14

По дороге домой девчонки заехали в супермаркет и накупили еды, прихватив все-таки банку пива для Ольги и пачку корма для Жакоши. Они сидели на крохотной кухне, ели и болтали, вспоминая школьное детство. Как играли во дворе в салки с соседскими мальчишками, шили куклам платья из лоскутков, найденных в комоде у Юлькиной матери. Как в первый раз пошли на дискотеку в шестнадцать и отбивались от приставших к ним на остановке пьяных парней.

– Хорошо, что мы уехали оттуда, – сказала Ольга, потягивая пиво. – Все у нас образуется. Откроем свой салон, будем процветать. Замуж тебя выдадим. – Она подмигнула Юльке. Та весело рассмеялась. – Да-да, нечего смеяться, – строго произнесла Ольга. – Выдадим. За юриста.

– Почему непременно за юриста? – удивилась Юлька.

– Потому. Муж должен быть солидным и серьезным. Правда, Жакоша? – Ольга посмотрела на попугая.

– Пр-равда! – подтвердил тот и переступил по жердочке когтистыми пальцами.

– Вот видишь!

– Ну хорошо, у меня – юрист. А ты за кого выйдешь? – спросила Юлька.

– А я за доктора.

– Тебе нравятся доктора? Брр, не люблю их. – Юлька поежилась, вспомнив, как единственный раз в жизни лежала в больнице с аппендицитом.

– А я люблю, – сказала Ольга, и глаза ее заблестели. – Особенно смотреть, как они руки моют. Песня, а не зрелище.

– Тоже мне песня, – фыркнула Юлька. – Что в этом особенного?

– Не скажи. Вот у меня в детстве был хронический отит, мать меня водила в больницу. Там врач, Федор Федорович его звали. Лет сорок ему было, а может, и меньше. Мне он казался очень взрослым, почти пожилым. Высокий, худой, всегда в белом халате и маске. А над ней глаза, добрые такие, понимающие. Он усаживал меня на кушетку, а сам шел к раковине мыть руки. Как он это делал! Сначала включал воду, потом брал мыло и долго тер его между ладоней. Получалась белоснежная пена, пышная, как будто он взбивал молочный коктейль. И пахла она так вкусно, душисто и чисто. А Федор Федорович все намыливал и намыливал свои ладони, пена росла, превращалась в белоснежный искрящийся шар. Я смотрела на него, как завороженная. Потом он опускал руки под струю воды, и пена медленно расползалась на клочки, исчезая в решетчатом отверстии раковины. А Федор Федорович вытирал руки белым вафельным полотенцем, брал со стеклянного столика блестящую трубку и шел ко мне – смотреть мое ухо.

– Больно, наверное? – посочувствовала Юлька.

– Вовсе не больно, а щекотно. – Ольга тихо засмеялась. – Знаешь, я, наверное, была влюблена в Федора Федоровича. Хотя мне было всего лет десять или того меньше. Я все мечтала о том, как мать повезет меня в больницу. Нарочно прятала таблетки, которые она мне давала по его совету, вытаскивала из ушей марлевые трубочки с лекарством, чтобы не выздороветь, не дай бог.

А потом… потом он ушел. Женился во второй раз и уехал с женой куда-то, на юг, кажется. На его место пришла пожилая и толстая врачиха, со скрипучим голосом и черными усиками над верхней губой. Она мыла руки быстро и совсем без пены. Я перестала прятать лекарства и вскоре поправилась. А мать считала усатую волшебницей и говорила, что она вылечила мне отит, с которым никак не мог справиться предыдущий врач. Вот так… – Ольга залпом допила пиво и откинулась на спинку стула. – Давай, что ли, на боковую? Гарик велел прийти завтра к восьми.

– Велел, значит, придем, – философски согласилась Юлька.