Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Николай Петрович Ланин сидел в небольшой комнате, служившей ему и кабинетом, и спальней. В комнате весело горели дрова, а за окном порывисто дул холодный ветер.
Сегодня Новый год, в этот день люди обыкновенно как-то особенно веселы, жизнерадостны, полны надежд на лучшее будущее. Но Николай Петрович грустит. Он вспоминает былые годы, когда он был еще учителем гимназии и когда жила его супруга. 1-го января Николая Петровича навещали всегда его ученики, поздравляли его с Новым годом, и он с женою проводил этот день интересно и уютно.
Теперь не то. Принужденный болезнью, Николай Петрович рано вышел в отставку и покинул любимую гимназию; жена его умерла – и старый учитель остался один со своею дочкою.
Всю силу своей любви перенес отец на ее милую, детскую головку. Он вырастил малютку, берег и лелеял ее, как дорогой цветок. Она была такая слабая, бледная, вся в мать, и старик больше всего боялся, что и Катюша (так называл он свою дочь) последует за нею.
Но девочка осталась жить и к семнадцати годам превратилась в красивую девушку. Недолго пробыла она в доме отца. Их сосед по квартире, молодой доктор, сделал ей предложение, и она, с согласия отца, вышла за него замуж. Молодые поселились поблизости, и дочь почти каждый день заходила к отцу.
Не забыла она, конечно, старика и в этот день. Рано утром в передней позвонили, и через минуту Ланин услышал в гостиной торопливые шаги и молодой звонкий голос.
– Это я, папочка!.. Поздравляю тебя с Новым годом! Желаю здоровья… Да что это с тобой? Отчего ты такой грустный? – заметила она.
– Нет, ничего, Катя! С чего ты взяла? Я такой же, как всегда.
– Вот уж нет!.. Я никогда не видела тебя таким печальным!.. А, знаю, догадываюсь, отчего ты такой… Ты, наверное, вспоминаешь, как прежде в Новый год тебя посещали твои ученики, и думаешь, что они тебя забыли. Это неправда, милый папочка! Еще на днях, в доме одних знакомых, я встретила некоторых из них… Они только и говорили, что о тебе… Вспоминали, как ты был к ним всегда добр и снисходителен, как старался защищать их перед советом, как помогал самым бедным из них!.. И все они тебя любят, помнят… Я хорошо это знаю, папочка!
– Да я вовсе не грущу, Катюша! Ты со мною – и мне весело…
– Ну, так я останусь у тебя на целый день, если тебе со мною весело! Вот сейчас мы попьем чайку. Я тебе и печенье принесла. Сама делала. Скоро явится и муж! Он здесь близко, у одного пациента.
К двенадцати часам скромную квартиру Николая Петровича посетили кое-кто из знакомых и несколько старых товарищей. А к завтраку пришел и зять. Они все сидели за столом, когда вдруг раздался звонок в передней.
– Я открою, папа, – сказала Катя и побежала в переднюю. Вскоре оттуда послышался ее голос: – Папочка, к тебе гости!
Сердце старого учителя радостно встрепенулось. Он встал и вышел навстречу гостям.
В передней толпилось несколько бывших учеников Ланина. Теперь это были уже студенты, но он их сразу узнал.
– Ах, Сергеев, Леонтьев, Шубин, Сомов! – радостно воскликнул Николай Петрович, пожимая руки посетителям.
Из их толпы выделился один и взволнованным голосом заговорил:
– Дорогой учитель, от себя и от многих товарищей, ваших бывших учеников, явились мы поздравить вас с Новым годом и поблагодарить за все то хорошее, высокое и честное, что сделали вы для нас! Вы первый заронили в наши сердца любовь к знанию, свету и правде, вы первый научили нас любить и не забывать всех бедных и несчастных! Спасибо, великое спасибо вам, милый Николай Петрович, за все!..
– А ты, папочка, думал, что они забыли тебя… – прошептала над его ухом Катя.
Растроганный, взволнованный, Ланин плакал от радости. Он бросился в объятия своих бывших учеников и перецеловал их всех.
Радостно начался Новый год для старого учителя.
1910
Ломжину очень скучно было Новый год встречать одному. Судьба занесла его в уездный городок Т***; дело, по которому он поехал, было спешное и неотложное, и для этого он выехал из Петербурга чуть ли не в самый день Рождества.
Комната, отведенная ему в гостинице, смотрела грязно и неприветливо, в окно бились оголенные ветви каких-то кустарников, и при каждом порыве ветра что-то жалобно пищало и вертелось над дверью. Убогая обстановка номера, полинялые обои и мебель, безотрадный вид из окна – все действовало угнетающе на настроение, а между тем деваться было некуда, так как знакомых в городе у него не было никого.
