий треск выстрелов. Утихла земля под ногами. Сражение осталось позади.

Нэй брел на мутный огонек, проступивший в дыму поземки. Кристалл остыл, и колдун снова не чувствовал пальцев ног, которыми шевелил в сапогах. Закончилась вода, он натолкал во флягу снега и растопил. От голода урчало в животе.

Белая метель кутала приземистый длинный дом с плоской крышей, с которой летели в ночь подхваченные лунным светом хлопья снега.

Что делать, если в доме окажутся лишь мертвецы? Что, если он найдет живых, которые примут его за врага? (За кого еще они должны его принять?) Он убьет всех и пойдет дальше? Куда?

Его ждет Лита. Он должен договориться с богами, попросить о помощи. Те, кто преуспел в совершенствовании оружия, скорее всего, преуспели и в другом, например в медицине.

Нэй стиснул челюсти и пошел навстречу ветру, на свет одинокого окна. Ступал медленно. У ветра были звериные когти. Нэй прихватил кулаком меховой капюшон. Строение надвинулось, укрыло его от царапающих порывов. В капюшоне клубился пар дыхания, в бороде колдуна тонко звенели льдинки.

Нэй остановился напротив крыльца. Распустил нить заклятия прозрачности. Лучше всего оно работало с дверями – четкие контуры, тонкие доски. Но сейчас… Нэй отпустил нить – не знал, из какого материала сделана дверь.

Снег порошил узкий подоконник под прямоугольником холодного желтоватого света. В окне мелькнула серая тень. Морозный узор исказил очертания.

Нэй шагнул к двери, собираясь постучать, но его остановил голос Вийона. Тихий, размытый каким-то шумом. Нэй замер и, сжав виски, прислушался. Услышал в голове писк, несколько невнятных слов… Связь оборвалась.

Нэй потянулся к Вийону – и не нашел его.

Тогда он отступил от крыльца, обошел справа, присел и достал переговорную раковину. Зашептал в устье. Ндиди не отвечал. Оставалось надеяться, что виной тому метель и расстояние.

Чертыхаясь – цитируя Литу, – колдун поднялся на крыльцо. Он попросит помощи у здешних обитателей. Или возьмет то, что ему нужно, силой. И сразу вернется на когг. Вторая, текущая за чертогом жизни Река не унесет душу Литы. Не сегодня.

«Да ты прикипел к ней, старик!» Нэй изолировался от мысли без всякого колдовства. Не время анализировать свои чувства, пока рядом рокочет стальная и пороховая смерть.

Костяшки забарабанили о странное серое полотно. Нэй отступил, готовый при малейшей опасности натянуть нити. Пальцы плясали у кобуры. Дверь отворилась, оплескав желтизной цвета тех пахучих фруктов, что выращивал в теплице Юн Гай. Узкий световой клинок разрезал ступени. В прямоугольнике… Нэй изумленно моргнул.

В прямоугольнике стоял ребенок. Девочка лет десяти, облаченная в пятнистую форменную куртку. Рукава болтались ниже колен. Личико худое, сосредоточенное. Громовые раскаты взрывов, кровавые проталины в полях, железные махины, изрыгающие пламя и молнии… Остров отобрал у малышки детство, словно вынул глаза из глазниц и вставил другие, печальные, взрослые глаза. Надел, как куртку с чужого плеча, кольчугу горя.

Не прибегая к магии, Нэй ощущал черное, грозовое, витающее над девочкой облако.

– Не бойся меня, – сказал колдун, но рука осталась возле расстегнутой кобуры. Из дома доносились голоса мужчин.

Воздух опалял легкие, которые казались двумя разодранными обугленными мешочками под тонким каркасом ребер. Сиплое дыхание вырывалось из груди. Словно речной еж застрял в глотке, царапая слизистую колючками. Порой Лите чудилось, что она лежит в ванне, до краев наполненной кровью. Ни разу в жизни не принимавшая ванну – лишь мечтавшая о ней, как и всякая девица Кольца, – она чувствовала поверхность дна и изгибы бортов. Горячая, густая жижа почти смыкалась над запрокинутым лицом, щекотала ноздри, затекала в глазницы. За розовой пеленой перемещались мертвые. Ловкие как обезьяны, они прыгали с бимса на бимс, ползали по подволоку крабами. Костлявые, в лохмотьях; их вытянутые узкие морды поворачивались, смущенные или, напротив, разъяренные; они шептали и причитали, и каждая адская макака в бледном свете фонарей, каждый мертвец здесь, в каюте, чего-то хотел от Литы, требовал, умолял, заклинал. Вместе с обжигающим кислородом хор призрачных голосов входил в легкие и оставался внутри, отчего грудная клетка набухала, а ребра выламывались…

«Это жар…» Лита сглотнула комок. Скосила глаза, чтобы убедиться: кто-то действительно залез под одеяла и ползет от изножья к ее голове. Горб двигался, натягивая сукно. Трогал парализованное тело холодными лапками.

«Нэй!»

Серебристая молния метнулась на живот, и горб просел под невесомой тушкой. Исчез из постели незримый гость. Вийон потоптался, нервно оглядывая углы. Точно видел то же самое: мертвецов с пылающими глазищами, сущности на подволоке.

Хотелось вырваться из немощной плоти, как из тяжелого плаща. Отринуть ее, убежать. Коготки ласки впивались в кожу. Не больно, отрезвляюще. Будто удерживали душу от трусливого побега.

– Я умру?

Вийон посмотрел черными зеркальцами глаз, и на миг Лита забыла о боли. В глазах духа мерцали созвездия. Такие прекрасные, что дыхание перехватило. Зрительный контакт длился секунды. Реагируя на скрип петель, Вийон юркнул под одеяло, под мокрое от пота рубище, защекотал шерсткой ребра… и растворился.

Из мрака за изножьем койки вылепился Ндиди.

Полутьма скрадывала черты, превращая человека в черное изваяние. Мечущиеся отсветы встревоженно касались эбонитовой кожи и сразу отскакивали.

– Ндиди… – прошептала Лита. – Нэй вернулся?

– Нет, – печально ответил матрос. – «Каллен» захватили. Простите, я не выполнил обещания.

– Захватили? Кто?

– Солдаты с лающими палками. Они пленили Сынка и идут сюда.

– Ты же…

Она намеревалась спросить, защитит ли ее Ндиди, но внезапно осознала, что общается с матросом мысленно, не открывая рта.

Приглушенные крики донеслись из соседней каюты.

Лампа высветила могучую фигуру матроса. Его грудь была продырявлена пулями.

– О Ндиди… мне так жаль…

– На этой стороне, – сказал матрос, – тебя боятся.

