Семюр-ан-Осоа – древняя шахтерская коммуна во французском департаменте Кот-д’Ор близ Дижона. Оконный витраж в церкви XVI века изображает святого Медара, которому люди молились о дожде, и святую Варвару, покровительницу горняков и защитницу от грома и молнии. Святая Варвара предстает мученицей с обнаженной грудью; ее тело исполосовано плетьми, изорвано раскаленными клещами и воздето на крючьях. В конце концов ее сожгли на костре. Эта мученица защищала людей от капризов природы и помогала шахтерам безбоязненно вгрызаться кирками в недра земли.

Образы святых мучеников-покровителей смотрят на нас с витражей, холстов и икон. Десятки особых дней в году были посвящены духовным благодетелям, которые защищали крестьян и горожан от засухи и дождей. В 1350 году, когда Европа пребывала во власти непредсказуемой погоды, прогнозы строились лишь на наблюдениях за природой с вершины холма или с колокольни. В лучшем случае это позволяло предугадать резкое похолодание, сильные ливни или аномальную жару на день вперед. Даже те, кому достались самые плодородные почвы, постоянно следили за небом, за сезонными приметами, ранним цветением яблонь, яркими закатами, предвещавшими проливные дожди или ранние заморозки, опасные для созревающего винограда. Ни одна сельская община не вела систематических записей о погоде, приносившей в один год благополучие, а в другой – страшный голод. Человеческая память, опыт и предания, а также вера в силу святых были единственным спасением от стихии. Незащищенность оставалась реальностью повседневной жизни: хотя фермеры учились приспосабливаться ко всему, в Европе еще не было надежной инфраструктуры для быстрой перевозки большого количества зерна и других товаров.

Годичные кольца деревьев и ледяные керны рассказывают о постоянных изменениях климата после 1320 года – в ужасные дни Черной смерти, в эпоху Столетней войны (которая велась главным образом на территории Франции), во времена правления английской королевы Елизаветы I, а также в период господства и крушения испанской Непобедимой армады. В древесных кольцах и ледяных кернах отразились нерегулярные циклы теплых и холодных летних сезонов, влажных весен и волн экстремальной жары. По всей видимости, устойчивой тенденции не существовало вплоть до конца XVI века, когда началось выраженное похолодание. Те, кто пережил тучные и тощие годы, почти не оставили после себя записей о климатических условиях, за исключением редких упоминаний об исключительных урожаях и неурожаях, а также о необычайно дождливой или сухой погоде. В то время люди воспринимали циклы хороших или плохих лет как случайность или следствие божественной воли, но в действительности они жили в несколько ином с климатической точки зрения мире.

В период средневекового климатического оптимума отмечались лишь немногие из аномалий, характерных для XIV–XVI веков. В промежутке между 1298 и 1353 годами самыми дождливыми были годы Великого голода (1315–1319). Согласно архивам епископа Винчестерского, 1321–1336 годы были засушливыми – или чрезвычайно засушливыми. Затем последовали десятилетия обычной погоды. Следующие поистине дождливые сезоны пришлись на период между 1399 и 1403 годами, но тем дождям было далеко до ливней, которые ранее привели к массовому голоду. На этот раз Европа столкнулась лишь с отдельными случаями нехватки продовольствия, и эти проблемы решались на местном уровне.

Когда голод прекратился, качество питания в городах и деревнях, по-видимому, несколько улучшилось – или по крайней мере оставалось стабильным. В некоторых районах численность населения сократилась и появились излишки урожая. Эффективность сельского хозяйства возрастала благодаря укрупнению фермерских хозяйств, которое предвосхитило масштабное огораживание общинных земель в следующие века.

Северная Европа никогда больше не переживала такого катастрофического голода, как в 1315 году. Позднейшие случаи нехватки продовольствия, хоть и носили локальный характер, служили напоминанием о чрезвычайной хрупкости человеческого общества. Лишь в конце XVII века в Англии и еще столетие спустя во Франции новые зерновые культуры и сельскохозяйственные методы, а также более совершенная коммерческая инфраструктура и масштабный импорт продовольствия значительно снизили угрозу голода.

