Глава вторая
А мимо молодость проходит…

Судьбоносное, без преувеличения, знакомство с хорошенькой москвичкой устроил Константину профессор Макарышев. Сунул, хамло этакое, в руки конверт с деньгами и велел (именно что велел, а не попросил!) отвезти их по такому-то адресу на Кленовом бульваре, какому-то прорабу за какие-то работы на даче. Ишь ты! Нашел себе бесплатного курьера, называется. Но ничего не поделаешь, ведь перечить научному руководителю все равно, что справлять малую нужду против ветра. Себе дороже.

«Нет, ну какой же все-таки хам! — накручивал себя всю дорогу курьер-аспирант. — Мало того, что я за его работягами приглядываю, так еще и деньги им возить должен! Завтра, чего доброго, поручит пол в его кабинете вымыть… Вот же гад, чтоб ему напополам треснуть! А там встретит какое-нибудь мурло пролетарское, даже войти не предложит, да еще и демонстративно пересчитает деньги у меня на глазах — не украл ли я у Толика толику? И это называется аспирантура? Да … … … она … … … сорок раз с треском!».

К нужному подъезду Константин подходил на таком яростном взводе, что был готов не отдать конверт, а швырнуть его в морду получателю. Да — швырнуть! Причем так, чтобы купюры разлетелись на три этажа! Пусть знает! Пусть запомнит и в другой раз сам за своими долбаными деньгами приезжает!

Надежды не сбылись. Вместо хамского пролетарского мурла дверь открыла Мечта, то есть — девушка мечты, высокая голубоглазая блондинка с копной задорных кудряшек, обрамляющих весьма симпатичное личико.

— Заходите! — пропело чудное создание ангельским голосом. — Папа предупреждал, что придет человек с деньгами и велел мне никуда не отлучаться. А я со скуки затеяла шарлотку печь, она как раз уже готова. Вы с чем шарлотку предпочитаете с чаем или с кофе? Да вы снимайте куртку, не стойте столбом! А разуваться не надо, это лишнее… Мойте руки и пойдемте на кухню!

«Наверное меня от ярости хватил кондратий, — решил Константин, намыливая руки. — Я умер в этом зассанном подъезде и попал в рай, к ангелам… А пахнет в раю как дома…».

По правде говоря, шарлотка, которой его угостило чудное создание по имени Ника, была лучше бабушкиной. На вкус примерно то же самое, но яблоки с приятной кислинкой, а бабушка отбирала для шарлотки самые сладкие, и верх у бабушки никогда не получался таким замечательно хрустящим. Да и растворимый кофе дома заваривали осмотрительно, чтобы не навредить здоровью, а Ника щедро положила в кружку четыре столовые ложки, причем с нехилым верхом. Деньги она пересчитывать не стала, а просто положила конверт на тумбочку в прихожей.

«Какая милая девушка, — думал Константин, разомлев от теплого приема и вкусного угощения. — Как хорошо, что Макарышев отправил меня с деньгами, а не привез их сам. Если бы он знал, как тут встречают, то сам бы приехал… Впрочем, вряд ли Ника стала бы угощать этого старого козла шарлоткой…».

Хотелось сказать что-то умное, чтобы произвести хорошее впечатление, но ничего умного в голову, как назло, не приходило. Отчаявшись найти подходящий повод для разговора, Константин спросил:

— А Ника это полное имя или сокращенное?

— Сокращенное от Вероники, — мило улыбнулось чудное создание. — Красивое имя, правда? У меня и фамилия звучная — Вышгородская. Веронике Вышгородской прямая дорога в артистки больших и малых театров. С таким-то именем! Но меня не взяли, — она грустно вздохнула. — Сказали, что нет данных. Пришлось идти в иняз.

— …удаки долбаные! — вырвалось у Константина.

Осознав, что именно он сказал, Константин испуганно посмотрел на чудное создание — а ну как укажет своим прелестным пальчиком на дверь и скажет, что хамам в раю не место. Но Ника звонко рассмеялась.

