Глава 13
ОЙРО
Я возвращаюсь к себе, только когда на небосводе начинают зажигаться звёзды. Меня мутит от картин смерти дорогих мне людей, которые моё воображение продолжает создавать. Повторяющиеся воспоминания об отце, Дарии и Азаре не отпускают меня, преследуют, стоит только закрыть глаза. Никому ничего не говоря, пропускаю ужин, несмотря на недовольное ворчание желудка, но я боюсь, что меня внезапно стошнит перед всеми.
Завернувшись в своё одеяло, я плачу столько, сколько мне нужно, а потом сплю плохо, беспокойно, часто просыпаясь. Теперь меня преследуют новые кошмары, и я не представляю, как стереть из памяти то, что я узнала. Поистине сила Айлы кажется мне чем-то ужасающим. У неё так много своих жутких воспоминаний, а сколько же ещё и чужих бед она подсмотрела если не специально, то хотя бы случайно.
Несмотря на отвратительную ночь, утром я прихожу на тренировочное поле перед рассветом, как и положено. Рушан никак не комментирует моё отсутствие за ужином, только хмурится, видя мои синяки под глазами. Я хочу спросить его о вчерашнем, что он делал в комнате моей сестры, но моё настроение и так испорчено, поэтому я молчу, не уверенная, что его ответ не сделает хуже.
Помню уговор с Даяном и теперь не жалуюсь, не ругаюсь и не сопротивляюсь любому сложному заданию. Не задаю ни единого вопроса, когда Рушан переносит меня за пределы дворца и заставляет кругами бегать по песчаным дюнам. Сапоги вязнут в песке, и приходится прилагать в два раза больше усилий, чтобы просто переставлять ноги. Выполняю все последующие упражнения на тренировочном поле и прошу несколько раз прощения за неправильно выполненные удары. Поэтому Рушан перестаёт даже пытаться подшучивать. После окончания занятия я остаюсь. Беру деревянные муляжи клинков и тренируюсь сама. Упражняюсь, пока боль в голодном желудке не становится нестерпимой, напоминая, что и ужин я пропустила. Я остаюсь на поле до полудня, а потом, избегая друзей, заглядываю на кухню к слугам, чтобы перекусить.
Оставшийся день провожу в своей комнате за книгами, которые сказал прочитать Серош. Отрываю взгляд от страниц, только когда в комнате становится неестественно сумрачно. В Паргаду пришла песчаная буря. В помещение сразу попадает песок, а ветер грохочет балконными дверьми, бросая их на стены. Лишь со второго раза мне удаётся их запереть.
С приходом сумерек ко мне заглядывает Даян. Я сразу понимаю, что принесённый поднос с ужином является предлогом. Наверное, сестра рассказала всё остальным, и теперь они волнуются. Брат отбирает у меня книгу и приказывает поесть. А от моей молчаливой покорности у него на лице появляется точно такое же выражение, как и у Рушана: растерянность напополам с разочарованием. Некоторое время Даян молча наблюдает, как я медленно жую, отрешённо разглядывая стены.
– Я надеюсь, что хоть принесённые мной новости тебя немного порадуют, – печально говорит он, устало опускаясь на одно из кресел.
Я не спрашиваю, а просто смотрю на брата, дожидаясь продолжения.
– Нам всё-таки удалось узнать о твоём друге Дарене. – Ложка с едой моментально замирает на полпути к моему рту, Даян торопливо продолжает, замечая зарождающуюся панику в моих глазах: – Он жив, Ойро. С ним всё хорошо. Удалось узнать, что Эол держит его при себе, понимая ценность пленника. Мне доложили, что у него своя комната и его больше не пытают, так как в этом уже нет необходимости.
Я судорожно вздыхаю, взгляд блуждает по комнате. Эта новость приносит небывалое облегчение, но оно, к сожалению, временно. Дарен всё ещё у каиданцев, а мы так и не решили, как избавить его от контроля света.
– Почему они вообще его пытали? – спрашиваю я у брата. – Если им нужен был его Дар, то почему Эол просто с самого начала не поставил на него метку?
