Дело VI Приключение с именитым клиентом
– Ну хорошо, теперь уже вреда от этого не будет, – ответил Шерлок Холмс, когда в десятый раз за десять лет я попросил у него разрешения обнародовать эту историю. Итак, наконец-то мне было позволено рассказать читателю об одном из высших достижений моего друга за всю его карьеру.
Нас с Холмсом объединяла одна слабость – турецкие бани. Лишь в парилке, окутанный облаком пара, в минуты приятной расслабленности мой друг сбрасывал с себя всегдашнюю сдержанность и становился похожим на обычного человека. На Нортумберленд-авеню есть баня, в которой на верхнем этаже имеется отгороженный уголок, где рядом стоят две лежака, на них мы и лежали 3 сентября 1902 года, в тот день, когда началась эта история. Когда я поинтересовался, что у него новенького, Холмс вместо ответа высунул из укутывавших его простыней длинную худую нервную руку и достал письмо из внутреннего кармана висевшего рядом пиджака.
– Это может быть ерундой, озаботившей какого-нибудь надутого бездельника, а может быть настоящим криком о помощи, – лениво произнес он, передавая мне записку. – Кроме того, что сказано в самом послании, мне ничего неизвестно.
Письмо было отправлено из клуба «Карлтон» вчера вечером. Вот что в нем говорилось:
«Сэр Джеймс Дэймри свидетельствует свое почтение мистеру Шерлоку Холмсу и нанесет ему визит завтра в половине пятого. Сэр Джеймс хотел бы особо подчеркнуть, что дело, относительно которого он хочет получить консультацию мистера Холмса, является очень деликатным и очень важным. Поэтому он надеется, что мистер Холмс найдет возможность встретиться с ним и подтвердит это, протелефонировав в клуб “Карлтон”».
– Я думаю, Ватсон, вы догадываетесь, что я позвонил, – сказал Холмс, когда я вернул ему письмо. – Вы что-нибудь знаете об этом Дэймри?
– Только то, что это одна из самых известных фигур в обществе.
– Я знаю не намного больше. Говорят, он человек, улаживающий разные щекотливые дела, которые не должны попасть в газеты. Вы, возможно, вспомните его переговоры с сэром Джорджем Льюисом по делу о завещании Хаммерфорда. Этот великосветский лев – человек бывалый и имеет врожденный дар дипломатии. Поэтому я склоняюсь к мысли, что ему действительно понадобилась наша помощь.
– Наша?
– Конечно, если вы не откажетесь, Ватсон.
– Почту за честь.
– В таком случае, время вы знаете – четыре тридцать. А до тех пор можно пока выбросить это дело из головы.
В то время я жил в собственной квартире на Куин-Эн-стрит, но на Бейкер-стрит прибыл даже раньше назначенного времени. Ровно в половине пятого доложили о прибытии сэра Джеймса Дэймри. Описывать его нет нужды, поскольку многие еще помнят этого большого, грубовато-добродушного человека, его широкое открытое лицо и, главное, его приятный бархатный голос. Серые ирландские глаза полковника излучали подкупающую честность, а подвижные губы неизменно были сложены в добродушную улыбку. Его начищенный до блеска цилиндр, темный сюртук, да что там говорить, каждая деталь его туалета, от жемчужной булавки в черном атласном галстуке до сиреневых гетр над лакированными туфлями, все говорило о величайшем внимании к своему внешнему виду, чем он и славился. Когда этот богатырского телосложения аристократ величаво переступил порог нашей небольшой гостиной, в ней сразу сделалось как-то тесно.
– Ну конечно же! Я не сомневался, что увижу здесь и доктора Ватсона, – сказал он, отвешивая чинный поклон. – Его сотрудничество может оказаться весьма полезным, поскольку человек, с которым нам предстоит иметь дело, мистер Холмс, жесток, склонен к насилию и не остановится ни перед чем. Можно сказать, что во всей Европе нет человека опаснее его.
– Я знаю нескольких особ, к которым применима эта лестная характеристика, – с улыбкой произнес Холмс. – Вы не курите? Тогда, с вашего позволения, я сам закурю трубку. Если ваш господин опаснее, чем покойный профессор Мориарти или ныне здравствующий полковник Себастиан Моран, то на него действительно стоит взглянуть. Могу ли я узнать его имя?
– Имя барон Грюнер вам что-нибудь скажет?
– Вы говорите о том австрийском убийце?
Полковник Дэймри, всплеснув затянутыми в лайковые перчатки руками, рассмеялся.
– Вы просто всезнающи, мистер Холмс! Чудесно! Значит, вы его уже записали в убийцы?
– Я всегда слежу за преступлениями, которые совершаются на материке. Разве могут у того, кто знает подробности пражского происшествия, оставаться сомнения относительно виновности этого человека? Только небольшая техническая лазейка в законе и неожиданная подозрительная смерть одного из свидетелей спасли его! Я уверен, что это он убил свою жену, когда произошел этот так называемый несчастный случай на Шплюгенском проходе, так, будто присутствовал при этом и видел своими глазами, как он это делал. К тому же я знал, что он приехал в Англию, и было у меня предчувствие, что рано или поздно мы с ним еще столкнемся. Итак, что с этим бароном Грюнером? Я полагаю, это не то старое дело снова всплыло?
– Нет, сейчас дело намного серьезнее. Покарать за преступление – очень важно, но предотвратить новое еще важнее. Вы не представляете, мистер Холмс, насколько ужасно наблюдать, как на твоих глазах готовится что-то страшное, какое-то жуткое злодейство, совершенно четко понимать, к чему это приведет, и не иметь никакой возможности помешать этому. Может ли выпасть на долю человека испытание более суровое?
– Пожалуй, нет.
– В таком случае, вы должны понять клиента, интересы которого я представляю.
– Я не думал, что вы являетесь всего лишь посредником.
Кто же главное действующее лицо?
– Мистер Холмс, я вынужден просить вас не задавать вопросов. Для нас очень важно, чтобы его высокое имя никоим образом не связывали с этим делом. Действует он исключительно из самых благородных и добрых побуждений, но предпочитает оставаться в тени. Разумеется, ваш гонорар будет оплачен полностью, и в издержках вы не ограничены. Да и какое значение, по большому счету, имеет для вас имя клиента?
– Прошу меня извинить, – сказал Холмс, – но я привык видеть загадку перед собой. Если у меня еще и за спиной будет загадка, это приведет к слишком большой путанице. Боюсь, сэр Джеймс, что я вынужден отказаться.
Наш посетитель встревожился. Его крупное выразительное лицо словно потемнело от охватившего его волнения и досады.
– Мистер Холмс, похоже, вы не понимаете, какие последствия может иметь ваш отказ, – воскликнул он. – Вы ставите меня в очень неловкое положение, ибо я совершенно уверен, что вы почли бы за честь взяться за это дело, если бы я раскрыл перед вами все карты, но в то же время я связан клятвой, которая не позволяет мне этого сделать. Могу я, по крайней мере, рассказать вам, с чем пришел?
– Конечно, если только это меня ни к чему не обяжет.