— Представьте, то же самое сказал и папа, только в более развернутой форме. Он ужасный матерщинник, всюду разговаривает, как на стройке. А вы кем работаете?..

Время летело незаметно и так же незаметно уничтожалась нехилых размеров шарлотка. Выйдя на лестничную площадку, Константин посмотрел на часы и с удивлением отметил, что провел в гостях три с половиной часа. А казалось — минут пятнадцать, больше. Во внутреннем кармане куртки, рядом с бумажником, подаренным домашними на двадцатилетие, лежал сложенный вдвое листочек с номером телефона Ники. Номер Константин запомнил с одного взгляда — 340-53-53. Что там запоминать? «40» — номер дома, в котором он вырос, а «53» — возраст матери. Но листочек был дорог тем, что заветные цифры были написаны Никиной рукой.

Переполнявшие Константина чувства требовали немедленного выхода. Хотелось поделиться с кем-то своей радостью, рассказать о том, какую необыкновенную девушку он встретил сегодня… Но кому рассказывать, если друзей в столице он пока не завел? Не квартирной хозяйке же…

Ноги сами привели Константина к переговорному пункту, где, несмотря на вечернее время, две кабинки оказались пустыми. Если человеку везет, то везет во всем — соединиться с Самаркандом удалось с первой же попытки, бабушка была дома, а не у кого-то из соседок, да и слышно ее было так хорошо, словно она стояла рядом.

— Полли! Ты не представляешь, что сегодня произошло… — с места в карьер начал Константин.

В первый раз он назвал бабушку «Полли» в трехлетнем возрасте. Услышал, как кто-то говорит: «Аполлинария Осиповна», и повторил: «По́лли Си́пана». Так и пошло. Близкие обычно звали бабушку «Полиной» или «Полиной-ханум», и только для внука она была Полли. Должны же быть у внуков какие-то привилегии, разве нет?

— Что?! — обеспокоенно спросила бабушка. — Что у тебя произошло? Ты не заболел?

— Нет! Не заболел! Совсем наоборот! — Константин буквально захлебывался от бурливших внутри эмоций. — Я познакомился с девушкой! Ее зовут Ника! Она преподает английский язык в лицее! Она необыкновенная! И семья очень приличная, папа — инженер-строитель, а мама — директор магазина! Полли, она действительно необыкновенная!..

— Где вы познакомились? — строго спросила бабушка.

Константин рассказал почти всю правду, умолчав лишь о своей роли в строительстве дачи научного руководителя и превратив конверт с деньгами в папку с бумагами. Вышло не совсем складно — ну какие бумаги может передавать прорабу профессор-эндокринолог? — однако бабушке сейчас было не до мелких несостыковок.

— Увидела на пороге молодого симпатичного парня и сразу же взяла его в оборот! — подвела она итог, выслушав сбивчивый рассказ внука. — А ты сразу же растаял! Ну что же за порода у вас такая?! Едете учиться, а на уме одни бабы!

— У кого это «у нас»? — растерянно спросил Константин, не ожидавший, что бабушка воспримет радостную новость в штыки.

— У мужиков! — после небольшой паузы ответила бабушка и Константин почувствовал, что она о чем-то умалчивает.

Домашнюю тайну он узнал от матери много лет спустя, когда бабушки уже не было в живых. Оказалось, что во время учебы в Ленинграде дедушка Константин Христофорович завел «долгоиграющий», как выразилась мать, роман с институтской преподавательницей философии. Дама родила от него дочь, чему дедушка был безумно рад, поскольку у бабушки выкидыши шли один за другим. Дело шло к разводу и новой женитьбе, но в тот самый день, когда дедушка отправил бабушке решающее письмо, его новая любовь скоропостижно скончалась от разрыва аневризмы мозговой артерии. Дедушка вызвал бабушку в Ленинград телеграммой, которая пришла в Самарканд раньше письма. Высказав блудному мужу все, что она о нем думает, бабушка согласилась удочерить осиротевшую девочку, которая впоследствии стала матерью Константина.

