Перенос личности на искусственные носители

Вечно жить я не желаю. Мне всегда казалось, что если в жизни есть смысл, то он должен заключаться в том, чтобы внести свой полезный вклад в общество, а если жить вечно, то мы скорее станем забирать, нежели вкладывать. А еще станет скучно. В компьютерной игре, если не рискуешь погибнуть, пропадает все ощущение опасности, весь азарт — и в душу вползает апатия. Ну, мне так кажется. Может быть, на склоне лет я пересмотрю свое сегодняшнее мнение. Но правда в том, что многие люди — может быть, большинство — хотят жить неопределенно долго, и технологии развиваются в этом направлении. Я не имею в виду медицинское бессмертие, которое, судя по всему, физически недостижимо. Я имею в виду оцифровку психики — перенос личности, сущности человека, содержания мозга на искусственный носитель. Рано или поздно люди изобретут посмертие, и тогда человеческий разум сможет жить неопределенно долго в имитации Вселенной и станет взаимодействовать с реальным миром при помощи видеосвязи или робототехнических приспособлений. Жизнь полна странностей, но из всех странных вещей, с которыми я столкнулся в окружающем меня мире или в своих мыслях, страннее всего, пожалуй, перспектива компьютерного посмертия.

Если верна теория, над которой я работал последнее десятилетие, то все содержание психического мира — воспоминания, эмоции, личность, даже само сознание — результат работы физических механизмов мозга, который можно скопировать. Нам нужно научиться сканировать мозг в достаточном разрешении, чтобы создать его имитацию, искусственный дубликат его данных и алгоритмов, который сможет пережить биологическую смерть человека. Я отнюдь не хочу обесценить этим утверждением сложность человеческого устройства. Как я уже говорил, разум — это скульптура из триллионов информационных нитей, постоянно меняющаяся и прекрасная в своей сложности. Но в ней нет ничего настолько загадочного, чего нельзя было бы скопировать на другой информационный носитель — как сейчас это можно сделать с файлами для переноса их с одного компьютера на другой.

Многие специалисты считают, что технология переноса личности на искусственный носитель уже на подходе. Мне сроки видятся не столь радужно. С одной стороны, все связанное с информационными технологиями развивается с поразительной скоростью. С другой стороны, все связанное с пониманием и сканированием устройства мозга продвигается намного медленнее. И все же неизбежно, что в один прекрасный день мы изобретем эту технологию. Нам могут потребоваться сотни лет или, напротив, это случится раньше, чем я ожидаю, но в целом технологические тенденции и человеческие устремления указывают в этом направлении.

Описанная задача принципиально отличается от создания искусственного сознания. Она требует меньших знаний о том, как взаимодействуют друг с другом различные компоненты мозга, поскольку не нужно конструировать их с нуля. Все, что от вас требуется, — скопировать уже существующий мозг. Нет особой нужды разбираться, почему он устроен так, как устроен, — достаточно сделать точную его копию. Главная сложность таится в том, что копирование мозга требует невероятно высокого уровня детализации при сканировании.

Чтобы построить успешно функционирующую машину по переносу психического мира, сначала нужно определить в мозге минимальный набор данных, которые содержат суть личности. Большинство нейробиологов считает, что обработка информации в мозге выполняется в основном нейронами, которые соединяются друг с другом синапсами — специализированными контактными участками, позволяющими информации идти управляемым потоком от нейрона к нейрону. Человеческий мозг содержит порядка 86 млрд нейронов. В нем может находиться примерно 100 трлн синапсов, а возможно, даже на порядок больше.

Представление о том, что мозг работает посредством нейронов и синапсов — так называемую нейронную доктрину, — сформулировал чуть больше века назад испанский ученый Сантьяго Рамон-и-Кахаль. Он был одним из гениев нейробиологии и в 1906 г. получил Нобелевскую премию по физиологии. Исследователь окрашивал мозговую ткань и изучал ее срезы под микроскопом, таким образом он смог отследить сложные переплетения нейронов и получить первое истинное представление о том, как работает мозг. Информация течет от нейрона к нейрону через их тончайшие дендриты и терминали. Движение информации управляется синапсами между нейронами. Где-то они останавливают поток, где-то пропускают, направляют по определенным путям и сетям в мозге — это происходит на всех этапах прохождения информации: от входных данных через внутреннюю обработку к результату на выходе. В общих чертах представление испанского ученого не отличается от того, которым пользуются современные нейробиологи. Изящные рисунки Кахаля, на которых изображены отдельные клетки мозга, до сих пор приводятся в учебниках.

Вдохновившись нейронной доктриной, инженеры и ученые создали искусственные нейроны и соединили их в обширные сети, чтобы посмотреть, насколько обучаемой и умной окажется имитация нервной системы. Эта технология перевернула наш мир. Искусственные нейронные сети оказались невероятно адаптивными и обрели огромную мощь. Поисковые системы в интернете, цифровые помощники, которые будто бы понимают речь, беспилотные автомобили, алгоритмы торгов на бирже Уолл-стрит, начинка вашего смартфона — все эти ставшие обыденными элементы нашего времени работают в том числе на искусственных нейронных сетях.

Сантьяго Рамон-и-Кахаль — не только отец современной нейробиологии, но и (чего никто не мог предположить) основоположник сегодняшней технологической революции.

Лежащий в основе нейронных сетей принцип состоит в том, что каждый отдельный нейрон предельно прост, но, когда громадное их количество соединяется вместе, они становятся огромной вычислительной мощью. По сути нейрон всего лишь посылает сигнал. Предположим, нейрон А соединен синапсом с нейроном Б. Когда А активируется, он посылает электрический сигнал, который идет по всей его длине, доходит до синапса, перескакивает дальше с помощью химического переносчика и воздействует на Б. Если это возбуждающий синапс, то сигнал усилит имеющуюся активность нейрона Б, для которого тогда повысится вероятность послать свой собственный сигнал. Если это тормозной синапс, то сигнал, перескочивший по нему, утихомирит активность нейрона Б, для которого тогда понизится вероятность послать свой собственный сигнал. Также синапсы могут различаться по силе воздействия — некоторые передают более мощные сигналы, позволяя нейрону А сильнее воздействовать на нейрон Б, а некоторые слабее, и тогда нейрон А почти не влияет на нейрон Б. На самом упрощенном уровне все, что происходит, — это синаптическое влияние нейрона А на нейрон Б, повторенное триллионы раз в огромной интерактивной сети. Каждый нейрон получает сигналы от 100 000 других нейронов. И ему нужно подсчитать входные сигналы и принять решение с учетом всего шквала входящей информации, всей возбуждающей и тормозной трескотни, всех “да” и “нет”, сыплющихся в данный конкретный момент, — кто побеждает, “за” или “против”? И если “за”, то нейрон посылает свой собственный сигнал, чтобы воздействовать на более обширную сеть. Задача каждого нейрона — снова и снова принимать это единственное решение. Из кажущегося хаоса повторяющихся простых действий возникают сложные модели.

Нейронные сети, биологические или искусственные, прекрасно обучаются решению сложных задач. К примеру, если вы хотите научить искусственную нейросеть распознавать лица, то давайте ей входящую пиксельную информацию о лице с цифровой камеры, а нейросеть в ответ будет выдавать вам информацию о том, чье оно. Между входом и выходом данных — лабиринт нейронов и синапсов, по которому течет информация. Вначале нейросеть плохо справляется с задачей, связывая лица с конкретными именами наобум. Но с каждой попыткой она получает обучающий сигнал. По мере обучения она вносит изменения в то, какой нейрон куда передает сигнал, насколько крепка каждая из связей и тормозит она или возбуждает. В итоге, оттачивая настройку синаптической схемы, нейросеть научается тому, что должна делать. Увидев лицо Джима — в тени или на свету, улыбающегося или хмурого, — машина свяжет входящую зрительную информацию с нужной исходящей и скажет вам: “Это Джим”. Никто заранее не знает, как должна выглядеть подходящая схема синапсов. Невозможно спроектировать качественное устройство распознавания лиц во всех подробностях. Система обучается методом проб и ошибок, пока не возникнет схема связей, позволяющая успешно справляться с задачей.

