Джон Уокер-Смит не хотел переезжать в Royal Free, но понимал, что у него не остается выбора. В рамках оптимизации медицинских школ Лондона, которая подразумевала слияние некоторых из них, его отдел в Barts оказался под угрозой закрытия. Итак, после нескольких лет уговоров австралиец собрал свою команду и отправился на север, в Хэмпстед.

По его мнению, в мире существовала только одна больница, где можно было бы практиковать. Barts. Это должен был быть тот самый Barts, основанный монахами в 1123 году, тот Barts, который в Сиднее еще во времена его детства врачи, включая его родителей, называли «прародителем госпиталей Империи». Если бы в 1972 году Уокер-Смит не нашел бы там работу, он бы остался в Уэстмиде, Новый Южный Уэльс, в детской больнице Royal Alexandra. «Существует своего рода “апостольская преемственность” от древнегреческой медицины на Косе к Isola Tiberina (другой остров) в Риме, и, наконец, к Barts в Лондоне», – объяснял он.

Некоторые считали его снобом, в большей степени англичанином, чем сами англичане. Как говорится, «Plus Anglais que les Anglais». Другие считали, что эта его демонстрация культурного превосходства, на самом деле маскировала личную незащищенность. К примеру, он утверждал, что для Великобритании неприемлемым и неправильным шагом было бросить свою колонию, Австралию, всучив ей независимость.

Уокер-Смит обошелся недешево. Чтобы уговорить его переехать в Хэмпстед, пришлось действительно расстелить красную дорожку. В шестиэтажном корпусе больницы для его приема были выделены кабинеты и целая лаборатория. Для пациентов Уокер-Смита была отремонтирована личная палата – Малкольм Уорд. А чтобы возглавить новое пафосное университетское отделение детской гастроэнтерологии, его статус был повышен до профессора.

В консервативном темном костюме, как всегда скрупулезно вежливый, он вступил в должность в сентябре 1995 года, изо всех сил пытаясь скрыть уязвимость своего характера. Его назначение было «событием международного значения», – радостно сообщил Уокер-Смит в своей автобиографии Enduring Memories. «Я должен был стать профессором и занять свое место в заседаниях кафедры вместе с другими профессорами медицины и хирургии».

В кабинете на втором этаже рядом с музеем патологии его встретили не менее тепло. Телефонный звонок Мисс номер Два, цитируя Уэйкфилда, «открыл плотину», поскольку она рассказала семьям из группы JABS о докторе, который умел слушать.

Уэйкфилд хотел, чтобы Уокер-Смит и его команда педиатров обследовали этих детей. Это была беспрецедентная возможность узнать о воздействии вируса кори на кишечник. Согласно общепринятому мнению, этот возбудитель выводится из организма в течение нескольких недель после вакцины, но может ли он остаться и вызывать болезнь Крона? И еще более смелая идея: связано ли это как-то с аутизмом? Предположения Мисс номер Два были такими интригующими. Уокер-Смит ухватился за шанс их проверить. Исследования были его давней страстью. В Barts его отделение имело единственную в Британии лабораторию, специализирующуюся на детской гастроэнтерологии, и ему хотелось сохранить свои позиции. Более того, его сотрудником стал бесспорный фаворит журнала The Lancet, в котором только что назначили нового главного редактора, Ричарда Хортона. Он работал в Хэмпстеде в 1980-х, в кабинете недалеко от обители Уэйкфилда.

Уокер-Смит решился на переезд еще по одной причине: он восхищался Уэйкфилдом. Он в буквальном смысле смотрел на него снизу вверх. Сам Уокер-Смит был невысокого роста, примерно на треть ниже среднего мужчины. Их коллеги вспоминали, что он чествовал Уэйкфилда как «настоящего принца». Когда австралиец заканчивал свою автобиографию (за несколько недель до моего появления в его жизни), он был под столь сильным влиянием врача без пациентов, что описывал его чуть ли не как английскую принцессу Диану.