– Ограничения, – поясняет Даян и кивает на мою еду, намекая, чтобы я продолжала. – Подобные связи, как я знаю, их тоже утомляют. Нужно управлять не только своим разумом, но и чужим.
– Он может читать его мысли?
– Разве что отчасти, и скорее не читать, а контролировать их. Воспоминания видеть они не могут. Контроль света – это как связь кукловода и марионетки, – на этих словах я морщусь, но продолжаю жевать, а Даян следит, чтобы я доела всё. – Я также слышал о том, что они не могут так просто снимать и ставить метки на одного и того же человека. Если Эол снимет её с Дарена, то он не сможет подчинить твоего друга ещё около года. Поэтому потомки Каида прибегают к этому исключительно в момент нужды.
– Но кто-то другой сможет?
– Возможно. Однако точно мне неизвестно. Потомки Каида предусмотрительно предпочитают умалчивать о своих слабостях.
Я отставляю пустую тарелку, когда брат замолкает. Ему явно нечего больше мне рассказать. И я решаю вновь вернуться к книгам Сероша, всё ещё надеясь, что смогу найти какие-нибудь подсказки среди исписанных страниц.
Даян без спросу ложится на край моей кровати, принеся с собой вазу с фруктами, а я его не гоню. Если рядом со мной брат сможет отдохнуть, то я буду рада. Хотя, возможно, вру себе и хочу, чтобы он остался разогнать мои собственные страхи.
Я беру очередную книгу, рассказывающую о связи Назари и Калануа, и она быстро меня увлекает. Рассказ похож на легенду, но меня затягивает, а мрачные мысли уходят на задний план.
«Первым человеком на этих землях был Калануа. Но имени он своего не помнил, фамилия – последнее, что осталось в его памяти. Говорят, был он не бог, но бессмертен, и бессмертие его было похоже на проклятие. Настолько долгое, что позабыл он, откуда пришёл и куда направлялся, только бродил по пескам, не зная цели, будто скиталец. Хоть и выглядел он молодо, но во взгляде давно исчезла жизнь.
Уснул он однажды на запретной земле джиннов, что людей ночами крадут. И один из них почти высосал душу Калануа, но была она столь горька и неприятна на вкус, будто желчь иль отрава, что джинн выплюнул душу скитальца обратно.
Настолько это удивило джинна, что принял он образ девушки. Во тьме её волос терялись звёзды, кожа сверкала бледным лунным светом, а платье было соткано из песка.
– Не встречала я ещё такой души, – сказала джинн, – кислая она, есть вроде можно, но так неприятно. Отравлена будто. Что с тобой не так?
– Это называется одиночество, – ответил ей тот.
– Одиночество… – повторила она и поморщилась, будто и слово на вкус не лучше, чем душа молодого мужчины.
– Оно тебе не знакомо? – удивился собеседник, впервые за долгое время проявляя интерес к окружающему. – Это когда ты всегда один. Здесь, среди песков, в темноте, разве тебе не одиноко?
– У меня десятки братьев и сестёр, – пожала та плечами и взмахнула рукой, указывая на высокие барханы. – У песка столько песчинок! А сколько звёзд на небе! Некому здесь быть одиноким, кроме тебя. Кто ты?
– Моя фамилия Калануа, но имени своего я не помню.
– Тогда я буду звать тебя аваре, – внезапно решила джинн. – Может, со временем это слово станет тебе именем.
– Что это значит – «аваре»?
– Так мы называем заблудших скитальцев. Что ты ищешь?
– Не знаю, – удивился тот, будто запамятовал задать себе этот вопрос. – Избавления?
– От чего? От твоего… одиночества?
– Да. И от долгой жизни. Я слышал, люди умирают рано, но что же я? – Калануа оглядел себя, как если бы ему необходимо было убедиться, что он человек. – Ты можешь меня убить?
– Я ем души, а они сюда забредают так редко, – с тоской ответила джинн, обнимая себя за плечи, хотя холода ночи она не чувствовала. – Я думала полакомиться твоей, но отравленную заглотить не могу. Жалко мне тебя, и душу твою упускать не хочу. Исполню я твоё желание, спасу от одиночества, став твоей парой, и буду рядом, раз одному тебе не нравится. Однако долго быть в этом виде я не хочу, поэтому подарю тебе дитя. Пусть оно лечит твою душу от яда.
