2

Мне пришлось поставить на землю сумки с продуктами, чтобы открыть замок на воротах. Это был простейший висячий замок, сломать который было под силу любому ребенку. Однако на воротах висела табличка, которая гласила – «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН». Поэтому никто не имел права здесь ходить. И ворота, и надпись, и замок были делом рук нашего отца, когда он решил перекрыть тропинку. Прежде тропинкой пользовались все желающие, чтобы срезать путь из деревни до перекрестка на шоссе, где останавливался автобус. Наша тропинка позволяла выгадать добрую четверть мили, если пройти мимо парадной двери нашего дома. Но маме не нравилось видеть чужаков у нашей двери, и первое, что пришлось сделать отцу, когда он привез ее жить в Блэквуд-хаус, – перекрыть тропинку и огородить забором все владения Блэквудов, от шоссе до самого ручья. Другим концом тропинка упиралась во вторую калитку – я редко туда ходила. На этой калитке также был висячий замок и табличка «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН». Как говорила мама, «шоссе построили для всех, но моя дверь – только моя».

Все, кто приходил нас повидать – разумеется, по приглашению, – пользовались подъездной дорожкой, что шла от шоссе прямо к нашей парадной двери. В детстве я лежала в спальне в задней части дома и представляла себе, что место, где сходились подъездная дорожка и тропинка, – это перекресток миров. К нашему крыльцу прибывают хорошие люди – чистые, богатые, разодетые в атлас и кружева. Те, кто имел право нас навестить. А по тропинке туда-сюда снуют людишки из деревни – вертясь, крадучись, чуть что подобострастно уступая дорогу. Они не войдут в дом, успокаивала я себя раз за разом, лежа в своей темной комнатке, на потолке которой тени от деревьев рисовали причудливый узор. Им больше не разрешается сюда входить; тропинка перекрыта навечно. Иногда я стояла с нашей стороны забора, прячась за кустами, и наблюдала, как жители деревни топают по шоссе, чтобы добраться до автобусной остановки. Насколько мне известно, никто и никогда не пытался воспользоваться нашей тропинкой с тех пор, как отец закрыл ее для посторонних.

Переставив сумки с покупками внутрь забора, я снова тщательно заперла ворота и проверила замок – исправен ли? Теперь я в безопасности, раз за моей спиной был накрепко запертый замок. Тропинка тонула в глухой тени; с тех пор, как отец раз и навсегда отказался от мысли сделать наши земли прибыльными, он позволил деревьям, кустам и диким цветам расти, как им вздумается. Поэтому наши владения, за исключением луга и сада, густо заросли, и никто не знал здешних тайных троп, кроме меня. Сейчас, шагая по тропинке – легкой походкой, ведь я была дома, – я знала каждый поворот и была уверена в каждом шаге. Констанс могла бы назвать все растения в округе. Но мне было довольно того, что я знала, где что растет и что любое дерево или куст может стать для меня надежным убежищем. На тропинке не было других следов, кроме моих собственных, в направлении деревни и обратно. За поворотом я могла бы увидеть отпечаток ноги Констанс – иногда она выходила навстречу и поджидала меня; но в основном ее следы были в саду и в доме. Сегодня Констанс вышла к самому краю сада, и я увидела ее, как только миновала поворот; она стояла, за ее спиной виднелся озаренный солнечным светом дом. Я побежала ей навстречу.

– Меррикэт, – с улыбкой сказала мне Констанс. – Смотри, как далеко я зашла сегодня.

– Слишком далеко, – ответила я. – Этак ты скоро пойдешь за мной в деревню.

– Может быть, если ты так думаешь.

Конечно, я знала, что она меня дразнит, и все же по спине прошел холодок. Однако я рассмеялась.

– Тебе это не понравилось бы, – сказала я ей. – А сейчас, возьми-ка у меня часть пакетов, лентяйка ты эдакая. И где мой кот?

– Отправился ловить бабочек, потому что ты припозднилась. Ты купила яйца? Я забыла тебе сказать.

– Конечно. Давай накроем к обеду на лужайке.

Когда я была маленькой, я думала, что Констанс сказочная принцесса. Бывало, я пыталась нарисовать ее портрет, с длинными золотистыми волосами и такими синими глазами, какие только можно было изобразить с помощью цветного карандаша. И ярко-розовые пятна на каждой щеке. Эти рисунки всегда меня удивляли, потому что сестра и в самом деле выглядела так; даже в худшие времена она была вся такая бело-розово-золотистая, и, казалось, никакие обстоятельства не заставят ее потускнеть. Она всегда была самой большой драгоценностью моего мира. Я шла за Констанс по мягкой траве, мимо цветов, за которыми она ухаживала; из цветочных зарослей вышел Иона, мой кот, и пошел за мной.

Констанс стояла в дверях парадного входа и ждала, пока я вслед за ней не поднимусь по ступенькам. Я поставила сумки с покупками возле стола в прихожей и заперла дверь. Мы не будем ею пользоваться до самого полудня, потому что наша жизнь в основном была сосредоточена в задней части дома, на лужайке и в саду, куда не ступала нога никого из посторонних. Наш дом так и продолжал смотреть на шоссе и деревню, а мы прятались за его суровым, негостеприимным фасадом. Мы хорошо заботились о нашем доме, и все же обитаемыми были только комнаты в задней его части – кухня, спальни и маленькая теплая комнатка при кухне, где жил дядя Джулиан. А за домом рос любимый каштан Констанс, широко простиралась чудесная лужайка с цветами, которые сажала Констанс, за ними – огород, за которым ухаживала Констанс, а еще дальше – тенистые деревья на берегу ручья. Когда мы сидели на лужайке позади дома, нас никто и ниоткуда не видел.

Я вспомнила, что собиралась быть добрее к дяде Джулиану, когда увидела, как он возится со своими бумагами за огромным старым письменным столом в кухонном уголке.

– Ты позволишь дяде Джулиану арахисовое печенье? – спросила я у Констанс.

– Только после обеда, – ответила Констанс. Она осторожно доставала продукты из пакетов; любая еда была для нее драгоценностью, и она всегда дотрагивалась до продуктов со смиренным почтением. Мне не дозволялось ей помогать; мне не разрешалось готовить еду или собирать грибы, хотя я иногда приносила овощи с огорода или яблоки со старых яблонь.

– У нас будут оладьи, – сообщила Констанс, едва ли не нараспев, ведь она разбирала и раскладывала по местам съестное. – Дядя Джулиан получит яйцо всмятку с маслом, оладушек и небольшой пудинг.

– Вкуснотища, – сказал дядя Джулиан.