И он исчез, как исчезают призраки, расползся туманом. Дверь распахнулась, в каюту ввалились тени, слишком громкие, чтобы быть мертвецами. Юноша в нахлобученном шлеме, обшитом нитями, заслонил кругозор. Он выкрикивал вопросы или приказы… Лита опустила невыносимо тяжелые веки. Чья-то ладонь легла на лоб, кто-то стащил одеяла, юноша произнес слово, напоминающее исковерканное «шприц». В вену ужалили. Лита уплывала от сутолоки и суетливых прикосновений. Плыла на поиски Георга Нэя. Вместо воды там была тьма, а во тьме роились мертвецы.

Девочка повернулась и ушла по коридору влево. Отпертая дверь… приглашение, которым колдун воспользовался. Затворив ее за собой, Нэй утер лоб и огляделся. Источником света были грибообразные сосуды под потолком. Стекляшки с раскаленными нитями, какими рисовал их Уильям Близнец. Стаканы электричества. Сложно было уразуметь, что народ, загнавший электрического демона в колбы, заставивший его озарять жилища, при всей своей мудрости продолжал истреблять друг друга.

Нэй выпростал пальцы к сосуду. Удивился, встретив тепло. Близнец называл лампы богов «холодным огнем», но на самом деле они согревали. Нэй понял давно: Близнец не обладал безграничными познаниями. Никто не обладал, кроме, возможно, тысячелетних черепах в илистых гротах или ветра, дующего в опустевшие человеческие черепа.

Нэй зашагал по гладкому, будто бы каучуковому, полу. Голоса нарастали. Было в них что-то магическое… шорох ли, укутывающий слова… особые искажения, какие возникают, если устанавливаешь связь через раковины.

В конце коридора Нэй обнаружил столовую. Похожую на столовые Полиса так же, как одеяние убитого солдата походило на платья герцогской стражи. Но здесь, среди странного света и странной мебели, по крайней мере был стол. На ножках, из дерева, обычный, а не какой-нибудь летающий в воздухе, сервирующий сам себя. За столом сидели дети. Девочка, впустившая Нэя. Мальчик-подросток – его щеку пересекал уродливый шрам, вместо правого глаза была рубцеватая лунка. На руках парнишка держал спеленутого младенца. Дитя спало и чмокало ротиком во сне, розовое и взопревшее, с нежным пушком волос. Подросток касался губами макушки ребенка, целовал, успокаивал. Старшие дети смотрели на гостя так, словно он позабыл отпустить нить кокона невидимости. Смотрели сквозь. Точно они пребывали в другом месте и другом времени. Гарри Придонный рассказывал о призраках катакомб, которые бредут мимо, не замечая вас, разыгрывая по кругу сценки из прошлого. Но дети не были призраками. Просто визит мужчины ничего не значил для них.

Мальчик баюкал ребенка. Девочка закатала рукава. В руках она держала два полированных блестящих шарика, вероятно игрушки, увенчанные кольцами. На задней стене столовой на огромном холсте возвышался написанный маслом мужчина в форме. Бородатый, высокомерный, что-то кричащий безмолвно и потрясающий кулаком. Фоном служила алая птица, распростершая огненные крыла. Такая же птица украшала башню стреляющей повозки… и рукав военной куртки, в которую была облачена девочка. «Герб, – догадался Нэй. – Феникс. А бородач – лидер одной из враждующих армий». Выступая перед гражданами Полиса, Маринк делал такое же лицо. Лицо человека, искупавшегося во всех Реках одновременно, как говаривала мать Нэя.

Голоса трещали из серой коробочки, прикрученной к стене справа от портрета. Она работала по принципу спиралей или родственному принципу. Доносила слова тех, кто находился не здесь. Злые слова… Нэй улавливал общий смысл. Люди спорили на прежнем языке, пращуре родного Нэю языка. Глаголы «убить», «сжечь», «истребить» звучали одинаково в обоих.

– Где ваши родители? – спросил колдун, уводя кисть от кобуры. – Папа? Мама?

Если дети и собирались ответить, им помешал рев. Страшный гул, обрушившийся снаружи, распотрошивший ночную тишину. Мальчик возвел очи горе, прислушался, быстро посмотрел на девочку. Она кивнула серьезно. Младенец захныкал, проснувшись, и протянул ручки к застывшему Нэю.

– Что это? – спросил колдун.

Руки девочки дрожали, но в голосе звенели торжественные нотки. Нэй распознал слова «враг», «страна», «подвиг». Девочка встала, скрипнув стулом, уставилась на холст. Мальчик последовал ее примеру, притискивая плачущего младенца к груди. Девочка подняла руки, словно салютовала портрету, и нарисованный бородач приободрил ее волевым взором.

За стенами свистело и грохотало.

– Вам нужно…

Нэй осекся. Девочка засунула пальцы в колечки шаров и щелчками сорвала их. Мысль сверлом впилась в переносицу колдуна. Он закричал и отпрыгнул. Старшие дети оглянулись. Полоснули ликующими улыбками. Нэй выскочил в коридор, нырнул за простенок, и мгновение спустя взрыв осыпал пространство щепой и кровавыми клочьями. Пахнуло порохом.

«Не игрушки», – подумал Нэй, каменея. Это были бомбы.

Он вышел из укрытия.

Гул нарастал, будто по равнине шествовал гигантский, до звезд, Рыбак, вращающий цепью в милю длиной. Но Нэй не обращал внимания, потрясенный. Он смотрел на то, что осталось от детей. На дымящуюся груду расшвырянной плоти. На багровые пеленки. На орошенный мозгами портрет. Самодовольный ублюдок кричал немо, чтобы новые и новые дети приносили себя в жертву во имя его прихоти, а голоса из заляпанной кровью коробки гнусавили о мести.

Прежде чем уйти, Нэй хлестнул нитью, и печать молчания вышибла из коробочки искры, заткнув карканье на допотопном языке.

Он служил Гармонии, Георг Нэй. Но в мире прирученного электричества гармония отсутствовала. Или хуже того: этот раздирающий душу свист, смрад горелого мяса, ухмылки самоубийц и были гармонией выморочного острова.

Пули забарабанили о стены, взвихрили сугробы. Стрелок засек колдуна. Лопнули оконные стекла. Нэй дернул нить и накрыл себя куполом, стал следами на белом, призраком, окутанным снежинками. Слишком заметной целью в метели.

Но стрекотня выстрелов прервалась. Нэй ринулся к деревьям, пропахивая ледяной занавес тьмы. Попытался слиться с увечным стволом.

Только теперь он увидел, что производило грохот. Откуда летели пули.

Дом огибала повозка, которую он не мог вообразить и в кошмаре. Гладкая черная металлическая акула двигалась на тонкой светящейся ноге. Прищурившись, Нэй понял, что это вовсе не нога, а луч мощного фонаря, шарящий по рощице. Повозка не ехала. Она летела! Из отверстия в округлом боку торчал дымящийся придаток – плюющая свинцом конечность. В оконце очерчивался силуэт кучера.

