ГЛАВА 76
В глазах пестрело от разноцветья саянов, повоев, кафтанов, летников. Ратники, вытянувшись в длинную цепь, торжественно въезжали в ворота Галицкого посада. Позади остался мост через бурлящий Днестр, вишнёвые сады, богато украшенный дом Семьюнки, широкие приземистые хоромы боярина Молибога, по обе стороны дороги тянулись хаты ремественников и торговцев. За плетнями видны были огороды, конюшни, хлева, амбары.
— Зажиточно у тя народец живёт, — то ли хваля, то ли в укор сказал Ярославу ехавший с ним рядом на вороном актазе Владимир Андреевич. Князь луцкий скакал чуть позади, за ним следом ехал Святополк, горой возвышающийся над всеми, а уже за Святополком, как будто в тени его богатырской силы и стати, держались галицкие и волынские воеводы. Среди них находился и Избигнев. Умело руководил молодой боярин сторожей, явил немало храбрости во время боя и потому заслужил ныне славу и уважение не только галичан, но и луцких и дорогобужских дружинников.
Позади везли телеги с пленниками. На передней сидел страдающий от полученных ран мрачный Башкорд. Красивое бледное лицо половца выражало досаду, но ненависти и ярости в нём не было — обычное дело, битва, воинская удача оказалась на стороне противника. Не раз и прежде попадали ханы и солтаны половецкие в русский плен, и почти всегда откупались и возвращались назад в степи. Правда, был один случай, когда грозный Владимир Мономах, дед Ярославовой княгини, приказал изрубить в куски хана Бельдюза. Но то было давно, тогда было другое время.
Первым делом князья прошли на молитву в собор Успения Богородицы. Стояли на коленях, благодарили Господа за то, что ниспослал им победу над хитрым, сильным и коварным врагом.
Затем они, уже без большинства разошедшихся по домам и по харчевням воинов, отправились к воротам Детинца. Ярослав выехал немного вперёд. Медленно нёс его любимый соловый иноходец. Давно, сразу после битвы пересел на него князь с белого боевого коня. Шёл фарь по знакомой дороге, чуял торжественность момента, держался гордо, величаво изгибал шею. Сам Ярослав, в шапке из розовой парчи, в алом корзне, в кафтане синего шёлка, с мечом в сафьяновых ножнах на поясе, с бородой, которую накануне немного подровнял и подстриг цирюльник, выглядел нарядно, празднично. Поднимая вверх голову, смотрел на заборол, где в ожидании стояли княгини с ближними боярынями. Все они приехали сюда из Луцка и Пересопницы, сведав о победе над погаными.
Вот впереди всех — княгиня Рикса, старая знакомая, названная сестра. Стоит в малиновом летнике поверх тёмного нижнего платья, грудь в серебряных монистах, в высоком головном уборе — жемчуг и то же серебро. Строгая, но вот на лице её промелькнула улыбка, вот помахала платком ему унизанная перстнями рука, вот обернулась она и что-то говорит снохе своей, жене Ярослава Луцкого, полненькой низкорослой дочери Владислава Чешского. Вокруг луцкой княгини — сонм детишек мал-мала-меньше. Молода луцкая чета, тридцати обоим нету, а чад успели нарожать.
Жена Владимира Андреевича, высокая и сухая Святославна, в светло-голубом парчовом платье, в повое с кокошником на голове держалась чуть позади Риксы. В руках у неё тоже был платочек, видно было, как она что-то весело говорит стоящей справа от ворот Ольге. А Ольга... О, Господи! Ярослав едва не зажмурился. Надо ж так разодеться! Словно зима на дворе, а не начало июня, не сады цветут, а снег хлопьями срывается. Тяжёлая шуба бобрового меха струилась с плеч галицкой княгини. Большая, грузная, широкоплечая, напоминала Ольга Ярославу медведицу. На голове — шапочка с собольей опушкой, в ушах — золотые серьги, поверх шубы — ожерелье в три ряда. Шапка сверкает самоцветами, на пальцах — кольца с изумрудами и сапфирами, уста пунцовые кривятся от смеха. Маленькая Фрося тут же, выглядывает осторожно из-за зубцов стены, смотрит с любопытством на отца своего, во главе войска вступающего в Галич победителем.
Княжич Владимир — тот встречает отца в воротах, сидя на коне, рядом с ним заметил Ярослав Коснятина Серославича. Не случайно, верно, отирается хитрый боярин возле наследника галицкого стола. Здесь же и Семьюнко. При виде его Ярослав хитровато улыбнулся. Приготовил он для друга детских лет подарок.
За воротами Ярослав спешился, бросил поводья челядину, обнял Владимира, лёгким кивком головы ответил на приветствия бояр. Стремглав, словно юноша, взлетел на заборол. Тотчас обступили его княгини и боярыни с детьми, спрашивали, говорили что-то наперебой. Рядом счастливая Святославна положила голову в убрусе на плечо мужа.
— Стратилат мой славный! — услышал Осмомысл её ласковые слова.
Ярослав расцеловал в изрытые морщинами щёки Риксу, затем Елену Ростиславну, которая по столь значительному поводу сменила чёрные одежды на ромейский багрянец. Стойно царица выступала двоюродная сестра, улыбкой озарено было её некрасивое, всё в оспинах лицо. Впрочем, радовалась Елена не одной лишь победе над погаными. Из Кракова от Болеслава Кудрявого прибыл в Галич сватом молодой пан Николай. Просил краковский владетель у Ярослава её руки. Выходит, и ей, некрасивой и ущербной, светит солнце, и к ней поворачивается порой ветреная удача.
Оставив довольную сестру, Ярослав подхватил на руки крохотную Фросю и посадил её себе на плечо. Детские ручонки крепко обхватили отца за шею. Дочь смотрела с любопытством и некоторой опаской сверху вниз на князей, княгинь и боярынь. Не выдержав, показала язык белобрысому Ингварю, младшему отпрыску луцкого князя. Давеча играли они во дворе и забрасывали друг дружку песком, да так, что потом мамки долго их отмывали и чистили рубахи.
Осторожно опустив дочь на площадку заборола, Осмомысл повернулся, наконец, к стоящей немного в стороне от всех Ольге. С усмешкой глянул на её вычурный наряд, качнул головой, промолвил тихо, вполголоса:
— Ну и вырядилась ты!
— Мужа встречаю, в лучшее облачилась! — Ольга, кажется, совсем не обиделась на его слова.
Ярославу почему-то захотелось сейчас отойти подальше от этого всеобщего гама, укрыться от неумеренной похвальбы, от льстивых улыбок бояр и челяди, от родичей своих. Он знал, понимал: нынешняя победа — прежде всего его заслуга. Это он собрал дружины братьев-князей, он без устали рассылал гонцов с грамотами, призывая, быть наготове, он вёл воинов Галича, Перемышля, Луцка, Дорогобужа, Пересопницы на сечу. Хотя, конечно, Владимир Андреевич молодец! Стратилат! Верно сказала Святославна. И Святополк! Если б не он, не было б и победы нынешней!
Но от всей этой шумихи Ярослав устал. И потому, улучив мгновение, прошёл он вдоль заборола, мимо гридней с копьями, мимо дозорных на стрельницах, и поднялся по короткой лестнице в смотровую башенку. Отсюда открывался вид на нижний город, весь Галич лежал как на ладони. Вот сверкают крытые свинцом купола Успенского собора, вот мост через Днестр, вот частокол, окружающий посад, вот болонье за городом меж холмами, поблескивает под солнцем вода в болотистых низинах.
Ольга проследовала за ним, облапила, как медведица, прильнула щекой к груди.
— Сожидала, молилась о перемоге нашей, — призналась она. — Слава Христу, оберёг волости галицкие от разору. Что с Башкордом делать будешь?
— Святополк его полонил, у него и спрашивай.
— Святополк! — Ольга с задумчивым видом облокотилась о подоконник. — Выкупи его у Святополка! И казнить вели! Дед мой, князь Владимир Всеволодович Мономах, тако с ханом Бельдюзом содеял.
— Башкорд — не Бельдюз, не бросал в пламя детей малых! Давидович и Берладник — они толкнули хана на набег. Да и, как-никак, родич нам Башкорд. Верхуслава тебе — племянница.
Ольга недовольно фыркнула.
— Тоже мне, родич. Волк степной ему родич! И Верхуславе сей, поганинке нечестивой, такожде! Позором покрыла род наш славный, ускакала, променяла хоромы на юрту вонючую! Дура! Фу!
— Ладно, хватит о них! — Ярослав нахмурил чело. — Не стоят они того! Подумаем потом, как с Башкордом быть. Одно скажу: надолго отбили мы охоту у половцев Галичину грабить. Наголову их разбили под Ярополчем.
Они постояли некоторое время у оконца башни, смотрели вниз, Ольга прижималась к Ярославу, смеялась весело, радовалась, и радость у них обоих была общая. Много лет спустя Ярослав, силясь вспомнить немногое хорошее, что было у него с первой женой, почему-то всегда представлял себе эту узкую башенку, оконце, в которое задувал слабый ветерок, и Ольгу, ласково воркующую у его груди. Бывают минуты какого-то общего умиротворения, когда на душе становится тихо и светло, и именно это переживали теперь они оба, глядя вниз на город.
Ольга вдруг встрепенулась.
— Пойду во двор. Распоряженья отдам боярину Гарбузу. Пора столы накрывать. Гулять дак гулять!
Она поспешила вниз, а Ярослав, оставшись один, ещё немного постоял у оконца. С заборола доносился до его ушей весёлый гам, гости торопились на празднество, громко стучали по ступенькам крутой лестницы шаги.
Князь, наконец, оторвался от своих дум. Впереди ждал его пир, ждало шумное веселье с реками вина, с обилием яств, с долгими славословиями.