Для согласования исследований проводились многочисленные конференции и заседания, к работе привлекались все новые клиницисты. «Энди Уэйкфилд очень хотел заняться этой группой детей, – писал впоследствии Уолкер-Смит. – Моя собственная роль во всем этом была незначительной, Энди Уэйкфилд был руководителем исследования, дирижером оркестра – классическая роль гастроэнтеролога в исследованиях. Он собрал команду, отослал заявку в комитет по этике и провел пилотное исследование».

Первоначальный план состоял в том, чтобы обследовать 10 детей с болезнью Крона или подобным ему воспалением. Если бы гипотеза Уэйкфилда о вирусе оказалась верна, он бы нашел его в подвздошной кишке, последних нескольких сантиметрах тонкой кишки – наиболее частом очаге поражения.

В соответствии с шаблоном, который врачи назвали «протоколом Уэйкфилда», каждый ребенок должен быть госпитализирован в воскресенье днем и выписан в следующую пятницу. За это время им предстояло пройти невероятное множество неприятных процедур, включая седацию или общую анестезию, магнитно-резонансную томографию головного мозга; электроэнцефалографию, общие анализы крови и мочи, люмбальную пункцию для забора спинномозговой жидкости, рентгенографию брюшной полости с барием, радиоактивный тест Шиллинга на всасывание витамина B₁₂, и, что наиболее важно, колоноскопию с илеоскопией (исследование толстой и тонкой кишки, можно сократить до термина «илеоколоноскопия»).

Ни в одной больнице ранее не реализовывался такой проект. Руководство охарактеризовало его как «уникальный». Даже с учетом акцента на вред вакцин против кори, проведение колоноскопии при проблемах развития было чрезвычайно нетрадиционным подходом. Врачи задавались вопросом, как комитет по этике мог одобрить подобное мероприятие.

– На наших заседаниях мы обсуждали необходимость всех этих процедур, – объясняет Саймон Марч, педиатр-консультант, перешедший из Barts вместе с командой Уокер-Смита. – Это было действительно проспективно запланированное исследование с участием определенного количества детей, мы учли все наши возможности и ограничения.

Для начала родителям этих детей потребовалось взять направления от местных специалистов: это был единственный путь к неэкстренной госпитализации. Первое было запрошено в феврале 1996 года у врача общей практики на окраине Ливерпуля, в 300 километрах к северо-западу от Лондона. «Спасибо за то, что взяли этого мальчика», – написала она Уокер-Смиту о своем 6-летнем пациенте, «у которого после вакцины MMR развились поведенческие проблемы аутистичного характера, тяжелые запоры и трудности в обучении».

Начало было многообещающим, и вскоре Royal Free станет Меккой для отчаявшихся семей с детьми с отклонениями в развитии. Как написала одна из матерей об Уэйкфилде:

Какой родитель на ее месте не сказал бы «да»? Поэтому они стекались в Хэмпстед автомобильным, железнодорожным и воздушным транспортом отовсюду, в том числе из США. Уэйкфилд не забыл и о своем «сигнальном случае». Несмотря на то что Уокер-Смит считал, что у мальчика не было болезни Крона, этот ребенок был бы «ключевым» (если использовать термин профессора). Он станет одним из первых обследованным.

Фактически он был вторым (отсюда «Ребенок номер Два»), после того, как его мать позвонила Уокер-Смиту в мае того же года и записала его на исследование. Уэйкфилд поддержал эту идею, ведь вне зависимости от того, есть ли у мальчика болезнь Крона или нет, при колоноскопии все еще может выявиться слабое хроническое воспаление кишечника. Уокер-Смит согласился и встретился с этим пациентом и его матерью. Он заказал анализы крови на воспаление (которого не было обнаружено), а два месяца спустя, в воскресенье 1 сентября, поместил Ребенка номер Два в Малкольм Уорд.

