Глава двенадцатая

– Деньги! – воскликнул я.

– Доллары, – подхватил Боря, – сколько их там?

– Миллион пятьдесят тысяч, – ответил Гога.

– Однако, – покачал я головой, – солидная сумма. Сомневаюсь, что Вадим ее накопил. Возникает вопрос: кто и с какой целью дал ему столько валюты?

– Верно, – согласился Бобров.

– Похоже, кто-то знал про баксы, – предположил Борис, – пришел искать их, но не нашел. Не профессионал. Вениамин Андреевич, вы случайно не помните, когда открыли антресоль, внутри была пыль?

– Полным-полно, – сообщил Бобров, – я весь испачкался. Наверное, в отделение под потолком сто лет никто не заглядывал.

Я повернулся к батлеру:

– Вы правы, работал любитель. Профессионал бы непременно обыскал всё.

Гога оперся ладонями о колени.

– Гляньте еще раз на фото, купюры все очень старые. Ни одной новой, древние ассигнации. Где их Вадим взял? Почему хранил?

– Никаких мыслей пока нет на сей счет, – признался я.

Вениамин поморщился.

– Парни! У меня возникла уверенность, что Вадима убрали. Он был дурак дураком. Жил как животное: жрал, гадил, спал, и все. Плюс огромное желание стать богатым и знаменитым. Он меня один раз спросил:

– Почему ты не завел ни в одной соцсети аккаунта?

Я удивился:

– У меня есть страницы повсюду и сайт корпорации.

Идиот засмеялся:

– Но их же не ты ведешь, а нанятые люди.

Я ответил:

– Не имею ни времени, ни желания строчить тексты в «Фейсбуке». Не интересно мне этой фигней заниматься.

Иркин бывший мне свое мнение озвучил:

– Ну, это ты зря. Заведи инстаграм, выбрасывай туда фотки, рассказывай людям о себе, наберешь подписчиков, станешь лайки получать. Рекламу начнут предлагать, а там и до голубой галочки близко.

Бобров резко выпрямился.

– Я спросил у него: «Что такое галочка эта?»

Вадим пояснил:

– Ее в инстаграме ставят знаменитостям. Ты такую быстро получишь. А мне не дают, я посылаю запросы, посылаю – и ничего.

Наш гость посмотрел на чашку с кофе.

– Можно мне лучше чаю?

– Конечно, – улыбнулся Боря и вышел.

– Представляешь умственный уровень человека, который мечтает о голубой галочке в соцсети? – рассмеялся Бобров. – Просто жаль печальная. Думаю, мужик, который спал и видел себя на моем месте, ввязался в какую-то авантюру. Доллары – мировая валюта, она всегда платежеспособна, независимо от даты выпуска. Даже те купюры, что в начале двадцатого века выпустили, – действительны. Если только у них нормальное состояние. Возможно, кто-то держал эти деньги дома. Они в хорошей сохранности. А воры утащили их нычку!

– Думаешь, Вадим мог баксы украсть? – задал я прямой вопрос.

– Вот не сомневаюсь в этом, – буркнул Гога, – и в том, что он дурак, я тоже уверен. Обокрал кого-то, не понял, что валюта древняя. И спрятал добычу в самом, в его понимании, безопасном месте, на антресоли. Вадим многим врал, что является моим родственником. Одним говорил, что мы родные братья, другим, что двоюродные. Большинство людей ему верило, меньшинство знало правду про первое замужество Иры. Но, понимаешь, как правило, второй муж не желает общаться со своим предшественником. И учти, в замужестве с этим кретином моя жена провела всего год, а нашей семье много лет. О браке Ирки и Вадима знали друзья ее юности. Сейчас их почти не осталось в живых.

– Почему? – удивился я. – Навряд ли Ирина на тридцать лет тебя старше.

– Нет, – засмеялся Гога, – мы одногодки.

– Возраст, когда приходит множество болезней, у нас еще не настал, – сказал я. – Наши с тобой одноклассники живы. Только Глеб Канатин погиб недавно, но он пьяным за руль сел. Мне Ковалева звонила, денег просила. И те, с кем в студенческое время Ирина дружила, наверное, тоже здравствуют.

– Да ладно, неужто Глеб пил? – удивился Гога. – Серьезно? Он всегда был такой правильный. Правда, это воспоминание школьных лет, все во дворе бесятся, а трое мальчишек к общей компании не присоединяются: Подушкин книгу читает, я учебник листаю, Глеб сам с собой в карманные шахматы играет. Помнишь, какие они у него были прикольные?