– Но что, если моё проклятье передастся и ребёнку?
– Твоя правда, – задумалась джинн. – Тогда и его спасу я. Не хочу вновь наткнуться на эту заразу, что ты назвал «одиночеством», – джинн недовольно поморщила аккуратный нос, но её слова Калануа не напугали. Он так давно ни с кем не говорил, поэтому с наслаждением внимал звукам её голоса, как прохладному ветру.
– Как только исполнится ребёнку четыре…
– Почему четыре? – неожиданно перебил мужчина, не в силах сдержать интерес.
– Потому что четыре – это утро, день, вечер и ночь. Четыре – это смерть. Первая грань для дитя на этой земле из песка. И чтобы он пережил свой четвёртый, самый опасный год, я подарю нашему ребёнку трёх друзей.
– Почему трёх?
– Они будут как вечер, ночь и утро. Будут защищать дитя от четвёртого, от ранней смерти.
– Разве не ночь опаснее всех остальных?
Джинн вначале вскинула от удивления брови, а потом захохотала, словно живой человек. Но смех её был красив, подобно журчанию воды на оазисе, и глубок, будто ночное небо.
– Ты в пустыне, аваре! – не в силах унять веселье, с трудом выдавила она. – Когда тебе хуже всего?
– Днём, – признался тот после короткого размышления. – Солнце слишком яркое и горячее.
– Правильно. Потому что это земля великой Ночи и мы её дети. Поэтому вечер, утро и ночь – трое друзей – будут связаны крепкими узами с нашим дитя. Эта связь будет в их крови. Защитят они его от смерти четвёртого года, а после спасут и от одиночества.
– Неужели ты не хочешь ничего взамен?
– Хочу душу твою, но только когда она станет счастливой и сладкой, как воздух во фруктовых садах по ночам. Согласен на эту сделку, аваре?»
– Что читаешь?
Вопрос Даяна резко вырывает меня из истории, и я поворачиваюсь к брату.
– Ты чуть носом в страницы не уткнулась, – поясняет он. – Расскажи мне, что интересного нашла.
– Кажется, это легенда о Назари, – неуверенно бормочу я, осматривая корешок книги, но все буквы там уже стёрлись.
– Про джинна? – Даян укладывается на бок и подпирает голову рукой.
– Верно. Кто был первым Калануа?
– Никто не знает, – загадочно тянет брат, растягивая губы в довольной улыбке. – Калануа существовали на этой земле задолго до Первых и падения Звезды. Многие уверены, что люди здесь жили с незапамятных времён, а ветвь наших предков невероятно длинная.
– Ты веришь, что одним из наших предков был джинн?
– Всё-таки не всё в тебе изменилось, – насмешливо отвечает брат. – Всё та же маленькая Ойро, что верит в эту сказку.
– Но ведь она записана. – Я закрываю книгу, но стискиваю пальцами фолиант, не желая выпускать найденную драгоценность.
– Не всё, что написано в книгах – правда, Ойро. Сказки тоже записывают на бумаге, – иронично напоминает Даян и вновь растягивается на кровати. – Это старая вера наших предков в существование духов, рождённых из чистого пламени. Мариды, ифриты, силаты, дэвы, гули или же кутрубы и другие. Их классификации разрозненны, и тяжело разобрать, кого же встретил Калануа. Это мог быть силат – джинн воздуха по легендам, но в некоторых книгах он описывается слабым и не способным менять облик. Один из наших учителей говорил, что Калануа встретил марида – духа воды, обладающего колоссальной силой. Эти истории восхитительны, но реальны ли? По мифам гули – обитатели пустыни и питаются мертвечиной. Ты видела хоть одного гуля, Ойро?
Я упрямо молчу, отказываясь подыгрывать брату. Мы оба знаем ответ на этот вопрос.