Новость не удивила, а просто шокировала. Невозможно было представить, что бабушка Полли ему не родная… Хотя, что такое «родная» и «неродная»? Кровь тут ничего не решает. Вон, с отцом и его сыновьями от второй жены кровь одна, но родными их Константин не считал. Просто — отец, просто — братья, не более того. А вот соседка Фархунда-апа — ближе любого родственника. То, что бабушка не единокровная, еще не делает ее неродной… Но какой-то непонятный осадок где-то в глубине души все же остался.

Спустя неделю после разговора с бабушкой Константин получил от мамы проникновенно-увещевательное послание. Мама умоляла его «не торопиться», «не доводить дело до постели», «не совершать опрометчивых поступков», «не портить себе жизнь», «не путать вожделение с любовью» и еще много чего просила не делать… Но все уже было сделано. До постели дело дошло на третий день знакомства, чему Константин был несказанно рад. Они с Никой сразу же поняли, что созданы друг для друга, но с женитьбой решили повременить до весны. Это же так здорово — начинать новую жизнь весной, когда природа оживает после зимней спячки, когда все вокруг дышит любовью, когда хочется обнять весь мир и повторять вслед за Пушкиным: «весна, весна, пора любви…».

Как и положено между любящими, поведали друг дружке самые сокровенные тайны. Ника рассказала, что у нее есть оставшаяся от бабушки собственная однокомнатная квартира в Южном Орехове-Борисове на Воронежской улице, а Константин признался в том, что пишет стихи и прочел два последних произведения, посвященные «любимой Н.». Стихи привели Нику в восторг.

— Я чувствую себя Анной Керн! — повторяла она, закатив глаза. — Невероятное ощущение! «Наследуют отчаянью в следующем поколении стихи о чашах твоих коленей…». Нет, ты решительно новый Пушкин! Читай еще!

Константину, хорошо знакомому с творческим наследием великого поэта, хватило ума не упоминать о том, что писал Пушкин о Керн своему другу Сергею Соболевскому спустя год после публикации «Чудного мгновенья». Тем более, что накануне, после первой близости, они чуть было не поссорились. Вроде как по его вине, хотя он ни в чем виноват не был.

Дело было так. Приходя в себя после третьего штурма (другими словами столь пылкое сближение назвать невозможно), Константин сказал в пространство:

— А мимо молодость проходит и дни мелькают, как в кино…

— Ты на что намекаешь?! — моментально вскинулась Ника, льнувшая до этого момента к его плечу. — Это же «Песня проститутки» Юрия Лозы! Ты считаешь меня бл…ю? Ай, какая гадкая девочка! Дала сразу же после знакомства! Вот не ожидала от тебя, честное слово…

Заслужив прощение при помощи четвертого штурма, растянувшегося на добрых полчаса, Константин пообещал себе впредь быть осмотрительнее, не ляпать ничего наобум и не цитировать ничьей поэзии, кроме своей собственной.

При всей кажущейся легкости своего характера, Ника могла внезапно заводиться по разным, совершенно не заслуживающим внимания, пустякам. Не то сказал, не так посмотрел, цветы не те принес… (она почему-то ненавидела хризантемы). Сначала эта черта умиляла Константина, позднее — удивляла, а в конце концов начала раздражать. Но до раздражения и его последствий было еще далеко.

Сразу же после Нового года, на втором месяце знакомства, влюбленные поселились в Никиной квартире. То есть, официально считалось, что Ника отселилась от родителей, потому что с Воронежской ей было ближе ездить на работу (на самом же деле разницы не было практически никакой), а Константин приходит к ней в гости. Ага — приходит! Как пришел однажды со своими пожитками, так и загостился… Маме и бабушке Константин о переезде не сообщил. Для них он продолжал жить в отдельной комнате уютного чистенького общежития на 11-ой Парковой.