Деревенская жизнь во Франции XIV века была типична для большей части Европы. В 1328 году уполномоченные представители французского короля подсчитали домашние хозяйства и приходы по всей стране и установили, что на территории, которая три столетия спустя стала суверенной державой под названием Франция, проживало от 15 до 18 миллионов человек. Девяносто процентов французов были крестьянами; их было слишком много в сравнении с имевшимися продовольственными ресурсами. Несмотря на высокую продуктивность отдельных сельскохозяйственных угодий, таких как фермы в окрестностях Парижа и винодельческий регион близ Бордо, усилия крестьян на девять десятых были направлены на то, чтобы прокормить самих себя. После голода 1315–1322 годов численность населения быстро восстанавливалась, и в период довольно низкой урожайности и дефицита возделываемых земель производство зерна неизбежно достигло потолка. Это сделало сельских жителей еще более беззащитными перед неурожаями. В то же время крестьяне страдали от высокой арендной платы, скудных доходов и бесконечных разделов земельных участков, бóльшая часть которых принадлежала дворянству. И все же начало XIV века было относительно благополучным. Некоторые французские историки называют этот период monde plein – «изобильный мир».

«Изобильный мир» просуществовал недолго. К XIII веку Монгольская империя простиралась почти через всю Евразию, от провинции Юньнань на юге Китая до Черного моря. Ее сеть дорог и необычайно быстрые всадники связывали Азию с Европой и Индию с Маньчжурией. В XIV веке монгольские торговые караваны завезли с собой крыс, на которых паразитировали блохи, зараженные бактериями Yersinia pestis – чумными палочками, возбудителями бубонной (грандулярной) чумы. Откуда они взялись, точно неизвестно, но вероятно, что из пустыни Гоби. Бубонная чума вспыхнула в Центральной Азии в 1338–1339 годах, а в 1346 году добралась до Индии и Китая. Резкие климатические изменения, возможно, ускорили распространение этой болезни. В то время как Европа переживала период повышенной влажности, Центральную Азию охватили жара и засуха, из-за чего монголы были вынуждены постоянно кочевать в поисках пастбищ со свежей травой. Их сопровождали чумные блохи вместе со своими хозяевами. К 1347 году эпидемия пришла в черноморский порт Каффу, который осаждали монголы. Согласно не самой правдоподобной версии, они при помощи катапульт перебрасывали через стену чумные трупы. Но более вероятно, что болезнь проникла в город на спинах грызунов. Затем корабли бежавших генуэзцев доставили блох и их хозяев в Константинополь, Италию и Марсель. Первая же вспышка чумы погубила не менее 35 % населения Генуи.

Из богатых городов Италии Черная смерть волнами распространялась по Западной Европе. В окрестностях Парижа в период с 1328 по 1470 год население сократилось по меньшей мере на две трети. Район Ко в Нормандии также лишился двух третей своих жителей. Всего, по некоторым оценкам, погибло не менее 42 % населения Франции, в основном среди людей, страдавших недоеданием в Великий голод, случившийся поколением ранее. В Британию чума проникла через несколько портов, включая Бристоль, где она сошла на берег в августе 1348 года. Тогда «почти все горожане погибли, застигнутые врасплох внезапной смертью; ибо мало кто из заболевших жил более двух-трех дней или хотя бы половины суток». К июлю 1349 года Черная смерть достигла Шотландии, где «почти треть человеческого рода таким образом выплатила дань природе… Тела больных иногда вздувались и распухали, и они едва могли продлить свою земную жизнь на два дня». Эта первая волна эпидемии не угасала до 1351 года.

Наследием Черной смерти стали периодические эпидемии, которые случались примерно раз в десять лет, а иногда и чаще – особенно в перенаселенных городах. Люди были бессильны перед болезнью, и веками универсальным средством считались молитвы и религиозные процессии. В Германии кающиеся раздевались до пояса и били себя по спине тяжелыми плетьми, громко распевая псалмы. «Они пели очень печальные песни о Рождестве и страстях Христовых. Целью этой епитимьи было положить конец мору, ибо в то время… по меньшей мере треть всех людей погибла». Только в XVII–XVIII веках власти, военные и врачи начали широко применять разумные подходы, такие как введение карантина и обеззараживание.

К началу XV века из-за голода, чумы и войны во Франции полностью обезлюдело около 3000 деревень. Тысячи гектаров пахотных земель пустовали и не возделывались до конца столетия – и даже дольше. Главным злом была война. Перепуганные крестьяне укрывались за городскими стенами и не осмеливались выходить на близлежащие пашни, что усугубляло нехватку продовольствия, вызванную непогодой и плохими урожаями. В Скандинавии раскисшие поля не позволяли начать сев. Английские гости на датской королевской свадьбе в 1406 году отмечали, что проехали множество полей, но не увидели растущей пшеницы. Многие фермерские дома были заброшены, поскольку теперь в одном доме часто жило сразу по нескольку семей.