Учитывая последние сто лет работы с биологическими нейронами и недавние успехи искусственных нейросетей, большинство нейробиологов сегодня полагают, что суть мозга кроется в схеме связей между его нейронами. С этой точки зрения, если бы мы могли измерить все нейроны в мозге какого-то человека, расписать, какие из них с какими связаны, и описать синапсы между ними, — мы бы получили сущность этого человека. Описанная гипотетическая карта всех нейронов и их синаптических связей называется “коннектом” — причем слово, похожее на “геном”, выбрано не случайно. И вот почему: если ученым удалось картировать человеческий геном (достижение, которое когда-то считалось невозможным), то они смогут осилить и еще более сложную технологическую задачу — картировать человеческий коннектом. У каждого человека есть свой уникальный коннектом, определяющий уникальный разум.

За последние десять лет произошел некоторый прогресс в его картировании. Опубликован полный коннектом одного из видов круглых червей (Caenorhabditis elegans), а позже — коннектом мухи-дрозофилы. Кроме того, ученым удалось взять небольшой фрагмент коры головного мозга мыши, заморозить его, разрезать на невероятно тонкие пластины, отсканировать каждую и воссоздать бóльшую часть нейронов, их переплетающихся пучков и синаптических связей. Этот метод пока не охватывает все синапсы, но вполне возможно, что в ближайшем будущем мы сможем получить полный коннектом нескольких миллиметров мозга мыши.

Национальные институты здравоохранения (NIH) сейчас финансируют проект “Коннектом человека” — грандиозную затею ученых всего мира с конечной целью картировать коннектом человеческого мозга. Для его изучения можно использовать методы МРТ-сканирования, которые в состоянии показать сети нейронных связей со все большей детализацией. Такое неинвазивное сканирование удобнее для испытуемых, поскольку для него не требуется замораживать и резать мозг. Стоит добровольцу несколько часов полежать в сканере для МРТ — и вуаля, появляется скан удивительно высокого разрешения. (Я много раз проходил сканирование собственного мозга. Это не то чтобы очень приятно, довольно скучно, я часто засыпал, но результат выглядит потрясающе.) Но эти так называемые карты человеческого коннектома не дают достаточно подробного разрешения, чтобы увидеть отдельные нейроны и синапсы. Они показывают структуры большего масштаба — на уровне того, как один участок коры размером с горошину соединяется с другим. Нейробиологи надеются, что по мере совершенствования технологии сканирования можно будет измерять связи в человеческом мозге в лучшем разрешении.

Описанный выше прогресс в искусственных нейронных сетях и измерении коннектома человеческого мозга, казалось бы, позволяет оптимистически смотреть на перспективы оцифровки психики. Мы вроде как знаем, что именно нужно измерить в мозге, а моделировать нейроны уже умеем. И тогда наверняка, учитывая скорость прогресса, перенос личности станет возможным в ближайшие пару десятков лет. Я не разделяю этого оптимизма. Это случится, но не так скоро. Дальше объясню, почему мне кажется, что пока мы очень далеки от него.

Посмотрим еще раз на цифры, которые я приводил выше. Человеческий мозг содержит примерно 86 млрд нейронов и, вероятно, около 100 трлн синапсов — по минимальным прикидкам. Мне еще не встречались устройства, способные отсканировать и измерить 100 трлн чего бы то ни было. Масштабы задачи превосходят возможности современных технологий.

Сканеры для МРТ в настоящее время могут показывать мозг в разрешении приблизительно полмиллиметра, что уже является потрясающим техническим достижением. Но нейроны намного меньше, а синапсы еще мельче. Чтобы увидеть синапс, вам нужно сканировать с разрешением в микрометр — тысячную долю миллиметра. В таком масштабе у вас есть шанс увидеть вздутия на нейронах и предположить, что это синапсы.

Но даже и этого высокого разрешения окажется недостаточно. Ведь нужно будет не только определить, синапс ли вон тот мутный пузырь, но и понять, что это за синапс и какой мощности сигнал может проходить по нему от нейрона к нейрону. Физически более крупные синапсы чаще проводят более мощные сигналы, так что для первичного грубого измерения синаптической мощности потребуется измерить размер синапса. Вам необходимо ясное, подробное изображение каждого синапса в лучшем разрешении, чем микрометры. Ваше сканирующее устройство также должно уметь распознавать, тормозной это синапс или возбуждающий. Для этого, скорее всего, потребуется сканирование на присутствие определенного типа молекул в каждом синапсе. Технологии столь подробного сканирования попросту не существует. Вероятно, при помощи морфологии — знания о различных формах синапсов — удастся выдвигать более или менее достоверные предположения о том, что за синапс перед нами, не прибегая к химическому анализу, но даже такой обходной путь потребует невероятно высокого разрешения, порядка тысячных долей микрометра. Речь идет не об усовершенствовании технологии МРТ. Я говорю об электронном сканирующем микроскопе, используемом для мертвых тканей. А применительно к живому мозгу — о новых технологиях сканирования, которые еще не изобретены.

В мозге сотни, возможно, тысячи различных видов синапсов. Например, щелевой контакт включает в себя прямую электрическую связь между нейронами. Она чрезвычайно быстра и надежна, а также необходима для нормальной работы некоторых областей мозга, которым требуется мгновенная и точная передача данных. Другой вид синапсов работает как брызгалка, посылающая веером облака химических веществ, которые воздействуют на весь ближайший участок мозга, а не на один конкретный соседний нейрон. В некоторых синапсах содержатся несколько различных химических медиаторов, и в разных обстоятельствах выделяются разные вещества. Ряд синапсов лучше приспособлен к быстрым изменениям (они участвуют в кратковременном обучении), другие же более устойчивы. Всё это разнообразие соединений между нейронами, все эти оттенки и нюансы, включая и те, которые, как можно предположить, еще не открыты, их скорости, мощности и адаптивность — весь этот набор нужно будет считать с человеческого мозга, чтобы создать его коннектом.

Даже если бы нам удалось сосканировать все эти данные от нейронов и синапсов, нам бы пришлось разбираться также и с глиальными клетками, которые часто упускают из виду. Большинство нейробиологов фокусируется на изучении нейронов — отсюда и название профессии. Но в мозге полно и других клеток (их на порядок больше, чем нейронов). Когда-то глиальные клетки считали просто вспомогательными (чем-то вроде скелета, который придает мозгу форму) или же служебными, которые обеспечивают нужды нейронов и убирают за ними. Но оказалось, что глия обладает свойствами, напрямую связанными с обработкой информации. Некоторые глиальные клетки выделяют химические вещества, воздействующие на нейроны и синапсы. А кое-какие даже испускают такие же электрохимические сигналы, какими сообщаются между собой нейроны. Глиальные клетки плохо изучены в том, что касается их функций, но они не так принципиально отличаются от нейронов, как казалось когда-то. Вот лучшее, что можно сказать сейчас, — наши знания механизмов обработки информации в мозге пестрят огромными белыми пятнами.

Я всего лишь хочу подчеркнуть, что не следует торопиться первыми попробовать новую технологию, как только она появится — ее потребуется еще оттачивать и оттачивать.