– Разумеется. Во-первых, вы, конечно же, слышали о генерале де Мервилле?
– Де Мервилль, воевавший у Хайберского перевала? Да, я слышал о нем.
– У него есть дочь, Виолетта де Мервилль, молодая, богатая, красивая, образованная, в общем, чудо, а не женщина. И эта милая невинная девушка может попасть в лапы негодяя.
– Барон Грюнер каким-то образом получил над ней власть?
– Величайшую власть, которую можно иметь над женщиной, власть любви. Этот мужчина, как вы, может быть, слышали, очень красив, к тому же чрезвычайно обаятелен, да еще и наделен красивым голосом и тем романтическим и загадочным шармом, который для женщин так много значит. Говорят, нет такой женщины, которая устояла бы перед его очарованием, и он это знает и пользуется этим в своих целях.
– Но как такому человеку удалось познакомиться с леди такого положения, как мисс Виолетта де Мервилль?
– Это произошло во время круиза на яхте по Средиземному морю. Путешествие предназначалось для людей высшего света, но заранее оплачивалось самими участниками. Несомненно, организаторы вовремя не догадались, что за барон захотел участвовать в прогулке, а когда поняли, было уже поздно. Этот мерзавец не отходил от леди с первой же минуты и в результате сумел совершеннейшим образом пленить ее.
Даже слово любовь не в достаточной степени передает те чувства, которые она к нему испытывает. Она преклоняется перед ним, буквально помешана на нем. Для нее теперь кроме него ничего не существует на этом свете. Она не желает прислушиваться к тому, что ей о нем говорят. Было сделано все возможное, чтобы избавить ее от этого безумия, но все впустую. Короче говоря, она собирается в следующем месяце выйти за него замуж. Поскольку она совершеннолетняя и имеет несгибаемый характер, непонятно, как ей можно помешать.
– Она знает об австрийском происшествии?
– Этот хитрый дьявол рассказал ей обо всех скандалах, в которых когда-либо участвовал, но, разумеется, представил себя невинным мучеником. Она ему полностью доверяет и никого не хочет слушать.
– М-да, вот так ситуация… Но вы проговорились, назвав имя своего клиента. Вы представляете интересы генерала де Мервилля?
Наш гость беспокойно заерзал на стуле.
– Я мог бы сказать, что это так и ввести вас в заблуждение, мистер Холмс. Но это не генерал. Де Мервилль сломлен и раздавлен. Случившееся настолько потрясло старого вояку, что он полностью утратил волю, которая не отказывала ему на полях сражений, и превратился в слабого немощного старика. Он не в силах тягаться с этим умным, сильным и целеустремленным мошенником. Мой клиент – его старый и близкий друг, знакомый с генералом уже много лет. Он питает к юной леди отцовские чувства еще с тех пор, когда та носила короткое платьице. Он не может равнодушно наблюдать, как развивается эта трагедия, и оставаться в стороне. Скотленд-Ярд здесь не поможет. Он сам предложил обратиться за помощью к вам, однако при том условии, что о его вмешательстве не узнает никто. Я не сомневаюсь, мистер Холмс, что при ваших бесконечных талантах вы и сами легко смогли бы через меня вычислить его имя, но я прошу вас проявить уважение, воздержаться от этого и не нарушать его инкогнито.
Холмс многозначительно улыбнулся.
– Думаю, что легко могу вам это пообещать, – сказал он. – К тому же могу добавить, что ваше дело меня заинтересовало, и я готов взяться за него. Как мы будем поддерживать связь?
– Меня можно найти в клубе «Карлтон». Но в случае крайней необходимости вот вам мой личный телефонный номер: ХХ.31.
Холмс черкнул номер в раскрытую записную книжку на коленях.
– Нынешний адрес барона, пожалуйста, – все так же улыбаясь, сказал он.
– Вернон-лодж. Это большой дом недалеко от Кингстона. Он удачно провернул какие-то сомнительные спекуляции на бирже и разбогател. Естественно, это делает его еще более сильным противником.
– Сейчас он дома?
– Да.
– Кроме всего сказанного, вы можете еще что-нибудь сообщить об этом человеке?
– Он привык жить на широкую ногу. Барон обожает лошадей. Какое-то время, недолго, он играл в поло за «Херлингем», но потом стало известно об этом пражском деле и ему пришлось уйти из клуба. Он собирает книги и картины. Вообще, он очень любит искусство и разбирается в нем. Насколько я знаю, он считается признанным авторитетом по китайскому фарфору и даже написал на эту тему книгу.
– Разносторонняя натура, – сказал Холмс. – Это отличительная черта всех великих преступников. Мой старый друг Чарли Пис виртуозно играл на скрипке. Уэйнрайт был неплохим художником. Список можно продолжить. Ну что ж, сэр Джеймс, можете сообщить своему клиенту, что я берусь за этого барона Грюнера. Больше мне пока сказать нечего. У меня имеются свои источники информации, и я надеюсь, что нам удастся добиться успеха.
Когда наш посетитель ушел, Холмс погрузился в такое длительное раздумье, что мне показалось, будто он забыл о моем присутствии. Однако через какое-то время он вновь вернулся на землю.
– Что скажете, Ватсон? Есть идеи? – неожиданно спросил он.
– Мне кажется, вам стоит повидаться с молодой леди.
– Милый Ватсон, если эту женщину не удалось переубедить ее бедному сломленному отцу, разве это под силу мне, незнакомому человеку? Хотя, если больше ничто не поможет, придется воспользоваться вашим советом. Впрочем, я считаю, что мы должны подойти к делу с другой стороны. Думаю, стоит обратиться к Шинвелу Джонсону.
До сих пор я не имел возможности упомянуть Шинвела Джонсона в своих воспоминаниях, поскольку нечасто описывал дела, которые расследовал мой друг под конец своей карьеры. В течение первых лет нового века этот человек сделался незаменимым помощником Холмса. Как ни печально, но сначала Джонсон был известен как очень опасный преступник. Он отсидел два срока в Паркхерсте, однако потом раскаялся и примкнул к Холмсу, сделавшись его верным агентом в огромном преступном мире Лондона. Очень часто он добывал сведения, которые оказывались бесценными. Если бы Джонсон был обычным полицейским осведомителем, его бы давнымдавно раскрыли, однако, поскольку его участие ограничивалось делами, которые никогда не попадали в суд напрямую, дружки его не догадывались, чем он занимается. Для человека, имеющего за плечами две судимости, были открыты двери каждого ночного клуба, любой ночлежки, всякого игорного притона в городе. Наметанный глаз и сообразительность сделали Джонсона идеальным агентом для сбора информации. Именно к этому человеку предложил обратиться Шерлок Холмс.
Я, занятый своими неотложными профессиональными делами, не имел возможности проследить за первыми шагами, предпринятыми Холмсом, но вечером мы с ним встретились в заранее договоренное время в ресторане «Симпсонс», где, сидя за маленьким столиком у окна и наблюдая за кипящей на Стрэнде жизнью, мой друг поведал мне, что произошло в течение дня.