Учитель рассказывал о летающих машинах из прежних эпох, он называл их «птицеферумы». Но, по заверениям Уильяма Близнеца, птицеферумы имели крылья, а у акулы крыльев не было. Над повозкой моталось колесо. «Абсурд», – подумал Нэй. Колесо яростно секло воздух, разбрасывало снежные массы. Брюхо железного чудовища украшала эмблема – ветвистый дуб.

«Акула» плыла над кровлей, поддерживаемая колесом. Луч елозил по деревьям, выискивая беглеца. Нэй стиснул пистолет. Ветер рвал волосы, стаскивал капюшон. Под «акулой» разлетался снег. Колесо вращалось на сумасшедшей скорости… Оно лишь казалось колесом. Спаренные весла, сливающиеся при движении в мерцающий круг, – вот что производило рев и помогало повозке висеть в небе.

Вспомнились истории Близнеца о полетах к звездам. О том, что однажды из очередного полета путешественники принесли заразу, истребившую человечество. На таких «акулах» странствовали надменные дураки, считавшие, что им позволено покидать Землю?

Луч шерстил голые кроны. Деревья отбрасывали кривые петлистые тени. Резко рухнув вниз, световое копье ткнулось точно в Нэя. Он заслонился от сияния пятерней. «Акула» ревела победно. Предательская метель одевала невидимку в белый саван, превращала в мишень.

И Лита умрет на «Каллене», и никто не узнает, как закончил свои дни охотник на кракенов. Не воспоет в легендах его последний бой.

Заскрежетав зубами, Нэй вскинул пистолет. Жест отчаяния: жалкое оружие не навредит повозке. И поздно думать про автомат в мешке – тоже слабую защиту от железного чудовища. Даже умей он им пользоваться.

«Творец Рек, – подумал Нэй, – я готов встретиться с тобой».

Но вместо Бога, сотворившего этот мир – жуткий, красивый, разный, – из подлеска, ломая тонкие сосенки, выползла железная «черепаха». Башня ворочала полым носом, примерялась, будто нюхала морозный воздух. Нарисованный феникс нахохлился, изготовившись к атаке.

Враги столкнулись на прогалине, моментально вычеркнув из памяти чужака. «Черепаха» харкнула огнем. Снаряд распотрошил угол здания, обуглил кирпич. Ствол вздернулся, фокусируясь на цели, но «акула» бочком отлетала, стрекоча смертельной конечностью. Пули взрыхляли снег около «черепахи». Бескрылый птицеферум пятился, словно крался по затвердевшему ветру.

Нэй опомнился и побежал стремглав. Перепрыгивал коряги, запускал нить перед собой, убеждаясь, что впереди не притаились солдаты. За спиной громыхало. Бессмысленная, беспощадная бойня, дуэль чудовищ. Во имя Гармонии, мертвый кракен Элфи Наста казался понятнее и ближе сердцу, чем бездушные монструозы острова.

Будто подчеркивая мощь железных повозок, лес был хилым и редким, больным. Поземка оглаживала желтые черепа, попадающиеся на пути. Мерзлые трупы, костяные сокровища острова. Снежинки залетали мухами в пустые глазницы. Мертвецов не удостоили почестями – бросили, отступая, разоружили напоследок. Трупы гнездились в кореньях, подсматривали из сугробов. Эти, воевавшие всю сознательную жизнь, засунь их в кракена, воскресли бы и вновь бросились в бой: зубами, ногтями драть вражеские глотки.

Страшная хворь поедала остров.

В голове Нэя дети снова и снова озирались, обжигая сетчатку ухмылками, и выдергивали кольца.

Бах.

Колдун зажмурился.

Бах, бах, бах.

Нэй сел на снег, задыхаясь. Прислонился к корявой сосне. Где-то далеко вибрировало эхо взрывов. Мечталось применить к самому себе заклятие глухоты. Вылечить остров – кровопусканием, как любил Аэд Немед. Стереть каменистый клочок суши, отравляющий Реки своим присутствием.

Нэй потянул нить, устанавливая связь с фамильяром. Вийон откликнулся моментально. Он ждал, он звал хозяина.

«Как Лита?»

«Они?»

Вийон показал мужчин, прочесывающих палубу. Пять… восемь… пятнадцать… не выходило сосчитать. Ндиди мертв. Он пытался остановить солдат, но был расстрелян и выброшен за борт. Сынка связали. Литу извлекли из постели. Юноша в шлеме на руках отнес ее к угловатой повозке с огромным кузовом позади крытых козел. Туда же пинками транспортировали Сынка.

«Где вы?» – спросил Нэй.

Перед внутренним взором поплыли скалы. Повозка шла по припорошенной снегом долине, втиснулась в ущелье. Хлопала ткань, драпирующая кузов. Солдаты переговаривались, поглядывали на пленников. Вийон наблюдал, спрятавшись в волосах Литы, помечал дорогу ментальными колышками.

Картинка зарябила, почернела, как закопченная бумага.

– Вийон!

Нэй перебирал нити, менял одну на другую. Крепость среди скал… неприступные стены… ворота, караульные вышки… армада «черепах»… стены из белого материала… человек в дымчатых очках… вопросы на старом языке.

– Я приду за вами, – сказал продрогший Нэй.

Связь пропала. Вийон исполнил приказ. Спасая Лите жизнь, дух слился с ней.

Это было словно глоток жидкого света. Сумрак рассеялся. Девичье тело выгнулось и затрепетало. Расширились глаза. Спала вуаль морока. Похитители протыкали иглами вену, но свет влился ей прямо в сердце безболезненным уколом.

Лита поморгала и сфокусировала взгляд. Белые стены вокруг. Запястья и лодыжки окольцованы металлом. Она восседает на стуле с высокой спинкой. Испуганного Сынка куда-то увели.

Болезнь ретировалась от вспышки, забилась в уголки организма. Страх тоже сгинул. Что-то гуляло под кожей… Лита была уверена, это Вийон. Колдовство, о котором она не слышала. Ласка исчезла из темницы, но отдала Лите энергию. Напитала ее… умерев? Пожертвовав собой? Или процесс обратим, и, как только свет иссякнет, Вийон вернется?

Хотелось в это верить.

А пока Лита – сосуд, начиненный невидимым огнем, – сдула со лба прядь и огляделась.

В комнате она была не одна. Горбоносый мужчина в дымчатых очках, похожих на те, что носили глашатаи Маринка, изучал ее пристальным взглядом. За стеклянной стеной караулила вооруженная охрана.

– Ар слышан ан?

Лита решила продолжать притворяться слабой, больной. Она облизала губы.

– Где я? Что вам надо?

– Ар поник ан?

– Я не понимаю…

– О ари титул?