– Конечно, можно предположить, что легион оказался сильнее и избавился даже от гулей, забрав власть над песками себе, – продолжает Даян. Его забавляет моя детская наивность. – Но трудно верить в то, что скрыто от глаз, когда у нас есть реальные Дары и испорченные тени. Вы с Анисом были единственными, кто поверил в эту легенду о джинне, рассказанную нам отцом.
– А остальные нет? Но ведь в нашей крови есть магия! – упираюсь я, и этот спор откликается у меня в душе, будто я повторяю уже когда-то сказанные доводы и фразы.
– Да, сила Первых, – кивает Даян, улыбка не сходит с его лица.
– Нет, клятва на крови. У тебя ведь есть эта способность. И у меня тоже?
– Нет. Только у старшего в поколении. – Его голос уже не звучит столь уверенно, поэтому я хватаюсь за возможность отстоять своё мнение.
– Вот видишь. Это не Дар Первых! Это древняя магия!
– Ты права, Ойро, – снисходительно соглашается. – Однако я больше придерживаюсь мысли, что это не от джинна, а просто магия шаманов. До прихода Илоса правителей здесь называли «вождями», и сохранились некоторые записи о старых ритуалах.
Сдаюсь, принимая хоть такую точку зрения.
– Я не дочитала рассказ. Так она полюбила Калануа и родила ему дитя?
Глаза брата удивлённо распахиваются, и он начинает смеяться. Он пытается делать это тихо, но всё его тело трясётся от сдерживаемого хохота. Закатываю глаза, но молча дожидаюсь, пока его отпустит.
– Ах, Ойро, – сладко тянет Даян, утирая выступившую слезу. – С тобой всегда было весело.
Я проглатываю это шутливое оскорбление, шумно выдыхая носом.
– Она действительно родила ему дитя и создала связь с Назари. Когда же тот подрос до совершеннолетия, а Калануа полностью почувствовал себя счастливым, она пришла за платой. Убила отца своего же ребёнка, проглотив его сладкую душу.
Я откладываю книгу в сторону, решая после ухода брата дочитать и проверить, не солгал ли он мне. Однако Даян не торопится покидать мою спальню, несмотря на потемневшее небо за окном.
– Я немного подумал о твоём желании помочь, Ойро. И есть одно дело, с которым нам всем стоило бы разобраться, – внезапно серьёзным тоном начинает Даян, закидывая руки за голову и глядя в потолок балдахина. – Притом нужна будет не только твоя помощь, но и Айлы.
– Что мне нужно сделать? – оживляюсь я, радуясь, что могу быть полезна.
– Думаю, пора напомнить падальщикам о старом договоре. В последнее время они слишком много себе позволяют, к тому же я не собираюсь спускать им с рук нападение на тебя и помощь каиданцам.
– О каком договоре идёт речь?
– О том, что много столетий назад, ещё при Илосе, заключили с Падшими. Калануа решили не убивать их всех, а посадить на кровавую клятву, что обязывала этих мерзавцев защищать наши границы в обмен на свои жизни. Им самим такой договор был выгоден. Они оставались свободными, могли грабить кого угодно, кроме илосийцев. Они не нарушали обещаний, поэтому уже четыре столетия никто не требовал от главарей возобновления клятвы, хотя она перестаёт действовать со смертью предыдущего Калануа. Однако они распробовали свободу и начали кусать не ту руку. Пришло время напомнить, что они живы потому, что мы им позволяем.
– Когда отправляемся?
Брат хмыкает в ответ на моё скорое согласие.
* * *
В очередной раз я убеждаюсь, что не в привычках Даяна затягивать дела. Мы назначили встречу с Падшими на следующий же день. Хотя «назначить встречу» не самое верное выражение для момента, когда раздражённый Даян своими тенями за ноги выволок сопротивляющегося и вопящего главаря из их норы и бросил перед нами.
Падшим принадлежит небольшое поселение на юго-востоке, они расположились в оазисе, который, по преданиям, Калануа позволили им занять в обмен на защиту границ. Судя по немногочисленным одноэтажным домам, количество поселенцев совсем мало.