На меня нахлынули воспоминания. Вот я, четырнадцатилетний, сижу на банкетке в коридоре с биографией Перси Шелли в руках. Жизнь утонувшего в Средиземном море в возрасте двадцати девяти лет английского писателя и поэта поразила меня. Что греха таить, тогда мне очень хотелось походить на Шелли, которого не понимали родители, сурово воспитывающие паренька. Да и в Итонской школе Перси оказался одиноким, не вписывался в компанию ровесников. Я мечтал написать много стихов, а потом погибнуть в море. И чтобы у меня, когда в конце концов вытащат из воды, как и у Шелли, обнаружили бы в карманах маленькие томики Софокла и Китса. Пугала ли меня смерть в двадцать девять лет? Нет, я считал, что это уже старость, лучше уйти из жизни до того, как наступит тридцатилетие. А на соседней лавке устроился Глеб. У него при себе была шахматная доска размером с мужскую ладонь, в бело-черных квадратах были дырки, в них втыкались фигурки на штырьках.

Я, вдохновленный Шелли и Китсом, пишу стихи и всегда получаю хорошие отметки за сочинения. Мне обидно, что учителя не хвалят меня, не считают талантливым. Перед сном, лежа в кровати, я представляю, как моя училка по русскому языку и литературе приходит лет эдак через двадцать в книжный магазин, а там я, гениальный писатель, раздаю автографы. Педагог бросается ко мне со словами:

– Ваня! Обожаю твои книги! Ты же помнишь меня?

А я, окруженный толпой поклонников, отвечаю:

– Простите, нет. Напомните, где мы с вами встречались?

Как эта сцена мирилась в моей душе с мечтой утонуть в двадцать девять лет, как Шелли? Не надо ждать ответа на сей вопрос от подростка. Мне тогда очень хотелось похвал, но я их никогда не получал. А вот Глеб собирал их охапками. Все вокруг пребывали в уверенности, что он станет великим шахматистом, заткнет за пояс всех гроссмейстеров мира. Но из меня не получился поэт, а Канатин… Примерно год назад мне неожиданно позвонила Надя Ковалева, некогда староста нашего класса, и без долгого вступления заявила:

– Подушкин! Глеб погиб. Мы собираем ему на похороны. Брось мне на телефон сколько не жалко. Ты у нас богатый, владеешь детективным агентством, имеешь две шикарные квартиры в центре, катаешься на супер-пупер-иномарке. Не жадься! Дай денег.

– Откуда ты столько про меня знаешь? – изумился я.

– «Гугл» мне в помощь, – ответила Надежда. – Сейчас пришлю информацию о похоронах. Ты обязан прийти с венком!

Поговорив с Ковалевой, я попросил Борю найти сведения о Глебе и узнал, что тот сел пьяным за руль, попал в ДТП, погиб сам и унес с собой водителя автомобиля, в который врезался. И, оказывается, Канатин был мужем Ковалевой.

Деньги я отправил, но на похороны не пошел. Нас с Глебом ничего не связывало ни в школьные, ни в последующие годы. После выпускного вечера я с Канатиным не встречался и даже не разговаривал.

Я прогнал воспоминания и услышал слова Гоги:

– Да уж, мне Надька тоже звонила. И разговаривала так, словно я ей должен. Все прочили парню карьеру великого шахматиста, а получился пьяница. Наша школа считалась элитной, все ребята были из хороших семей, поэтому и живы до сих пор. Ирка же училась в отстойнике. Она, в отличие от меня, любила ходить на сходки бывших одноклассников и возвращалась домой расстроенная, рассказывала о том, как ужасно складывалась их жизнь. Один погиб в пьяной драке, другой спился, третий сидит на наркотиках. Девочку, которая с Ирой за одной партой сидела, убил сутенер. Поэтому не осталось почти никого, кто гулял на первой свадьбе моей жены. Все считали Вадима моей родней, потому соглашались с ним сотрудничать, да быстро понимали, что идиот он! Ваня, он не мог этот миллион заработать. Можешь разобраться, откуда деньги взялись?

– Попробую, – после небольшой паузы ответил я, – но ничего не гарантирую. Мне понадобится посмотреть на квартиру, где жил Вадим.

Бобров вынул из кармана брелок с ключами.

– Держи.

Я взял связку.

– Надеюсь, ты доллары увез.

– Не оставлять же их там, – хмыкнул Веня.

– Знаешь приятелей погибшего? – спросил я.

– Даже имен их не слышал, – отрезал Бобров. – Сомневаюсь, что Вадим с кем-то находился в дружеских отношениях. Он жил по принципу: все мне, все мне, все только мне, любимому! Никто другой его не интересовал. Вынимай, Ваня, договор. Подпишем, я оставлю тебе деньги на расходы.

– Лучше расплатимся после того, как мы завершим работу, – ответил я, не собираясь брать ни копейки с друга детства.

Но если я сейчас заявлю об этом, Гога начнет протестовать.

– Ладно, – согласился Бобров, – делай так, как привык. Но я советую тебе всегда брать аванс.

– Можно сегодня поехать туда, где жил Вадим? – перевел я разговор в иное русло.

– Владимирский централ, – заорал из глубин офиса грубый мужской голос, – этапом из Твери-и-и…

Крик оборвался.

– Твой помощник поклонник шансона, – рассмеялся Гога, – а по его внешнему виду этого и не скажешь. Поезжай, когда посчитаешь нужным, там никто не живет.