Никины родители все понимали, но старательно прикидывались непонимающими. Собственно, отцу некогда было понимать — он с раннего утра до глубокой ночи мотался по своим объектам, а иногда пропадал на них неделями, если был аврал. Ника рассказала, что у ее прыткого папаши есть вторая семья в Бронницах, где давняя любовница воспитывает двенадцатилетнего Никиного братика.

— Мама об этом знает, но не возражает, — сказала Ника, смешно наморщив нос. — Лучше путь папаша ходит к одной здоровой женщине, чем станет таскаться по всяким сифилитичкам.

— Мудрая женщина, — похвалил Константин.

— Мудрая, — согласилась Ника. — При таком подходе папаша не может возражать против маминого романа с ее бухгалтером. Короче говоря, всем хорошо. И приличия соблюдены, и желания удовлетворены, и квартиру разменивать не нужно, и ребенка не травмируют…

— Какого ребенка? — не понял Константин.

— Меня! — рассмеялась Ника. — Шнурки убеждены, что их развод меня травмирует! Я только не понимаю как. Но предупреждаю сразу, что у нас с тобой такого не будет. Если надоедим друг другу, то мирно разойдемся. Окей?

— Окей, — ответил Константин, уверенный в том, что их взаимные чувства никогда не остынут.

25 декабря 1990 года, в католическое Рождество, Ника родила девочку, которую назвали Марианной в честь обоих бабушек — Марии, матери Константина, и Анны, матери Ники. Узнав о рождении правнучки, бабушка сменила гнев на милость — начала называть Нику по имени и передавать ей приветы (а прежде говорила «твоя» или «эта твоя»), прислала правнучке «на зубок» тысячу рублей, которую павловские реформы превратили в ничто, а также выразила желание приехать в Москву, чтобы нянчить Марианночку. Мысленно содрогнувшись от такой перспективы, Константин заверил бабушку, что они с Никой замечательно справляются, а, когда нужно, то приходит на помощь теща. Соврал совсем немного — теще, руководившей магазином «Океан» на Авиамоторной улице, некогда было заниматься внучкой, но зато она подыскала счастливым родителям замечательную няню Ольгу Григорьевну, ветерана ведомственного железнодорожного детского садика, и взяла на себя оплату ее услуг. Причем, платила так щедро, что Ольга Григорьевна была готова работать без выходных, да еще и на ночь оставаться, когда попросят (ночью и по выходным оплата была двойной).

Ника беспокоилась, что семейные хлопоты помешают Константину работать над диссертацией, но ее опасения оказались напрасными. Во-первых, при необходимости Константин всегда мог задержаться в Центре и поработать в спокойной «послерабочей» обстановке. Во-вторых, после рождения Марианночки, он вежливо, но твердо объяснил научному руководителю, что период «черного рабства» аспиранта Иванова окончился. Слава Богу — половину оттрубил, так что хватит на мне ездить, дорогой товарищ профессор. Теперь уже можно было позволить себе подобную строптивость, не опасаясь фатальных последствий, потому что верховное кафедральное и клиническое начальство было прикормлено икоркой и балычками, получаемыми от тещи. Верховное начальство скорее бы согласилось лишиться ничем не примечательного профессора Макарышева, нежели аспиранта, могущего доставать дефицитнейший дефицит практически в любых количествах. Прозрачные макарышевские намеки насчет того, как хочется «чего-нибудь вкусненького к праздничку», Константин демонстративно игнорировал — знай наших! Бабушка, старавшаяся сохранять со всеми хорошие отношения или, хотя бы, их видимость, такого поведения не одобрила бы. Сказала бы: «не обостряй, Костик, не плюй в колодец». Но бабушка была далеко, а Макарышев близко и уесть его хоть чем-то было очень приятно.

Защитился Константин со скрипом, то есть — с перевесом в два голоса, хотя ожидал, что против не будет ни одного. Даже Макарышев, по логике вещей, должен был проголосовать «за», поскольку он был научным руководителем Константина. Однако же вот — едва не завернули… А один из выступавших, незнакомый Константину хмырь с лошадиным лицом и неприятно щелкавшей вставной челюстью, сказал, что гормональная регуляция липолиза, которой была посвящена диссертация, на сегодняшний день изучена хорошо, в отличие от разных других тем. Понимай так — лучше бы ты делом занялся, друг ситный, чем из пустого в порожнее переливать.