– Простите…

– Титул? – Мужчина ткнул пальцем ей в грудь. Затем извлек из-за ворота куртки цепочку с болтающимся медальоном. На железном ярлыке были вытравлены буквы речной азбуки, складывающиеся в слова «Генри Дж. Нокс».

– Нокс, – горбоносый хлопнул себя по груди.

– Мое имя? – осенило пленницу. – Лита, дочь Альпина.

– Лита? Лита? Дочь?

– Зачем вы связали меня? Зачем вы убили Ндиди?

– Порче ар? – Генри Дж. Нокс обвел жестом комнату. Показал на Литу. – Корабль. Порче? Дос арин Родина?

– Откуда я?

– Порче! – закивал Генри Дж. Нокс. – Откуда?

– Я из Кольца. Из Полиса.

– Полис? – Мужчина нахмурился. – Арин Родина титуле «Полис»? Ко остров?

– Остров… Из Союза Островов. Полис… Оазис… Герцог Маринк…

Генри Дж. Нокс ничего не слышал о милорде. Он вышел из поля зрения на минуту – Лита проверила браслеты на запястьях. Свет под кожей подсказывал: она сорвет их без особых усилий. Пока энергия Вийона кипит внутри. Мужчина возвратился с черным блестящим прямоугольником в руках. Вроде зеркала, но бракованного, потемневшего, покрывшегося радужной пленкой.

– Скольни человек аб ари тич ар корабль?

Он спрашивал, сколько людей приплыло с Литой на когге.

– Нас было трое, – сказала Лита. Оттопырила три пальца. – Вы убили Ндиди.

– Тре? – Генри Дж. Нокс покачал головой. – Ен тре. Ен!

За дымчатыми стеклами сверкнули жестокие глаза.

Лита ахнула. Причудливое зеркало в руках мужчины изменилось. Схлынула чернота, теперь это было… будто висящее в воздухе окно. Лаз в иной мир. Ошеломленная, Лита смотрела на прямоугольник. Картина тряслась. Казалось, Лита глядит вниз из шатающейся башни и видит дом и выбегающего из дверей человека… Нэя!

Жабий сын! Она безошибочно узнала меховую куртку и косу, заплетенную на такотский манер. Нэй мчался к лесу, хотелось крикнуть ему: «Спасайся!» – но Лита не была уверена, что колдун услышит. Луч света шарил по снегу… сейчас он поймает Георга Нэя…

Нэй исчез. Применил заклятие кокона. Лита мысленно улыбнулась, а окно опять стало радужным зеркалом. Генри Дж. Нокс убрал волшебный прямоугольник.

– Моле ко? – строго спросил тюремщик.

– Я не…

– Ко арин друг? Отвечи моле ко копперфильд? Моле? Отвечи, тар я крысачи ари кишки.

Про кишки Лита поняла.

Часовой приблизился к амбразуре в южной стене постовой будки, расположенной справа от крепостных ворот, и выглянул в вечернюю мглу. Снег не сыпал, но часовой все равно не увидел ничего, кроме посеревших заснеженных скал и едва заметной дорожной колеи, что вела к ущелью. Зато что-то почувствовал у себя за спиной. Присутствие, взгляд.

Часовой вертанулся на каблуках, выискивая указательным пальцем спусковой крючок автомата, ощущая ватными ногами морозный холод, стелющийся в приоткрытую дверь… уже понимая, что увидит не напарника… а потом вздрогнул, ослеп, замер на секунду перед смертью.

Нэй вытащил клинок из проколотой насквозь шеи солдата, и часовой соскользнул со шпаги, будто марионетка, у которой обрезали нити.

– Именем Порядка, именем Гармонии, – произнес колдун над мертвым врагом, – за служение детоубийце.

Он вышел из будки, переступив через тело второго часового.

Он кипел ненавистью. К этому белому острову. К каждому человеку в военной форме с гербовым фениксом или деревом. Потому что теперь тоже видел призраков. Разорванных в клочья детей…

Нэй поднялся по склону к высокой белой стене, затянутой по верхнему краю железной колючкой. Двигался медленно, замирая, когда в его сторону поворачивалась труба с красным глазом. Он почему-то был уверен, что, если действовать неосмотрительно, труба заметит его и поднимет тревогу. Снегопад закончился, но кокон невидимости не давал ощущения защиты. У крепости было много глаз, и не только на караульных вышках и в дозорах (на подходе к форту он обошел патруль – у моста через замерзшую реку, на каменистых склонах которой крючились кедры и березы).

Нэй выждал, когда красный глаз отвернется, пробудил в ладонях заклинание цепкости и полез на стену. Чтобы найти на той стороне очередной ментальный колышек, оставленную Вийоном метку.

Он присел у колеса «черепахи», наблюдая за трехэтажным зданием. Построек на территории замкнутого укрепления было немного – вероятнее всего, основная часть рабочих помещений находилась под землей.

На дальней дорожке послышались приглушенные голоса, заскрипел снег. Две фигуры прошли по краю площадки с боевыми повозками и свернули в направлении приземистых бараков. Голоса забрал ветер, фигуры скрыла темнота.

Нэй двинулся между рядами «черепах» и «акул» (у летающих повозок было по три-четыре спаренных весла). Перебежками миновал скопление угловатых повозок с тканевыми кузовами, на одной из которых увезли Литу и Сынка.

Он все ждал падающих с неба копий яркого света, криков, лязганья амуниции, выстрелов. Но опустившаяся на форт ночь хранила тревожное молчание: быть может, именно сейчас дежурные поднимают гарнизон по бесшумной тревоге, будят солдат… Не доверяя безмолвию, Нэй крался вперед.

В окнах темного силуэта здания царил непроглядный мрак. Только в трех горел неяркий свет. Он не колебался, как свечной, а равномерно заполнял обледенелые рамы. Надвинувшиеся с севера тучи закрыли белесую луну. Будто играли на стороне Нэя.

Здесь, с глухой торцевой стороны, на снегу не было следов, а на стенах – труб с красным глазом. Но внутрь постройки вели оставленные духом метки.

Подготовка заняла больше времени, чем он рассчитывал, – путь к форту измотал колдуна. Когда луна снова показалась из-за быстрых туч, Нэй справился со сложным замком, открыл дверь и вошел внутрь.

Он вошел не один.

Помещение освещали длинные колбы, наполненные светящимся дымом.

Солдат у массивной железной двери, в окошке которой проглядывался длинный коридор, выглядел растерянным, выдернутым из глубины дремотной топи. Скрещенные на груди руки, клонящаяся голова.

– Руки вверх, – приказал Нэй.

Солдат отлип плечом от стены и неуверенно поднял руки. Совсем мальчишка, еще один ребенок войны. Во взгляде, устремленном на созданную Нэем мыслеформу, смешивались страх и смятение. Нэй вдавил ствол пистолета в скулу бородача, лидера армии «фениксов». Шагнул вперед вместе с тюльпой.