– Меррикэт может съесть что-нибудь постное, что-нибудь сдобное и что-нибудь соленое.

– Иона поймает мне мышку, – сказала я коту, сидящему у меня на коленях.

– Я всегда так радуюсь, когда ты возвращаешься из деревни, – сказала Констанс. Она оторвалась от своего занятия, чтобы взглянуть на меня и улыбнуться. – Разумеется, это отчасти потому, что приносишь в дом еду. Но еще и потому, что очень скучаю без тебя.

– Я всегда счастлива вернуться из деревни домой, – сказала я.

– Неужели все так плохо? – Она быстро дотронулась до моей щеки одним пальцем.

– Тебе и знать не стоит.

– Однажды я пойду туда. – Уже второй раз сестра заговаривала о том, чтобы выйти за пределы наших владений, и я опять похолодела.

– Констанс, – подал голос дядя Джулиан. Подняв со стола клочок бумаги, он изучающе уставился на него и нахмурился. – Похоже, у меня нет сведений, выкурил ли ваш отец свою обычную сигару в саду тем утром.

– Уверена, что выкурил, – ответила Констанс. – Твой кот ловил рыбу в ручье, – сказала она мне. – Он пришел весь в грязи. – Она свернула продуктовую сумку и положила к другим сумкам в выдвижной ящик. Потом поставила библиотечные книги на полку, где им суждено остаться навсегда. Нам с Ионой полагалось сидеть в углу и не путаться под ногами, пока Констанс будет хлопотать на кухне. Было исключительно отрадно наблюдать, как она грациозно двигается, купаясь в солнечном свете, и ласково дотрагивается до продуктов.

– Сегодня день Хелен Кларк, – напомнила я. – Тебе не страшно?

Она с улыбкой повернулась ко мне.

– Нисколько, – ответила она. – Думаю, мне становится лучше. И сегодня я испеку маленькие пирожные с ромом.

– И Хелен Кларк завопит от радости и проглотит их все.

Даже сейчас мы с Констанс вращались в обществе, принимая немногочисленных знакомых, которые подъезжали к нашему дому на машинах. Хелен Кларк пила у нас чай по пятницам. Миссис Шепард, миссис Райс или старая миссис Кроули время от времени заезжали по воскресеньям, по пути из церкви, чтобы сообщить, что «нам бы очень понравилась служба». Все они считали своим долгом появляться у нас, хотя мы никогда не наносили ответных визитов; высиживали положенные несколько минут, а иногда привозили цветы из своего сада, или книги, или песню, которую Констанс могла бы попробовать исполнить, подыгрывая себе на арфе. Соблюдали исключительную вежливость в разговоре, немного смеялись и никогда не забывали пригласить нас к себе, хоть и знали, что мы все равно не придем. Они были почтительны с дядей Джулианом, терпеливо выслушивали его болтовню, звали нас покататься на их автомобилях и осыпали заверениями в дружбе. В разговоре друг с другом мы с Констанс всегда отзывались о них по-доброму, потому что эти дамы искренне думали, будто их визиты доставляют нам радость. Они никогда не ходили по нашей заветной тропинке. Они выходили в сад, если Констанс предлагала им черенок с розового куста или приглашала полюбоваться удачным сочетанием цветов на новой клумбе. Но им никогда не предлагали выйти за пределы четко очерченных границ. Они шли через сад, выходили к своим машинам через дверь парадного и уносились прочь по подъездной дорожке через главные ворота. Несколько раз заезжали мистер и миссис Каррингтон, чтобы посмотреть, как у нас дела, ведь некогда мистер Каррингтон и наш отец были очень хорошими друзьями. Они никогда не заходили в дом и не пробовали никаких закусок, но подъезжали к парадному и, не выходя из машины, болтали с нами несколько минут. «Как вы тут поживаете?» – всегда спрашивали они, глядя то на меня, то на Констанс. «Как вы тут справляетесь одни? Может, вам что-нибудь нужно? Или мы можем чем-нибудь помочь? Так как же вы тут поживаете?» Констанс всегда приглашала их в дом, поскольку нас воспитывали в строгом убеждении, что очень невежливо держать гостей у порога, однако Каррингтоны никогда не заходили в дом.

– Интересно, – сказала я, думая о Каррингтонах. – Может быть, Каррингтоны привезли бы мне коня, если бы я попросила? Я могла бы кататься по лугу верхом на коне.

Констанс обернулась и долго смотрела на меня, слегка нахмурив брови.

– Ты не будешь их просить, – наконец проговорила она. – Мы никогда никого не просим. Помни это.

– Я хотела тебя подразнить, – ответила я. – Кстати, на самом деле я хочу крылатого коня. Мы могли бы прокатить тебя до Луны и обратно – мы с моим конем.

– Помню, раньше ты мечтала о грифоне, – ответила она. – А теперь, мисс Лентяйка, беги и накрывай на стол.

– Тем последним вечером они жутко ссорились, – сообщил дядя Джулиан. – «Я этого не потерплю, – сказала она. – Я этого не вынесу, Джон Блэквуд», а он ответил: «У нас нет выбора». Разумеется, я подслушивал возле двери, но пришел слишком поздно, чтобы услышать, из-за чего они ссорились. Полагаю, это из-за денег.

– Они нечасто ссорились, – заметила Констанс.

– Они неизменно были очень вежливы друг с другом, если ты, племянница, подразумеваешь именно это, когда говоришь, что они «не ссорились». В высшей степени неудачный пример для остальных. Мы с моей женой предпочитали орать друг на друга.

– Иногда не верится, что прошло шесть лет, – сказала Констанс. Я взяла желтую скатерть и вышла на лужайку, чтобы начать накрывать на стол. За моей спиной Констанс продолжала говорить с дядей Джулианом: – Иногда мне кажется, что я отдала бы все на свете, чтобы они все снова были с нами.

Когда я была маленькой, я верила, что вырасту, стану высокой и смогу дотянуться до верхней перекладины окон в маминой гостиной. Это были летние окна, потому что на самом деле наш дом задумывался как летний. Отец установил отопление лишь потому, что у семьи не было возможности переезжать на зиму в какой-нибудь другой дом. По праву нам бы следовало жить в деревне, в доме Рочестеров, но он был давно для нас потерян. Окна в гостиной были от пола до самого потолка, и достать до верха я не могла. Мама говорила гостям, что занавески из голубого шелка на окнах достигали четырнадцати футов в длину. Два таких высоких окна были в гостиной и еще два в столовой напротив. Снаружи они казались узкими и надменными, но внутри гостиная была очень красивая. Из дома Рочестеров мама привезла с собой стулья с золочеными ножками; ее арфа также находилась здесь, и комната сияла зеркальными отражениями и бликами хрустальных граней. Мы с Констанс пользовались этой комнатой только, когда к нам на чашку чая приезжала Хелен Кларк, но всегда содержали ее в идеальном порядке. Стоя на лестнице-стремянке, Констанс мыла оконные стекла. А еще мы стирали пыль с фигурок дрезденского фарфора, стоящих на каминной полке. Тряпкой, надетой на палку, я осторожно проводила по белой и вычурной, словно свадебный торт, лепнине под самым потолком: я смотрела вверх, вглядываясь в белоснежные фрукты и листья, пятилась, тщательно протирая купидонов и завитки лент. У меня неизменно кружилась голова, и я смеялась над Констанс, когда та ловила меня, не давая упасть. Мы натирали полы и зашивали мельчайшие дырочки в розовой парчовой ткани, которой были обтянуты диваны и кресла. Поверх каждого высокого окна шел позолоченный ламбрекен, а вокруг камина – золотой орнамент в виде завитков; еще в гостиной висел мамин портрет. «Я не могу видеть свою чудесную гостиную в беспорядке» – так говаривала мама. Поэтому нас с Констанс сюда не пускали. Зато теперь именно мы поддерживали в ней шик и блеск.

Наша мать всегда сервировала чай для гостей на низком столике сбоку от камина, поэтому именно там Констанс накрывала свой стол. Она сидела на розовом диване, а сверху с портрета на нее взирала мама, а я сидела на своем стульчике в углу и наблюдала. Мне разрешалось приносить чашки с блюдцами, передавать сэндвичи и пирожные, но только не разливать чай. Я ненавидела принимать пищу, когда на меня смотрели посторонние, так что свою чашку чая я пила потом, на кухне. В тот день, когда Хелен Кларк приехала выпить у нас чаю в последний раз, Констанс накрыла на стол как обычно, поставив чудесные чашечки тонкого розоватого фарфора, которыми всегда пользовалась мама, и два серебряных блюда – одно с маленькими сэндвичами, второе с особыми ромовыми пирожными. Два ромовых пирожных дожидались меня на кухне, на тот случай, если Хелен Кларк съест все те, что были на столе. Констанс тихо сидела на диване; она никогда не ерзала на месте, и ее руки всегда были спокойно сложены на коленях. Я ждала возле окна, высматривая Хелен Кларк, которая всегда являлась в точно назначенный час.

– Тебе страшно? – спросила я у Констанс.

– Нет, – ответила она, и я, не оборачиваясь, по тону ее голоса поняла, что сестра совершенно спокойна.

Я увидела, как машина сворачивает на нашу подъездную дорожку. А потом увидела, что в машине не один человек, а двое.

– Констанс, – сказала я. – Она привезла еще кого-то!

На минуту Констанс застыла, а потом ответила твердо:

– Думаю, все будет хорошо.

Я обернулась и взглянула на сестру. Она была спокойна.

– Я отошлю их прочь, – сказала я. – Ей следует понимать, что к чему.

– Нет, – возразила Констанс. – Я и правда уверена, что все будет хорошо. Ты, главное, присматривай за мной.

– Но я не допущу, чтобы ты пугалась.

– Рано или поздно, – сказала сестра, – рано или поздно, но мне придется сделать первый шаг.

Я похолодела.

– Я хочу отослать их прочь.

– Нет, – сказала Констанс. – Ни в коем случае.

Машина остановилась перед домом, и я вышла в прихожую, чтобы отворить дверь, которую я заранее отперла, потому как невежливо отмыкать замок перед гостями. Выйдя на крыльцо, я увидела, что дело вовсе не так плохо, как я сперва предполагала. Хелен Кларк привезла с собой отнюдь не незнакомку, а маленькую миссис Райт, которая как-то раз уже приезжала к нам и напугалась больше всех. Она не очень страшна для Констанс, однако Хелен Кларк не должна была никого привозить, не предупредив меня.

– Добрый день, Мэри-Кэтрин, – сказала Хелен Кларк, обходя машину кругом и направляясь к крыльцу. – Чудесный весенний день, не правда ли? Как поживает дорогая Констанс? Я привезла Люсиль. – Вот бесстыдница! Как будто так и заведено, каждый день привозить малознакомых людей повидаться с Констанс! Мне было противно ей улыбаться. – Вы ведь помните Люсиль Райт? – продолжала она, и бедняжка миссис Райт пропищала тоненьким голоском, что ужасно хотела приехать к нам еще раз. Я придерживала дверь, пока они входили в переднюю. Пальто на них не было, потому что день выдался теплым, но Хелен Кларк достало здравого смысла помедлить минуту. – Скажи дорогой Констанс, что мы приехали, – сказала она мне, и я понимала, что она дает мне время предупредить Констанс, кого именно привезла с собой.

Так что я проскользнула в гостиную, где сестра тихо сидела на диване, и сказала:

– Это миссис Райт, та самая, испуганная.

Констанс улыбнулась.

– Первый шаг комом, – сказала она. – Меррикэт, все будет хорошо.

В прихожей Хелен Кларк показывала миссис Райт нашу лестницу, рассказывая известную историю насчет резьбы и вывезенной из Италии древесины. Когда я вышла из гостиной, она поглядела на меня и сказала:

– Мэри-Кэтрин, эта лестница – одно из чудес нашего графства. Печально, что приходится прятать ее от людских глаз. Пойдем, Люсиль.

Они обе прошли в гостиную. Констанс полностью владела собой. Она встала с дивана, улыбнулась и сказала, что рада их видеть. По природе своей будучи бестактной, Хелен Кларк умудрилась превратить простое действие – войти в гостиную и сесть – в затейливый балет для трех танцоров. Не успела Констанс договорить, как Хелен Кларк подхватила миссис Райт и отправила ее, точно крокетный мяч, в угол комнаты, где та плюхнулась на маленький и неудобный стульчик, на который садиться явно не намеревалась. Сама же Хелен Кларк направилась к дивану, где сидела Констанс, едва не перевернув по дороге чайный столик. Хотя в комнате было полно свободных стульев, не считая второго дивана, она, наконец, уселась в неприятной близости от Констанс, которая не выносила, чтобы кто-то, кроме меня, сидел рядом с ней.

– Ну вот, – сказала Хелен Кларк, раскинувшись на диване. – Я рада видеть вас снова.

– Как мило, что вы нас принимаете, – сказала миссис Райт, подавшись вперед. – Какая красивая лестница.

– Отлично выглядишь, Констанс. Ты работала в саду?

– В такой чудесный день трудно усидеть в доме, – рассмеялась Констанс; она держалась просто отлично. – Это такое захватывающее удовольствие, – обратилась она к миссис Райт, сидящей в дальнем углу гостиной. – Возможно, вы тоже увлекаетесь садоводством? Эти первые теплые весенние деньки просто созданы для того, чтобы ухаживать за садом.

Констанс говорила чуть больше и чуть быстрее, чем надо, но никто этого не замечал, кроме меня.

– Я и вправду люблю сад, – выпалила миссис Райт. – Я и вправду просто обожаю сад.

– А как поживает Джулиан? – спросила Хелен Кларк, не дав миссис Райт толком договорить. – Как поживает старина Джулиан?

– Спасибо, очень хорошо. Он намеревается выйти к нам и попить с нами чаю.

– Вы знакомы с Джулианом Блэквудом? – поинтересовалась Хелен Кларк у миссис Райт, и миссис Райт, покачав головой, начала было:

– Разумеется, я бы хотела с ним познакомиться, я столько о нем слышала…

И осеклась.

– Он несколько… эксцентричен, – сказала Хелен Кларк, улыбаясь Констанс так, будто открывала страшную тайну. А я задумалась. Если «эксцентричный» означает то, что написано в словаре, то есть «отклонение от нормы», то самой эксцентричной особой здесь была сама Хелен Кларк, куда более эксцентричной, чем дядя Джулиан, с ее неуклюжими движениями и непредсказуемыми расспросами. Да еще имеет наглость привозить к чаю посторонних! Дядя Джулиан жил себе спокойно, следуя четко заданному плану, и никому не мешал. Ей не следовало вешать на людей неподходящие ярлыки, подумала я, вспомнив, что решила быть добрее к дяде Джулиану.

– Констанс, ты всегда была одной из моих ближайших подруг, – продолжала она, и я удивилась. Неужели она не видит, как Констанс прямо-таки съежилась от ее слов? – Я хочу дать тебе маленький совет; и помни, что это чисто по-дружески.

Должно быть, я догадалась, о чем она будет говорить, потому что вся похолодела. Судьба этого дня зависела от того, что скажет сейчас Хелен Кларк. Сидя на низеньком стульчике в углу, я пристально всматривалась в Констанс и ждала, что она сейчас встанет и убежит, не желая слышать слова, которые вот-вот будут произнесены. Однако Хелен Кларк продолжала как ни в чем не бывало:

– Сейчас весна. Ты молода, ты красива, и у тебя есть право быть счастливой. Возвращайся назад в мир.

Всего лишь месяц назад, когда еще стояла зима, подобные слова заставили бы Констанс спасаться бегством. Сейчас же я видела, что сестра слушает и улыбается, в нерешительности качая головой.

– Ты слишком долго несешь свое покаяние, – сказала Хелен Кларк.

– Я хотела бы устроить небольшой званый завтрак… – начала миссис Райт.

– Ты забыла про молоко; я пойду и принесу. – Я встала, обращаясь прямо к Констанс, и она растерянно оглянулась на меня, едва ли не с удивлением.

– Спасибо, дорогая, – сказала она.

Я вышла из гостиной в прихожую, затем на кухню. Утром кухня была солнечной и счастливой; сейчас, когда меня сковал страх, она показалась мне мрачной. Похоже, после долгого отречения Констанс вдруг пришла к выводу, что это возможно – взять и выйти обратно в мир. Сейчас до меня дошло, что за один-единственный сегодняшний день эта тема затрагивается уже в третий раз; а три раза – это уже всерьез. Мне стало нечем дышать; меня опутала проволока, а голова стала такой большой, что могла взорваться. Я побежала к задней двери и распахнула ее, чтобы глотнуть воздуха. Мне хотелось бежать; я снова была бы в порядке, если бы добежала до самого края наших владений и обратно, но Констанс была в гостиной, наедине с этими женщинами, и мне нужно было торопиться к ней. Пришлось довольствоваться тем, что я вдребезги разбила молочник, который дожидался на столе; это был мамин молочник, и я оставила осколки на полу, чтобы Констанс их увидела. Я взяла старый молочник, который не подходил к чашкам; мне разрешали наливать молоко, поэтому я наполнила молочник и понесла его в гостиную.

– …делать с Мэри-Кэтрин? – услышала я голос Констанс, а потом она обернулась и улыбнулась мне, пока я стояла в дверях. – Спасибо, дорогая, – сказала Констанс и посмотрела на молочник, а потом снова на меня. – Спасибо, – повторила она, а я поставила молочник на поднос.

– Для начала ничего особенного, – сказала Хелен Кларк. – Согласна, поначалу будет неловко. Однако визит к одному-двум старинным друзьям или, может быть, день, проведенный в торговом центре в городе, – сама знаешь, в городе вас никто не узнает.

– Скромный завтрак? – с надеждой произнесла миссис Райт.

– Мне нужно подумать. – Казалось, Констанс была и смущена, и озадачена. Или ей хотелось рассмеяться? Хелен Кларк кивнула головой.

– Тебе понадобится новая одежда, – сказала она.

Я выбралась из своего угла, чтобы взять у Констанс чашку чая и отнести ее миссис Райт. Принимая чашку, рука миссис Райт дрожала.

– Спасибо, дорогая, – сказала миссис Райт. Я видела, как дрожит чай в ее чашке; в конце концов, это был всего лишь второй ее визит в наш дом.

– Сахар? – предложила я ей. Не могла с собой справиться; с другой стороны, надо же быть вежливой.

– Ах, нет, – сказала она. – Нет, спасибо. Не надо сахару.

Я смотрела на нее и думала, что сегодня она специально оделась для того, чтобы приехать к нам. Мы с Констанс никогда не носили черное, однако миссис Райт, похоже, сочла черное уместным, и сегодня на ней было простое черное платье с ниткой жемчуга. Я вспомнила, что раньше она тоже надевала черное; воплощение хорошего вкуса, подумала я, только не в гостиной нашей матери. Я вернулась к Констанс, взяла блюдо с ромовыми пирожными и отнесла блюдо миссис Райт; это тоже не было хорошим тоном, сначала ей полагалось взять сэндвич. Но я хотела сделать ей гадость, если уж она вырядилась в черное в гостиной нашей матери.

– Их испекла сестра сегодня утром, – сказала я.

– Спасибо, – ответила она. Ее рука замерла над блюдом. Потом она выбрала пирожное и осторожно примостила его на край блюдца. Я подумала, что вежливость миссис Райт граничит с истерикой, и сказала:

– Прошу вас, возьмите два. Все, что приготовлено моей сестрой, изумительно вкусно.

Хелен Райт ела сэндвичи, протягивая руку мимо Констанс, чтобы взять еще один, и еще один. Она бы не вела себя так в каком-нибудь другом месте, решила я, только у нас. Ей безразлично, что о ее манерах подумает Констанс или подумаю я; она полагает, будто мы и без того счастливы ее видеть. Убирайся вон, заклинала я про себя. Убирайся, уноси ноги. В мою голову закралась мысль, не держит ли Хелен Кларк специальную одежду для визитов в наш дом. «Вот это, – в мыслях своих я слышала ее слова и видела, как она выворачивает содержимое своего гардероба, – нет смысла выбрасывать это. Сгодится, чтобы навестить дорогую Констанс». Я мысленно начала одевать Хелен Кларк: поставила ее в купальнике на заснеженном берегу, а потом забросила высоко в колючие ветви дерева в легком платье с розовыми оборками, которые застревали, тянулись и рвались в клочья; она путалась в ветвях и вопила, а я едва сдерживала смех.

– Почему бы не пригласить кого-нибудь сюда? – говорила тем временем Хелен Кларк. – Кого-нибудь из старинных друзей – многие хотели поддерживать дружбу с тобой, дорогая Констанс, – кого-нибудь из старинных друзей, как-нибудь вечерком. К ужину? Нет, – поправилась она. – Наверное, не к ужину. Не сразу.

– Я бы сама… – снова начала миссис Райт; она осторожно поставила на столик свою чашку чая и маленькое пирожное с ромом.

– Хотя почему бы и не к ужину? – продолжала вопрошать Хелен Кларк. – В конце концов, иногда приходится делать решительный шаг.

Я тоже решила высказаться. Констанс не смотрела на меня, она смотрела только на Хелен Кларк.

– Почему бы не пригласить сюда кого-нибудь из добрых жителей деревни? – громко спросила я.

– Боже правый, Мэри-Кэтрин, – сказала Хелен Кларк. – Ты меня просто испугала. – Она рассмеялась. – Не припомню, чтобы Блэквуды когда-нибудь общались с деревенскими.

– Они нас ненавидят, – сказала я.

– Я не слушаю сплетни и надеюсь, что и ты тоже. И еще, Мэри-Кэтрин, ты не хуже меня знаешь, что на девять десятых все это лишь плод твоего воображения. И если ты хоть немного постараешься быть приветливой, против тебя не будет сказано ни слова. Боже правый! Признаю, что когда-то недопонимание все-таки имело место, однако ты раздула это до невообразимых размеров.

– Люди всегда сплетничают, – подхватила миссис Райт.

– Я никогда не скрывала, что была близкой подругой семьи Блэквуд, и вовсе не стыжусь этого. Тебе нужно сблизиться с людьми своего круга, Констанс. Они не сплетничают о нас.

Жаль, что они такие скучные; я решила, что у Констанс сделался несколько усталый вид. Когда они, наконец, уберутся, я буду расчесывать Констанс волосы, пока она не заснет.

– Сюда едет дядя Джулиан, – предупредила я Констанс. Я услышала мягкий шорох инвалидного кресла-коляски в коридоре, поэтому встала, чтобы открыть дверь.

Хелен Кларк спросила:

– Неужели ты полагаешь, что людям действительно будет страшно сюда приезжать?

Дядя Джулиан остановился в дверях. Чтобы составить нам компанию за чаем, он надел щегольской галстук и отмыл лицо так, что оно стало розовым.

– Страшно? – спросил он. – Приезжать сюда? – Сидя в своем кресле, он поклонился миссис Райт, а затем Хелен Кларк. – Мадам, – сказал он. – Мадам. – Я знала, что он все равно не помнит, как их зовут, равно как и того, видел ли он их обеих раньше.

– Хорошо выглядите, дядя Джулиан, – поприветствовала его Хелен Кларк.

– Страшно сюда приезжать? Простите, что повторяю ваши слова, мадам, но я просто поражен! В конце концов, мою племянницу признали невиновной в убийстве. Какая может быть опасность в том, чтобы приехать сюда?

Миссис Райт судорожно вцепилась в свою чашку, однако сумела затем спокойно сложить руки на коленях.

– Можно сказать, что опасность таится везде, – продолжал дядя Джулиан. – Опасность отравиться, разумеется. Моя племянница может порассказать вам о самых неожиданных опасностях – о садовых растениях, в которых таится такой смертельный яд, что куда там змеям! Или об обычных травах, которые способны рассечь вам живот, мадам, не хуже, чем самый острый клинок. Моя племянница…

– Какой чудесный сад, – решительно воскликнула миссис Райт, обращаясь к Констанс. – Ума не приложу, как вы с ним управляетесь.

Хелен Кларк твердо сказала:

– Джулиан, все это давным-давно забыто. Никто больше не думает об этом.

– Достойно сожаления, – сказал дядя Джулиан. – В высшей степени увлекательное дело, одна из немногих настоящих тайн нашего времени. Моего времени, в частности. Дело моей жизни, – сказал он, обращаясь к миссис Райт.

– Джулиан, – перебила Хелен Кларк. Миссис Райт казалась загипнотизированной. – Есть такая штука – хороший вкус, Джулиан!

– Вкус, мадам? А вы когда-нибудь пробовали мышьяк? Я-то могу рассказать, как это бывает: один лишь миг потрясенного неверия, а потом мозг вдруг осознает, что…

Вероятно, секунду назад бедняжка миссис Райт прикусила бы язык, прежде чем затронуть эту тему. Но теперь она воскликнула:

– Вы хотите сказать, что помните?

– Помню. – Вздохнув, дядя Джулиан радостно закивал головой. – Возможно, – с жаром продолжал он, – возможно, вы не знакомы с этой историей? Может быть, мне стоит…

– Джулиан, – сказала Хелен Кларк, – Люсиль не хочет слушать эту историю. И вам не следовало спрашивать.

Я подумала, что миссис Райт как раз-таки жаждет ее послушать, мы с Констанс переглянулись. Мы обе сохраняли исключительно серьезный вид, как приличествовало при обсуждении подобной темы, однако я знала, что сестру, как и меня, переполняет веселье. Как хорошо было слышать оживленную болтовню дяди Джулиана, который почти все время сидел в одиночестве.

И миниатюрная бедняжка миссис Райт – как ни пыталась она побороть соблазн – больше не могла сдерживаться. Она заикалась и заливалась краской, но дядя Джулиан был еще тот искуситель, а любопытство так присуще человеческой натуре, что миссис Райт не могла ему сопротивляться.

– Все произошло прямо в этом доме, – произнесла она с благоговением в голосе.

Мы все молчали, разглядывая ее с любезным сочувствием, и она прошептала:

– О-о, прошу прощения…

– Разумеется, прямо в этом доме, – сказала Констанс. – В столовой. Мы как раз ужинали.

– Семья собралась к вечерней трапезе, – сказал дядя Джулиан, с наслаждением проговаривая каждое слово. – Никто не подозревал, что это будет в последний раз.

– Мышьяк в сахарнице, – подхватила миссис Райт, окончательно забыв о приличиях.

– Я взял оттуда сахару. – Дядя Джулиан погрозил ей пальцем. – Я сам взял оттуда сахару, посыпать ежевику. К счастью, – он мягко улыбнулся, – вмешалась судьба. Кого-то из нас в тот день она неумолимо провела к вратам смерти. Кто-то, невинный и ни о чем не подозревающий, невольно сделал последний шаг к забвению. А кто-то взял слишком мало сахару.

– Я никогда не ем ягод, – сказала Констанс, пристально глядя на миссис Райт, и торжественно продолжила: – И почти никогда и ничего не посыпаю сахаром. Даже теперь.

– На суде это было очень серьезным доказательством против нее, – добавил дядя Джулиан. – То есть то, что она не ела сахар. Однако моя племянница никогда не любила ягоды. Даже ребенком, бывало, отказывалась их есть.

– Прошу вас, – не выдержала Хелен Кларк. – Право же, это переходит все границы. Просто невыносимо слушать, как вы рассуждаете о таких вещах. Констанс! Джулиан! Что о вас подумает Люсиль?

– Да нет, ничего такого, – запротестовала миссис Райт, воздевая руки.

– Я не стану здесь сидеть, если вы скажете еще хоть слово, – продолжала Хелен Кларк. – Констанс следует думать о будущем; копаться в прошлом ей совершенно ни к чему. Бедняжка и без того достаточно настрадалась.

– Разумеется, мне их не хватает, – сказала Констанс. – Когда они все ушли, жизнь сильно изменилась. Но я вовсе не считаю себя пострадавшей.

– В некотором смысле, – гнул свое дядя Джулиан, – мне исключительно, просто невероятно повезло. Это была сенсация, отравление века, а я взял, да и выжил. У меня сохранились все газетные вырезки. Я близко знал и жертв, и обвиняемую, как только мог знать близкий родственник, живущий с ними под одной крышей. У меня есть исчерпывающие записи обо всем, что произошло. С тех пор я так и не поправился.

– Я сказала, что не хочу об этом говорить, – воскликнула Хелен Кларк.

Дядя Джулиан осекся. Взглянул на Хелен Кларк, потом на Констанс.

– Разве это не произошло на самом деле? – спросил он через минуту, сунув пальцы в рот.

– Разумеется, это было на самом деле, – улыбнулась ему Констанс.

– У меня есть газетные вырезки, – неуверенно произнес дядя Джулиан. – У меня есть заметки, – сказал он, обращаясь к Хелен Кларк. – Я все записал!

– Это было ужасно! – Миссис Райт так и подалась вперед, сгорая от любопытства, и дядя Джулиан повернулся к ней.

– Ужасно, – согласился он. – Кошмарное происшествие, мадам. – Он начал маневрировать в своем кресле, чтобы оказаться спиной к Хелен Кларк. – Не хотите ли осмотреть столовую? – спросил он. – Роковой стол? Как вы понимаете, я не давал показаний на суде; тогда, как и сейчас, состояние моего здоровья не позволяло выслушивать грубые расспросы посторонних. – Он быстро кивнул в сторону Хелен Кларк. – Я отчаянно хотел занять место на свидетельской трибуне. Льщу себе мыслью, что мое выступление пошло бы ей на пользу. Но, в конце концов, ее ведь все равно оправдали.

– Разумеется, ее оправдали, – поспешно сказала Хелен Кларк. Она потянулась за своей сумочкой и раскрыла ее у себя на коленях в поисках перчаток. – Никто об этом больше не вспоминает. – Она поймала взгляд миссис Райт, готовая встать и уйти.

– А столовая? – робко улыбнулась миссис Райт. – Только одним глазком?

– Мадам. – Дядя Джулиан умудрился изобразить любезный поклон, сидя в своем инвалидном кресле, и миссис Райт поспешно вскочила, чтобы распахнуть перед ним дверь. – Только нужно пройти через переднюю, – сказал дядя Джулиан, и она пошла вслед за ним. – Я готов уважить скромное женское любопытство, мадам; я с первого взгляда понял, что вы сгораете от желания увидеть место трагедии; она произошла в этой самой комнате, и мы до сих пор ужинаем здесь каждый вечер.

Мы слышали его отчетливо. Должно быть, сейчас он объезжал кругом наш обеденный стол, а миссис Райт наблюдала за ним, стоя в дверях.

– Вы заметили, что наш обеденный стол имеет круглую форму. Он слишком велик для прискорбно малого числа уцелевших членов семьи, но нам не хотелось менять обстановку. В конце концов, своего рода памятник! В свое время любая из газет дорого заплатила бы за фото нашей столовой! Когда-то мы были большой семьей, как вы помните, большой и счастливой семьей. Разумеется, у нас были мелкие разногласия, и не все из нас были наделены благословенным даром терпения; я даже вынужден признать, что у нас бывали ссоры. Ничего серьезного: муж с женой, сестра с братом не всегда понимали друг друга.

– Тогда почему она…

– Именно, – сказал дядя Джулиан. – Вот ведь загадка, не так ли? Мой брат, как глава семейства, естественно, сидел во главе стола. Вот здесь, окна у него за спиной, а перед ним графин. Джон Блэквуд гордился своим столом, своей семьей и тем положением, что занимал в мире.

– Она его не знала, – сказала Хелен Кларк, сердито поглядев на Констанс. – Я отлично помню вашего отца.

Лица выцветают в памяти, подумала я. Интересно, узнала бы я миссис Райт, если бы встретила ее в деревне? Интересно, а как поступила бы миссис Райт? Прошла бы мимо меня на улице? Вероятно, она такая трусиха, что вообще не смотрит на лица. Ее чашка чаю и маленькое ромовое пирожное так и оставались на столе нетронутыми.

– И я была доброй подругой твоей матери, Констанс. Вот почему я считаю возможным открыто говорить с тобой, для твоего же блага. Твоя мать хотела бы…

– Моя невестка, мадам, была очень деликатной женщиной. Вы видели ее портрет в гостиной и могли оценить изящную линию подбородка. Женщина, рожденная для трагедии, хотя временами несколько глуповатая. Справа от нее, за этим вот столом, сидел я сам; тогда я был моложе и отнюдь не инвалид. Беспомощным калекой я стал именно с той ночи. Напротив меня сидел мальчик, Томас; вы знали, что когда-то у меня был племянник, а у моего брата – сын? Конечно, вы читали о нем. Ему было десять, и силой характера он во многом напоминал своего отца.

– Он взял сахару больше всех, – заметила миссис Райт.

– Увы, – сказал дядя Джулиан. – Далее, слева и справа от моего брата, его дочь Констанс и моя жена Дороти, которая оказала мне честь, согласившись связать свою судьбу с моей, хотя я не думаю, что она могла предвидеть такую жестокую шутку, как мышьяк в ее ежевике. Еще одной из дочерей, моей племянницы Мэри-Кэтрин, за столом не было.

– Она сидела у себя в комнате, – сказала миссис Райт.

– Большая девочка, двенадцати лет, была отправлена спать без ужина. Но нам нет нужды о ней вспоминать.

Я засмеялась, а Констанс сказала Хелен Кларк:

– Меррикэт вечно была у них в немилости! Бывало, с подносом в руках я поднималась к ней по лестнице черного хода после того, как отец покидал столовую. Она была проказливым, непослушным ребенком.

Она улыбнулась мне.

– Нездоровая среда, – сказала Хелен Кларк. – Ребенка следует наказывать за проступки, но ребенок должен знать, что его все равно любят. Лично я никогда не потерпела бы распущенности. А теперь нам действительно пора.

Она снова начала натягивать перчатки.

– …жаркое из молодого ягненка, под мятным желе, мята из огорода Констанс. Молодой картофель, зеленый горошек, салат, опять-таки из огорода Констанс. Я помню все точно, мадам. Это мои любимые блюда и по сей день. Разумеется, я также все тщательно записал – о том обеде в частности и о том роковом дне в целом. Вы сразу поймете, что тут все вращается вокруг моей племянницы. Лето было в самом начале, ее огород процветал – насколько мне помнится, погода в том году стояла прекрасная. С тех пор такого лета у нас не было; впрочем, может быть, я просто старею? Мы всецело полагались на Констанс по части угощений, на них она была великая мастерица; разумеется, я не имею в виду мышьяк.

– Да, ягоды ежевики были ключевым моментом, – вставила миссис Райт хриплым голосом.

– Какая же у вас память, мадам! Все-то вы помните, ничего не упустите. Вижу, вам не терпится спросить, зачем ей понадобилось подсыпать мышьяк. Моя племянница неспособна на подобное коварство. К счастью, ее адвокат сказал на суде то же самое. У Констанс под рукой целая куча смертельно ядовитых веществ. Есть из чего выбрать; и ей даже не нужно выходить из дому. Достаточно подать к столу соус из болиголова, близкого родственника петрушки. Если его съесть, он вызывает немедленную смерть через паралич. Она могла бы приготовить мармелад из изящного дурмана или вороньего глаза, приправить салат листочками бархатистого бухарника Holcus lanatus, столь изобильного синильной кислотой. У меня на этот счет все записано, мадам! Смертельно ядовитый паслен является родственником томата; кому бы из нас достало осторожности отказаться, если бы его предложила Констанс в виде маринада с пряностями? И не забывайте, что есть еще грибное царство; сколько там видов, и съедобных, и обманок! Мы все очень любили грибы – моя племянница готовит омлет с грибами, вам бы его попробовать, мадам, для пущей убедительности – а ведь обычная поганка…

– Ей не следовало заниматься готовкой, – суровым тоном заявила миссис Райт.

– Разумеется, вот в чем корень проблемы. Ей решительно не следовало бы заниматься готовкой, если она намеревалась уничтожить всех нас посредством яда; а мы, в своей слепоте и наивности, поощряли ее занятие кулинарией. Однако ее оправдали. Не только по части преступления, но и преступных намерений.

– А почему миссис Блэквуд не готовила сама?

– Прошу вас. – Голос дяди Джулиана слегка дрогнул. Я не могла его видеть и все же знала, каким жестом сопровождает он сейчас свои слова. Наверняка поднял ладонь и улыбается теперь поверх растопыренных пальцев. Очень галантный жест, типичный для дяди Джулиана; я видела, как он делает так, разговаривая с Констанс. – При таком раскладе я предпочту мышьяк, – добавил дядя Джулиан.

– Мы должны ехать домой, – сказала Хелен Кларк. – Ума не приложу, что нашло на Люсиль. Я же говорила ей, пока мы ехали сюда, чтобы она не затрагивала эту тему.

– В этом году я собираюсь заготовить дикой земляники, – сказала мне Констанс. – Я заметила целую лужайку дикой земляники в дальнем конце сада.

– Очень бестактно с ее стороны, да еще она заставляет меня ждать!

– …сахарница в буфете, тяжелая, литого серебра. Это семейное наследие, мой брат ценил ее очень высоко. Полагаю, вам не терпится узнать про эту сахарницу – неужели мы до сих пор ею пользуемся? Вы имеете полное право спросить – выбросили ли мы ее содержимое? Хорошо ли отмыли? Могу удовлетворить ваше любопытство прямо сейчас. Моя племянница Констанс вымыла ее прежде, чем до нее добрались врач или полиция. Скажете, что это был не самый удачный момент, чтобы мыть сахарницу? Прочие блюда все еще были на столе, но племянница отнесла сахарницу на кухню, высыпала из нее содержимое и тщательно оттерла ее посредством щетки и кипятка. Любопытное действие.

– В ней был паук, – сообщила Констанс, обращаясь к заварочному чайнику. Кусковой сахар к чаю подавался в небольшой сахарнице, расписанной розами.

– В ней был паук, так она сказала. Вот что она сказала полиции. Вот почему она ее вымыла.

– Хорошо, – сказала миссис Райт. – Может, оно и так, только она могла бы выдумать более убедительную причину. Даже если там действительно был паук – то есть вы же не станете мыть – я хочу сказать, вы просто выбрасываете паука, вот и все.

– Какую причину вы могли бы придумать, мадам?

– Ну, я же никого еще не убивала, так что не знаю – то есть не знаю, что бы я сказала. Наверное, первое, что пришло бы в голову. Наверное, она просто была очень расстроена.

– Уверяю вас, приступы были ужасные. Говорите, вы никогда не пробовали на вкус мышьяк? Очень неприятно. Мне очень жалко их всех. Лично я мучился ужасными болями несколько дней кряду; не сомневаюсь, что Констанс выказала бы мне живейшее сочувствие, да только до нее было не добраться. Ее сразу же арестовали.