– Джонсон роет землю, – сказал он. – Очень может быть, ему и удастся накопать какой-нибудь мусор в самых темных закоулках преступного мира, потому что именно там, на самом дне, нужно искать ключи к тайнам этого человека.
– Но если леди не переубедило то, что уже о нем известно, почему, вы полагаете, какая-то свежая находка сможет заставить ее отказаться от своих планов?
– Кто знает, Ватсон? Женское сердце и разум для мужчин – неразрешимая загадка. Убийство она может простить и понять, но какая-нибудь мелочь может разрушить все.
Барон Грюнер сказал мне, что… – Сказал вам?!
– Ах да, я ведь не посвятил вас в свои планы. Что ж, Ватсон, я предпочитаю близкое знакомство с противником. Я люблю встретиться с ним, присмотреться, понять, из какого теста слеплен человек. Дав указания Джонсону, я взял кеб и отправился в Кингстон. Барон был очень приветлив и любезен.
– И что, он узнал вас?
– Ну, это было не сложно, ведь я просто послал ему свою визитную карточку. Это отличный противник, спокойный и рассудительный, голос шелковый, умиротворяющий, как у консультанта по вопросам моды, и в то же время он ядовит, как кобра. В нем чувствуется порода… Это настоящий аристократ преступного мира, чаепитие в четыре часа дня для него священный ритуал, но душа у него черная, как ночь. Да, я рад, что мое внимание привлекли к барону Аделберту Грюнеру.
– Вы сказали, что он был приветлив.
– Как кот, который знает наверняка, что его мышь от него не убежит. Любезность некоторых людей может быть пострашнее ненависти иных душегубов. То, какими словами он меня встретил, говорит о многом. «Я не сомневался, что рано или поздно мы с вами встретимся, мистер Холмс, – сказал он. – Вас, конечно, нанял генерал де Мервилль, чтобы вы попытались предотвратить мой брак с его дочерью, Виолеттой. Не так ли?» Я не стал возражать. «Друг мой, вы только разрушите свою прекрасную и в высшей степени заслуженную репутацию. Поверьте, это дело вам не по зубам. Вы лишь зря потратите силы, не говоря уже о том, что навлечете на себя опасность. Я вам очень советую отказаться от этого дела как можно скорее». – «Забавно, – сказал я ему, – это как раз то, что я хотел посоветовать вам. Я уважаю ваш ум, барон, и то, что я успел о вас узнать за время нашей встречи, нисколько не изменило моего мнения. Позвольте, я скажу вам как мужчина мужчине. Никто не собирается ворошить прошлое и вытаскивать на свет ваши прежние грехи. Что было, то было, сейчас вы можете жить спокойно, но, если вы будете настаивать на этом браке, вы наживете себе очень сильных врагов, которые сделают вашу жизнь в Англии невыносимой. Подумайте, стоит ли игра свеч. Вам было бы куда благоразумнее оставить леди в покое. Ручаюсь, вам не будет приятно, если кое-какие факты вашего прошлого станут ей известны».
Тонкие вощеные пучки волос под носом барона, похожие на усы насекомого, подрагивали, когда я говорил. Наконец он не выдержал и рассмеялся. «Простите меня, мистер Холмс, – сказал он, – но довольно смешно наблюдать, как вы пытаетесь играть, не имея в руках карт. Думаю, что никто другой не сделал бы этого лучше вас, но все равно, это выглядит довольно жалко. У вас нет ни одного козыря, мистер Холмс, сплошная мелочь». – «Это вы так думаете». – «Я не думаю, я знаю. С вашего позволения, я вам кое-что объясню. У меня в руках такие сильные карты, что я могу играть в открытую. Мне посчастливилось завоевать расположение этой леди. Ее чувство не поколебалось даже после того, как я во всех подробностях рассказал ей обо всех несчастьях, которые случились в моей жизни. Кроме того, я предупредил ее, что некоторые мои коварные недоброжелатели (надеюсь, вы понимаете, что теперь и вы входите в их число) могут попытаться очернить меня в ее глазах, и научил, как нужно вести себя с ними. Я уверен, вы слышали о постгипнотическом внушении, мистер Холмс. Теперь вам предоставляется шанс увидеть, как это действует на практике, поскольку человек сильной воли может использовать гипноз безо всяких там глупых пассов руками и прочей ерунды. Леди Виолетта готова к встрече с вами. Не сомневаюсь, она не откажется принять вас, поскольку слово отца для нее – закон… Во всем, кроме одного маленького пустяка».
На это мне нечего было возразить, Ватсон, поэтому я холодно поклонился и с полным достоинства видом направился к выходу, но, как только я взялся за ручку двери, он остановил меня. «К слову, мистер Холмс, – сказал он. – Вы не были знакомы с ле Бруном, агентом, работавшим во Франции?» – «Был». – «А вы знаете, что с ним случилось?» – «Я слышал, его избили какие-то апаши на Монмартре, после чего он на всю жизнь остался калекой». – «Совершенно верно, мистер Холмс. И странное совпадение, как раз за неделю до этого прискорбного случая он попытался сунуть нос в мои дела. Не повторяйте его ошибок, мистер Холмс. Тем, кто это делает, обычно не везет. В этом убедились уже несколько человек. Напоследок я хочу вам сказать: идите своей дорогой и не мешайте мне идти своей. Прощайте!» Вот, Ватсон. Теперь вам все известно.
– Похоже, этот человек весьма опасен.
– Очень опасен. Угрозы какого-нибудь бахвала меня не пугают, но этот человек из разряда тех, кто, наоборот, высказывает далеко не все, что у него на уме.
– Неужели вам действительно необходимо вмешиваться? В самом деле, разве так уж важно, женится он на этой девушке или нет?
– Учитывая, что он убил свою предыдущую жену, я бы сказал, что это довольно-таки важно. И, кроме того, я ведь действую не сам по себе, а представляю интересы клиента! Тут нечего обсуждать. Допивайте кофе и пойдем ко мне. Как раз должен прийти с отчетом весельчак Шинвел.
Когда мы пришли на Бейкер-стрит, он уже ждал нас. Рослый, грубоватый, обрюзгший мужчина с красным лицом. Только пара живых черных глаз выдавала его необычайно хитрый ум. Судя по всему, он только что вышел из своей родной стихии, о чем свидетельствовала его спутница, сидевшая рядом с ним на кушетке, – худенькая огненно-рыжая молодая женщина с бледным, напряженным лицом, юным и истасканным одновременно. Только годы, проведенные в грехе и горе, оставляют подобные страшные знаки.
– Это мисс Китти Винтер, – сказал Шинвел Джонсон, небрежно махнув массивной рукой в сторону девушки. – Если уж она чего-то не знает… Но лучше пусть сама расскажет. Я как только указания ваши получил, мистер Холмс, прямиком к ней и направился.
– А меня долго искать не надо, – подхватила его спутница. – Адрес старый: Ад, Лондон. Пишите, приходите, милости просим. С Боровом Шинвелом мы давно там обретаемся. Мы с тобой старые друзья, Боров, но, ей-богу, если в мире существует справедливость, то еще глубже в аду должен сидеть кто-то другой! Я о том человеке, который вам нужен, мистер Холмс.