Щеки солдата побелели.

– Оружие. Положи на пол. Медленно. – Нэй показал пистолетом на автомат.

Солдат повиновался. Снова поднял руки.

Сотворение копии бородатого ублюдка с холста, которому салютовали дети перед тем, как превратиться в ошметки, опустошило Нэя. Сотни подвижных волокон, три колдовские нити, фантомная вязь. Лицо бородача покрывала корка черной крови, на правый глаз свисал лоскут сорванной со лба кожи, левый тускло, но пристально смотрел на солдата. Лидер «фениксов» хромал, Нэй поддерживал тюльпу за воротник мундира. Помня о немоте мыслеформ, он выбрал образ заложника. Из-за различия в языках он не решился сыграть роль переводчика при раненом бородаче.

– Открой дверь.

Солдат медленно повернулся, приложил что-то к странному замку, дверь пискнула и открылась.

– Мои друзья. Люди с корабля. Где они?

– Люди? – переспросил солдат.

– Красивая девушка и матрос с двумя лицами, – Нэй показал жестом.

– Девушка, – пробормотал солдат. – Больначи.

– Веди меня к ней, – сказал колдун и впечатал дульный срез пистолета в щеку тюльпы. – Иначе твой бог умрет.

Солдат обманул его. Нэй понял это, едва толкнул дверь.

Помещение не походило на темницу или комнату для допросов. Это был просторный кабинет с окнами, задраенными серебристыми полосами, с ковровым диваном, шкафами и широким деревянным столом, за которым кто-то сидел. Мужчина пялился в прямоугольную рамку на тонкой, расширяющейся книзу ножке. От рамки исходило тусклое свечение. Пальцы горбоносого мужчины бегали по другому темному прямоугольнику, лежащему на столе и связанному с вертикальной рамкой черным шнуром.

Кабинет начальника, понял Нэй. Он мысленно нарек горбоносого комендантом форта. Может, молодой солдат не знал, где держат Литу, и потому привел его именно сюда? Что ж, ничего не изменить: комендант отвлекся на шум и обратил к двери широкое лицо с короткими седыми бачками у висков.

Нэй оттеснил перепуганного солдата, который шлепал губами в попытках что-либо сказать, и перешагнул порог.

Горбоносый несколько раз моргнул. Затем его глаза округлились, словно он увидел призрака. Вид окровавленного бессильного лидера, к лицу которого был приставлен пистолет незнакомца, шокировал коменданта. Рука соскользнула со стола, смахнув на ковер дымчатые очки.

– Сэр, ки надна девушка, – выдавил из себя солдат. – Ко, он корабль.

Нэй кивнул, уловив смысл. Он не отрывал взгляда от коменданта.

Горбоносый поднялся и нетвердой походкой, но с достоинством вышел из-за стола. Левую руку он держал за спиной. Его дыхание отдавало спиртом даже с такого расстояния. Нэй заметил на столе ополовиненную квадратную бутылку.

– Стой, – приказал Нэй.

Комендант остановился. Половину стены за столом занимал знакомый портрет бородатого лидера: та же гневная поза, вздернутый вверх кулак.

Колдун прикидывал варианты. Приказать привести Литу сюда? Или проследовать до того места, где ее держат? Он склонялся к первому: пускай горбоносый воспользуется одной из говорящих коробочек.

Но тут комендант рассмеялся.

– Ко нетой фокус, енк? Голограмма? Тар грим?

Нэй озадаченно пытался понять.

– Маршал Сандерс мертвишь дуос годус минул. Подох лан паршива собака. Вос кому надна мертвишь вождь, енк? – Горбоносый утробно хохотнул. – Мертвишь вождь хорошень живишь, много хорошень. Мертвишь скажет, то ари надно. Ар ен поник ан, енк, крыса?

Нэй мельком глянул на солдата: слова начальника шокировали парня.

Взгляд коменданта, затуманенный крепкими напитками, сместился на солдата.

– Рядовой, призываю еноружич ко шпиона!

Нэй лихорадочно соображал, что делать дальше. Кажется, все вышло из-под контроля. План провалился.

Он начал поворачиваться в сторону двери, и тогда горбоносый выдернул руку из-за спины и выстрелил.

Пуля прошила тюльпу, оцарапала плечо Нэя и ударила в грудь солдата. Тот упал ничком.

Пистолет Нэя сухо щелкнул два раза. Выстрелы отозвались эхом в лабиринте коридоров.

Раскинув руки, горбоносый повалился на стол и сделался мертвишь, как его вождь. Рамка треснула. Бутылка покатилась по ковру, истекая остатками темной жидкости.

Мыслеформа лидера «фениксов» растаяла в воздухе.

Нэй выглянул в коридор – никого, пока никого, – и закрыл дверь. Прошел к телу коменданта, подхватил его пистолет, из рукояти которого торчал длинный магазин, расстегнул куртку и сунул за пояс. Осмотрелся. По руке бежала горячая струйка крови.

От ребристых тонких пластин под подоконниками накатывали волны тепла. Внимание Нэя привлек высокий стальной шкаф в углу кабинета. Дверца была приоткрыта – комендант не ждал гостей. По толщине двери и крепости замков Нэй понял, что это ящик для ценностей.

Колдун заглянул в шкаф.

Внутри были свалены картонные папки, перевязанные красной тесьмой. На единственной верхней полке стояли книга в кожаном переплете, небольшая картонная коробка и бутылка, точно такая же сейчас валялась на ковре; в глубине виднелась шарообразная колба толстого стекла. Нэй просунул лезвие шпаги в кольцо, впаянное в колбу, поднял, и сосуд сполз по лезвию в подставленную руку.

Нэй поднял находку к лицу.

«Связано ли это с полетами к далеким звездам, смертельно заразившими прежнее человечество?»

В колбе был темный камень необычной квадратной формы, не похожий на речной. Большая часть поверхности – оплавлена, покрыта тонкой глазурью. Вмятины, напоминающие отпечатки пальцев. Никаких вкраплений и пузырьков.

Неужели перед ним обломок небесного камня, о котором рассказывал учитель?

Нэй сунул колбу с камнем в мешок, подумал и прибавил к ней тетрадь в кожаном переплете. Проверил картонную упаковку – пистолетные патроны, отправил следом.

Потом приблизился к мертвому коменданту, присел на корточки, коснулся холодного глазного яблока, поднес палец ко рту и облизал.

И увидел комнату, в которой комендант допрашивал Литу.

Из глубины бокового коридора чуть слышно долетел хлопок пистолетного выстрела. Затем – звук падающего тела. Шаги.

Нэй ждал, не отрываясь целился в проход. Через минуту в изумлении опустил пистолет: в дальнем конце коридора появилась Лита.