Периодические эпидемии и недоедание десятилетиями сдерживали рост населения. Из исторических источников нам хорошо известно о продовольственных кризисах в окрестностях Парижа и Руана в 1421, 1432 и 1433 годах, и особенно с 1437 по 1439 год – вероятно, когда высокий индекс САО вызвал необычайно обильные осадки в прибрежных районах Западной Европы. Причиной голода были плохие урожаи, в основном из-за аномально сырой зимы, а также весны и лета, когда залитые водой и прибитые к земле посевы сгнили на корню. Недород случался примерно каждое десятилетие, при этом проблемы с продовольствием усугублялись постоянными войнами и набегами разбойников. Учитывая значительное сокращение населения, нехватка еды не должна была стать серьезной проблемой, однако голод все же регулярно возвращался, во многом из-за непрекращающихся битв Столетней войны.

Период 1430-х ознаменовался исключительно суровыми зимами. По меньшей мере семь лет стояли продолжительные морозы и бушевали жестокие штормы. Зимой 1431/32 года французские виноградники сильно пострадали от мороза, когда очаг постоянного высокого давления над Скандинавией вызвал сильные холода в Британии и на большей части Западной Европы. В Бискайском заливе бури уничтожили десятки кораблей, сотни людей погибли. Далеко в Атлантике венецианское судно, следовавшее в порт Брюгге, сбилось с курса из-за свирепого десятидневного северо-восточного шторма. Команда покинула корабль в открытом океане на следующий день после Рождества 1431 года и, проявив чудеса мореходного искусства, 14 января на небольшой шлюпке благополучно достигла побережья Норвегии. Годичные кольца дубов с юга Англии свидетельствуют о череде трудных лет с холодными зимами и веснами, а также с несколькими теплыми летними сезонами между 1419 и 1459 годами. Голод 1433–1438 годов, распространившийся по всей Европе, по масштабам был почти сопоставим с Великим голодом. К 1440 году в Британии практически исчезло виноградарство. Лишь в Или на востоке Англии виноградники дожили до 1469 года, когда после многих лет производства кислого сока из недозрелых плодов их эксплуатация окончательно прекратилась.

Первые признаки восстановления хозяйства во Франции стали появляться с окончанием Столетней войны в 1453 году, во времена более умеренного океанического климата. Во второй половине века значительно выросло производство зерна, поскольку вновь начали возделываться земли, заброшенные после Черной смерти. Многие регионы больше не сталкивались с нехваткой продовольствия по меньшей мере до 1504 года. Зерно стало настолько дешевым, что многие производители перешли на животноводство и другие, более прибыльные виды сельского хозяйства. Крупный рогатый скот и овцы были для землевладельцев отличными инвестициями и хорошей страховкой от неурожаев даже в те неблагополучные годы, когда фермеры-арендаторы и бедняки голодали. Кроме того, людей кормила рыба. Между 1460 и 1465 годами канцлер Франции построил недалеко от Лассе большой пруд с 40-метровой плотиной. Искусно сделанное заграждение имело три стока и формировало поросшее тростником озеро площадью 54 га и глубиной 6 м, где откармливались тысячи рыб. Каждые три или четыре года сливные отверстия открывались, вода уходила и можно было собрать множество рыбы, чем и пользовались местные рыботорговцы. Пока помещик подсчитывал прибыль, крестьяне распахивали влажную землю ниже плотины, сеяли на ней овес или пасли скот.

Эти благоприятные условия сохранялись и в начале XVI века. Даты сбора урожаев винограда указывают на длительный период теплых весенних и летних месяцев между 1520 и 1560 годами, тогда как три года, с 1527-го по 1529-й, были холодными, и виноград собирали довольно поздно. В Англии 1520-е ознаменовались пятью необычайно урожайными годами подряд, и люди быстро привыкли к изобилию. Внезапное резкое похолодание в 1527 году сразу создало угрозу народных волнений. В книге записей мэра Нориджа (Восточная Англия) отмечалось, что «запасы зерна были столь скудными, что под Рождество городские простолюдины готовы были восстать против богатых». В то же время в деревнях жизнь в основном текла как и прежде. Разнообразие зерновых культур, натуральное хозяйство, реалии голода и смертей незначительно менялись с годами в сельских районах Англии и Франции. В то время технологии земледелия оставались весьма примитивными, и адаптация к теплым и холодным циклам была непростой задачей.