– Ваше тёмное высочество, может нам всё же помочь выволакивать остальных? – насмешливо спрашивает Анис, стоя рядом с Рушаном и Самией чуть позади нас с Айлой.
– Благодарю, но вас троих я взял, просто чтобы вы воздухом подышали, – усмехается брат, наблюдая, как вслед за главарём с мечами наперевес выбегает толпа падальщиков, но стоит им заметить нас, как они замирают, сбиваясь в кучу, не зная, что делать.
Брат пригласил нас составить ему компанию в улаживании дел, и я была единственной, кто вначале удивился отсутствию хоть какой-то военной поддержки. Но теперь понимаю, что Даян хочет их запугать не количеством солдат, а тем, кем он является.
Главарь с расширенными от шока глазами вскакивает на ноги, но пытается сохранить остатки достоинства и не удирает сломя голову, только отступает на несколько шагов поближе к своим людям. Его лицо покрыто старой бело-чёрной краской, возможно, вчерашней. За это время от жары и пота большая часть уже смылась. Судя по ярости на его лице, с ним ещё так не обращались, а с Калануа эти разбойники давно не встречались, раз позволяют себе недовольно скалиться. Один их вид уже напоминает мне о смерти Теренса, и я вновь чувствую разливающуюся по телу злость.
– Зачем пришли?! – Главарь сплёвывает на песок нам под ноги. – Убирайтесь, пока целы!
Брови Даяна медленно приподнимаются, Назари напряжённо замирают. Похоже, они не понимают, кто именно стоит перед ними. Мы все одеты в простые одежды, без драгоценностей и украшений. Айла единственная осталась верна себе и надела бежевое платье, самое простое, что сестра смогла найти в своём гардеробе, когда мы с братом выбрали удобные штаны и рубашки. Но даже если внешний вид ничего не говорит о статусе, то мы всё равно удивлены, что Падшие позволяют себе такую глупость, как незнание, чьи тени могут выволочить их из нор.
– Давай так, ты призовёшь легион, а я прикажу обглодать кости этих мерзавцев, – как бы невзначай говорит мне Айла в образовавшейся тишине.
Она демонстративно наклоняется ближе, делая вид, что говорит только со мной, но на самом деле никак не понижает тон, и все прекрасно слышат её слова. Падальщики оборачиваются к нам. Стараюсь не показывать удивления от столь жестокой фразы из уст сестры, но я догадываюсь, что она ненавязчиво запугивает. А имя, которым зовутся испорченные тени, падальщикам явно знакомо.
– Может, оторвём им руки и дадим демонам полакомиться ими прямо у них на глазах? – Я поддерживаю Айлу с задумчивым выражением лица, будто говорю о выборе платья.
– Стоит, наверное, начать с одной руки, чтобы они не умерли от болевого шока раньше, чем мы успеем обсудить условия.
– Сёстры, давайте не будем жестокими, – с напускным разочарованием вмешивается Даян. – Начнём с пальцев.
Наши Назари демонстративно вздыхают и закатывают глаза, намекая на нашу отвратительную актёрскую игру. Один из Падших бросается вперёд на Даяна, пока тот стоит, отвернувшись от противников. Брат не дёргается, а я успеваю только моргнуть, когда Анис реагирует первым. Он появляется из теней перед противником, перехватывает руку с мечом, с хрустом ломает мужчине кисть, а другой рукой снимает у себя тонкий кинжал и вгоняет противнику в глаз. Вопль боли из-за сломанной руки запаздывает и вырывается из горла падальщика, когда лезвие уже в его черепе. Я впервые наблюдаю, как реагируют Назари против реальных противников. Скорость и точность движений кажутся мне нечеловеческими. Мёртвое тело падает у ног Назари, а лицо Аниса всё время остаётся беспристрастным.
Ещё двое совершают попытку. Глупцов встречает Рушан, который мигом переносится к ним. Одного он пинком сносит с ног, а второму перерезает горло и для верности вгоняет кинжал в глаз, как Анис ранее. Пока противник, захлёбываясь кровью и что-то мыча, падает на колени, кахари наступает сбитому с ног падальщику на пальцы, которыми тот сжимает рукоять короткого меча. Кахари ломает ему кости, и противник кричит.