Девушка шла, покачиваясь и глядя на свои руки, будто те совершили что-то недоступное ее пониманию. Но сама Лита была цела и могла идти без посторонней помощи; с лица исчезли красные пятна. Чистая голубая рубаха висла на истощавшем теле и похрустывала при ходьбе. Нэй испытал прилив теплых чувств. Признательность Вийону, исполнившему его волю, и что-то еще… в чем не было времени копаться.

Лита увидела Нэя и опустила руки.

– Георг, я… – Она заплакала.

Только сейчас Нэй обратил внимание на браслеты, обхватившие запястья девушки. Кандалы, понял колдун, увидев обрывки тонкой цепи. Он не думал об этом дольше, чем требовалось, – подбежал к Лите, схватил за руку и потащил за собой по залитым электрическим светом коридорам. В затылок колола неясная мысль… возможно, просто головная боль.

Воспользовавшись пластинкой из белого гибкого стекла, взятой у застреленного комендантом молодого солдата, Нэй открыл очередную дверь между коридорами.

– Сынок! – выдохнула запыхавшаяся Лита.

Вот что он упустил.

К тому же заплутал – коридор свернул и вывел прямиком к стеклянной стене.

Нэй увидел военных за столом. Люди в мундирах сидели длинным рядом, напротив них располагались люди в одеждах, которые отличались от форменных. Приталенные однобортные кафтаны, узкие черные шейные платки, длинный конец которых лежал поверх белых рубашек, словно бескровные раны в наполненных тьмой телах. Зализанные назад волосы, властные хмурые лица. Мужчины в кафтанах были чем-то сильно недовольны, возможно, воинскими делами или ожиданием кого-то. Место во главе стола пустовало.

Из комнаты не доносилось ни звука, хотя Нэй видел, как шевелятся губы говорящих. Значит, люди за столом не слышали выстрелов в коридоре. И пока не заметили двух дикарей, собирающихся сбежать из крепости, но Нэй вдруг понял, что войдет в прозрачную дверь.

Седовласый боров в расстегнутом на огромном животе кафтане что-то яростно говорил. На виске билась фиолетовая жилка. Крепко стиснутый кулак ударил по столу.

Нэй толкнул Литу в нишу в стене. Под потолком тихо и монотонно гудело – шум исходил от всасывающей воздух решетки.

– Не высовывайся, – сказал одними губами Нэй.

Да, он войдет в комнату, чтобы люди за длинным столом увидели призраков мертвых детей в его глазах. Увидели, перед тем как упасть на дно, в смрадную пасть Речной Змеи.

Его заметили. Военный с обвязанной головой обратил к стеклянной стене лицо, растерянное, еще непонимающее, хлопнул ртом. Боров тоже увидел Нэя и начал грузно вставать, всходить над столешницей.

Колдун толкнул дверь и с порога разрядил пистолет в голову борова. Из затылка мужчины вылетела стая красных пчел. Отечное лицо исчезло.

Нэй сунул пистолет в кобуру, другой рукой уже сжимая рукоять пистолета коменданта. Направил ствол на ряд военных и вдавил спуск.

Пули вылетали очередями, пистолет сильно вело, но целей было много – свинец жалил, жалил, жалил. Кто-то осел с долгим хрипящим вздохом. Кто-то рухнул на стол, приложившись лбом, будто в фанатичной молитве. Люди в кафтанах и мундирах падали, некоторые поднимались и падали снова.

Нэй видел, как один военный достает пистолет, а из разорванного уха у него льется кровь. Он выстрелил, и военный кувыркнулся назад. На глазах у Нэя другой раненый полз по столу, а потом умер. Кое-кто пытался вырваться из комнаты через дверь в ее дальнем конце, но та оказалась заперта. Нэй стрелял в спины. Кое-кто впал в ступор и продолжал сидеть, пялясь выпученными глазами на убийцу в меховой куртке.

Магазин быстро опустел. Нэй отбросил пистолет и выхватил из ножен шпагу.

На него бросился военный с белым слепым глазом. Ударом шпаги Нэй пронзил ему грудь. Противник отступил и, казалось, готов был упасть – но нет, размахнулся и швырнул в Нэя коротким ножом. Нэй увернулся и рубанул снизу вверх. Достал острием следующего. В глубине комнаты хлопнул выстрел. Кто-то вскрикнул. Нэй опережал собственную смерть – в дыму подскочил к стрелявшему и горизонтальным ударом снес тому голову. Им овладела ярость схватки.

Когда все закончилось, глаза щипало от порохового дыма. Нэй почти ничего не видел в этой серой пелене. В воздухе пахло бойней. Эхо выстрелов продолжало стучать в ушах. Не успело оно затихнуть, как с потолка грянул противный буравящий звук.

Так воют голодные сирены.

Нэй вложил шпагу в ножны, перезарядил пистолет, выскочил в коридор, схватил вжавшуюся в стену Литу. Она вскрикнула, открыв глаза, и они побежали.

– Сдавайчи, – сказали из смежного коридора.

Показалась голова в берете, лицо, пересеченное бугристым шрамом.

Нэй прицелился. Выстрел сотряс застоявшийся воздух. Лицо дернулось, взорвалось кровавыми брызгами, и солдат упал на пол.

Нэй перешагнул через тело, обернулся, присел рядом и стянул с мертвеца высокие ботинки. Кинул Лите:

– Надевай, – и стал снимать с трупа куртку.

На улице снова властвовал белый вихрь. Ноги скользили по крыльцу. Ветер пихал в грудь, ледяными иглами колол лицо и шею.

Они двинулись вдоль стены.

– Ты ведь придумал запасной план? – спросила Лита. – Придумал, как нас спасти?

Нэй свернул за угол и задрал голову.

– Все уже было придумано, – сказал он, перекрикивая ветер. – Война. Я лишь оставил метку.

В небе над фортом мерцал поруганный символ: тлеющее ветвистое дерево, на которое гадила огненная птица. На мысль стравить две враждующие армии Нэя натолкнула стычка «акулы» и «черепахи» у домика возле леса, когда про него забыли в пылу сражения.

«Сработает ли?» – подумал колдун, глядя на сотворенный небесный знак.

– Где Сынок? – крикнул он.

– Его увели в другое место… не знаю… – Лита замотала головой. Вдруг схватила его за рукав, взглянула пронзительно: – Мы ведь не уйдем без него?

От яркой вспышки у Нэя едва не лопнули глаза. Тугой жаркий звон ударил в голову, рот наполнился кислой слюной. Бомба пробила крышу приземистого строения, взрыв раскидал стены. «Порох на такое не способен». Лита стояла к разрыву спиной, и Нэй на секунду прижал ее к себе. Защитил от последствий плевка порхнувшего в ночи птицеферума.