Холмс улыбнулся.
– Похоже, мы можем рассчитывать на вашу помощь, мисс Винтер.
– Если я смогу помочь отправить его туда, где ему самое место, я ваша со всеми потрохами, – горячо воскликнула наша посетительница. Ее бледное решительное лицо исказилось от злости, глаза вспыхнули таким страшным огнем, какой редко увидишь во взгляде женщины, а во взгляде мужчины – и вовсе никогда. – Не стоит копаться в моем прошлом, мистер Холмс.
Все равно уже ничего не исправишь, но такой, какая я есть, меня сделал Аделберт Грюнер. О, если бы я могла его самого заставить жить такой жизнью! – Она яростно взмахнула сжатыми в кулаки руками. – О, если бы я только могла бросить его в тот ад, куда он отправил столько невинных жертв!
– Вы знаете, зачем мне нужен этот человек?
– Боров Шинвел рассказал мне. Он охотится на какую-то очередную несчастную дурочку и на этот раз собирается жениться на ней. Вы хотите его остановить. Но вы-то наверняка достаточно знаете об этом дьяволе, чтобы отговорить любую разумную девушку иметь с ним дело, если она не хочет стать такой, как я.
– Она не в себе. Она обезумела от любви. Ей о нем рассказали все, но она не верит.
– Об убийстве рассказывали?
– Да.
– Боже, неужто ей на это наплевать?
– Она считает, что на него наговаривают.
– Неужели вы не можете этой дурехе привести доказательства?
– Вы нам поможете?
– Разве сама я не доказательство? Если я встречусь с ней да расскажу о том, что он сделал со мной… – А вы готовы на это?
– Готова ли я? А что меня остановит?
– Ну что ж, можно попробовать. Хотя он уже посвятил ее почти во все свои грехи и за все получил от нее прощение, так что вряд ли она согласится снова обсуждать его прошлое.
– Могу поспорить, что он не все ей рассказал, – мрачно произнесла мисс Винтер. – Я случайно узнала еще о паре убийств помимо того, которое наделало столько шума. Он както говорил мне своим бархатным голосом о каком-то человеке, а потом посмотрел на меня прямо и сказал: «Через месяц он умер». И это не были пустые слова. Только не задумалась я тогда, потому что любила его. Мне не было дела до его прошлой жизни, точно так же, как и этой несчастной дурехе. Меня только одно проняло. Да, черт возьми, если бы не его ядовитый, лживый язык, которым он так ловко все объясняет, я бы ушла от него в тот же вечер. Я говорю о его книге… Книге в коричневой кожаной обложке с застежкой и его фамильным гербом, нарисованным золотом. По-моему, он тогда немного напился, иначе не стал бы мне ее показывать.
– Что же это за книга?
– Говорю вам, мистер Холмс, этот негодяй коллекционирует женщин, как другие коллекционируют бабочек или жуков. И своей коллекцией он страшно гордится. Она вся у него в той книге. Фотографии, имена, подробности, все-все о каждой его жертве. Это просто дьявольская книга… Такую книгу не составил бы ни один нормальный мужчина, даже тот, кто живет в сточной канаве, и все-таки это была книга Аделберта Грюнера. «Души, которые я погубил» – вот что он мог бы написать на обложке, если бы захотел. Да только вам от этого никакого проку, потому что книга эта не поможет. А если бы и помогла, вы до нее не доберетесь.
– Где же она находится?
– Откуда мне знать, где она теперь у него находится? Я не видела его уже больше года. Я знаю, где он тогда ее держал. Хотя этот мерзавец жутко аккуратен, и вполне возможно, что она и сейчас в потайном выдвижном ящике его бюро в маленьком кабинете. Вы знаете его дом?
– Я был у него в кабинете, – сказал Холмс.
– В самом деле? А вы не теряли времени зря, если взялись за работу уже сегодня утром. Может, милый Аделберт наконецто встретил достойного врага. Большой кабинет – это тот, в котором полно китайских ваз, там еще большой стеклянный сервант между окнами. За письменным столом находится дверь, ведущая в маленький кабинет. Это небольшая комната, в которой хранятся бумаги и его личные вещи.
– Он не боится воров?
– Аделберт – не трус. Даже злейшие его враги не назовут его таким. Он может за себя постоять. На ночь там ставится охранная сигнализация. К тому же, что ворам там брать? Эту старую посуду?
– Точно, никому она не нужна, – голосом эксперта подтвердил Шинвел Джонсон. – Ни один перекупщик не возьмет товар, который нельзя ни переплавить, ни перепродать.
– Это верно, – сказал Холмс. – Итак, мисс Винтер, вам удобно зайти сюда завтра вечером в пять? А я тем временем выясню, не удастся ли устроить вашу личную встречу с леди. Я очень благодарен вам за помощь. Разумеется, мой клиент щедро…
– Нет, мистер Холмс! – с чувством воскликнула девушка. – Я это делаю не ради денег. Лучшей наградой для меня будет та минута, когда я увижу этого человека на помойке и смогу вытереть ноги о его проклятое лицо. Вот моя цена. Раз вы идете по его следу, я с вами и завтра, и в любой другой день. Боров расскажет вам, где меня найти.
Холмса я не видел до следующего вечера, когда мы снова встретились в нашем любимом ресторане на Стрэнде. На мой вопрос, удалось ли ему договориться о встрече, он пожал плечами и рассказал историю, которую я сейчас изложу с небольшими изменениями, поскольку его сухой, деловитый стиль требует определенной редакторской правки для удобства чтения.
– Договориться о встрече было вовсе несложно, – сказал он, – поскольку эта девушка сейчас из кожи вон лезет, показывая полное дочернее смирение и покорность воле отца, чтобы скрасить их полное отсутствие в принятии решения о браке. Генерал позвонил и сообщил, что все готово. Наша несдержанная мисс В. явилась точно в назначенное время, и в половине шестого мы с ней вышли из кеба у дома номер 104 на Барклисквер, где проживает старый солдат… Это один из тех ужасных серых лондонских замков, по сравнению с которыми и церковь покажется нескромно-крикливой. Лакей проводил нас в огромный зал с желтыми шторами, леди уже ждала. Спокойное, бледное, сдержанное создание, такое же недоступное и далекое, как снег на вершине горы.
Я даже не могу подобрать слов, чтобы описать ее. Может быть, пока мы занимаемся этим делом, вам самому доведется с ней встретиться, и вы пустите в ход свой писательский дар. Она красива, но красота ее трудноуловима, призрачна и возвышенна, как у человека, охваченного высокими помыслами. Такие лица я видел на картинах средневековых мастеров. Как столь неземное существо могло угодить в отвратительные когтистые лапы к такому чудовищу – не укладывается в голове. Вы, возможно, замечали, как притягиваются друг к другу полные противоположности. Духовное стремится к животному, пещерный человек тянется к ангелу. Более вопиющего примера, чем тот, с которым имеем дело мы, не сыскать.