Даже относительно богатые землевладельцы подвергались риску в случае сильных дождей и засух, но, как и крестьяне, они оставили совсем мало записей о своей повседневной жизни. В середине XVI века, спустя век после окончания Столетней войны, Жиль де Губервиль, «псевдокрестьянин, хозяин небольшого поместья Ле Мениль-о-Валь в часе ходьбы от Шербура в Нормандии», оставил нам свои записи. Губервиль был типичным для своего времени человеком, за исключением того, что в течение двух с лишним десятилетий вел дневник, в котором отразил захватывающую картину жизни в обширном имении, обеспечивавшем себя необходимым пропитанием. Он и его крестьяне пользовались простейшими технологиями, и им приходилось постоянно оплачивать услуги кузнеца, поскольку хрупкие сошники плугов ломались о каменистую почву. Губервиль был довольно успешным и прагматичным фермером, не слишком полагавшимся на суеверия. Например, он не сеял зерно в полнолуние, как это делали многие фермеры. В 1557 году его увлекло учение Нострадамуса о сроках высаживания растений, но урожай 1558 года оказался весьма посредственным, и книга Нострадамуса была отправлена на полку. А сам Губервиль переключился с зерна на другую продукцию.

Как и все прочие, Губервиль чередовал на своих полях злаки, разнотравье и пар, а также сеял горох, чтобы восстановить плодородие почвы. Он пытался использовать различные удобрения, но это не помогло повысить урожайность. Весь хлеб, выращенный с помощью почти дармовой рабочей силы, съедал или он сам с семьей и работниками – или грызуны в его амбарах. Прибыль Губервиль получал от разведения животных, особенно крупного рогатого скота, лошадей и свиней. Его скот свободно бродил по ближайшим лесам, свиньи питались желудями. Кроме того, он за большие деньги продавал право выпаса скотины в лесу своим крестьянам. Губервиль не был изобретателем сидра, но знал секреты производства и употребления разных сортов. «Сидр восстанавливает жизненные соки и влагу», – писал ученый XVII века, который высоко ценил способность напитка сохранять живот «мягким и расслабленным, благодаря добротности паров». Помимо этих целебных свойств, сидр держал людей в «скромности» и «умеренности». Губервиль тщательно ухаживал за 14 сортами яблок в своих садах, поскольку сидр в сравнении с загрязненными водами сельской местности был почти стерильным и потому гораздо менее опасным напитком. Сидр спасал от болезней и смерти. Губервиль знал: когда местный сидр заметно дорожал, крестьяне переходили на воду, и смертность сразу возрастала.

Архаичный мир Жиля де Губервиля был во многом автономным, а его идентичность была тесно связана не с благородными предками, а с землей, на которой он жил вместе с крестьянами. Своих прародителей он чтил лишь по одной причине: они оставили ему в наследство налоговые льготы. Учитывая постоянную угрозу болезней, голода и смерти, неудивительно, что жизнь по большей части вращалась вокруг обильной еды и питья. Пузатый, с грубым красным лицом, Губервиль, как и его современники-дворяне, потреблял неимоверное количество пищи. В его дневниковой записи от 18 сентября 1544 года говорится об ужине на троих, в который входили две нашпигованные курицы, две куропатки, заяц и пирог с олениной. Но большинство его поденщиков и пахарей жили в нищете и едва не умирали с голоду, когда случался неурожай, ведь зерно было их основной пищей. (За те 20 лет, на протяжении которых Губервиль вел дневник, такой катастрофический недород отмечался лишь однажды.)

Жиль де Губервиль и ему подобные спасали себя и своих людей, диверсифицируя хозяйство. Многие европейские общины того времени, особенно возделывавшие бедные почвы в таких местах как предгорья Альп и Пиренеев, не имели такой возможности. Подобно льдам Исландии и Норвегии, европейские Альпы представляют собой своеобразные индикаторы климатических изменений. Альпийские ледники постоянно движутся в сложном танце, от десятилетия к десятилетию наступая и отступая, бросая вызов историкам и гляциологам, пытающимся расшифровать их узоры. Мы знаем, что после 1560 года, когда в Европу пришли холода и сырые летние сезоны, горные ледяные щиты продвинулись гораздо дальше своих нынешних границ. После 1560-х участившиеся низкие индексы САО сформировали устойчивые антициклоны над Северным морем и Скандинавией.

Жизнь в Альпах всегда была нелегкой: там было «множество бедных людей, все они грубы и невежественны». Путники избегали мест, где «лед и мороз обычны с момента сотворения мира». Случайный путешественник, рискнувший отправиться в горы, видел нищету и страдания тех, кто жил на скудных землях в тени ледников.