Шум поднял на ноги всю крепость. В окнах загорался свет. Защитники форта выкатывали пушки. Оружейные стволы изрыгали пламя.

С неба падали бомбы.

Раненные осколками стонали, корчились в снегу, ползли мимо мертвецов. На месте барака пылал огромный костер.

«Смерть не дальше чем снег перед твоим лицом», – всплыло в памяти. Колдун не помнил, кому принадлежали эти слова. Близнецу? Матери?

Он присел от разрыва. Повсюду были пламя и дым. На площадке перед трехэтажным зданием заворочались «черепахи». Конец ствола одной из повозок сверкнул огнем.

Крыши бараков полыхали. На снег сыпались искры. Отсветы пожаров отражались в стеклах кружащих над крепостью «акул». На шесте трепетал флаг – крылья феникса хлопали на ветру.

Нэй перекинул Литу через плечо и окружил себя коконом невидимости. Силы таяли, но вокруг было столько страданий и страха – колдун тянул в себя эти энергетические потоки, кровопускание наоборот.

Мимо пробежал солдат… и вдруг упал. Остался лежать. Дальше, в красном снегу, барахтался безногий, из культей хлестала кровь. Некоторые солдаты неслись к разрушенным воротам.

Нэй пытался предугадать как можно больше событий: следил, оценивал опасность, тянулся нитями в десятки точек.

«Где же Сынок? В одном из казематов?»

В груди зрело зерно паники.

«Стоит ли рисковать?»

– Смотри! – Лита хлопнула его по плечу. Нэй проследил за ее пальцем. Из приземистой блочной постройки двое солдат вывели тощего мужчину в долгополом пальто. Его лицо опухло от побоев, глаза превратились в щелочки. На рукаве пальто Нэй разглядел нашивку с дубом. Пленник сцепил руки на затылке, конвоиры подгоняли автоматами.

Нэй поставил Литу на землю. Воздух нагрелся и вибрировал от частых взрывов. Смердело смертью, птицеферумы осыпали гремучими яйцами крепость, из яиц вылуплялись огненные птенцы. Безногий воин обмяк на тающем снегу.

– Может, тюрьма там? Откуда вывели пленника?

Нэй кивнул, сосредоточенный. Повертелся, указал на пустую будку.

– Спрячься за нее. Я вернусь через минуту.

– Вытащи Сынка, – попросила Лита, заглянув Нэю в глаза. – Никто не должен оставаться здесь.

Конвоиры не заперли толстую металлическую дверь. Подергивая нить, Нэй вбежал в куб из серых блоков. Лампы освещали крутой спуск, и колдун пошел по ступенькам вниз. Он часто сходил в склепы и подземелья, но никогда прежде не ощущал такого омерзения. Люди Феникса и люди Дуба попрали Гармонию, их поступки были бессмысленны, их действия множили хаос, и Нэй лишь надеялся, что пауки сожрут друг друга в банке и не отравят мир своим ядом.

Ступеньки стекли в узкий коридор с дверями по бокам. Догадка Литы оказалась верна. Единственный страж – мальчик в мешковатой форме – напряженно вглядывался в лестницу. Автомат уставился в пол черным зрачком.

Нэй приблизился почти вплотную и отпустил нить.

Ошарашенный солдатик ойкнул. Нэй навел ствол ему в переносицу. Жестом вынудил разоружиться.

– Ключ. Быстро.

Мальчик энергично закивал. Прямоугольник гибкого стекла, теперь ярко-красного цвета, выпал из дрожащих пальцев. Колдун наклонился за ним, а солдатик отпрыгнул вглубь коридора, выхватил короткий нож и приставил к своему горлу. Он каркал что-то воинственное, выхаркивал усвоенные с пеленок лозунги.

– Хватит, – прорычал Нэй. – Прекратите умирать. Достаточно.

Мальчик сглотнул и нерешительно потыкал себя лезвием в шею.

– Живи, – сказал Нэй, подбирая ключ. – Уходи отсюда и живи.

Мальчик, кажется, понял. Обронил нож и расплакался. Колдун прошел по коридору, заглядывая в застекленные оконца на дверях. Из десятка камер только в трех сидели пленники, и только один – с половинчатой физиономией – был нужен Нэю. Замок послушно щелкнул. Сынок узнал колдуна, и обе половины лица просветлели.

– Вы не бросили меня!

– Поторапливайся.

Мальчик хныкал в углу, а Нэй и спасенный им матрос вскарабкались по лестнице – в дым и вонь абсурдной войны. Подскочившая Лита расцеловала Сынка – и, похоже, ради этого он бы еще раз побыл арестантом.

– Выбираемся. – Нэй завязал нить узлом, накрывая себя и спутников коконом. – И пусть кракены пожрут это адское место.

Часть крепостной стены лежала в руинах. Силы противников были неравными, и бой подходил к завершению. Птицеферумы разбомбили форт, но Нэй подозревал, что победа не принесет триумфаторам счастья. Возможно, уничтожив последнего врага, они разделятся на два лагеря, дабы продолжить бойню. Это все, что они умели. И все, ради чего существовали.

Беглецы пересекли мост, когда серия взрывов превратила крепость в огненное гнездо. Изрешеченные пулями солдаты посмертно обнялись на мерзлой земле. Лита споткнулась и едва не сверзилась в ров, Нэй удержал ее, присмотрелся к расширившимся зрачкам. Радужки Литы искрились, будто грани бриллиантов.

– Вийон, – прошептала девушка. – Он исчез и наполнил меня силой.

– Он в тебе, – сказал Нэй, – внутри. Но скоро он выйдет, и болезнь вернется.

Лита вынула из кармана голубой рубахи бутылочку с прозрачной жидкостью и крошечный шприц.

– Я забрала это из белой комнаты, прежде чем убила охранника. – Лита взглянула удивленно на свои руки. Глаза затуманивались, а золотой отблеск гас. – Они кололи мне это в вену. Думаю, это лекарство.

– Хорошо. – Нэй снова закинул Литу себе на плечи.

– Сурок оживет? – тихо спросила она.

– Если нет, ты будешь моим сурком.

Лита улыбнулась – Нэй основанием шеи ощутил шевеление ее губ.

На рассвете, после трех вынужденных остановок в расщелинах, они вышли к каменистому берегу. «Каллен» ждал как верный пес, и отнюдь не сентиментальному Нэю захотелось целовать его мачты. Люди перерождались в церкви Чрева Кита, а Георг Нэй переродился на острове железных повозок. Его рюкзак был тяжел от колбы с оплавленным камнем, а сердце – от предсмертных улыбок детей.

Нэй опустил Литу на палубу. Когг потряхивало. Река вспучивалась, как жидкость в реторте Юна Гая, и снежные массы разбивались о гигантский металлический корабль.

– Сэр, – опешил Сынок, – вы это видите?

– Да, – процедил Нэй.