Конечно, она знала, зачем мы пришли… Этот мерзавец успел настроить ее против нас. Мне показалось, что появление мисс Винтер несколько удивило ее, но она жестом пригласила нас сесть в кресла, с видом какой-нибудь преподобной настоятельницы монастыря, принимающей прокаженных нищих. Если вы имеете склонность к зазнайству, милый Ватсон, повидайтесь с мисс Виолеттой де Мервилль.
– Итак, сэр, – произнесла она голосом холодным, как лед айсберга, – ваше имя мне знакомо. Вы, насколько я понимаю, пришли, чтобы опорочить моего жениха, барона Грюнера. Я согласилась встретиться с вами только лишь потому, что меня попросил об этом папенька, и заранее предупреждаю вас: что бы вы ни говорили, ваши слова не окажут на меня ни малейшего воздействия.
Мне было ее жаль, Ватсон. Я на какой-то миг представил ее своей дочерью. Я редко говорю красноречиво. Больше доверяю разуму, чем сердцу. Но, поверьте, я действительно старался убедить ее, используя самые теплые слова, которые мог найти у себя в запасе. Я описывал, в какое ужасное положение попадает женщина, которая узнает истинный характер мужчины только после того, как становится его женой, женщина, которой приходится мириться с ласками запятнанных в крови рук и прикосновением распутных губ. Я не сдерживал себя, говорил о стыде, страхе, агонии, безнадежности, к которым приводит такое положение. Но ни одно мое горячее слово не было услышано. Ее мраморные щеки даже не порозовели, в холодных отстраненных глазах не отразилось никаких чувств. Я вспомнил о том, что говорил этот прохвост о постгипнотическом внушении. И действительно, можно было подумать, что она находится в состоянии транса и в мыслях парит в каких-то заоблачных высях. И в то же время ответы ее были вполне обдуманными.
– Я терпеливо выслушала вас, мистер Холмс, – сказала она. – И ваши слова произвели на меня именно то воздействие, о котором я говорила. Я знаю, что Аделберт жил бурной жизнью и не раз навлекал на себя яростную ненависть, а также становился мишенью для совершенно беспочвенных нападок клеветников. Вы уже далеко не первый, кто пытается очернить моего жениха. Возможно, вы делаете это из лучших побуждений, хотя мне стало известно, что вы – всего лишь наемный агент, который за деньги стал бы работать на барона с тем же усердием, что и против него. Как бы то ни было, я хочу, чтобы вы уяснили раз и навсегда: я люблю его, а он любит меня, и мнение всего остального мира значит для меня не больше щебетания птичек за окном. Если этот благородный человек когда-нибудь и оступался, то я специально послана судьбой, чтобы поднять его на подобающую высоту. Я не совсем понимаю, – тут она перевела взгляд на мою спутницу, – кто эта юная леди.
Я только хотел ответить, как девушку словно прорвало. Если вы когда-нибудь видели рядом огонь и лед, вам будет проще представить, как проходил разговор женщин.
– Я скажу вам, кто я, – вскричала она, вскакивая с кресла с лицом, искаженным от переполнявших ее чувств. – Я – его последняя любовница. Я одна из сотни тех, кого он соблазнил, использовал и выбросил на помойку, как он поступит и с вами.
Только в вашем случае помойка окажется вашей могилой и, может быть, так оно и лучше. Вот что я скажу вам, неразумная вы женщина, если вы выйдете замуж за этого человека, вы погибнете. Может быть, все закончится разбитым сердцем, а может быть, свернутой шеей, но так или иначе он погубит вас. И я это говорю не из-за любви к вам, мне наплевать, как вы будете жить дальше и будете ли вообще жить. Я это делаю, потому что ненавижу его и хочу отомстить за то, что он сделал со мной. Но вам это безразлично, и не надо на меня так смотреть, благородная моя леди, очень скоро вы сами можете оказаться в положении еще худшем, чем мое.
– Я бы предпочла не обсуждать подобные вопросы, – бесстрастно произнесла мисс де Мервилль. – Да будет вам известно, я знаю обо всех трех случаях из жизни моего жениха, в которых он становился жертвой женских интриг, и совершенно уверена, что он искренне раскаивается в том зле, которое, может быть, неосознанно совершил.
– Трех случаях! – вскричала моя спутница. – Дура! Господи, какая же вы дура!
– Мистер Холмс, я прошу вас закончить этот разговор, – отчеканил ледяной голос. – Я выполнила просьбу отца и встретилась с вами, но я не намерена выслушивать оскорбления этой особы.
Со страшным проклятием на устах мисс Винтер бросилась вперед и наверняка вцепилась бы в волосы этой женщины, если бы я не поймал ее за руку. Я потащил ее к двери, и мне еще очень повезло, что я смог усадить ее в кеб без скандала, потому что она просто обезумела от злости. Откровенно говоря, Ватсон я и сам с трудом сдерживался: что-то неописуемо раздражающее было в какой-то непробиваемой отстраненности и холодной любезности этой женщины, которую мы хотели спасти. Итак, Ватсон, теперь вы опять в курсе дела. Совершенно очевидно, что мне придется придумать новый ход, поскольку этот гамбит не сработал. Я буду держать с вами связь, Ватсон, так как более чем вероятно, что вы тоже сыграете свою роль в этой партии, хотя вполне возможно, следующий ход сделают они, а не мы.
Так и произошло. Они нанесли удар… Вернее сказать, он нанес удар, поскольку я отказываюсь верить, что леди могла знать о том, что произойдет. Думаю, я могу показать тот камень на мостовой, на котором я стоял, когда взгляд мой упал на рекламный щит у газетного ларька, и мое сердце сжалось от ужаса. Случилось это между Гранд-отелем и Чаринг-Кросс-Стейшн, где одноногий торговец продавал вечерние газеты. Листок, который привлек мое внимание, был напечатан через пару дней после нашего последнего разговора с Холмсом. Страшный заголовок черными буквами на желтой бумаге гласил: «ПОКУШЕНИЕ НА ШЕРЛОКА ХОЛМСА».
По-моему, на какое-то время я потерял способность двигаться. У меня сохранились лишь смутные воспоминания о том, как я схватил газету, и, кажется, торговец, которому я не заплатил, что-то кричал мне вслед. Страшную заметку я прочитал, стоя у двери какой-то аптеки. Вот что в ней говорилось:
«Как нам только что стало известно, знаменитый частный сыщик сегодня утром подвергся нападению убийц и сейчас находится в крайне тяжелом состоянии. Пока что подробности происшествия не сообщаются, но случилось оно, похоже, в двенадцать часов на Риджент-стрит рядом с рестораном «Кафе ройял». Нападение совершили двое вооруженных палками мужчин, которые нанесли несколько ударов по голове и телу мистера Холмса, причинив травмы, признанные врачами крайне тяжелыми. Его доставили в больницу «Чаринг-Кросс», откуда, по настоянию самого пострадавшего, перевезли в его квартиру на Бейкер-стрит. Свидетели нападения описывают совершивших его злодеев как прилично одетых мужчин. Спасаясь от преследования, нападавшие забежали в «Кафе ройял», откуда вышли с противоположной стороны и скрылись на Глассхаус-стрит.