– Ты же сказал, что взял нас подышать воздухом? – сухо интересуется Рушан, обращаясь к Даяну, намекая, что их принц и пальцем не пошевелил для своей защиты.
– Решил, что вы притомились ничего не делать, – парирует брат.
Анис несдержанно фыркает, а Рушан перестаёт давить на руку противника, когда его мольбы превращаются в скулёж.
– Кто вы такие? – привлекает наше внимание главарь.
Из-за краски на его лице тяжело разобрать, но я уверена, что он побледнел, наблюдая, с каким спокойствием наша свита пускает врагам кровь.
– Даже не знаю, зачем позволяю вам жить, ведь вы посмели напасть на мою сестру, – размышляет вслух Даян, не удосуживаясь ответить на глупый вопрос. Любой намёк на веселье исчезает.
– Мы никогда… не посмели бы, – бормочет мужчина, его взгляд бегает между нами, а дрожь в руках выдаёт понимание ситуации.
– Твои люди провели к нам каиданцев.
– Я не…
– ПРОВЕЛИ ВРАГОВ НА МОИ ЗЕМЛИ! – рявкает Даян, его голос угрожающий и низкий.
Главарь отшатывается, как от удара, вот теперь ему страшно. Он смотрит на сгущающиеся какие-то неестественные сумерки, хотя прошло всего пару часов после полудня.
– Мы больше не держимся вместе, – сглатывая, выдавливает падальщик. – Разбились на разные группы и действуем по отдельности. Я… не могу отвечать за действия других. Клянусь, мои люди продолжают выполнять условия, поэтому мы и живём на дарованных землях. Мои люди все здесь! Я не имею отношения к другим!
Пот течёт по его вискам, размазывая краску ещё больше. Брат окидывает собеседника внимательным взглядом, размышляя.
– Мы бы никогда… – тихо добавляет падальщик, чувствуя напряжение от затянувшегося молчания.
Я бы хотела просто убить их всех, но помню рассказы Сероша, что Падшие когда-то хорошо помогали в защите земель Илоса. Они жестоки, хоть как-то умеют обращаться с оружием. Слухи о них сеют страх, заставляя других дважды задуматься, прежде чем пересечь наши границы. Это лишние глаза, не позволяющие разведчикам добираться до наших городов в пустыне. А если в стычках Падшие несут потери, то это не наша забота. И сейчас их существование может продолжить играть нам на руку.
– Тогда разберись с этим, – в итоге решает Даян. – Разнеси мои слова остальным, что если в течение месяца они не соберутся под твоим началом, то я сам приду и лично вырежу вас всех, включая твоих людей.
– Но мы же ничего не сделали…
– Это мотивация тебе и им! – насмешливо, но зло бросает брат. – Разбирайся с другими группами как хочешь, если они откажутся. Не станут слушаться – ты знаешь, что делать. Через месяц я буду считать, что действие любого из Падших – это твой приказ. Сегодня я дам вам последний шанс. Если я узнаю, что вы посмели напасть на мой народ или помогать нашим врагам, то приду не только за виновными, но и за тобой… и за каждым из вас. – Голос Даяна ровный и спокойный, но настолько холодный, что я чувствую, как и моя кожа покрывается мурашками, несмотря на тёплый день. – Ты понял?
– Я понял.
– И? – с нажимом тянет Даян.
Главарь опять тяжело сглатывает, прежде чем через силу выдавить ответ:
– И обещаю всё сделать.
* * *
Следующие несколько дней похожи один на другой. Я тренируюсь столько, сколько может выдержать тело. Рушан даже хвалит меня, комментируя, что «хоть немного чувствует вибрацию в руках» от моих ударов. Моё обучение продвигается, кахари учит меня ударам ногами и как делать захват, который он применил на мне при нашем поединке. Вначале я смущаюсь, когда он демонстрирует захват, прижимая меня к своему телу так, что спиной я чувствую его сердцебиение. Однако я возвращаю концентрацию, напоминая себе о Дарене, который все ещё у каиданцев. Несмотря на новости Даяна, опасаюсь, что каждый потраченный день может стоить другу жизни.