Но черт с ними со всеми, злопыхателями ядовитыми! Главное, что защитился, «окандидатился»! Дух бы перевести, а там можно будет и о докторской подумать…

Жизнь — известная ехидна. Подкинет одну плюшку, а следом отвесит дюжину плюх — не радуйся хорошему, пока лиха полной ложкой не хлебнул. На родной кафедре эндокринологии Константина не оставили, хотя и обещали ему должность ассистента. Заведующий долго блеял-мекал, отводя глаза в сторону — и хотели бы, и с радостью, да нет возможности, единственная свободная ставка обещана племяннику министра. Короче говоря, заходите через годик, там видно будет.

На недавно созданной кафедре эндокринологии факультета последипломного образования Первого меда с Константином даже разговаривать не стали — сразу же дали от ворот поворот и это при наличии двух свободных ассистентских ставок и одной лаборантской! Сказать, что Константин недоумевал, означало не сказать ничего. В запасе оставалась возможность устройства врачом в одно из отделений Центра. Не самый лучший вариант для свежеиспеченного кандидата наук, но хоть что-то, не в поликлинику же идти, в конце концов. Однако заместитель директора Центра по лечебной работе Юлианова, с которой Константин ради укрепления отношений никогда не брал плату за тещины «гостинцы», приняла его крайне сухо. Свободных ставок нет, те, что пока не заняты, уже обещаны, извиняй-прощай.

Два дня подряд Константин напряженно анализировал предыдущие месяцы своей жизни, пытаясь понять, что он сделал такого плохого. Почему от него все отвернулись? Потому что защитился со скрипом? Чушь! Кстати, а почему было столько голосов «против»? Голову сломал, но так ничего и не понял. Спасибо теще, пристроившей в поликлинику Министерства финансов на Ильинке, а то бы ведь пришлось в обычной районной «кузнице здоровья» работать, не приведи Господь.

Со временем вся эта история если не забылась, то отошла куда-то на задний план, на далекие задворки памяти, чтобы всплыть оттуда десять лет спустя, в 2002 году, когда к главному врачу медсанчасти Константину Петровичу Ива́нову пришла проситься на работу одна из бывших ассистентов его родной кафедры эндокринологии. Константин ее, разумеется, не взял, потому что она была дурой, и вообще он не любил нанимать старых знакомых, тем более тех, которых помнили его аспирантом. Ну их к чертям! Если жизнь развела в разные стороны, то нечего и сходиться. Однако, чайком угостил. Посидели, повспоминали прошлое и к слову Константин сказал, что он так и не понял, какая муха тогда перекусала все начальство.

— Это Макарышев постарался, — поведала гостья из прошлого. — Он всем нашептывал, что ваш тесть — главарь бандитской группировки, что вы ему угрожали и вообще вы очень опасный человек, и что он буквально считает дни до вашей защиты, чтобы навсегда с вами расстаться.

Константин оценил красоту игры. Идеальная в своей пакостности сплетня! Пугает не по-детски, но, в то же время, не располагает к уточнениям. Не спросишь же у доктора Иванова: «а правда, что ваш тесть — мафиози?». Чего доброго, зять или тесть, а то и оба вместе, обидятся и убьют за такой невинный, в сущности, вопрос. Но иметь среди подчиненных бандитского зятя не захочет никто. Константин и сам бы не захотел.

Спровадив расчувствовавшуюся от воспоминаний гостью, или, скорее — просительницу, Константин спросил у Гугла Всеведущего про профессора Макарышева. Очень уж захотелось встретиться, посмотреть в глаза и поговорить по душам. Но вышел облом. Оказалось, что подлый негодяй уже второй год покоился на Востряковском кладбище. Ловкая бестия! Напакостил и сумел удрать от возмездия туда, где его не достанешь.