Несомненно, они являются членами одного из тех преступных сообществ, которым талант и деятельность пострадавшего доставляли столько хлопот».
Разумеется, едва дочитав заметку, я тут же запрыгнул в кеб и помчался на Бейкер-стрит. В прихожей я столкнулся с сэром Лесли Оакшоттом, знаменитым хирургом, чей брум стоял у дверей дома.
– Непосредственной опасности нет, – сказал он. – Две рваных раны кожного покрова черепа и несколько сильных ушибов. Пришлось наложить швы и вколоть морфий, но думаю, вы можете с ним поговорить. Только не переутомляйте его.
Заручившись разрешением, я, стараясь ступать как можно тише, вошел в полутемную комнату. Мой несчастный друг не спал, хриплым голосом он произнес мое имя. Штора на окне была спущена на три четверти, но один косой солнечный луч падал на забинтованную голову раненого. На белом марлевом компрессе проступало алое пятно. Я сел рядом с ним и склонил голову.
– Ну-ну, Ватсон. Не переживайте, – пробормотал он слабым голосом. – Все не так плохо, как кажется.
– Слава Богу!
– Я кое-что понимаю в бое на палках, как вам известно. С одним противником я бы справился, но их было двое.
– Что я могу для вас сделать, Холмс? Это, несомненно, тот мерзавец подослал их. Одно ваше слово, и я пойду и вытрясу из него душу!
– Все тот же старый добрый Ватсон! Нет, мы ничего не можем сделать, разве что наши друзья из Скотленд-Ярда найдут этих людей. Но можно не сомневаться, что уже сделано все, чтобы полиция их никогда не нашла. Подождите… У меня возник план. Во-первых, нужно сильно преувеличить мои раны. У вас будут спрашивать обо мне. Наплетите им с три короба, Ватсон. Скажите, что я в бреду и вряд ли протяну еще неделю… Говорите, что хотите. В общем, жмите на педали.
Чем мрачнее будут ваши прогнозы, тем лучше.
– А как же сэр Лесли Оакшотт?
– О, с ним я все улажу. Он будет меня видеть в самом худшем виде, я об этом позабочусь.
– Что-нибудь еще?
– Да. Передайте Шинвелу Джонсону, чтобы он спрятал ту девушку куда-нибудь, потому что эти громилы теперь захотят найти ее. Им, разумеется, известно, что она в этом деле связана со мной. Если они не побоялись напасть на меня, так ее уж и подавно не пропустят. Это срочно, Ватсон. Сделайте это сегодня же.
– Я сейчас же отправлюсь к ним. Еще что-нибудь?
– Положите мою трубку на стол… и табачную туфлю. Спасибо. Приходите ко мне каждое утро, будем составлять план дальнейших действий.
Тем же вечером я попросил Джонсона отвезти мисс Винтер в тихий пригород и проследить, чтобы она пожила там, пока опасность не минует.
Шесть дней публика была уверена, что Холмс находится на пороге смерти. Отчеты о его здоровье шли один мрачнее другого, в газетах строили самые зловещие предположения. Хорошо, что я каждый день виделся с ним и знал, что состояние его на самом деле не так уж плохо. Крепкое тело и огромная сила воли моего друга просто творили чудеса. Он быстро шел на поправку. Мне иногда казалось, даже быстрее, чем хочет мне показать. Одной из особенностей его характера была скрытность, не раз становившаяся причиной различных драматических эффектов, из-за которой даже его самый близкий друг никогда не знал, какие у него планы в действительности. Он довел до крайности известный постулат о том, что береженого Бог бережет. Я был ближе к нему, чем кто бы то ни было, но даже я всегда ощущал дистанцию, которую он сохранял между нами.
На седьмой день сняли швы, но вечерние газеты сообщили о начавшемся рожистом воспалении. Те же вечерние газеты напечатали статью, которую мне в любом случае пришлось бы показать Холмсу. В ней говорилось, что в списке пассажиров принадлежащего судоходной компании «Кьюнард» парохода «Руритания», отправлявшегося в пятницу из Ливерпуля, значится барон Аделберт Грюнер, которому понадобилось уладить неотложные финансовые дела в Америке накануне свадьбы с мисс Виолеттой де Мервилль, единственной дочерью… и так далее. Холмс выслушал эту новость с холодным и хмурым выражением лица, верный признак того, что для него это стало неприятной неожиданностью.
– В пятницу! – воскликнул он. – Значит, у нас всего три дня. Думаю, этот мерзавец хочет себя обезопасить. Но у него это не выйдет, Ватсон. Клянусь Богом, не выйдет! Ватсон, я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.
– Для этого я и прихожу сюда, Холмс.
– Хорошо, тогда посвятите следующие двадцать четыре часа изучению китайского фарфора.
Он ничего не объяснял, и я не стал задавать вопросов. Долгие годы дружбы с Холмсом научили меня тому, что он зря слов на ветер не бросает. Но, выйдя на Бейкер-стрит, я неожиданно задумался: а как мне выполнить столь странное задание? В конце концов я заглянул в Лондонскую библиотеку на Сент-Джеймс-сквер, нашел своего друга Ломакса, работавшего там помощником библиотекаря, и отправился домой с увесистым томом под мышкой.
Говорят, хороший следователь за время работы над делом набирается таких знаний, что может запросто допрашивать свидетеля-эксперта в той или иной области, но после окончания дела напрочь все забывает за неделю. Я, разумеется, не хочу сказать, что сделался крупным специалистом по керамике, но весь тот вечер и всю ночь с короткими перерывами на отдых, а потом и все утро как губка впитывал знания и запоминал имена и фамилии. Я изучил биографии и стиль великих мастеров и постиг тайну циклического обозначения годов, узнал характерные особенности фарфора времен Хунъу и проникся красотой стиля Юнлэ, перечитал письмена Тан Инь и осознал красоту ранних династий Сун и Юань. Напичканный всеми этими знаниями, вечером следующего дня я снова зашел к Холмсу. Он уже вставал с постели, хотя по тому, что писали о его здоровье, об этом никто бы не догадался. Мой друг сидел в своем любимом кресле, подпирая рукой забинтованную голову.
– Холмс! – воскликнул я. – Если верить газетам, вы умираете.
– Это именно то впечатление, – сказал он, – которое я хочу создать. Ближе к делу, Ватсон. Вы выполнили мое задание? – По крайней мере, попытался.
– Хорошо. Вы сможете поддержать разговор на эту тему? – Думаю, смогу.
– Тогда подайте мне вон ту коробочку с каминной полки.
Он снял крышку и вынул из коробки какой-то небольшой предмет, очень аккуратно завернутый в легкий восточный шелк. Когда он его развернул, я увидел изящное маленькое блюдце изумительно красивого темно-синего цвета.