Предположим, в будущем изобретут технологию сканирования, при помощи которой окажется возможным видеть в мозге синапсы. Бета-версия, скорее всего, будет сканировать только нейроны, без глии. Вероятно, в силу необходимого упрощения, синапсы удастся отнести только к 100 категориям. Мощность синапсов будет обозначаться приблизительным числовым значением — скажем, одним из 100 возможных на шкале, без дополнительной нюансировки. Сканер, как представляется, не сможет улавливать действие гормонов, которые распространяются по мозгу. У него могут быть невероятные показатели успеха: он верно отметит 99,99% ваших реальных синапсов, но упустит довольно много подробностей, которые важны для общей картины. В результате мы получим как бы эхо оригинала, но нам не удастся предугадать, насколько искореженным и жутким получится разум, который возникнет из этого набора данных, если на его основе построить искусственный мозг. Вдруг он будет больным, заторможенным, с искаженными эмоциями, неспособным сосредоточиться?

Нарушить нормальное функционирование мозга легко. Даже ничтожные количества некоторых веществ способны вызвать боль, спутанность сознания, галлюцинации и припадки. Сотрясение мозга, которое разрывает ткани и вызывает отек, может привести к месяцам, а то и годам, затуманенного мышления и эмоциональной неустойчивости. Даже крошечные несоответствия иной раз приводят к значительным последствиям. Необходимо, чтобы имитационная версия мозга работала в точности как оригинал, иначе ее опыт окажется поистине кошмарным. Я бы подождал до версии 1000, когда устранят все помехи. Первым подопытным кроликам придется несладко.

Если присмотреться к затруднениям, а именно: колоссальным объемам данных, которые нужно сканировать в мозге, необходимой степени детализации сканирования в доли микрометра, отсутствию на данный момент необходимых нейробиологических знаний, — подмывает попросту отказаться от этого замысла и смириться с тем, что мечта о переносе личности на искусственные носители несбыточна. Да, она несбыточна с сегодняшними технологиями. Даже со всей возможной отладкой сегодняшние технологии остаются на расстоянии световых лет от нее.

Но в то же время я абсолютно уверен, что когда-нибудь это случится. Люди умеют справляться с технологическими задачами. В 1916 г. Эйнштейн предсказал существование гравитационных волн. Но он считал, что предсказанный эффект будет настолько мал — в 10 000 раз меньше ядра атома, — что его окажется технически невозможно подтвердить. Эйнштейн не мог представить себе машину достаточной чувствительности — ни в каком будущем. Почти ровнехонько через сто лет такую машину построили и подтвердили существование гравитационных волн. Бьюсь об заклад, что новую технологию изобретут, новые возможности появятся и перенос личности станет реальным. Не могу предсказать, когда именно, поскольку это зависит от создания неизвестных и непредставимых на сегодняшний день машин нашими вдохновенными потомками. Если вы хотите временнóй прогноз, то с учетом темпов изобретения принципиально новых технологий сканирования я бы сказал, что не менее века, а то и значительно больше, но я могу оказаться и неправ — вдруг вдохновение посетит кого-то раньше.

И я все же вновь советую не спешить пользоваться первыми моделями.

В переносе психического мира есть две составляющие: первая (как я уже упоминал) — сканирование нужной информации из мозга, который вы хотите скопировать, вторая — создание работающей имитации этого мозга. Предположим, что технические трудности преодолены. Изобретена подходящая машина для сканирования мозга, которая отражает все необходимые подробности его устройства. Теперь нужно при помощи этих данных создать работающую имитацию мозга.

Может показаться, что вторая часть — имитация — задача посложнее, но на самом деле она уже решена. Оборудование для нее готово. Искусственные нейроны и нейронные сети вошли в обиход. Если нужно будет добавить дополнительные виды синапсов или откалибровать воздействия вроде гормональных, то это не представит принципиальной сложности для имитирования. Известны и понятны даже нейросети, состоящие из миллионов искусственных нейронов. Фирмы по всему миру стремятся создать системы, которые могли бы составить мозгу конкуренцию по сложности. Например, проект “Голубой мозг” при помощи суперкомпьютеров имитирует массивные скопления нейронов, подобных тем, что присутствуют в мозге. Исследовательские группы проекта “Человеческий мозг”, а также Алленовского института, Google Brain, DeepMind, Cogitai и многие другие работают над созданием крупномасштабных систем из сетей искусственных нейронов. Построение сети из 86 млрд нейронов с 100 трлн синапсов все еще превышает возможности сегодняшних технологий. Но они развиваются очень быстро, особенно с наступлением эры квантовых компьютеров. Несомненно, у нас вскоре будет достаточно “огневой мощи”, чтобы сымитировать нейросеть, сравнимую по масштабам с человеческим мозгом.

Столь бурный технологический прогресс — одна из причин сегодняшнего оптимизма в отношении оцифровки психики. Самый заметный и крупный фрагмент загадки практически решен. Но важно не забывать, что искусственная нейронная сеть масштабов человеческого мозга, пусть это и колоссальное достижение, — все еще не то же самое, что оцифрованная личность. Сама по себе сеть, без правильной схемы связей между ее 86 млрд нейронов, — бесполезное скопище цифр. Это как если бы мы разработали принтер, который может напечатать искусственный мозг, и придумали материал, из которого его печатать, но не решили задачу, как измерить нужные данные в настоящем мозге, чтобы загрузить их в принтер. Без данных мы напечатаем бессмысленное месиво.

Если воспользоваться выражением Дэвида Чалмерса, можно сказать, что у нас есть подлинная трудная проблема переноса личности: сканировать мозг с достаточной степенью детализации.

Представим себе, что каким-то образом мы сумели построить имитацию вашего мозга. Мы его отсканировали и воссоздали нейронные сети. На следующем шаге предполагается вселить копию мозга в тело — без него непонятно, какой опыт будет копиться у вашего искусственного мозга, плавающего в цифровой бочке. Ведь если имитация мозга обладает теми же свойствами, что и мозг живого человека, то в такой ситуации, как мне думается, она может почувствовать дезориентацию и потерять ощущение собственного “я”. Ваше личное “заземление” коренится в вашем теле. Вы знаете, где находитесь физически, где ваши руки, ноги, туловище — это дает вам первичную опору. Если не будет ее, а также контакта с окружающим вас миром, телесного воплощения, — подозреваю, что вам придется переживать спутанность сознания, напоминающую наркотический бэд-трип.

Но сейчас нужно решить, какое вам дать искусственное тело: материального робота, который может ходить по реальному миру, или имитацию тела, обитающую в мире виртуальном? Робот ограничен. Мне кажется, селить имитацию мозга в уязвимое, смертное тело — значит упустить перспективы гибкости и долголетия, которые может дать перенос личности на искусственные носители.

Когда моя лаборатория изучала, как мозг управляет движением, мы создали имитацию человеческой руки. Не сделанную из вещества конечность робота — ее нельзя было пожать, она не могла ощупывать предметы. То была виртуальная рука, созданная из данных на компьютере. Все, что мы видели, — матрица чисел на экране. У руки имелось все необходимое благодаря сканам реальной человеческой конечности. Все кости, все связки, все мышцы. У нее была мускульная сила, вязкость, инерция, тяготение. Ее мышцы состояли из отдельных волокон — быстро- и медленносокращающихся. Мы дали руке сенсорные нейроны, альфа-мотонейроны, бета-мотонейроны и гамма-мотонейроны. Сконструировать руку-робот, на столь высоком уровне повторяющую устройство человеческой руки, стоило бы миллионы долларов и годы разработок — и не факт, что у нас бы получилось. Виртуальная же рука обошлась всего в несколько тысяч долларов за компьютер и несколько месяцев работы.