...Празднества в Галиче длились целую седмицу. Столы поставили прямо во дворе перед княжеским дворцом. Пировали, как всегда и везде повелось на Руси, по полной! Только и успевали стольники с чашниками подавать кушанья, наливать хмельные напитки в ендовы и братины, а челядинцы уносить пустые бочонки из-под вина, мёда и ола.
Меры люди ни в чём не знали. Быстро надоели Ярославу хохот и шум вокруг. Видел он, едва скрывая презрение, как гридни и отроки бачуются с дворовыми девками и как не отстают от них многие знатные бояре. Приходилось сидеть во главе стола с деланной улыбкой, слушать славословия, здравицы, глядеть на скоморошьи кривлянья. Улучив мгновение, подозвал к себе Ярослав необычно мрачного Семьюнку.
— Что, друже, невесел? Печаль какая душу точит?
— Да что о том баить, княже! — досадливо махнул рукой рыжий отрок.
— А всё же ответь. С малых лет ведь мы друг дружку знаем.
— Да невеста моя… Уехала куда-то. Велела передать, в Коломыю. И чего её туда понесло? Вроде о свадьбе сговаривались. Я уже и с епископом Козьмой толковал. Обвенчал бы нас. А тут...
Ярослав хитровато улыбнулся.
— Ты, Семьюнко, не горюй давай. Пей, веселись. У меня для тебя, кстати сказать, подарок есть. Трофей.
— Какой ещё подарок? Что за трофей? — удивился отрок. Понял он, что затевает что-то князь, но что, догадаться никак не мог.
— Ну, какой, какой! Службу ты мне правил верно, вот и решил я тебя вознаградить. Эй, отроки! — Князь подозвал двоих молодших дружинников и подал им рукой условный знак. Затем встал со стольца и поднял чару с красным вином.
— Вот друг мой, Семьюнко, отрок. С детских лет мы с ним вместе. Не довелось нынче ему в сече побывать, другие важные дела он вершил. Имею желание наградить его!
За столами зашумели враз, захлопали в ладоши. Лукаво потупили очи Рикса и Ингреда, сидевшая за столом рядом с Избигневом. Ведали сии жёнки, что за подарок приготовил Ярослав для Семьюнки.
Отроки привели во двор всадника, всего закованного в булатную броню. Панцирь чешуйчатый серебрился на солнце, к островерхому шишаку приделана была торчинская маска — личина с прорезями для глаз, рта и ноздрей, на ногах были бутурлыки, на руках — рукавицы кольчужного плетения.
— Ну вот тебе, Семьюнко, трофей! — возгласил Ярослав. — Смотри, береги его, никому не отдавай!
Семьюнко недоумённо пробормотал:
— Спасибо, княже! Токмо что мне с сим трофеем делать?
Пожав плечами, уставился он на неведомого вершника. Что за прихоть, что за причуда такая у князя? Кто этот всадник неведомый? Вроде статью не вышел, и росту невеликого. И почему вдруг, не выдержав, прыснула со смеху, стыдливо прикрыв рот, обычно такая серьёзная холодная Ингреда?
Несмело подошёл Семьюнко к всаднику, спросил угрюмо:
— Ты кто такой?
Вершник резким движением сорвал с лица личину. Смеющаяся Оксана стреляла отрока васильковыми глазами, хохотала от души, запрокинув немного назад голову. Шишак и прилбица полетели в траву. Коса золотистая упала на спину. Семьюнко, вспыхнув от неожиданной радости, схватил невесту за руки и чуть ли не вырвал её из седла. Опустил Оксану наземь, обнял, расцеловал. Вокруг царило оживление, отовсюду неслись шутки и прибаутки, а Семьюнко, словно зачарованный, заворожённый Оксаниной красотой, не замечал ничего, кроме этих озорных васильковых очей, кроме озарённых смехом алых уст, кроме румяных ланит и носика остренького, слегка подрагивающего в такт словам:
— Спешила к тебе. Ждала встречи с тобой.
— Жалимая! — только и смог шёпотом вымолвить в ответ Красная Лисица.
Взявшись за руки, они подошли к Ярославу и поклонились ему в пояс. Кто-то из пирующих уже крикнул громко пьяным голосом:
— Горько!
В сладостном медовом поцелуе слились нежные губы.
— Ну вот! — промолвил довольный Ярослав. — По случаю победы над половцами сыграем сразу две свадьбы. Сестрица моя, княжна Елена Ростиславна нынче выходит за краковского князя Болеслава Кудрявого. Прислал Кудрявый к нам мужа своего, пана Николая. И Семьюнко, друг мой, женится. А чтоб сподручней было тебе, отроче, невесту к алтарю вести, вот тебе от меня ещё один дар.
Серебряная боярская гривна заструилась на шее Красной Лисицы. Смутившийся Семьюнко растрогался и обронил скупую слезинку. Оксана, сбросив, наконец, с рук кольчужные рукавицы, захлопала в ладоши. И тотчас дружно ударили в пляс скоморохи, заиграли сопели и дудки. Продолжился на княжеском подворье весёлый праздник.