– С этим предметом, Ватсон, обращаться нужно очень бережно. Это подлинный фарфор «яичная скорлупа» династии Мин. Даже через Кристис не проходило ничего подобного. Полный комплект стоит огромных денег… Более того, считается, что, скорее всего, во всем мире существует только один полный комплект и находится он в императорском дворце в Пекине. От одного вида этой штуки у любого настоящего знатока должно захватить дух.
– И что мне с этим делать?
Холмс вручил мне визитную карточку, на которой было написано: «Доктор Хилл Бартон. Хаф-мун-стрит, 369».
– Сегодня вечером вас будут звать так. Вы зайдете к барону Грюнеру. Я кое-что знаю о его привычках, так что к половине девятого он, вероятно, будет свободен. О вашем визите мы сообщим ему заранее. Вы скажете, что хотите предложить ему предмет из совершенно уникального сервиза династии Мин. При этом можете оставаться врачом, поскольку эту роль вам будет нетрудно сыграть. Вы – коллекционер, и этот комплект случайно попал к вам в руки. Вы слышали об увлечении барона и не против выгодно продать это блюдечко.
– Какова его цена?
– Уместный вопрос, Ватсон. Конечно же, вам гарантирован провал, если вы не будете знать истинной стоимости своего товара. Это блюдечко раздобыл для меня сэр Джеймс, и взято оно, насколько я понимаю, из коллекции его клиента. Я думаю, можно без преувеличения сказать, что другого такого в мире нет. – Я мог бы заметить, чтобы комплект оценивал эксперт.
– Превосходно, Ватсон! Сегодня вы просто в ударе. Предложите «Кристи» или «Сотби». Ваш такт не позволяет вам самому назначить цену.
– А если он не захочет принять меня?
– Захочет. У него ведь страсть к коллекционированию, причем в самой острой форме. Особенно его интересует эта тема, в которой он считается настоящим знатоком. Садитесь, Ватсон, я продиктую письмо, которое вы ему пошлете. Его ответ нам не нужен. Вы просто напишите, что собираетесь зайти к нему, и укажите, с какой целью.
Это был превосходный документ, краткий и вежливый, но составленный так, что просто не мог не разжечь любопытства у истинного знатока. Послали его с районным курьером, и в тот же вечер я, с бесценным блюдцем в руке и карточкой на имя доктора Хилла Бартона в кармане, отправился на задание.
Прекрасный дом с превосходным парком свидетельствовали о том, что барон Грюнер, как и говорил сэр Джеймс, очень богат. Эти владения были созданы южноамериканским золотым королем. Длинная извилистая подъездная дорожка, обсаженная с обеих сторон редкими кустами, выходила на большую квадратную покрытую гравием площадь, украшенную статуями. Это была постройка времен великого подъема. Вытянутое в стороны невысокое здание с башенками по углам, хоть и выглядело настоящим архитектурным кошмаром, впечатляло своими размерами и основательностью. Важный, как епископ, дворецкий впустил меня и передал лакею в плисовой ливрее, а тот провел меня к самому барону.
Он стоял перед огромным открытым шкафом между двумя окнами, в котором хранилась часть его китайской коллекции. Когда я вошел, он обернулся. В руках барон держал маленькую коричневую вазу.
– Прошу вас, присаживайтесь, доктор, – сказал он. – Я тут как раз просматривал собственные сокровища и думал, могу ли я позволить себе пополнить их. Возможно, эта небольшая вещица седьмого века династии Тан покажется вам любопытной. Ручаюсь, вы еще не видели изделие более тонкой работы! Полюбуйтесь на эту роскошную глазурь. Блюдце Мин, о котором вы писали, у вас с собой?
Я бережно распаковал его и передал ему. Он сел с ним за стол, придвинул лампу (на улице уже начинало темнеть) и принялся его изучать. Пока он был занят осмотром, на его лицо падал желтый свет, и я получил возможность рассмотреть его повнимательнее.
Это был действительно очень красивый мужчина. Одним из первых красавцев Европы он считался не зря. Роста среднего, но превосходно сложен, в его фигуре были и изящество, и сила. Смуглое лицо, почти восточного типа, с большими карими томными глазами, которые, несомненно, с легкостью могли растопить любое женское сердце. Волосы смоляного цвета, такие же черные усы, короткие и тонкие, тщательно напомаженные, торчали вверх. Черты лица симметричные и приятные. Из общей картины выделялся только рот, прямой, с плотно сжатыми губами. Именно таким представляешь себе рот безжалостного убийцы: жестокий, непреклонный и страшный, словно тонкий разрез на лице. Напрасно усы свои он направлял вверх, потому что рот этот был сигналом об опасности, который природа подавала его жертвам. Голос у него был приятный, манеры – идеальные. Что касается возраста, то я бы дал ему чуть больше тридцати, хотя, как потом выяснилось, на самом деле ему было сорок два.
– Изумительно… Просто изумительно! – наконец заключил он. – И вы говорите, что у вас есть еще шесть из этого комплекта? Меня удивляет, что я до сих пор не знал о существовании этих прекрасных вещиц. Насколько мне известно, в Англии есть только один подобный комплект, но он точно не продается. Позвольте спросить, откуда у вас это, доктор Хилл Бартон?
– Это имеет какое-то значение? – спросил я, изо всех сил стараясь придать своему голосу безразличную интонацию. – Как видите, предмет подлинный, а что касается денег, то меня вполне устроит та цена, которую назовет эксперт.
– Хм, – на миг его темные глаза подозрительно вспыхнули. – Очень странно. Имея дело с предметами такой ценности, обычно хочешь знать все о товаре. Это не подделка – видно сразу. Насчет этого у меня нет сомнений. Но если – я должен учитывать все возможные варианты – если впоследствии окажется, что вы не имели права этого продавать?..
– Я могу дать вам гарантию, что никаких претензий подобного рода не возникнет.
– Разумеется, в таком случае возникает вопрос, чего стоит ваша гарантия.
– На это вам ответят мои банкиры.
– Да, и все же ваше предложение кажется мне очень необычным.
– Решать вам, – безразлично сказал я. – Я обратился сначала к вам, поскольку считал вас настоящим знатоком и ценителем, но уверен, что найти других покупателей будет несложно.
– А кто вам сказал, что я знаток?
– Вы же написали книгу на эту тему.
– Вы ее читали?
– Нет.
– Надо же! Очень интересно! Вы – знаток и коллекционер, в вашей коллекции имеется очень ценный экземпляр, однако, дабы узнать, что на самом деле находится в ваших руках и какова истинная стоимость этой вещи, вы даже не удосужились заглянуть в книгу, в которой об этом говорится. Как вы это объясните?
– Я очень занятой человек. Я доктор и у меня есть практика.
– Это не ответ. Если у человека есть страсть, он найдет на нее время, чем бы другим ни занимался. В вашем письме вы назвали себя настоящим знатоком.
– Так и есть.
– Вы позволите задать вам несколько вопросов, чтобы проверить это? Должен вам сказать, доктор – если вы на самом деле доктор, – все это становится все более и более подозрительным. Вот ответьте на мой вопрос, что вам известно об императоре Сему и как он связан с Сесоином возле Нары? Господи, неужели этот вопрос вам кажется сложным? Расскажите что-нибудь о династии Северная Вэй и о ее месте в истории керамики.