Четвертого августа 1546 года космограф Себастьян Мюнстер ехал по правому берегу Роны к перевалу Фурка в Альпах, где хотел изучить проход через горы. Внезапно Мюнстер наткнулся на «огромный массив льда»: «Насколько я мог судить, он был толщиной в две или три пики, а ширина его была сравнима с дальностью полета стрелы из хорошего лука. В длину он тянулся далеко вверх, так что конца его не было видно. Это зрелище напугало бы любого, особенно жуткими были две глыбы размером с дом, отделившиеся от основного массива». Вода, вытекавшая из ледника, была кипенно-белой, и в ней было так много осколков льда, что лошадь не смогла преодолеть поток. Мюнстер добавляет: «Этот ручей знаменует начало реки Роны». Он переправился по мосту, построенному прямо над ее истоком.

Регион альпийских ледников.

В 1546 году Ронеглетчер (Ронский ледник) представлял собой огромное скопление льда, фронт которого имел высоту 10–15 м и ширину не менее 200 м. В наши дни язык ледника очень тонок, его высота и ширина намного меньше, чем во времена Мюнстера. Теперь ледяной щит начинается высоко в горах, а поток, который превращается в Рону, течет через узкое ущелье и несколько водопадов. Мюнстер подъехал к леднику верхом, а сегодня до него нужно долго карабкаться в гору. С XVI века ландшафт полностью изменился, но даже на фотографиях, сделанных всего сто лет назад, ледник выглядит гораздо больше нынешнего, несмотря на его постоянное медленное отступление. В разгар малого ледникового периода, между 1590 и 1850 годами, Ронский ледник представлял собой еще более внушительный массив льда, до которого легко можно было добраться на лошади и который заканчивался огромным языком, растянувшимся по равнине.

Шамони, ныне роскошный курорт в долине реки Арв с видом на Монблан, в XVI веке был безвестным нищим приходом в «бедной стране бесплодных гор, где всегда льды и морозы… полгода там нет солнца… зерно собирают в снегу… и оно такое заплесневелое, что его нужно прожаривать на печи». Поговаривали, что даже животные отказывались от хлеба из местной пшеницы. Община была настолько бедна, что «стряпчих или юристов не было и в помине». Из-за низких температур и глубокого снега постоянную угрозу представляли лавины. Зимой 1575/76 года погодные условия были настолько плохими, что заезжий батрак описывал деревню как «место, покрытое льдом… многие поля полностью сметены, а пшеницу сдуло в леса и на ледники». Льды подошли так близко к полям, что представляли угрозу для урожая и время от времени вызывали наводнения. Сегодня местные земельные угодья отделены от сильно уменьшившегося ледника барьером из скал. Высокие пики и горные снега представляли собой великолепное зрелище. Путешественник Бернар Комбе, проходя через Шамони в 1580 году, писал, что горы «белы от величественных ледников, которые по меньшей мере в трех местах тянутся почти до равнины».

Другой путешественник, Бенинь Пуассено, 24 июня 1584 года пил охлажденное льдом вино в Безансоне в горах Юра. Ему сказали, что лед поступает из естественного «холодильника» неподалеку – пещеры Фруадьер-де-Шо. Пуассено, «сгорающего от желания увидеть это место, наполненное льдом в разгар лета», повели через лес по узкой тропинке к огромному темному проему в скале. Он выхватил шпагу и двинулся вглубь пещеры, «длинной и широкой, как большая комната, полностью покрытой льдом, с кристально чистой водой… она стекала несколькими небольшими ручьями, образуя маленькие прозрачные ключики, из которых я жадно пил и умывался». Посмотрев вверх, он увидел свисающие с потолка огромные ледяные сталактиты, которые грозили раздавить его в любой момент. Пещера была очень оживленным местом. Каждую ночь сюда приезжали крестьяне с повозками, чтобы собрать глыбы льда для винных погребов Безансона. Век спустя другой путешественник, побывавший там летом, наблюдал, как целая вереница запряженных мулами телег выстроилась в очередь за льдом для соседних городков. Даже в XIX веке Фруадьер-де-Шо все еще эксплуатировалась в промышленных масштабах. Сообщалось, что в 1901 году из нее было извлечено целых 192 тонны льда. Но после сильного наводнения в 1910 году ледяной покров уже не восстановился: потепление заставило ледник отступить. Сегодня ледяные сталактиты больше не свисают с потолка пещеры.

Наступление ледников продолжалось. В 1589 году ледник Аллалин к востоку от города Фисп спустился так низко, что перегородил долину Засталь, сформировав там озеро. Через несколько месяцев морена обрушилась и каскады воды хлынули в речное русло под ледником, которое впоследствии пришлось восстанавливать с немалыми затратами. Семь лет спустя, в июне 1595 года, ледник Гьетро в Пеннинских Альпах безжалостно перекрыл русло реки Дранс. При наводнении в городе Мартиньи тогда погибло 70 человек. В 1926 году на стропилах одного из домов в соседнем городе Бань была обнаружена надпись: «Морис Олье построил этот дом в 1595 году, когда Бань был затоплен ледником Гьетро».

