11 Августа

Вопрос о том, чем нынешний кризис принципиально отличается от многих предыдущих, неоднократно поднимается в различных СМИ и даже в профессиональных спорах экономистов (разумеется, имеются в виду именно те люди, которых интересуют процессы, происходящие в реальной экономике, а не схоласты, повторяющие бессмысленные мантры, давно уже имеющие слабое отношение к реальности, или, тем более, откровенные пропагандисты, за деньги отстаивающие верность «единственно правильного» монетарного учения). Существует много вариантов ответов, и сегодня мы обсудим один из них.

Начнем с простого наблюдения: если на обычном рынке растет спрос (увеличивается количество покупателей или та сумма, которую они готовы на этом рынке оставить), то начинают расти и цены. Причем масштаб этого роста зависит от изменения спроса достаточно сложным образом: иногда даже незначительный рост спроса вызывает существенный рост цен, иногда – наоборот.

А вот теперь давайте вспоминать механизм «рейганомики». Состоял он в том, что с 80-х годов сначала в США, а затем и во всем мире денежные власти начали стимулировать рост спроса за счет выдачи потребительских и ипотечных кредитов. То есть фактически создали условия для постоянного роста цен. Этот эффект хорошо заметен: инфляция последние 30 лет была высокой, даже несмотря на то что официальная статистика различными способами ее уменьшала. Более того, поскольку рост спроса перераспределялся между различными рынками неравномерно, то рост цен на различные группы товаров также был неравномерен.

При этом сами растущие рынки достаточно сложно влияли друг на друга: например, спрос на молоко, может быть, и не вырос, но за счет роста арендной платы и стоимости перевозок, кормов и ветеринарии выросли издержки производителей, которые, естественно, переложили их на потребителей. То есть кроме «естественного» инфляционного фона, связанного с ростом спроса, возник и эффект инфляции издержек.

Еще более сложный момент – это появившиеся новые отрасли, например информационные технологии. Поскольку их в значительной мере не существовало до начала «рейганомики», говорить о росте цен в них некорректно. Но они могли получить намного более выгодные стартовые условия, если бы политики стимулирования спроса не было. Также есть серьезные основания считать, что некоторые секторы или даже отрасли экономики вообще могли не появиться, если бы не политика последних 30 лет.

Выражаясь более точным языком, структура современной экономики, как производства, так и спроса, существенно искажена в том смысле, что она не может существовать без постоянной искусственной поддержки со стороны кредитных механизмов. Или, иначе, ее равновесное состояние находится сильно в стороне от нынешних макроэкономических параметров.

Как мы уже знаем, механизм современного кризиса – это падение совокупного спроса, связанное с невозможностью больше поддерживать постоянную кредитную накачку в условиях, когда исключено дальнейшее снижение стоимости кредита. Причем падение существенное: для США равновесное состояние спроса по спросу/ доходам населения лежит на уровне ниже нынешнего примерно на 6 триллионов долларов в год! Для мира это соответствует падению как минимум процентов на 25–30!

Падение спроса неминуемо вызовет обратный эффект – цены на продукцию будут падать. Поскольку производственные цепочки достаточно длинные, то процесс этот будет распределяться по экономике достаточно долго. И главный вопрос современности, который теоретически должен волновать всех, от бизнеса до государства, от общественных организаций до международных: как именно будет устроена окончательная, посткризисная структура спроса и, соответственно, производства, обеспечивающего его рентабельность. Ну и, конечно, какого масштаба эксцессы могут возникнуть в процессе достижения этого равновесного состояния. А сегодня невозможно даже сказать, какие отрасли вообще не смогут существовать в новых условиях, а какие, наоборот, будут активно развиваться за счет того, что их издержки упадут сильнее, чем спрос на их продукцию.

При этом мы не можем опираться, например, на структуру экономики, скажем, конца 70-х годов. И потому, что с тех пор появились новые отрасли, от которых люди, скорее всего, полностью не откажутся, например, интернет. И потому, что из-за роста цен реальные доходы населения в тех же США сегодня уже ниже, чем были тогда, и соответствуют примерно уровню конца 50-х – начала 60-х годов. Не знаю, как в США, а в нашей стране в это время телевизор был роскошью, а вот качество еды или образования, напротив, было на порядок выше, чем сейчас. Наконец, потому, что структура обеспечения экономики в то время сильно отличалась от нынешней – например, куда большая часть населения планеты обеспечивала себя продуктами питания и жизнеобеспечения сама.

Без ответа на вопрос о структуре посткризисной экономики невозможно говорить ни о долгосрочных вложениях и программах развития (напомним, что сроки острой стадии кризиса – примерно 5–8 лет, то есть достижение этого нового, равновесного состояния состоится уже в рамках действующих программ прогнозирования для многих государств), ни о нормальной социальной политике, ни вообще о том, как будет существовать то или иное государство. Однако, к сожалению, пока осознают это лишь единицы.

Это связано с мировым господством монетаристского учения, в рамках которого соответствующие вопросы трудно даже сформулировать, у нас же усугубляется еще тем, что власть в стране во многом принадлежит либерастам, которые в принципе отказываются рассматривать вопросы, еще не разрешенные к обсуждению в Вашингтоне. Впрочем, я надеюсь, что в нашей стране все-таки найдутся люди, которые смогут озвучить соответствующие вопросы, поскольку спасение утопающих все-таки дело рук самих утопающих!