Если нам удалось сымитировать человеческую руку, используя ограниченные вычислительные ресурсы середины первой декады XXI в., то уже, должно быть, становится возможным создание реалистичного виртуального человеческого тела — во всех подробностях его костей, мышц, нервов и кожи. Пока не слышал, чтобы кто-то этим занимался, но надо полагать, что можно создать суперреалистичный аватар в компьютерной игре, похожий на человека изнутри и снаружи.

Когда мы создадим имитацию мозга и виртуальное тело, нам останется встроить эти элементы в виртуальный мир. Можно обратить взор к компьютерным играм с эффектом присутствия, где имитируются трехмерные миры с их собственной “физикой”. Технологии уже развились практически до нужного для этого уровня.

По-настоящему убедительный, разработанный до мельчайших видимых деталей виртуальный мир — в котором звук реалистично распространяется по виртуальному пространству, ветерок касается виртуальной кожи, возможно, даже запахи и вкусы воздействуют на виртуальные ноздри и языки — пока еще не существует. Но мог бы. Не нужно изобретать принципиально новых технологий. Это вопрос усовершенствования уже существующих виртуальных миров. Ограничение здесь лежит в мощностях обработки информации. Если объединить мощности всех суперкомпьютеров на Земле, то, как мне представляется, их хватило бы, чтобы сымитировать один-единственный человеческий мозг, тело для него и реалистичную трехкомнатную квартиру, в которой искусственное существо бы поселилось. Чтобы создать более обширный мир для большого количества оцифрованных существ, потребуется значительное увеличение вычислительных мощностей.

Понимаю, что картина переноса личности, которую я рисую, — это странная неравномерная смесь. Некоторые технологии уже достаточно развиты. Некоторые — идут быстрым шагом и разовьются в ближайшие лет десять. Компьютерам нужно больше мощности, и вскоре они ее получат. Но отдельные технологии лежат в отдаленном будущем — возможно, придется ждать еще несколько столетий. Части задачи, касающиеся информационных технологий, уже намного ближе к реализации, а те, что связаны с биологией мозга, будут развиваться медленнее. Но я не вижу никаких принципиальных препятствий, которые бы помешали достичь оцифровки психики. Рано или поздно — скорее поздно — сознания людей оторвутся от биологического мозга и переселятся в искусственный формат.

Перенос личности не видится мне антиутопией. Да, в этом есть значительные риски, но есть и значительный потенциал. Мы, люди, умудряемся хоть и беспорядочно, но разбираться в том, что работает, а что нет, и мне кажется, что перенос психики породит культурный и этический беспорядок, который сам с собой постепенно разберется. Но перед тем как перейти к описанию вероятных преимуществ оцифровки психического мира, я кратко расскажу о пяти возможных подводных камнях.

Подводный камень 1. В сегодняшнем социальном климате, учитывая, как быстро мы отбрасываем устаревшие технологии и каждые несколько лет переходим на устройства поновее, оцифровывать психику было бы не очень практично. Вам повезет, если ваша цифровая версия протянет лет десять, прежде чем перестанет быть совместимой с новой версией операционной системы. Мы избавимся от используемой программы, как избавились от WordStar, ископаемого текстового редактора 1980-х гг., который настолько устарел, что немногие вообще помнят о его существовании. Чтобы платформа для переноса личности имела хоть какой-то смысл для продления человеческой жизни, нам придется пересмотреть свой капиталистический, потребительский подход к информационным технологиям, требующий постоянного обновления.

Подводный камень 2. Объем памяти человеческого мозга огромен, и его предел еще не был достигнут, но теоретически он существует. По мере того как имитация мозга будет накапливать воспоминания, ее синапсы станут перестраиваться, и в какой-то момент она больше не сможет сохранять новые воспоминания, не повреждая старых. Не думаю, что кто-то знает, какой у имитации будет объем памяти или когда мы исчерпаем ее ресурс. Наверное, речь идет о веках. Возможно, инженерам удастся добавлять дополнительные синапсы в области мозга, связанные с памятью (такие как гиппокамп), чтобы периодически наращивать память сымитированному мозгу. Или же ему придется обходиться движущимся окном памяти, в котором события последних нескольких сотен лет сохраняются с высокой четкостью, а все предшествующие мутнеют.

Подводный камень 3. Какие права будут иметь виртуальные и биологические сознания? Чтобы необходимая технология заработала, имитации чьего-то мозга придется пройти через экзистенциальный ад, перерождаясь снова и снова, пока метод совершенствуется. Если тестовый разум выйдет не совсем таким, как ожидалось, — допустимо ли убить его и начать заново? Если мы сделаем несколько идентичных копий одного человека, означает ли это, что каждой отдельной копией можно пренебречь, поскольку она заменима, — или у них всех есть свои индивидуальные моральные права? И так ли важна изначальная биологическая личность-источник, если в каком-то виде ее психика сохраняется? Другими словами, что происходит со святостью жизни и неприкосновенностью личности после того, как вы уже сняли с себя три копии?

Подводный камень 4. Во многих религиях жизнь после смерти обещается как награда за выполнение правил. И мощью этой награды часто злоупотребляют. Наградой небес подпитывалось кровавое насилие средневековых крестовых походов. Прельщаются райским вознаграждением и современные террористы-смертники. Но лидеры масс, раздувающие прелести загробной жизни, не могут ничем подтвердить свои слова. Представьте теперь, какой убедительной силой будет обладать объективно достоверное посмертие. Можно взять телефон и написать или позвонить тем, кто уже там, и даже прочитать их отзывы о новых фильмах. В чьих руках окажется контроль над достоверным посмертием — тот и станет править миром. Чуть ли не каждый из кожи будет лезть в надежде на бессмертие, даже если для этого придется совершать этически сомнительные действия — сомнительные даже для абсолютно бессовестных. А уж представить себе новую технологию на службе у недобросовестных политиков — проще простого.

Подводный камень 5. Чей психический мир будем оцифровывать? Богатых? Умных? Политиков, власть имущих? В порядке живой очереди? Ресурсы могут оказаться жестко ограничены, приводя к этически неоднозначной конкуренции. Или в далеком будущем память и скорость обработки информации настолько подешевеют, что это вообще не представит никакой проблемы? Может быть, платформа переноса личности окажется новым YouTube, к которому любой сможет присоединиться? Или на ней станет действовать сетевой нейтралитет? Или же, напротив, у кого-то канал будет шире, чем у других? Надеюсь, что кого бы ни выбрали для оцифровки, — это будут достойные и порядочные люди: ведь с продленным сроком жизни они, скорее всего, смогут оказывать большее влияние на остальных.

Даже если предположить, что все пойдет хорошо и мы избежим основных подводных камней, трудно понять, что будет означать перенос личности на философском или культурном уровне. Задумайтесь над простейшим вопросом: это действительно вы?

Вы не хотите умирать и поэтому в один прекрасный день отправляетесь в клинику оцифровки, пять часов лежите в сканере, вокруг вас мигают лампочки и попискивают сигналы, после процедуры вы ощущаете свои суставы слегка затекшими, но в целом чувствуете себя отлично. Будем великодушны и представим, что технология сработала безупречно. Ее уже протестировали и отладили. С ее помощью все ваши синапсы записали в достаточном разрешении, чтобы воссоздать ваше уникальное сознание. И ему выдается виртуальное тело стандартного образца — достаточно удобное, с вашим лицом и голосом, в комфортной для жизни виртуальной среде. Представим, что все это сбылось.

Кто этот второй вы?

Первый вы — назовем его вы-биологический — заплатил целое состояние за процедуру, но вышел из клиники не менее смертным, чем вошел. Вы остались биологическим существом и когда-нибудь умрете. По дороге домой вы думаете: “Лохотрон какой-то”.