После разборок с Падшими я продолжаю избегать совместных ужинов и завтраков, отдавая все свободное время учёбе. Пытаюсь избавиться от показанных сестрой воспоминаний, и забыть вид мёртвого Дария. Я хочу помнить их живыми, смеющимися и счастливыми, но каждая ночь показывает мне другое.
В очередную ночь я подскакиваю на кровати от вибрации. Сердце лихорадочно колотится, так что трясётся всё тело, я хватаю ртом воздух, гадая, что за звук меня разбудил, но отвлекаюсь на скрип закрываемой двери. Я с трудом могу различить вид своей комнаты во мгле, часто моргаю, страшась этой слепоты.
– Стой! – хрипло приказываю я, вновь слыша тот же звук. – Вернись.
Торопливо сползаю с кровати, шарю рукой по ближайшему комоду в поисках того, чем можно защититься от названного гостя. Вспоминаю о кинжале отца, но он на туалетном столике в другом конце комнаты. Дверь некоторое время не двигается, оставаясь полуприкрытой, но потом распахивается, и человек покорно возвращается в помещение. Я наконец привыкаю к темноте, а Рушан вовсе не выглядит виноватым, хоть и пойман с поличным. Вспоминаю о словах Даяна и не решаюсь напоминать кахари, что когда-то запретила заходить в мою комнату. Рушан зажигает несколько свечей, чтобы мы могли лучше видеть друг друга.
– Ты в песке, – замечаю я, оглядывая его чёрную рубашку.
Одежда помята, похоже, он недавно снял броню. Однако меч всё ещё при нём.
– Я отряхнул ботинки перед тем, как войти, – с неожиданной обидой в голосе отвечает кахари.
Эта несвойственная ему реакция вызывает у меня слабую улыбку, и я немного забываю о своих кошмарах. Его штаны и вправду чище, а песок на рубашке он мог и не заметить, если торопился.
– Ты ходил в патруль?
– Ходил.
– Всё хорошо? Легион кого-нибудь тронул?
– Нет. Они в разы спокойнее после твоего появления. Нас они помнят, но обходят по широкой дуге, недовольные нашим присутствием на их территории за границей города. Но не нападают.
Я благодарно киваю за достаточно подробный ответ и только после вспоминаю, что стою в ночной сорочке. Прохладный воздух вызывает мурашки по голым ногам и рукам. Рушан пристально смотрит мне в глаза, сдерживаясь и не опуская взгляд ниже. Только я хочу спросить, нужно ли ему что-то, как комнату освещает молния, а следом за ней воздух разрезает гром. От неожиданности меня бросает к кровати, и я испуганно цепляюсь за балдахин, прислушиваясь к ворчащей стихии, пока вибрация распространяется по всему дворцу. От этого чувства я проснулась. Прижимаюсь к дереву, переживая, что дрожь гуляет по стенам и полу слишком долго. Не знаю, насколько это безопасно для здания. Кахари переводит взгляд на окно, а потом оценивающе следит за моей реакцией. Я только беру себя в руки, как новый раскат грома сотрясает дворец, и я нервно сглатываю.
– Ты боишься, – озвучивает свой вывод Рушан.
– Нет! Я не боюсь грозы, – моментально опровергаю, уверенная, что это не так.
Мне не нравится, как скептически он приподнимает бровь, поэтому решаю объяснить:
– Просто мне тревожно. На Островах грозы бывали часто, но не настолько громкие. И даже там каждый раз я чувствовала себя как никогда одинокой. Мне казалось, что я должна что-то сделать, но не могла вспомнить что.
– Верно. Гроза… – растягивает слова Назари, проходит мимо и садится в одно из кресел рядом с кроватью. – Вероятно, дело в твоей договорённости с Самией.
– Договорённость?