Полукружие бухты становилось на глазах вместилищем пробудившихся и беснующихся свинцовых драконов – это волны вздыбливались и в припадке ярости грохались о гранитные утесы.

– Капитан!

– Капитан? – переспросил Сынок.

– Позвольте поздравить вас с этим назначением. – Нэй приложил ладонь к груди и поклонился слегка. – Выводите когг, и о вашем подвиге завтра защебечут горничные Полиса.

Сынок растерянно и недоверчиво улыбнулся. Вода перехлестывала через борт, волны-драконы шли на абордаж. Сынок опомнился, бросился к снастям. Нэй дернул нить, и голем присоединился к новоиспеченному капитану.

А слева по борту река разинула прожорливую пасть.

«Каллен» плохо слушался руля. Течение выигрывало. Когг шел всего в каких-то ста футах от внешней границы водоворота – его тянуло в ловушку кругового движения.

Нэй сохранял спокойствие. Голем налегал на румпель. Минута, еще одна, и еще, крошечные бесконечности, в которых судно боролось с ветром и центробежной силой, – и вот «Каллен» сделал крутой полуоборот и заскользил по волнам, покидая бухту, уже не увлекаемый водоворотом.

– Ура! – закричал Сынок.

Скрипели блоки, по которым бежали белые, выгоревшие на солнце тросы. Хлопал на ветру парус. Риф полностью укрыл когг от губительного течения.

На лбу Нэя выступил легкий пот. Он осознал опасность, которая только что миновала.

Быстрое течение едва не сцапало судно, чтобы все быстрее тащить его к глотке огромного водоворота большими кругами, которые делались бы теснее – и так до гибельного центра, где «Каллен» переломало бы на куски. Изогнутая линия берега, ветер и волны будили в заливе страшное явление, настоящее проклятие судов. Но стражи острова не хотели полагаться лишь на случай – водоворот создавали волны, вызванные специальным ветром, – и построили металлические колонны, которые воздействовали на течение у выхода из фьорда. Посадили водоворот на цепь. Нэй не понимал, как это работает, но был уверен, что его догадки близки к истине.

Так почему бежал отсюда Уильям Близнец? Кажется, Нэй знал ответ. На безымянной земле жили боги, и у них была своя магия. Что они могли дать дикарям-пришельцам? Только гром и молнии, только смерть. Боги не хотели отвечать за этот мир, они спрятались от него за Рекой, отгородились орудиями и мачтами, способными пробуждать водовороты. Боги занимались своим привычным делом – войной. И, видит Творец Рек, это были боги жалкие и трусливые. И поэтому особенно опасные.

Быть может, учитель верил, что после смерти окажется среди этих богов, станет одним из них? Или заразился безумием от осколка небесного камня, которому поклонялись боги? Что видел Близнец? Как далеко зашел? Успел ли рассмотреть пропасть между двумя мирами? Если шагать навстречу – рухнешь вниз.

Нэй похлопал Сынка по плечу.

– Сэр. – Сынок потупился, правая половина лица усмехалась алчно, а левая преисполнилась стыда. – Девчонки любят капитанов, не так ли?

– Не сомневайся, – сказал Нэй. – Ты устанешь от их любви.

– О нет, сэр, – заулыбался Сынок обеими половинами. – О нет, я так не думаю.

Остров железных повозок таял в предутренней дымке. Придворный колдун Титус Месмер знал множество способов покопаться в человеческих мозгах. Переиначить воспоминания. Нэй и Лита унесут с собой частичку мира, где Гармония растоптана сапогами, но Сынку вовсе не обязательно помнить о случившемся, а его пассиям и собутыльникам не обязательно слушать о стальных черепахах, птицеферумах и сосудах с мертвым огнем. Месмер сделает так, чтобы солдаты феникса обратились в пиратов, а летающие повозки – в гигантских летучих мышей. И пусть в воспоминаниях своих Сынок убьет множество разбойников и множество кровососущих монстров: портовым девахам нравятся такие истории.

А крепость феникса… да станет она прахом.

Лита спала на койке, под покачивающимся фонарем. Глазные яблоки ворочались за спаянными веками. Может быть, ей снились призраки. Здоровяк Томас и капитан Каллен, матросы Эмек и Ндиди, и тот, третий, убитый рыбаком, чьего имени Нэй не запомнил.

На одной чаше весов лежала жизнь взбалмошной девчонки, плебейки Кольца. На другой – артефакт, возможно заключавший в себе ответы на основные вопросы мироздания. Вещь, поделившая мир на до и после Реки. Но, поражая колдуна до глубины души, вторая чаша умозрительных весов никак не перевешивала жалкую каплю на первой чаше.

Нэй погладил спящую Литу по щеке.

– Вийон? Друг мой…

Что-то толкнуло изнутри голубую рубаху, что-то, свернувшееся за шиворотом. Нэй осмотрел встревоженное личико Литы, расстегнул верхние пуговицы. Вийон лежал на девичьей груди, и он был меньше, чем в тот день, когда Уильям Близнец посвятил Георга Нэя в придворные колдуны и из тигля вышел на свет фамильяр. Нэй вспомнил, что мечтал о волке. Дух в обличье волка-альбиноса сопровождал Клетуса Мотли. На худой конец, это могла быть рептилия, как у учителя, змея. Он разочаровался, увидев в тигле ласку… Глупец!

Вийон, отдавший свою силу Лите, помещался на ладони. Его глаза были закрыты, нос сух, лапки не шевелились и хвост вяло свисал вдоль предплечья Нэя. Потребуется немало дней, чтобы дух оклемался. Нэй поднес фамильяра к губам и легонько подул на его шерстку. Веко, опушенное белыми ресничками, едва заметно дрогнуло.

Уильям Близнец говорил, что привязанность – к человеку ли, к зверю или к духу – ослабляет колдуна, истончает броню, делает уязвимым. Нэй подумал об Алексис, единственной девушке, растопившей его сердце. Или не его… То горячее сердце носил в грудной клетке юноша, которого больше не существовало, которого Уильям Близнец уничтожил, а Нэй забыл. И неужели сейчас, спустя столько лет, Нэй Первый, прото-Нэй возвращался?

Колдун посмотрел на спящую Литу, на ее расстегнутую рубашку и ребра, вырисовывающиеся под кожей.

Вийон попытался оторвать голову от ладони, но снова обмяк.

– Спи, друг мой, – сказал Нэй, опуская ласку на смятые простыни. Запахнул рубаху Литы, закатал ее рукав и ввел в вену раствор из бутылочки.

Когг имени мертвого капитана шел на восток, управляемый големом. Магический ветер надувал паруса.

Гармония, которой Нэй служил, была хрупкой – слабее девочки из Кольца. И Нэй охранял ее. Положил голову на грудь спящей Литы и охранял Гармонию в долгой дороге домой.