Ломжин с отвращением опустился на кровать с дрожащими ножками и погрузился в размышления, как скоротать бесконечный вечер и как встретить Новый год?
Чтобы удобнее было соображать, он постелил под голову чистый платок, лег на спину и закрыл глаза. Через несколько минут он уже спал крепким сном, слегка всхрапывая и равномерно и спокойно дыша.
В коридоре послышались шаги, защелкали замки, опустили на пол что-то тяжелое, заскрипела корзина. Кто-то приказал втащить все в номер, и рядом с Ломжиным, почти у самого его уха, раздались голоса. Но он ничего не слышал и спал, не двигаясь, все в том же положении, утомленный суетой проведенного дня.
В соседней комнате было шумно: развязывали корзину, и веревка беспрерывно шлепала по полу, хлестала дверь и била по чем попало. Слышно было, как спешно раскладываются двое – мужчина и женщина. Сквозь дверные щели потянуло дымом папироски.
– Это безобразие, – жаловалась капризным голосом она, – некуда шляпы класть, так и придется в картонке оставить.
– Не знаю, куда фрак пристроить. Ну, гостиница! И эта считается лучшей. Могу себе представить, какие должны быть остальные, – сказал он мягким, низким голосом с едва уловимым, но приятно действующим на слух, ясным произношением.
– Нельзя терять ни минуты, – снова заговорила она, – надо успеть закусить, потом тебе повидать Лукошкина и условиться, в котором часу собираться завтра.
– Да, да, но прежде платья важнее всего развесить, все сомнется, – волновался он. – Легко сказать – один шкаф на двоих! Придется все спинки стульев превратить в вешалки.
Началось какое-то передвижение, затем звякнула посуда, звали слугу, и через четверть часа голоса и шум в соседней комнате доносились уже сквозь шип и бульканье самовара.
Ломжин мерно посвистывал носом, не меняя положения и слегка полуоткрыв рот.
Рядом было тихо: от времени до времени по полу постукивали каблучки, и нежный голос напевал: «Не зажигай огня. Не отгоняй мечты…»
Но тишина и тихое пение продолжались недолго. Вскоре хлопнула дверь, и вновь заговорил мужской голос.
– Завтра, в десять часов, все будут в сборе. Заходил к нашим. Можно сказать, что они прямо в конурах пристроились. Знать бы заранее, не стоило бы и заезжать в этот городишко, только риск простудиться, и больше ничего.
Она что-то отвечала, но шум передвигаемых стульев заглушил ее слова.
– Нельзя терять времени, давай скорее начнем, – снова заговорил он. – Возьмем с конца. Не стоит устраивать – все равно мало места.
– Постой, постой, – перебила она, – все же так легче.
Несколько стульев разом поехало по полу, один зацепил за что-то и упал. Ломжин перестал всхрапывать и наполовину проснулся.
– Верна ли ты мне, Анна? – послышался за стеной вкрадчивый голос.
– Опять за старое? – раздалось в ответ.
Ломжин насторожился.
– Как мне не спрашивать, как мне не мучиться, – внезапно застонал он, – когда ты так прекрасна, когда глаза твои, как сказочные звезды, испускают волшебные нити и влекут к себе и неудержимо притягивают всех… Я люблю тебя, Анна, люблю… Любила ли ты когда-нибудь, поймешь ли ты, какая это мука любить и вечно сомневаться в той, которую любишь?..
– Довольно, довольно, – нетерпеливо перебила его она и топнула ногой, – есть дело важнее, чем твои старые песни, кстати, все они звучат на старинный, избитый мотив. Если хочешь удержать Анну возле себя, то возьми гитару и настрой струны на новый лад и спой мне песнь новую про любовь. Спой песнь такую, чтобы я могла назвать ее твоею песней, песнью Андрея и больше ничьей, тогда и я буду только твоей, слышишь? А теперь за дело – и повинуйся.
Ломжин протер глаза, убедился, что не спит, и, боясь пошевельнуться и выдать свое присутствие, стал слушать.
– Я раб твой, Анна, приказывай, – услышал он голос Андрея.
В комнате нависло тяжелое молчание, и Ломжину стало жутко.
– Анна, Анна! – наконец простонал Андрей и упал на колени. – Все, что хочешь, заклинаю тебя, но только не требуй от меня ключа, молю тебя, сжалься…
– Дай мне ключ, – раздался ее холодный, бесстрастный голос.