Голос миссис Райт набрал силу, когда она заговорила, оживляясь словно против собственной воли.

– Я все время думала – с тех самых пор, что мы сюда переехали, – вот было бы отлично встретиться и выяснить, что же произошло на самом деле. Потому что, разумеется, остается один вопрос, тот самый, на который никто так и не смог ответить. Конечно, я не предполагала обсуждать это с вами, однако посмотрите-ка. – Судя по звуку, один из стульев в гостиной передвинули; миссис Райт явно собралась устроиться со всеми удобствами. – Во-первых, – сказала миссис Райт. – Она купила мышьяк.

– Чтобы травить крыс, – обратилась Констанс к заварочному чайнику. Потом обернулась и улыбнулась мне.

– Чтобы травить крыс, – повторил дядя Джулиан. – Кроме того, мышьяк любят использовать для набивки чучел, но моя племянница вряд ли может похвастать навыками в таксидермии.

– Она приготовила обед и накрыла на стол.

– Признаюсь, что такого от нее не ожидала, – сказала Хелен Кларк. – Она казалась такой тихой и скромной.

– Констанс наблюдала, как они мрут вокруг нее, точно мухи – прошу прощения, – но вызвала врача только тогда, когда было слишком поздно. Она вымыла сахарницу.

– В ней был паук, – сказала Констанс.

– Она сказала полиции, что эти люди заслужили смерть.

– Она была не в себе, мадам. Вероятно, ее слова были истолкованы неверно. У моей племянницы доброе сердце; кроме того, в тот момент она думала, что я среди них и, хотя я заслуживаю смерти – мы все ее заслуживаем, не так ли? – вряд ли моя племянница была бы столь категорична.

– Она заявила полиции, что это исключительно ее вина.

– Послушайте-ка, – сказал дядя Джулиан. – Думаю, что она ошиблась. Абсолютно точно, что она сначала решила, что это все случилось из-за приготовленных ею блюд. Но чтобы брать всю вину на себя? Тут она переусердствовала. Я бы предостерег ее от подобной линии, посоветуйся она со мной. Выглядело это попыткой вызвать жалость.

– Но самый главный вопрос, на который нет ответа, – зачем? Зачем ей было это делать? Ну, разумеется, если мы не решим, что Констанс одержима маниакальной идеей убивать…

– Вы же знакомы с ней, мадам!

– Знакома? Я? О-о, боже мой, да. Я совершенно забыла. Кажется, у меня не укладывается в голове, что эта хорошенькая молодая девушка на самом деле… ну да. У вашего массового убийцы, мистер Блэквуд, должен быть повод, пусть даже какой-нибудь извращенный, надуманный – ах, боже мой! Она такая очаровательная девочка, ваша племянница; я так к ней прониклась, давно со мной такого не случалось. Однако если она все же страдает манией убийства…

– Я ухожу. – Хелен Кларк встала и решительно сунула сумочку под мышку. – Люсиль, – сказала она, – я ухожу. Мы слишком засиделись, это переходит рамки приличий. Уже шестой час.

Миссис Райт в полном смятении выскочила из столовой.

– Мне так неудобно, – сказала она. – Мы заболтались, и я потеряла счет времени. Ах, господи. – Она подбежала к своему стулу, чтобы взять сумочку.

– Вы не сделали ни глотка чаю, – заметила я, потому что мне хотелось посмотреть, как она покраснеет.

– Благодарю, – сказала она. Посмотрела на свою чашку и залилась краской. – Все было очень вкусно.

Дядя Джулиан остановил свою коляску ровно в центре комнаты, удовлетворенно сложив руки на груди. Он взглянул на Констанс; затем с выражением сдержанного достоинства перевел взгляд в угол потолка.

– До свидания, Джулиан, – коротко попрощалась Хелен Кларк. – Констанс, прошу прощения, что засиделись, это непростительно. Люсиль?

У миссис Райт был вид ребенка, который знает, что его неминуемо накажут, но о хороших манерах она не забыла.

– Спасибо, – сказала она Констанс; она протянула было руку, но быстро одумалась. – Я замечательно провела время. До свидания, – сказала она дяде Джулиану. Они вышли в переднюю, и я вышла вслед за ними, чтобы запереть дверь, когда они уйдут. Хелен Кларк завела машину прежде, чем бедная миссис Райт успела толком в нее сесть. Последнее, что я от нее слышала, так это краткий вскрик, когда машина рванула по подъездной аллее. Когда я вернулась в гостиную, меня все еще разбирал смех. Я подошла к Констанс и поцеловала.

– Миленькое чаепитие, – сказала я.

– Эта невозможная тетка! – Констанс опустила голову на изголовье кушетки и рассмеялась. – Дурно воспитанная, претенциозная, глупая. Не возьму в толк, зачем она до сих пор сюда таскается.

– Она хочет тебя исправить. – Я взяла чашку миссис Райт вместе с ромовым пирожным и поставила на чайный поднос. – Бедняжка миссис Райт, – заметила я.

– Ты над ней издевалась, Меррикэт.

– Может быть, совсем чуть-чуть. Ничего не могу с собой поделать, когда люди так трясутся от страха. Всегда хочется напугать их еще больше.

– Констанс? – Дядя Джулиан развернул коляску и очутился лицом к сестре. – Как я себя вел?

– Превосходно, дядя Джулиан. – Констанс встала, подошла к нему и ласково погладила его старую голову. – Тебе даже не понадобились твои записки.

– Это было на самом деле? – спросил он.

– Конечно, на самом деле. Я отвезу тебя в твою комнату, и ты сможешь взглянуть на газетные вырезки.

– Думаю, не прямо сейчас. День прошел превосходно, однако я, кажется, несколько устал. Я посплю до ужина.

Констанс выкатила коляску в коридор, а я двинулась следом с чайным подносом в руках. Мне разрешалось уносить грязную посуду, но не мыть ее, поэтому я поставила поднос на кухонный стол и стала смотреть, как Констанс составляет тарелки возле раковины, чтобы позже вымыть, убирает с пола осколки разбитого молочника и достает картофелины, чтобы начинать готовить обед. Под конец мне пришлось-таки задать вопрос; эта мысль целый день заставляла меня содрогаться.

– Ты сделаешь то, о чем она говорила? – спросила я сестру. – То, о чем говорила Хелен Кларк?

Констанс не стала делать вид, будто не понимает. Она стояла, глядя на свои руки, занятые работой, а потом слабо улыбнулась.

– Не знаю, – просто сказала она.