Это было через пять недель после того, как был обследован Ребенок номер Один: 3-летнего мальчика привезли за пару сотен километров, но он разочаровал врачей. Даже после сильного слабительного у него был такой запор, что эндоскопист не смог добраться до его тонкого кишечника. И через три дня врач снова потерпел неудачу.

Затем обследованию по протоколу Уэйкфилда подвергся сын Мисс номер Два. В палате на шестом этаже больницы младший врач Дэвид Кассон собрал у матери анамнез, и она отметила связь заболевания с вакцинацией.

То же самое она сказала детскому психиатру Марку Береловицу, который осматривал маленьких пациентов.

На следующее утро после прибытия маленького пациента повезли в эндоскопический кабинет, расположенный на четыре этажа выше Малкольм Уорд. Когда седативные препараты мидазолам и петидин подействовали, его перевернули на левый бок, чтобы ввести эндоскоп. Согласно этическим нормам, процедуру относят к «высокому риску», но большую часть своей карьеры Уокер-Смит посвятил гибким оптоволоконым эндоскопам, достаточно тонким для использования в педиатрии. Тем не менее, после колоноскопии по протоколу Уэйкфилда кишечник одного из детей оказался перфорирован в двенадцати местах, что заставило больницу выплатить его родителям более полумиллиона долларов.

Чтобы добраться до подвздошной кишки (в которой для осмотра обычно доступны лишь несколько сантиметров), инструменту нужно пройти приличное расстояние. Сначала он должен минуть прямую и сигмовидную кишку (слегка S-образной формы), а затем пройти с левой стороны тела по нисходящей ободочной кишке до селезеночного изгиба. Там эндоскоп резко поворачивают и заводят в поперечную ободочную кишку, которая идет горизонтально к другому изгибу, печеночному. На правой стороне тела инструмент снова поворачивают в восходящую ободочную кишку и ведут по ней вниз к слепой кишке (расположена примерно в трех пальцах от бедренной кости), где отходит червеобразный отросток, аппендикс. Тут приходит время для еще более сложного маневра – прохождения илеоцекального клапана. Здесь толстая кишка, работа которой заключается в обратном всасывании воды из формирующихся каловых масс, переходит в подвздошную – участок тонкого кишечника, где всасываются питательные вещества, например, витамин B₁₂. Именно в этом отделе болезнь Крона проявляется хуже всего.

Обычно процедуру назначал Уокер-Смит. Но сам он не вводил эндоскоп. В случае Ребенка номер Два процессом руководил Марч. Он наблюдал за инструментом с помощью видеомонитора, установленного на уровне лица в эндоскопическом кабинете. Марчу недавно исполнилось сорок, и он, как и его коллеги, был джентльменом с хорошими манерами. Он увлекался греблей и с гордостью заявлял, что может успешно пройти в тонкий кишечник ребенка в девяти удачных попытках из десяти.

Марч надел на рубашку и галстук зеленый одноразовый хирургический фартук и приготовился к обследовани Ребенка номер Два. Его руки были плотно обтянуты латексными перчатками, левая при этом сжимала пульт управления, а правая – корпус педиатрического колоноскопа Fujinon. Длина этого аппарата составлял около 1,5 метров, а диаметр 10–12 миллиметров. Сердцевина колоноскопа представляла собой стальную сетку, обернутую гладким полимером. По всему инструменту шли «провода для изгиба», которые позволяли поворачивать его сегментами, словно змею. С легкой руки доктора колоноскоп пошел по блестящим розовым коридорам, испещренными артериями и венами, – кишечнику восьмилетнего мальчика, находившегося под общей анестезий. Спереди виднелась линза с источником света, устройствами для продува и подачи воды, а также каналами для отсоса и инструментов.

Справа от Марча стояли две медсестры. За картинкой на мониторе наблюдали Мисс номер Два и Уэйкфилд, а также светловолосый молодой ученый по имени Ник Чедвик. Он был «координатором молекулярных исследований», поэтому ждал, пока заберут биоптат, чтобы проверить ткань на наличие вируса кори.