– О, пощади его, молю тебя! Меня, лучше меня убей, но не его, он невинен, клянусь тебе…
– Дай ключ! – грозно прозвенел ее голос.
У Ломжина на лбу проступила испарина, и он стал спускать одну ногу с кровати.
– Так знай же, я не отдам ключа, будь что будет, – решительно заявил Андрей, – но я не допущу, чтобы волос упал с его головы.
– Та к вот она, твоя любовь, ха-ха, много она стоит. Какой же ты мужчина! Ты тряпка, ты ничтожество… ты…
– Ты посылаешь меня на преступление?
Ломжин спустил обе ноги на пол и нащупал в боковом кармане револьвер.
– Пойми, – вдруг страстным голосом зашептала она, – если удача – мы спасены, мы богаты, мы, как птицы, развернем крылья и под звон золота, упавшего нам с неба, умчимся в далекие края.
– Ты говоришь: с неба, Анна. Может ли небо благословлять убийство!
– Ах, брось твои проповеди, мне скучно слушать… довольно говорить, пора действовать.
Внезапно произошло что-то ужасное: очевидно, она вцепилась в него, и завязалась борьба. Ломжин слышал, как они упали на пол и она, стиснув зубы, повторяла: «Дай ключ, дай ключ…», а он всеми силами отбивался от нее…
Ломжин бросился в своей двери – ключа не было.
Он попробовал отворить дверь – она была заперта. Он ясно почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове.
Что теперь делать? Ясно, что они вытащили ключ, и если Андрей уступит, его убьют, как мышь, запертую в мышеловке.
– А! – раздался торжествующий крик, от которого у Ломжина мороз пробежал по коже. – Вот он! Пропусти меня, жалкое создание!
– Ты не пойдешь! – прохрипел Андрей, и опять завязалась борьба.
Ломжин бросился к звонку, но проволока болталась по стене: звонок срезан и он заперт!
Он кинулся к окну, но перед ним были двойные рамы, без признака форточки. Он схватился за голову и уже не слышал, что творится рядом. Он ждал, что вот-вот распахнется дверь и его убьют, зарежут, свяжут. Он зажал в руке револьвер и, готовый на все, решил дорого заплатить за свою жизнь.
– А! Ты не слушаешь меня, так я сама покончу с ним! – раздался над самой его головой истерический вопль.
Он, не помня себя, вскочил и, потрясая револьвером, что было силы заорал:
– Назад или убью на месте!
Внезапно кругом наступила могильная тишина. Сколько времени продолжалась она, Ломжин не мог бы сказать; из соседней комнаты не доносилось ни звука, будто и Андрей, и Анна внезапно умерли. Сердце больно ударяло в грудь, а рука судорожно сжималась и разжималась, стискивая рукоятку револьвера.
Внезапно и совершенно неожиданно для самого себя Ломжин выстрелил, и рядом громко воскликнули.
«Струсили!» – как молнией пронеслось у него в голове, и он крикнул не своим голосом:
– Отдайте мне ключ немедленно!
В комнате зашептались, и послышались торопливые, заглушенные шаги.
– Вы слышите, отдайте ключ немедленно или я стрелять буду в перегородку! – орал Ломжин, в упор целя в стену.
– Кто там? Что вам надо? – послышались испуганные голоса Анны и Андрея.
– Я все слышал! – ревел Ломжин. – Вы заперли меня, отрезали звонок!
В коридоре затопали, заходили, очевидно, прислуга сбегалась на выстрел. Ломжин облегченно вздохнул и еще смелее крикнул:
– Ну что же, скоро отопрете мою дверь?
Но вместо ответа за перегородкой послышался неудержимый хохот. Ломжин невольно опустил руку с револьвером в карман и нащупал ключ!
За стеной с кем-то делалось дурно от смеха, а мужской голос все надсаживался и заливался на самых высоких нотах.
Смутно предчувствуя что-то необычайное, Ломжин отпер дверь и лицом к лицу столкнулся с высоким господином, в упор глядящим на него.
Господин этот безобразно морщил нос и хохотал до упаду.
– Позвольте представиться, – сквозь слезы, выступившие от смеха, проговорил он. – Несмелов-Сокольский, драматический артист, а это супруга моя, известная артистка – Чайкина-Горева… ой… не могу… мы репетировали конец драмы «Кровавые призраки». Завтра выступаем.
Никогда Ломжин не встречал Нового года так весело, как в этот раз в городке Т*** среди веселых, гостеприимных артистов труппы Несмелова-Сокольского.
1913
Войти с помощью соц. сетей: