Предхристианская старина
Этнографические описания позволяют представить внешний вид древних обрядовых образов (от глагола резать) и изваяний (от вить «плести» из вай «веток»). К первоистокам русского искусства относились не только съедобные священные символы, «творимые» в Масленицу. Самые ранние украшения представляли собою родовые и семейные обереги: звериные клыки и когти, височные кольца, змеевики, лунницы, ложечки, гребешки… В их образности остались следы древнейшего, мифопоэтического мышления. Прарусы верили в силу священных знаков (креса, сияющего неба, солнца, купальского святогня), их помещали на одежде, жилищах, святилищах, могилах – в местах соприкосновения видимого и невидимого начал.
Крест, прямой и косой (крес), известен с эпохи освоения огня в верхнем палеолите. В искусстве древних русов он означал зарождение жизни и возрождение солнца, а также защиту людей и святынь от зла. Узор из «крестиков» ограждал края одежды – опоясывал, часто в несколько рядов, вороты и рукава рубах, запястья и пояса, полы и подолы, украшал рушники, скатерти и подзоры. Косые кресты вышивали на свадебных убрусах, вырезали на челе избы и наличниках окон, воротах и домашней утвари, детских колыбелях и посуде, изображали на колтах и поручах, оплечьях и ожерельях, пряжках и застежках, посохах, воинских щитах, боевых топорах и пр. Крестцами, крестообразно, перепоясывали «дружек» во время свадьбы. Крестовидную прорубь во льду на Водокрещи (а затем Крещение) называли крес, а красный угол в избе – крёсты. Все самое ценное было украшено и «защищено» знаками кресения. Даже ограду вокруг древнейших святилищ, изб, загонов для скота и огородов изготовляли в виде воткнутых в землю «крест-накрест» жердей, она считалась, в первую очередь, священной и лишь потом обычной изгородью. Упрощенный крестовидный орнамент иногда превращался в зубчатый, треугольные острые «зубья» которого также являлись оберегами, отвращали нечистую силу.
Праздничное женское платье и мужская косоворотка. Южные губернии России. Конец XIX в.
В основе вышивок мотив обережного косого креста и крестовидной решётки.
Сосуд. Глина. Рязанская область. IX–X вв.
Стенки сверху и снизу опоясывает обережная плетёнка из косых крестов, усеянная точками плодоносной росы, посередине зигзагообразные линии изображают круговую «небесную реку».
Солонка. Дерево, резьба. Русский Север. Конец XIX в.
Обережный узор из косых крестов, головы коней – символ восходящего и нисходящего солнца.
Зооморфные пальчатые фибулы-обереги. Курская область. VI–VII вв.
Фалловидные или маскообразные пальчатые выступы, птичьи клювы изображают «пращуров, ящеров и щуров» – покровителей человека в воздухе, на земле и в подземно-подводном мире. Круговые и спиралевидные знаки дождя, росы, водной глуби являются символами плодородия.
К предхристианским обычаям восходит благоговейное скрещивание рук на груди перед причастием и у покойных, «представших пред Богом», а также во время молитв (сохранилось лишь у старообрядцев). Те же священные знаки различимы в перстосложении священника для крестного знамения: указательный и подогнутый средний пальцы складываются в виде креса, а три других соединяются во имя Святой Троицы, образуя «кольцо вечности».
Браными узорами оберегали всё самое значимое. Решётка из множества соединенных кресов означала небесно-огненную защиту. Ей «обороняли» Мать-сыру-землю и «засеянную ниву», её изображали на праздничных пирогах, украшенных плетёнкой из теста, вырезали на прялках и деревянной посуде, вышивали на женских передниках, мужских косоворотках и свадебных рушниках. Косые кресты просвечивали сквозь слюдяные оконца теремов и зарешеченные церковные окна. С глубокой древности непременно боронили пашню, «крест-накрест» ведя по ней бороной: вспаханная земля не только рыхлилась, освобождалась от сорняков, но и магически ограждалась перед севом. Слово борона происходит от праславянской основы *bor-, как и бо́ронь «оборона». Во время моровых поветрий крестьяне составляли в цепь зубчатые бороны и так «обороняли» сёла.
Распространенными древнерусскими украшениями являлись металлические застежки для одежды – пальчатые фибулы V–VII веков. На них изображали круговые и спиралевидные знаки водной глуби, сплошной «глазковый» орнамент и мелкие точки означали плодоносную росу. Число пальчатых оконечностей менялось: соотносилось с пятеричным счётом, с девяти– и семидневными неделями солнечного и лунного календарей. У наиболее сложных фибул на фаллических по виду оконечностях различимы личины умерших предков – небесных пращуров, посередине фибулы изображались клювы щуров «птиц» – посредников между небом и землей, а на её противоположном конце – морды подземных ящеров. Именами и видом эти обитатели райского, небесного и подводно-подземного миров магически защищали человека, объединяли пространство и время древнерусского мира.
Антропозооморфная фибула. Серебро. Мартыновский клад. Среднее Поднепровье. VI–VII вв.
В композиции соединены образы «воскресающего Парены» и медведя, восстающего от смертного сна, на их телах видны костровидные «кресильные» знаки, стилизованные клубы огня и дыма. Руки «Парены» и лапы медведя выполнены в виде голов птиц – посредниц между небесным и земным мирами.
На застёжке из Мартыновского клада VI–VII веков сохранились следы хтонического культа медведя и почитания «перунова сына», словно воскресающего среди огня и дыма. На груди у него изображён костровидный знак, лапы медведя и руки Парены и выполнены в виде голов птиц с клювами-крючками для удержания краев одежды. Нижняя часть застёжки завершается мордой медведя, на спине которого также изображён костровидный «знак кресения». «Небесные кони» из того же клада в виде парных накладок на одежду передают движение солнца по небосводу. Жрец в позе седока, с крестовидной обережной насечкой на груди и маске, увенчанной световым ореолом, предположительно, знаменует «встающее и садящееся» светило.
Символика самых древних женских украшений восходит к ночным и лунным обрядам: месяцевидные подвески, змеевидные витые ожерелья, звездчатые серьги и др. На лунницах IX–XIII веков зигзагообразный рисунок, исполненный в технике зерни, создаёт образ струящейся с неба благодатной росы, а кресы внутри пламевидных контуров являют символы возрождения души в священном огне. Костровидные знаки на подвесках, накладках, наручах, пряжках и других украшениях оберегали от гибели, пожара и нечистой силы.
Изображение шести– и восьмилучевой звезды в круге означало «сияющее небо» и «свет», древние русы отождествляли его со снежинками (летающей росой), называли спасом, наделяли обережной силой, сулившей благоденствие и плодородие. Восьмилучевой, «светоносный» серебряный колт середины XII века усыпан каплями небесной, «сияющей» росы. На прялке XIX века из Вологодской губернии тот же знак огражден зубчатым узором, круг неба соединен с квадратом земли, по углам разнесены четверти круга, знаменующие главные вехи годового движения солнца.
Парные накладки на одежду. Серебро, позолота. Мартыновский клад. Среднее Поднепровье. VI–VII вв.
«Небесные кони» – символы восхождения к полуденному солнцу. Фигурка жреца в маске со световым ареолом и крестовидной обережной насечкой на груди предположительно изображает «встающее» и «садящееся» солнце.
Подвеска-лунница. Серебро, зернь. X–XI вв.
Женское украшение-оберег. Зигзагообразный рисунок, выполненный в технике зерни, создаёт стилизованный образ дождевых струй и падающей с неба росы – символов плодородия.
Лопасть прялки. Вологодская губерния. Середина XIX в.
В центре изображено «сияющее небо», ограждённое зубчатым поясом. Над ним покоится Луна на ленте звёзд в виде сдвоенных крестов. В верхних углах доски вырезаны лучи восходящего и заходящего Солнца. Нижнюю часть занимает образ «засеянной нивы», ограждённой решёткой из крестов, над землёй встают лучи утренней и вечерней зари. На ножке прялки помещено ещё одно изображение Луны – «ночного солнца».
Подвески-обереги. Медь, бронза, серебро, зернь. Клады и захоронения из разных областей России. IX–XIII вв.
Лунницы костровидных форм с изображением капель росы, дождя и крестов в виде процветших «кринов».
Лопасть прялки. Дерево, резьба. Заонежье. XIX в.
В узоре использован восьмилучевой солярный знак «громовик», двойной крест в небесном круге ограждён зубчатым узором-оберегом. Изображённый над солнцем пояс из шестилучевых звёзд, предположительно, знаменует «тринебесный» райский мир.
Прялка теремковая. Дерево, резьба. Ярославская губерния. Конец XIX в.
Прорезной узор состоит из сочетания костровидных знаков с процветающими «кринами». Прялка увенчана тройным изображением солнца: на восходе, в полдень и на закате.
Рубель (применялся для каталки белья). Дерево, выемчатая резьба. XIX в.
Архаический образ мироздания. Вверху «перунов крес», от которого исходят тройные лучи света, ниже – небесное «поле сиянское», усыпанное звёздами-семенами, под ним «засеянная нива», четыре косые креста соответствуют годовым фазам солнца, ещё ниже изображены восходящее под небосводом светило и обильные росы, в самом низу – «громовик».
Резной узор на лопасти прялки середины XIX века из Вологодской губернии, насыщен символикой света. В центре помещено «сияющее небо», ограждённое зубчатым поясом. Над ним покоится круглая Луна на ленте звёзд в виде сдвоенных кресов. В верхних углах доски вырезаны лучи восходящего и заходящего Солнца. На прялке XIX века из Заонежья восьмилучевой солнечный спас в середине круговых небес окружён зубчатым узором, а изображенный над солнцем пояс из шестилучевых звезд, возможно, означает «тринебесный» райский мир. На теремковой прялке конца XIX века из Ярославской губернии прорезной узор состоит из костровидных знаков с крестиками-цветками внутри, городки в навершии изображают солнце на восходе, в полдень и на закате.
Удивительный по смысловому богатству древнерусский образ мироздания запечатлён на деревянном рубеле конца XIX – начала XX веков из Архангельской губернии. Вверху изображен «перунов крес» – косой крест, пронзенный молнией. От этого знака, который можно истолковать и как архаический символ брачного соединения, и как разновидность шестилучевого громовика, исходят тройные лучи света. Ниже вырезано небесное «поле сиянское», усыпанное звездами-семенами, под ним – «засеянная нива», огражденная зубчатой каймой, и четыре сомкнутых креса, отмечающие главные вехи солнца. Ещё ниже видны солнечные лучи под небосводом, капли росы и спас (громовик).
Передок саней. Фрагмент. Дерево, плоская резьба. Новгород. Середина XI в.
Изображены «прикованные» к саням огнедышащие небесные кони с птичьими хвостами. Развевающиеся гривы выполнены в виде обережной косой плетёнки, хомуты на шеях покрыты защитными «кресами».
Произведения древнерусского искусства IV–X веков сохраняли родство с памятниками евразийского «звериного стиля» предыдущего тысячелетия. Знаменитая позолоченная оковка турьих рогов IX–X веков из кургана Чёрная Могила под Черниговом покрыта сложным узором – плетёнкой из прорастающих кринов в костровидной ограде. Необычайно выразительна четвёрка несущихся вскачь коне-птиц на резной доске саней середины XI века, найденной в Новгороде. Огнедышащие кони с раздвоенными птичьими хвостами несут за собой «летящие» сани. Развевающиеся гривы собраны в обережные косые плетёнки, хомуты усеяны защитными кресами.
Устойчивость религиозных преданий, хранившихся в памяти поколений, основывалась на единстве языка, священнодействий и мироощущения. Архаический образ вселенной сохранился в обряде встречи гостя или одаривания новобрачных «хлебом-солью». Язык помогает понять его всеохватный смысл. Слово хлеб, вероятно, было заимствовано из готского hlaifs «хлеб», однако в мифопоэтическом сознании русов оно сопоставлялось с колоб «круглый хлеб, каравай, шар». Слово соль сохранило индоевропейскую праформу *sl-, ставшую в ряде родственных языков основой для наименования солнца. Быть может, от искрящегося белого цвета и важности для жизни соль в солонке стала символом небесного светила, а круглый хлеб-ко́лоб – образом земли. Передаваемая из рук в руки на ленте усыпанного вышитыми крестиками рушника, словно на водах небесной реки, «хлеб-соль» становилась образом мироздания и общинного мира, вручалась для счастливой жизни гостям и новобрачным. Во время свадьбы вышитый убрус клали молодым под ноги, будто вознося их в поднебесье.
Древнерусский язык, обряды, остатки святилищ, древние украшения следует воспринимать как части единого культурного текста – следы праотеческой веры, со временем растворившейся в христианской культуре. Словесное и художественное осмысление мира происходило по-разному, в древнем искусстве образ являлся самодостаточным, предельно ёмким и «не изображал» религиозных верований. В иконописи, тесно связанной с библейскими сюжетами, аллегорические представления отвлечённых понятий появились ближе к концу Средневековья. Иллюстративность, вторичность по отношению к слову в русском искусстве возникла лишь с наступлением Нового Времени.