Добравшись до илеоцекального клапана, Марч почувствовал облегчение. Именно здесь случилось фиаско с Ребенком номер Один. И, совершив последний поворот, аппарат вошел в подвздошную кишку, осветив ее, ее как факел гробницу фараона. Вот и цель: хранилище сокровищ. По крайней мере, на это надеялся Уэйкфилд.

Думаю, мы никогда не узнаем его реакцию на то, что они увидели. Но Мисс Два призналась, что испытала ужас, когда инструмент достиг своей цели. В свете линзы поблескивали какие-то узелки: бледные и припухшие, проступающие через слизистую. Они выглядели мерзко, злобно, неправильно. Она никогда не видела и не слышала ничего подобного. Но даже пребывая в шоке, она увидела доказательство.

– Врачи сказали, что это свидетельство воспалительного заболевания кишечника, – рассказала она Лоррейн Фрейзер, медицинскому корреспонденту Mail on Sunday, которая два с половиной года назад сообщила о создании группы JABS Джеки Флетчер. – Я почувствовала такое облегчение. Наконец-то мы нашли то, что искали.

Из головы «змеи» показались «челюсти» зубчатого пинцета, которые откусили крохотный фрагмент ткани. Затем аппарат отступил, прихватив еще пять кусочков из слепой кишки, восходящей, поперечной и нисходящей ободочной, а также из прямой кишки. Позже каждый из них их разделили для проведения анализов. Один набор зафиксировали в формалине и отправили в патогистологическое отделение на второй этаж больницы, где ткань нарезали, поместили на предметные стекла и окрасили. После этого врач провел микроскопическое исследование полученных образцов. Другой набор отправился с Чедвиком в лабораторию на десятом этаже, где ткань заморозили в жидком азоте при температуре минус 70 °C и начали искать в ней следы вируса.

Но неделя не закончилась, последовали новые тесты. Ребенка номер Два возили из Малкольм Уорд на люмбальную пункцию, МРТ головного мозга, анализ крови на B₁₂, электроэнцефалограмму, анализы мочи и т. д. Все результаты были в норме. Однако патогистологи, изучавшие биопсию Ребенка номер Два, обнаружили слабое воспаление. Их ремеслом было микроскопическое исследование образов тканей, которые в данном случае будут пересматриваться и анализироваться по мере роста и падения карьеры Уэйкфилда.

«Фокусы незначительного повышения количества воспалительных клеток с формированием лимфоидных скоплений и фолликулов не очень специфично, но могут соответствовать слабовыраженному неактивному хроническому воспалительному заболеванию кишечника», – ответили патогистологи через три дня после колоноскопии.

Опять эврика? Конечно, именно так посчитала команда Уэйкфилда. С учетом этого заключения Уокер-Смит поставил предварительный диагноз болезни Крона. Казалось бы, они нашли то, что искали.

Болезнь Крона у восьмилетнего мальчика: мрачный диагноз и не менее мрачные перспективы. Мало того, что Ребенок номер Два столкнется с проблемами развития, его кишечник, скорее всего, будут воспаляться и изъязвляться. Этот пожизненный диагноз (со всеми своими периодами ремиссии и рецидивов) чаще всего подразумевает длительную и жесткую медикаментозную терапию, а также повторяющиеся операции. Как с этим справится глубоко аутичный человек? А ведь прогноз бывает еще хуже. Болезнь Крона повышает риск множества других состояний, включая депрессию, артрит, глазные болезни и рак. Некоторые виды лечения приводят к остеопорозу.

Позже Мисс номер Два сообщила мне (и это было ее впечатление, а не моя выдумка), что профессор не мог скрыть своего волнения. «Он прыгал по палате, как двухлетний ребенок», – описывает она визит Уокер-Смита в Малкольм Уорд, когда он сообщили о том, что у ее ребенка может быть болезнь Крона. Она цитирует: «Мисс [номер Два], Вы оказались правы».