К 1594–1598 годам ледник Рютор в Итальянских Альпах продвинулся более чем на километр дальше своих границ конца XX века и образовал озеро у подножия горы. Летом подледная река вызвала катастрофические наводнения в долинах ниже по течению. После четырех летних паводков местные жители призвали на помощь опытных инженеров, которые предложили две рискованные идеи: либо отводить лишнюю воду из озера через прорубленный в скале туннель, либо за очень большие деньги перекрыть подледное русло деревом и камнем. Был объявлен тендер, но желающих, конечно, не нашлось.

В 1599–1600 годах альпийские ледники продвинулись вниз по склонам сильнее, чем когда-либо прежде или после. В одном только Шамони «ледники Арва и других рек разорили и испортили сто девяносто пять моргов земли в разных районах». В соседних коммунах наступающий лед разрушил дома: «…деревня Ле-Буа была заброшена из-за ледников». Если верить записям современников, ледник продвигался ежедневно.

Возле Ле-Буа ледник Мер-де-Глас перевалил через невысокие холмы, которые защищали близлежащие деревни, и навис над склонами. Деревни Ле-Тин и Ле-Шатлар находились под постоянной угрозой со стороны сераков (ледяных пиков), и лето за летом их заливали талые ледниковые воды. Десять-пятнадцать лет спустя правительственный чиновник Николя де Кран посетил деревню, «где до сих пор стоит около шести домов, все необитаемы, кроме двух, в которых живут какие-то несчастные женщины и дети… Над самой деревней расположен огромный и ужасный ледник невероятного размера, не сулящий ничего, кроме уничтожения домов и земель, которые еще остались». В конце концов деревня была окончательно покинута.

Наступление продолжалось. В 1616 году де Кран инспектировал селение Ла-Розьер, которому угрожал «огромный и мрачный ледник», швырявший огромные валуны вниз на поля. «Гигантский ледник Ла-Розьер то и дело рушится, раскалывается или ползет вниз… Там уничтожено сорок три морга [земли], где не осталось ничего, кроме камней и небольшого количества деревьев; восемь домов, семь хлевов и пять небольших амбаров были полностью разрушены». Ледники Мер-де-Глас и Аржантьер (последний соседствовал с Ла-Розьер) в 1600 году были по меньшей мере на километр длиннее, чем в наши дни.

По сравнению с XX веком 1560–1600-е на всей территории Европы были холоднее и неспокойнее. Они ознаменовались сильными ветрами и поздним сбором урожаев винограда. Изменения климата заметно повлияли на колебания цен на продовольствие. Между 1580 и 1600 годами в Швейцарии, Нижней Венгрии и некоторых частях Австрии резко сократилось производство вина. Из-за холодной погоды австрийские вина имели низкое содержание сахара и дорого стоили, поэтому значительная часть населения перешла на пиво. Это весьма негативно сказалось на экономике Габсбургов. Количество убитых мышей и кротов, которых люди сдавали за вознаграждение, резко упало после 1560 года и не росло вновь вплоть до XVII века. Преподобный Даниель Шаллер, пастор из Штендаля (125 км к западу от Берлина) писал: «Нет больше настоящего света солнца, нет ни устойчивой зимы, ни устойчивого лета; земные плоды и посевы не вызревают, они уже не так жизнеспособны, как в былые годы. Плодовитость всех тварей и всего мира убывает; сады и пашни устали приносить урожаи и даже начали чахнуть, из-за чего растут цены и наступает голод. Стоны и плач слышны среди крестьян в деревнях и селах».

Когда климат ухудшился, на растущее население Европы обрушилась волна смертоносных бедствий. Посевы не давали урожая, а скот погибал от болезней, вызванных аномальной погодой. Один голод сменялся другим, сопровождаясь эпидемиями, хлебными бунтами и полным хаосом, порождающим страх и недоверие. Резко возросло количество обвинений в колдовстве: люди подозревали соседей в умышленной порче погоды. Лютеранская церковь объявила морозы и обильные снегопады 1562 года в Лейпциге Божьей карой за человеческие грехи – но даже церковь не могла защитить обвиненных в чародействе, когда климатические изменения привели к неурожаям, нехватке еды и болезням скота. Пока велись активные дискуссии о божественной власти над погодой, в 1563 году в немецком городке Визенштайге по обвинению в колдовстве были сожжены заживо 63 женщины. Охота на ведьм периодически вспыхивала и после 1560-х. С 1580 по 1620 год только в кантоне Берн за колдовство было сожжено более тысячи человек. Обвинения в черной магии достигли апогея в Англии и Франции в 1587–1588 годах, когда погода была особенно суровой. Жестокие судебные процессы почти всегда совпадали по времени с самыми тяжелыми и холодными годами малого ледникового периода. В такие времена народ требовал уничтожения ведьм, которых считал виновными в своих несчастьях. Когда ученые начали искать естественные объяснения климатическим явлениям, люди стали постепенно забывать о колдовстве. За погоду отвечали лишь природа и Бог, которого могли сильно прогневить людские пороки. Если говорить о нынешних изменениях климата, то наши экологические прегрешения, судя по всему, превзошли наши духовные грехи.

Во второй половине XVI века штормовая активность возросла на 85 %, особенно в наиболее холодные зимы. Число сильных бурь увеличилось в 5 раз. С 11 по 22 ноября 1570 года чудовищный ураган двигался через Северное море с юго-запада на северо-восток со скоростью около пяти узлов. Стихийное бедствие, которое многие поколения помнили как Наводнение Всех святых, совпало с необычайно высокими приливами при полной луне. С продвижением шторма на северо-восток дожди заливали прибрежные низменности. После прохождения атмосферного фронта ветер сменился на северо-западный. Гигантские морские волны обрушивались на берег, прорывая дамбы и разрушая береговые укрепления. На острове Валхерен в исторических Нидерландах (юг современных Нидерландов) дамбы не выдержали напора в сумерках, между 16 и 17 часами 21 ноября. Ближе к ночи под водой оказалась бóльшая часть Роттердама. Соленые морские воды ворвались в Амстердам, Дордрехт и другие города, утопив по меньшей мере 100 тысяч человек. Уровень реки Эмс поднялся на 4,5 м выше ординара.

Штормовая погода сохранялась на всем протяжении 1580-х, к несчастью испанской Непобедимой армады, которая в августе 1588 года попала в «очень сильный юго-западный шторм» у восточного побережья Шотландии: «…мы пережили шквалистый ветер, дожди и туманы в бурном море, и было невозможно отличить один корабль от другого». Сэр Фрэнсис Дрейк сообщал, что в тот же день на юге Северного моря разразился «чрезвычайно сильный для этого времени года шторм». Месяц спустя мощный циклон переместился из района Азорских островов на северо-восток, возможно – как отголосок тропического урагана по другую сторону Атлантики. Головные корабли отступающей Армады попали в шторм в Бискайском заливе 18 сентября. Три дня спустя та же самая буря яростно бушевала у западных берегов Ирландии, где отставшие корабли огромного флота оказались у опасного подветренного берега. «С траверза налетел столь сильный штормовой ветер, что волны вздымались до небес, канаты не выдерживали, а паруса стали бесполезны, и все три наших корабля были выброшены на берег, покрытый мелким песком и огражденный с двух сторон большими скалами». В тот раз из-за непогоды Армада потеряла больше судов, чем в любой из битв с англичанами.

18 сентября 1588 года

Записи о погоде в вахтенных журналах капитанов Армады стали объектом тщательного метеорологического анализа. По современным оценкам, максимальные порывы ветра достигали 40–60 узлов, приближаясь к ураганным. В ряде случаев скорость ветров в струйном течении с июля по сентябрь превышала максимумы, зафиксированные в течение соответствующих месяцев 1961–1970 годов, а возможно, и более длительного периода XX века. Необычайно ветреная и ненастная погода совпала с высоким градиентом температур, вызванным активным продвижением полярных льдов на юг от Исландии, Восточной Гренландии и мыса Фарвель. В 1586–1587 годах английский мореплаватель Джон Дейвис, искавший Северо-Западный проход, обнаружил, что моря между Исландией и Гренландией скованы льдом. Та же ледовая обстановка, вероятно, сохранялась и в 1588 году.

Циклоны, от которых пострадала Непобедимая армада. Данные взяты из книги Хьюберта Лэмба и Кнуда Фриденталя «Historic Storms of the North Sea, British Isles and Northwestern Europe» (Cambridge: Cambridge University Press, 1991).

Общие характеристики погоды в июле 1596 года.

Самым холодным десятилетием XVI века были 1590-е. Через три года после триумфального разгрома Непобедимой армады плохие урожаи 1591–1597 годов сильно ударили по Англии. Очевидец писал: «Каждый сетует на скудость этого времени». Во многих графствах вспыхивали продовольственные бунты: бедняки протестовали против огораживания общинных земель ради создания более крупных и производительных хозяйств. Хуже всего пришлось городским жителям. В Барнстапле (графство Девон) некто Филип Вайот писал в 1596 году: «За весь этот май не было сухого дня или ночи… На рынок привозят небольшое количество зерна, [и] у горожан нет на него денег. За те крохи, что поступают на рынок, возникают толчея и схватки и такой крик, подобного которому никогда не слыхали». В таких городах как Пенрит на северо-востоке страны, смертность от голода выросла почти в 4 раза.

Английские монархи династии Тюдоров правили тремя с лишним миллионами подданных, и их постоянно беспокоила угроза дефицита хлеба и голода. Англия была страной земледельцев, еле сводящих концы с концами, чьи орудия и способы обработки почвы мало изменились со времен Средневековья. У властей было достаточно причин для беспокойства, поскольку урожайность была низкой. Даже на лучших землях два бушеля посеянной пшеницы, по объективным оценкам, должны были приносить от 8 до 10 бушелей урожая, что обеспечивало слишком небольшой запас прочности на случай недорода. «Хорошие» урожаи фермеры собирали примерно в 40 % случаев. Обычно за тремя-четырьмя благополучными годами следовали четыре плохих, пока погодные условия не менялись и не наступало улучшение. Соответственно колебались и цены на еду. Подорожание сильнее всего било по бедноте и порождало в среде растущего городского населения глубокое недоверие к селянам. Во времена неурожаев и нехватки зерна ширились подозрения в сокрытии запасов. Проповедники со своих кафедр обличали спекулянтов словами из Книги Притчей Соломоновых: «Кто удерживает у себя хлеб, того клянет народ», – но без особого эффекта. Англия, как и вся остальная Европа, по-прежнему не имела масштабной инфраструктуры для перевозки зерна из деревни в город или из одного региона в другой, чтобы решать локальные проблемы с продовольствием. Даже после окончания последнего массового голода на юге Англии в 1623 году угроза нехватки еды всегда маячила где-то рядом.

Места первых поселений европейцев в Северной Америке.

В молодых европейских колониях Северной Америки земледелие было столь же непростым занятием. Годичные кольца болотных кипарисов, растущих вдоль рек Блэк-уотер и Ноттоуэй на юго-востоке Вирджинии, помогают объяснить, почему большинство людей здесь говорят по-английски, а не по-испански. Кипарисы хранят память о нескольких периодах сильных засух между 1560 и 1612 годами, когда европейцы селились вдоль побережья на территории Вирджинии и Каролины.

В 1565 году, в разгар чрезвычайно засушливого десятилетия, испанские колонисты обосновались в Санта-Элене на побережье Южной Каролины. Поселенцы с самого начала сталкивались с трудностями, а впоследствии не выдержали еще более сильной засухи 1587–1589 годов. Столица испанской Флориды была перенесена в Сент-Огастин. Эвакуация началась в то же время, когда британские переселенцы пытались основать колонию на острове Роанок в Северной Каролине. В последний раз британцы видели поселенцев Роанока 22 августа 1587 года, в разгар самого засушливого сезона за последние 800 лет. Уже тогда соседи поселенцев, коренные американцы, были обеспокоены плохим состоянием посевов. Засуха продолжалась еще два года и вызвала продовольственный кризис как среди местных индейцев-кроатоанов, так и среди колонистов. Поскольку последние в значительной степени зависели от кроатоанов, это должно было усугубить и без того серьезную нехватку пищи. Многие историки критикуют жителей Роанока за неумение планировать и недостаточное понимание того, как они собирались выживать при явном отсутствии интереса к ним со стороны Англии. Но засуха 1587–1589 годов разрушила бы любые, даже самые лучшие планы.

Еще севернее, в Джеймстауне, колонистов угораздило приплыть на континент в самое засушливое семилетие за 770 лет. Из 104 первых поселенцев, прибывших в 1607 году, спустя год остались в живых всего 38. Не менее 4 800 человек из 6000, приехавших в период между 1607 и 1625 годами, погибли, причем многие из них умерли от истощения в первые годы существования поселения. Как и их предшественники в Роаноке, колонисты должны были выживать за счет земледелия, а также торговли с индейцами и их подношений. Такой образ жизни делал колонии чрезвычайно уязвимыми в годы небывалой засухи. Люди также страдали от нехватки воды, когда резко снизился уровень рек. В архивных документах Джеймстауна можно найти множество упоминаний о грязной питьевой воде и болезнях, вызванных ее употреблением, особенно до 1613 года, когда засуха закончилась.

В 1600 году голод все еще был привычной угрозой для любого земледельца, будь то европейский крестьянин или английский колонист на побережье Северной Америки. Но аграрная революция уже делала свои первые шаги, подгоняемая взрывным ростом городов.