В то же самое время ваша имитация просыпается в виртуальной квартире и чувствует себя в точности как старый добрый вы. Ее опыт непрерывен: она помнит, как пришла в клинику, заплатила карточкой, подписала согласие, легла на стол. Имитация припоминает, что ее усыпили, а затем она проснулась в другом месте. У нее ваши воспоминания, ваш характер, ваш образ мышления и эмоциональные причуды. Она садится в новой постели и говорит: “Ничего себе, сработало! Не верится, что я здесь. Определенно деньги не на ветер выброшены!”

Я не буду больше говорить “имитация”, поскольку этот разум — вариант вас. Назовем его вы-виртуальный. И вот вы-виртуальный решаете освоиться. Вы выходите из квартиры в погожий солнечный день, вокруг вас виртуальная версия Нью-Йорка. Звуки, запахи, виды, люди, ощущение тротуара под ногами — все на месте, только мусора поменьше, и крысы безопасны и здоровы, они здесь лишь для местного колорита. Вы заговариваете с незнакомцами — в настоящем Нью-Йорке вам бы никогда в голову не пришло это делать, чтобы случайно не схлопотать. Здесь у вас не может быть травм: виртуальное тело не ломается. Вы останавливаетесь выпить латте в живописном кафе, присев за кованый столик на улице. Вкус какой-то не такой. И вы не чувствуете, как кофе попадает в желудок. Потому что ничего туда не попадает — это ненастоящая пища, да и желудка у вас нет. До вас доходит, что вам, кажется, больше никогда не понадобится в туалет. На вид текстура столика не очень-то шершава и зерниста, хотя он выглядит немного тронутым ржавчиной. У ваших пальцев нет отпечатков — подушечки гладкие, чтобы на подобных деталях сэкономить память. И дышится как-то не так. Если задержать дыхание, голова не закружится, потому что в виртуальном мире нет кислорода. Вы обнаруживаете при себе виртуальный смартфон и набираете номер, который раньше принадлежал вам, — тот, что, согласно вашему опыту, был у вас всего несколько часов назад, когда вы входили в клинику.

Вы-биологический берете трубку.

— Привет, — говорите вы-виртуальный, — это я. То есть ты. Как дела?

— Хуже некуда, гад ты этакий, вот как. Сижу дома, ем мороженое. Не могу поверить, что повелся и потратил такую кучу денег зря.

— Зря? Чувак, ты не поверишь, что тут творится! Да, текстуры местами подкачали, но я точно найду, чем заняться. Я проходил мимо кинотеатра и книжного, тут есть деньги, поэтому, слава богу, можно ходить по магазинам, и говорят, будто симулятор “Звездных войн” настолько реалистичен, что по-падаешь в сам фильм и можешь побыть вуки. А помнишь Кевина, парня, который на прошлой неделе от рака умер? Он тоже здесь! У него все нормально, работает на той же работе. Три раза в неделю связывается по скайпу со своей прежней студией йоги и ведет занятия по фитнесу. Однако его девушка из реального мира ушла от него к другому, который еще не умер, так что ему фиговато. Но тут полно народу, новую найдет…

Придется приложить некоторое усилие, чтобы притормозить, ведь вся эта ситуация может стать бесконечным источником шуток. Но за мелкими подробностями лежит большая философская загвоздка, с которой кому-то придется рано или поздно столкнуться. Как соотноситесь вы-биологический и вы-виртуальный?

Мне больше по душе геометрическое представление ситуации. Представьте, что ваша жизнь — это ствол буквы Y. Вы рождаетесь у ее основания и по мере того, как вы растете, ваша психическая жизнь формируется и меняется по определенной траектории. Затем вы идете на сканирование, и с этого момента Y разветвляется. Теперь есть две траектории, каждая из которых — равно и полноправно вы. Скажем, левая ветвь — это вы-виртуальный, а правая — вы-биологический. Та часть вас, которая будет жить неопределенно долго, представлена и стволом Y, и левой ветвью. Как ваше детское “я” продолжает свою жизнь в вас-взрослом человеке, так и ствол Y продолжает жить в вас-виртуальном. Когда сканирование окончено, две ветви Y расходятся по разным жизненным путям, накапливают разный опыт. Правая ветвь умрет. Все, что случится с ней после точки расхождения, не получит бессмертия — если только вы не решите отсканироваться еще раз, тогда появится новая ветвь и геометрия усложнится.

Вместо единственного вас возникает замысловатая топология — гипер-вы с двумя или более ответвлениями. Одно из них всегда будет смертным, а остальные получат неопределенно долгий срок жизни — в зависимости от того, сколько будет поддерживаться компьютерная платформа.

Вам может показаться, что, раз вы-биологический живете в реальном мире, а вы-виртуальный — в виртуальном, вы вместе никогда не встретитесь, а значит, от вашего одновременного существования не должно возникнуть никаких затруднений. Но разве нужно в наши дни встречаться с людьми лично? Все равно мы общаемся в основном электронно. Виртуальный и биологический вы представляете собой два полностью функциональных, интерактивных, дееспособных экземпляра вас, конкурирующих в одной и той же расширенной взаимосвязанной социоэкономической вселенной. И вы запросто можете встретиться в видеочате или при помощи какой-нибудь еще новой технологии.

Положим, этой экзистенциальной путаницы можно и избежать — если, скажем, хранить данные сканов мозга, не активируя имитацию. Вы будете периодически захаживать в клинику, чтобы делать резервное копирование мозга. Когда вы умрете (от несчастного случая, болезни или старости), то активируется и превратится в “живую” имитацию самая свежая копия — или та, которая вам полюбилась больше остальных и которую вы отметили в завещании.

Другой, более пессимистичный вариант ограничения количества сосуществующих копий — это специальный закон, который будет, к примеру, предписывать уничтожение вашего биологического тела и переработку его на удобрения, как только ваши психические процессы успешно оцифрованы и ваша имитация активирована. Тогда богатые и власть имущие будут пытаться подкупить блюстителей этого закона, чтобы его нарушить. Они бы желали получить пять или десять копий себя, ну и оригинал тоже сохранить. Потребовался бы, как во второсортном голливудском фильме, спецагент, который бы выслеживал и уничтожал незаконные копии. Вот как все усложняется.

Но может быть, система останется хаотичной и не знающей правил, без ограничений на количество копий каждого человека — и это приведет к революции общественных представлений об идентичности и неповторимости.

На простейшем уровне перенос личности на искусственные носители позволит сохранять людей в бессрочном посмертии. Семьи смогут приглашать виртуальную бабушку по видеосвязи на рождественский ужин, поставив планшет на постамент во главе стола, — если, конечно, она захочет уделить время своей биологической семье, учитывая все ее новые возможности на виртуальном поприще. Может быть, она подобрала себе мускулистый аватар и штурмует виртуальные горные вершины.

Задумываясь о преимуществах оцифровки психики, люди представляют себе примерно такое вот идеализированное посмертие. Но, в отличие от традиционного рая, это не отдельный мир. Он сплавлен воедино с миром реальным. Как вы взаимодействуете с ним? Если вы ведете типичный для современного человека образ жизни, то контакт с людьми, находящимися физически рядом с вами, занимает меньшую часть вашей жизни. Связь с остальным миром происходит практически исключительно цифровым образом. Вы получаете новости на экран или в наушники. Вы узнаёте о далеких странах из электронной среды, и эти страны обретают для вас реальность. Политики, знаменитости, даже друзья и семья могут существовать для вас только в формате цифровых данных. Люди работают в виртуальных офисах, где знают коллег лишь по видео и сообщениям. Любой из нас мог бы уже сейчас жить в виртуальном мире — CNN, Google, YouTube, Facebook, Twitter и сообщения обеспечивают нам бесперебойный поток информации. Мы живем в странной мультивселенной, каждый в своем виртуальном пузыре, некоторые из них объединяются и затем разделяются в реальном пространстве, но все наши пузыри связаны через глобальную социальную сеть. Если будет создано виртуальное посмертие, то населяющим его людям (с теми же характерами и потребностями, что были у них в реальной жизни) окажется незачем изолироваться от нас. Для них изменится очень немногое. Виртуальный и реальный миры соединятся социально, политически, экономически в одну расширенную и постоянно растущую цивилизацию. Виртуальный мир запросто сможет стать просто еще одним городом на Земле.

Десятки тысяч лет люди передавали знания из поколения в поколение, рассказывая истории о прошлом. Культ предков наверняка играл в этом важную роль. Постоянно держа в голове, что предки окружают их, наблюдают за ними и незримо их поддерживают, люди ушедших эпох полагались на их мудрость, которая помогала и живущим.

Сомневаюсь, что, когда около 6000 лет назад в древнем Шумере изобрели письменность, кто-то понимал, до какой степени это преобразит жизнь нашего биологического вида. Изначально письмо было экономическим инструментом для учета сведений о том, кто что и за сколько продал. Но потом произошли фундаментальные изменения. Письменность позволила людям говорить напрямую через поколения. Резко возросли объем и точность данных, которые можно было накапливать и надолго сохранять. Для науки и технологии особенно важной стала аккумуляция максимально точной информации, записанной учеными-предшественниками. То же можно сказать и об экономической науке, политической теории, религиозной идеологии, течениях в искусстве и любой другой стороне нашего существования. Без письменности современная цивилизация оказалась бы невозможна, поскольку не смогла бы слой за слоем нарастать поверх ушедшего.

Перенос личности на искусственный носитель позволит сохранить больше информации с большей достоверностью. К тому же расширится диапазон доступных к передаче сведений — теперь это не только факты, которые можно вписать в книгу, но и тонкие нюансы характера, а также умения, которые получается транслировать только при прямом контакте человека с человеком. В чем-то, хоть это и жутковато, мы вернемся к подобию культа предков. Но вместо туманных воспоминаний об их мудрости и подвигах, накопленных в устной традиции, у нас будут собственно предки, с которыми станет возможным поговорить напрямую. Им даже не придется нашептывать свои премудрые советы сквозь пустоту. Они смогут активно участвовать в жизни общества при помощи социальных сетей. На мой взгляд, такое изменение в способах передачи информации и окажется истинной причиной революции, скрытой в новых технологиях. Оцифровка психического мира преобразит наш биологический вид даже сильнее, чем возникновение речи и изобретение письма. Но изменения необязательно будут конструктивными. Как это уже произошло с письменностью, телевидением и интернетом, если общество получает новую технологию, увеличивающую поток информации, то подобная перемена приносит также и приток дезинформации, и вредоносные социальные мемы.

Чтобы снизить риск, мы можем договориться о хранении мудрости только наиболее выдающихся людей. Эйнштейн отличается от обычного человека тем, что у него уникальный набор синаптических весов — удачное сочетание доставшегося ему при рождении и результата обучения в течение всей жизни. Когда вы строите и обучаете нейронные сети, происходит нечто похожее. Вначале у вас есть много похожих сетей с одинаковым количеством нейронов, вы их обучаете и смотрите, что из них выйдет. Некоторые становятся гениями, которые блестяще выполняют поставленную задачу, а некоторые не оправдывают ожиданий, застревая в субоптимальных состояниях. Сети-“гении” не получаются от добавления дополнительной информации. В конце концов, они состоят из того же количества нейронов. Но им каким-то образом удается выработать удачную схему синаптических связей. А вы даже не можете определить конкретные удачные синапсы. Нельзя сказать: “Вот, смотрите, у этого тормозного синапса — идеальный вес. Какая красота, какой гений!” Нет, инженер не понимает, в чем конкретная причина блестящей работы системы. С помощью обучения и в результате случайностей система обнаружила набор синаптических весов, с которым задачи неведомым образом решаются лучше. Эту сеть и нужно оставить. Будучи неприкрыто прагматичной, оцифровка психики станет сберегать сети, обладающие неуловимым преимуществом. Она будет сохранять людей, в которых выработался хороший набор синаптических связей, дающий полезные навыки. Представьте себе, какую мощь можно обрести, сохраняя эти навыки!

В музыке все пошло бы иначе, проживи Моцарт еще лет двести. Или Бетховен. Да хотя бы Элвис или Джон Леннон. Я не имею в виду, что все изменилось бы к лучшему или к худшему, но подозреваю, что в долгосрочной перспективе музыка изменилась бы меньше. Нам известно из истории, что истинные перевороты в музыке происходили со сменой поколений, когда старая гвардия уходила со сцены, а новая приходила ломать устоявшиеся правила. При успешном переносе личности, вероятно, свежие голоса не пробились бы вперед, а вот старые достигли бы новых высот.

Попробуйте вообразить, как развивался бы английский язык, если бы с нами остались Чосер и Шекспир — они бы вели беседы, писали, преподавали. Большинству современных носителей английского Шекспир кажется тяжелым для понимания, а Чосер и вовсе невразумительным. Языки меняются со временем, и темпы их изменения хорошо изучены лингвистами. Предположительно, всего лишь 6000 лет назад группа людей говорила на утраченном ныне языке, который называют праиндоевропейским, — и от него отпочковалось огромное разнообразие современных языков. Но лингвистические изменения уменьшились бы, если бы люди, говорившие на том языке, продолжали бы жить среди нас, общались бы с нами, вплетали свои голоса в наш хор. Виртуальные разумные существа могли бы освоить новую манеру говорить — ведь речь меняется со временем у всех нас, — но лингвистические изменения замедлились бы, если бы старшие поколения не умирали. Будь у нас перенос личности, по прошествии 6000 лет мы все еще могли бы говорить на варианте праиндоевропейского.

Не только язык — и мода, и этика, и развлечения, и религия, и культура в целом меняются со сменой поколений. Несмотря на то что у нас есть книги, мы регулярно переизобретаем велосипед. Представьте себе, что люди из прошлого, которые не умирают, придали бы культуре больше инертности. Динамика культурных сдвигов полностью бы изменилась.

Вообразите, как бы это повлияло на политику. Философ и писатель Джордж Сантаяна сказал: “Кто не помнит своего прошлого, обречен пережить его вновь”. Мы так и делаем. Мы повторяем историю, потому что страдаем поколенческой амнезией. Политическая память стирается не полностью: период ее полураспада — примерно два-три поколения. Речь не о том, что уходит интеллектуальное знание. Школьники все так же учат основные исторические факты, но пропадает непосредственная близость, эмоциональная сила личного воспоминания. Со временем история становится теоретической. После тяжелых уроков Второй мировой войны весь мир остерегался популизма и фашизма. Но участники тех политических событий ушли, в новых поколениях острота воспоминаний утихла, и все больше людей отрицает даже базовые факты. Популизм и фашизм вползают обратно в мир, хотя 50 лет назад это показалось бы невозможным.

Уверен, практически любой без труда приведет примеры циклических исторических ошибок, совершаемых цивилизациями. Неважно, насколько точно сохраняется буквальное знание в наших книгах, — каждое новое поколение, принимая эстафету от предыдущего, жаждет заново изобрести искусство и мудрость жизни. Что было бы, если бы старое поколение не умерло, а так и осталось на вахте? При идеальном раскладе политические умения и мудрость накапливались бы, и мы бы смогли избежать постоянного повторения кошмара. Может быть, политика стала бы больше похожей на науку, наращивая знания и двигаясь вперед. При этом на каждого Ганди, чьей бесконечной жизни мы бы только радовались, нашелся бы Нерон или Гитлер, которого оказалось бы намного труднее уничтожить.

Вообразите теперь, как изменилась бы университетская система. Преподаватель блестяще работает на протяжении 30 лет, учит студентов, заседает в комиссиях — и получает звание эмерита. Он остается в должности и продолжает работать. Потом умирает. Из эмерита его повышают в мортем. Ему больше не нужен кабинет — только пространство на платформе, куда перенесена его личность. Оттуда он продолжает преподавать и заседать в комиссиях по видеосвязи — в общем, как и раньше, делится своими уникальными знаниями и мудростью. Если это преподаватель истории, он будет особенно ценен для новых поколений, которые захотят из первых рук узнать о том, каким был мир века назад. Только представьте, какие исторические знания оказались бы нам доступны, если бы государственные служащие Древнего Египта могли сами поведать о своей жизни. Но также представьте, как трудно было бы молодым ученым нашего времени получить постоянный контракт в университете, забитом поколениями умерших профессоров.

Обычно глубоких стариков трудно представить активными участниками жизни общества. Их немного, они так хрупки и так сильно отстали от последних тенденций. Я встречал людей — правда, их все меньше — у которых никак не укладывается в голове, что такое компьютер, и которые не знакомы с интернетом. Некоторые даже смартфонами не пользуются, потому что не хотят разбираться в них, — слишком много нового для мозга. Но все остальные живут в эпицентре бума технических изобретений, который выталкивает старшее поколение на обочину. Мы существуем в истончающемся срезе настоящего, в перегрузке информации сегодняшнего дня. Но, хорошо это или плохо, перенос личности на искусственный носитель кардинально все изменит. Старики перестанут быть вымирающим видом. Они будут жить бок о бок со всеми остальными и хранить верность старому, привычному образу жизни. Культурные новшества обычно приходят от младших поколений, а старшие им сопротивляются. Если старшее поколение не сойдет со сцены, оно изменит демографическую картину и наверняка склонит культуру в сторону большей устойчивости. Вот парадокс — цифровое посмертие, с одной стороны, радикально изменит общество, а с другой — сделает его консервативнее и замедлит его изменения.

Старшие поколения не только останутся жить, они еще и обретут власть. Нет причин полагать, что у живых людей будут какие-либо политические, экономические или интеллектуальные преимущества перед виртуальными. Задумайтесь над тем, кем они работают в нашем мире. От многих требуется физический труд, но как раз эту работу смогут выполнять роботы. Таксисты? Общественные беспилотные автомобили почти уже здесь. Дворники? Кассиры? Строители? Летчики? Скорее всего, подобные профессии через какое-то время попадут под раздачу. Их освоят роботы и искусственный интеллект. Остальная наша работа, наш вклад в мир делается умом, а если его можно перенести на другую платформу, то он окажется в состоянии продолжать трудиться и после смерти мозга. Политик сумеет работать из киберпространства не хуже, чем из физического. То же самое с учителями, психотерапевтами, журналистами, писателями и специалистами по обработке рекламаций. Генеральный директор компании вроде Стива Джобса, у которого сформировался великолепный набор нейронных связей в мозге, позволявший ему достигать потрясающих успехов в работе, сможет управлять бизнесом без физического присутствия. Когда понадобится пожимать руки, у него будет возможность ненадолго арендовать человекоподобного робота (воспользоваться чем-то вроде бот-шеринга) и провести несколько часов в реальном мире, общаясь с людьми вживую. По мне, так само слово “реальный” в отношении мира отдает предрассудками. Оба мира станут одинаково реальными. Может быть, лучше называть их “мир-основание” и “мир-облако”.

Мир-основание будет полон молодежи — людей младше восьмидесяти, которые еще накапливают ценный опыт. Подразумевается, что их главные задачи — расти, настраиваться, обретать мудрость и квалификацию, прежде чем пополнить ряды мира-облака. Оптимальное сочетание культуры и власти быстро переместится в этот облачный мир. А как может быть иначе, если там соберутся знания, опыт и политические связи? При таком раскладе мир-основание станет своего рода личиночной стадией для незрелых человеческих умов, а настоящая жизнь будет начинаться в мире-облаке.

Давайте поговорим о путешествиях в космосе. Первое оптимистичное, распространенное в культуре представление о будущем дала нам уже упоминавшаяся здесь киноэпопея “Звездный путь”: человечество преодолеет болезни и войны и расселится по Галактике — мирный, увлеченный научными исследованиями биологический вид, путешествующий на кораблях с гиперпространственными двигателями. В космосе нам будут встречаться разнообразные зловредные инопланетяне, которых нам удастся без применения насилия разносить в клочья. В такой вариант будущего вы верите или в какой-нибудь другой из меню научной фантастики — все их объединяет культурное допущение, что наше будущее лежит в космосе и что наш вид колонизирует Галактику.

Но путешествовать в космосе сложнее, чем представляется. Человеческое тело не предназначено для контакта с токсичной средой открытого космоса. Даже если воздух в нашем корабле будет насыщен кислородом, смертельный дождь космических лучей проникнет почти сквозь любую обшивку. Международная космическая станция, которая сейчас на орбите, защищена магнитным полем Земли, отражающим космические лучи. Чтобы добраться до Марса, людям придется выйти за пределы защитного воздействия нашей планеты, и это может оказаться смертельно опасным. Если лететь дальше Марса, опасность будет возрастать в геометрической прогрессии.

Даже если нам удастся разрешить все технические трудности выживания людей в космосе, останется проблема длительности путешествия. Ближайшая звездная система — Альфа Центавра — находится на расстоянии более четырех световых лет. При полете со скоростью 0,1 с (а это намного быстрее, чем могут позволить современные космические технологии), путь в один конец займет 45 лет. Если бы мы изобрели волшебный космический корабль, который в состоянии развивать скорость в 99,9% скорости света, нам бы потребовалось более 100 000 лет, чтобы пересечь Галактику. Человеческая жизнь слишком коротка для осмысленного освоения космоса. Мы могли бы путешествовать в космосе сменяющимися поколениями — возможно, так и будет. Но тогда еще бóльших усилий потребует поддержание человеческой жизни.

Мечта о победоносном расселении нашего вида по всей Галактике, скорее всего, так и не сбудется. Подобное представление о грядущем — не более чем воздушные замки. Наша научная фантастика ошиблась.

Но у проблемы освоения космоса есть решение. Цифровая психика не нуждается в кислороде, подходящем атмосферном давлении или органической пище. Ей нет необходимости везти с собой в герметичной кабине окружающую среду, подобную земной. Кроме того, она может жить неопределенно долго и ускорять или замедлять скорость приобретения сознательного опыта. Представьте себе группу людей — сотни, тысячи или даже это будут двойники вообще всех сознаний, которые когда-либо были оцифрованы. Они существуют на виртуальной платформе в космическом корабле. Задача группы — исследовать. Там никому не тесно, поскольку вся жизнь протекает в виртуальном мире. Члены группы могут удобно рассредоточиться по целому городу либо виртуальной копии Земли или же по любому другому виртуальному ландшафту. Если им захочется, они смогут создать виртуальный звездолет “Энтерпрайз” и жить в нем, как в кино: большие экраны на капитанском мостике будут указывать путь, а маленькие лампочки — забавно перемигиваться. Ученые и техники группы путешественников займутся наблюдением за Вселенной (сквозь иллюминаторы и с помощью приборов), а также корректировкой траектории. В случае скучного многовекового перелета от одной звездной системы к другой можно будет просто повернуть специальную ручку и замедлить скорость обработки информации так, что покажется, будто прошло всего полчаса — как раз подходящий интервал времени, чтобы подстроить траекторию для приближения.

Если, достигнув чужой звездной системы, первопроходцы захотят обследовать одну из планет, им не понадобится пригодная для дыхания атмосфера. Все, что им нужно, — это чтобы их оборудование не расплавилось от высокой температуры, а гравитация его бы не расплющила. Будь вы членом такой команды, вместо того чтобы надеть скафандр и вылезти из капсулы, вы перенесете свою нейросеть на посадочный модуль и пойдете гулять по новой планете, фотографировать и собирать образцы. А нагулявшись, вернетесь на виртуальную Землю или в любую другую среду, имитация которой ждет вас на базе.

Подозреваю, что прямо сейчас большинство людей предпочло бы, чтобы космос осваивали реальные люди. Как будто космическая цивилизация получится не совсем полноценной, если она ограничена виртуальными умами и роботами для сбора образцов. Мы хотим, чтобы кто-то вроде Нила Армстронга полетел и увидел планету своими глазами. Но мне кажется, что единственная сущностная составляющая нас, т.е. именно то, что определяет человека, — это психика, и когда-нибудь технологии позволят человеческой психике свободно путешествовать по Вселенной.

Мне представляется неизбежной последовательность трех этапов. Во-первых, изобретут способ оцифровывать психику. Психологическая мотивация — желание сохранить разум после смерти тела — так велика, что инженеры и ученые уже работают в этом направлении. Во-вторых, когда будет реализован перенос личности, очевидным применением для него станет возможность посылать человеческую психику на искусственных носителях туда, куда человеческое тело так просто попасть не может. В итоге, это в-третьих, разовьется полноценная цивилизация покорителей космоса, которая сможет за огромные промежутки времени преодолевать необъятные расстояния и распределяться по всей Галактике. Ключ к такому будущему — осознать, что человеческая психика есть информация, которую можно перенести с физического носителя (мозга) на искусственный. Переломным в развитии космической цивилизации станет момент, когда мы разберемся в том, что такое сознание с инженерной точки зрения.

Хочу еще кое-что добавить о переносе психики, это касается человеческой социальности. Людей тянет друг к другу. Необходимость связи с другими заложена в нашей природе. Да, у нас есть свои отшельники, одиночки и агорафобы, но большинство общается с кучей народу. Нас перестал удовлетворять обмен бумажными письмами, поэтому мы изобрели телефон, а потом электронную почту и мессенджеры. Мы разгуливаем по улицам, не выпуская смартфонов из рук, постоянно таким образом подпитываясь от социальных сетей. Если бы у нас был дар телепатии, то какая-то часть населения ухватилась бы за такую возможность и оставалась бы на непрерывной — и безо всяких посредников — связи с миллиардом желающих.

Оставив в стороне магию и лженаучные заявления, признаемся, что людям еще не удавалось напрямую делиться друг с другом мыслями — главным образом потому, что мы рождаемся без USB-портов в головах. Но виртуальный разум будет состоять из информации, которая обрабатывается и управляется на искусственной платформе. Технически один виртуальный разум вполне мог бы напрямую соединиться с другим.

Не знаю, как именно работала бы эта технология. Красота и простота переноса личности заключается в том, что инженерам совсем не обязательно понимать, как работает мозг: все, что от них требуется, — снять с него копию. Если скопировать мозг с достаточной точностью, он должен будет работать так же, как оригинал. Но прямое подсоединение одной психики к другой требует лучшего понимания того, как порождаются мысли. Какая информация используется на выходе, какая на входе? Подготовившись к задаче недостаточно тщательно, мы возьмем лишь случайные сигналы психики от одной личности и отправим их личности другого в виде бессмысленного шума. Учитывая сегодняшнюю ограниченность наших знаний в нейробиологии, я даже не могу себе представить, как создать такую технологию. Объединение двух оцифрованных психических миров — задача для очень отдаленного будущего, когда о человеческом мозге станет известно намного больше. Но если это все же когда-нибудь случится, то произойдут фундаментальные изменения в динамике информационных потоков. Вместо сборища виртуальных личностей оцифрованные психики превратятся в центральный узел интеллекта, в котором человеческая индивидуальность окажется утраченной. А те, кто пока населяет биологический мир, станут ментально ущербными, всего-навсего расходуемыми частичками мозга, которые трудятся, накапливая опыт и уповая на возможность умереть и слиться с коллективом.

Подобные картины будущего обычно пугают людей — мне тоже от них страшновато, но, думаю, отторжение — всего лишь страх неведомого. Возможное будущее с переносом психики настолько чуждо, что наши эмоции и мысли буксуют при попытках его осознать.

Мне нравится воображать небольшую группу кроманьонцев у вечернего костра примерно 30 000 лет назад. Один из них рассказывает историю о невероятном будущем. Горы сравняют, леса вырубят, плодородные земли покроют искусственным камнем, а поверх настроят огромных угловатых пещер, которые закроют небо. Величественные животные, на которых мы сейчас охотимся и которых рисуем на стенах наших пещер, — зубры, мамонты, пещерные медведи — вымрут. Возвышенный образ жизни охотника станет невозможен. Мало кто сможет изготовить копье или стрелу, да хоть вообще что-нибудь собственными руками. Большинство людей будет целыми днями сидеть в помещениях с тусклым светом, щелкая маленькими квадратиками на прямоугольной доске, их тела станут мягкими и медленными. Воздух окажется загрязнен произведенными человеком выхлопами и наполнится произведенным человеком же постоянным звоном и грохотом. Я так и вижу ужас и неверие на лицах слушателей, отказывающихся признавать эту антиутопию за будущее.

Но вот она вокруг нас, а мы даже не особенно и возражаем. Немногие захотят вернуться к первобытному укладу жизни, к охоте и собирательству. Мы знаем, что у нашего мира есть изъяны, но не хотим слишком уж менять его. Когда мы представляем себе утопическое грядущее, оно всегда более-менее похоже на наш мир, только без худших его проблем и с парочкой новых технических удобств. Представление о будущем, которое слишком сильно отличается от настоящего, по определению покажется антиутопией. Я думаю, это верно для представителей любой эпохи в истории человечества.

Но, одобряй не одобряй, — мир будет меняться. Искусственный интеллект и перенос личности перестроят его. Люди, населяющие то будущее, скорее всего, с ним справятся, так же как мы — с сегодняшним миром. Они привыкнут и, наверное, не захотят отмотать время назад, чтобы вернуться в нашу ограниченную и беспорядочную жизнь.

Стараясь заглянуть как можно дальше вперед, самое важное изменение, которое я вижу, — поистине переломное в истории нашего биологического вида — это момент, когда люди поймут сознание. Разобравшись в нем с практической, инженерной точки зрения, мы увидим возможности для потрясающего будущего. В этом будущем психика станет чем-то драгоценным, ее начнут взращивать, лелеять и хранить, ее удастся изъять из исходного биологического носителя и перенести, скопировать, разветвить, ее можно будет поддерживать бесконечно долго и даже, возможно, объединять с другими психиками. Я вижу, как разум отделяется от биологической основы, а грань между человеческим и искусственным интеллектом размывается до невидимости. И я вижу это трансцендентное свойство разума, распространяющееся в космосе и осваивающее Галактику — теоретически, через миллионы лет. Технология психики может стать нашим наилучшим путем в далекое будущее.

Отправить

waycle

davidson county health department ventolin hfa 90 mcg inhaler cost without insurance list inhalers for asthma ventolin hfa inhaler side effects