– Грозы в пустыне редкие, но очень громкие. Вас с Айлой расселили в восемь лет по разным комнатам, чтобы вы становились взрослыми и самостоятельными. И спустя пару дней, к несчастью, была гроза. Обычно ты всегда была с сестрой, но тут оказалась одна в этой комнате, – рассказывает Рушан, а я копирую его, когда он обводит пространство взглядом. Я слушаю рассказ отстранённо, будто о ком-то другом. – Вместо того чтобы пойти к брату или сестре, ты почему-то пришла к нам. Мы тогда с Анисом жили в одной комнате, а Самия отдельно. Ты рассказала нам, что не хочешь выглядеть испуганной перед Даяном и Айлой, поэтому попросилась провести хоть какое-то время с нами.
Я слушаю, затаив дыхание. Не только потому, что начинаю вспоминать тот момент, но и потому что впервые мы один на один и Рушан так долго мне что-то рассказывает. Мне нравится эта атмосфера спокойствия, и я почти не обращаю внимания на последующие молнии и гром. После начинает стучать долгожданный дождь, наполняя тишину звоном капель по окнам и балкону.
– Вы разрешили мне остаться?
– Да. Анис моментально согласился, чтобы ты спала в нашей комнате, но Самия отвесила ему хороший подзатыльник, напоминая, что ты не можешь спать с нами двумя. Она забрала тебя к себе, и вашей договорённостью стало, что ты можешь приходить к ней в грозу. Даян и Айла не знают об этом.
– Почему?
– Потому что ты потребовала с нас троих обещание, что мы будем держать язык за зубами. Боялась казаться слабой.
– И вы так и не рассказали.
– Мы держим слово. Однако к Самии теперь ты пойти не можешь, – торопливо добавляет Рушан.
– Это почему?
– Потому что она почти всегда ночует у Даяна. – Впервые за весь разговор кахари становится самим собой, растягивая губы в снисходительной улыбке и наклоняя голову набок, словно втолковывает очевидную истину глупому ребёнку.
Рушан поудобнее устраивается в кресле и со стуком ставит меч вертикально рядом, но из рук не выпускает.
– Я останусь, пока ты не уснёшь, – его предложение больше похоже на констатацию факта.
– Нет, не останешься, – отрезаю я и фыркаю от его наглости.
– Останусь, принцесса.
– Зачем?
– Кто знает, сколько эта гроза ещё будет длиться. К Самии ты пойти не можешь, ко мне точно не сунешься, а вот Анис наверняка создаёт ложное чувство безопасности.
Он криво усмехается, замечая, как я мнусь, застигнутая врасплох правдивостью его вывода.
– Надеюсь, ты расслышала слово «ложное», – иронично напоминает кахари.
Мне не хочется сегодня с ним ругаться, поэтому я забираюсь обратно под одеяло. Наблюдаю, как Рушан распускает волосы, собранные в хвост, массирует пальцами голову. Он чувствует мой взгляд, но ничего не говорит, а просто со вздохом прикрывает глаза и расслабляется. Я продолжаю наблюдать, слушая дождь и изредка грохочущий гром, но Рушан прав. Вся тревога уходит, пока я занята наблюдением за другом. Мне бы стоило отослать его отдохнуть в кровати, ночные патрули наверняка выматывают. По ощущениям, до рассвета ещё час, хотя из-за грозовых туч точно определить тяжело.
Грудь Рушана размеренно поднимается и опускается, а лицо выглядит расслабленным. Убеждаюсь, что он уснул, по тому, как рука с мечом ослабевает и оружие прислоняется к креслу. Однако пальцы кахари остаются напряжёнными и крепко держат ножны. Выбираюсь из тёплой постели, снимаю одно из покрывал и тихо ругаю себя, замирая рядом с Назари. Не знаю, как его укрыть, чтобы он не проснулся. Преодолеваю смущение из-за своей заботы и не понимаю, почему с Рушаном это так сложно делать, в то время как с Анисом или Самией я бы о подобном не беспокоилась. Я укрываю кахари, и тот дёргает головой, но не просыпается. Возвращаюсь в кровать, хочу отвернуться, но никак не могу себя заставить. Я продолжаю пристально рассматривать расслабленное лицо Рушана, желая запомнить. Ведь никогда ранее не видела его спящим.