С видом крайнего возмущения я вскочил с кресла.
– Это уж слишком! – вскричал я. – Я пришел оказать вам услугу, а не сдавать экзамен, словно школьник. Мои познания в этих вопросах могут уступать разве что только вашим, но я не собираюсь продолжать беседу в таком тоне.
Его это ничуть не смутило. Но добродушие исчезло из глаз. Неожиданно они засверкали. В чуть приоткрывшемся плотоядном рту блеснули зубы.
– В игры со мной решили поиграть? Вы – шпион. Агент Холмса. Хотели меня провести? Я слышал, этот парень умирает, так он, значит, теперь подсылает своих приспешников, чтобы следить за мной. Вы явились сюда без приглашения, и, клянусь Господом, выйти отсюда вам будет труднее, чем войти.
Он вскочил, и я немного отошел назад, готовясь отразить атаку, потому что от злости барон словно обезумел. Скорее всего, он с самого начала что-то заподозрил, и этот допрос подтвердил его опасения. Продолжать хитрить не имело никакого смысла. Он запустил руку в один из выдвижных ящиков и чем-то яростно загремел. Но тут внимание его, должно быть, привлек какой-то посторонний звук, потому что он замер и внимательно прислушался.
– Ага! – закричал он. – Ага! – и бросился в комнату за его спиной.
В два шага я подскочил к открытой двери, и увиденное мной навсегда врезалось мне в память. Окно, выходящее в сад, было распахнуто настежь. Рядом с ним, напоминая какого-то страшного призрака, с окровавленными бинтами на голове и хмурым бледным как мел лицом стоял Шерлок Холмс. В следующий миг он выпрыгнул в окно, и я услышал, как он с хрустом приземлился на лавровые кусты, растущие внизу. Взревев от гнева, хозяин дома в приступе бешенства прыгнул за ним к открытому окну.
И тут… На все ушло не больше секунды, но я ясно видел, что произошло. В листве за окном мелькнула рука, женская рука. В тот же миг барон испустил ужасный крик. До конца моих дней не забыть мне этот вопль. Он прижал обе руки к лицу, стал бегать по комнате и жутко биться головой о стены. Потом он упал на ковер, начал кататься, корчиться и кричать.
– Воды! – Голос его разносился по всему дому. – Ради Бога, воды!
Я схватил кувшин, стоявший у небольшого столика у стены, и бросился к нему на помощь. В тот же миг в комнату вбежали дворецкий и несколько слуг. Помню, что один из них упал без чувств, когда я, опустившись на колени рядом с раненым, повернул его ужасное лицо к свету лампы. Серная кислота уже начала свое разрушительное действие и стекала с его ушей и подбородка. Один глаз уже побелел и сверкал, второй был совершенно красный, словно горел огнем. Черты лица, которыми я восторгался лишь несколько минут назад, теперь напоминали прекрасный портрет, по которому художник провел мокрой грязной губкой. Они смазались и потеряли цвет, отчего лицо сделалось нечеловеческим, ужасным.
В нескольких словах я объяснил, как произошло нападение. Кто-то из слуг полез через окно, кто-то выбежал на лужайку перед домом, но уже почти совсем стемнело, к тому же начался дождь, и скоро они вернулись ни с чем. Раненый бесновался и бушевал, между воплями от боли он выкрикивал имя той, которая сделала такое с ним.
– Эта чертова кошка Китти Винтер! – надрывался он. – О дьяволица! Она за это заплатит! Заплатит! О Господи, я не вынесу этой боли!
Я протер его лицо маслом, наложил на выжженную плоть марлевый компресс и приказал принести шприц с морфием. От перенесенного шока у него из головы вылетели все подозрения в мой адрес, он цеплялся за мои руки, словно надеялся, что я был в силах заставить снова видеть эти остекленевшие глаза, напоминавшие теперь глаза мертвой рыбы. Я бы не выдержал и прослезился, глядя на изуродованное прекрасное лицо, если бы не вспомнил ту порочную жизнь, которая привела к столь жуткой перемене. Было отвратительно ощущать прикосновение его горящих рук, и я почувствовал значительное облегчение, когда мне на смену явился семейный врач барона в сопровождении специалиста по ожогам. Прибыл и полицейский инспектор, которому я вручил свою настоящую карточку. Было бы бесполезно и даже глупо скрывать свое имя, потому что в Скотленд-Ярде меня знали в лицо почти так же хорошо, как самого Холмса. Наконец я покинул этот дом боли и страха. Через час я уже был на Бейкер-стрит.
Холмс сидел в своем любимом кресле и выглядел ужасно бледным и обессилевшим. И дело было не только в его ранах. Даже этого сильного человека со стальными нервами потрясли события того вечера. Он с ужасом выслушал мой рассказ о том, какие перемены произошли с бароном.
– Расплата за грехи, Ватсон… Расплата за грехи! – негромко произнес он. – Рано или поздно она всегда приходит. Бог свидетель, нагрешил он достаточно, – добавил Холмс, беря со стола коричневую книгу. – Вот книга, о которой говорила та женщина. Если она не сможет помешать браку, то и ничто другое не сможет. Но она помешает, Ватсон. Должна помешать, потому что ни одна уважающая себя женщина не смирится с этим.
– Это дневник его любовных похождений?
– Скорее, дневник его распутства. Хотя не имеет значения, как это называть. Как только женщина рассказала нам об этой записной книжке, я сразу понял, какое мощное оружие может попасть к нам в руки, если удастся заполучить ее. Тогда я не стал говорить об этом, потому что женщина могла ненароком проговориться и выдать мои планы. Однако я запомнил ее слова и стал думать, как можно использовать полученные от нее сведения. А потом это покушение на меня дало мне возможность сделать так, чтобы барон посчитал меня выбывшим из игры. Все это было к лучшему. Я бы выждал еще немного, но его поездка в Америку заставила меня поторопиться. Ясно, что он не оставил бы здесь такой компрометирующий документ. Поэтому нам пришлось действовать немедленно. Влезть к нему в дом ночью и выкрасть дневник было невозможно: он постоянно настороже. Однако оставался шанс сделать это вечером, если бы точно знать, что внимание его отвлечено. Тут на сцену вышли вы с вашим голубым блюдцем. Но мне нужно было наверняка знать, где хранится книга, потому что у меня имелось всего несколько коротких минут, так как мое время напрямую зависело от ваших познаний в китайском фарфоре. Поэтому в последний миг я и позвал с собой девушку. Как я мог догадаться, что находится в том небольшом пакете, бережно упрятанном под ее плащом? Я-то считал, что она пришла помочь мне, а у нее оказались собственные планы.
– Он догадался, что это вы меня послали.
– Я этого и боялся. Впрочем, вы достаточно долго его отвлекали, чтобы я успел найти книгу, хотя и не достаточно долго, чтобы дать мне уйти незамеченным. А, сэр Джеймс, рад вас видеть!
Еще до моего возвращения Холмс успел вызвать нашего друга аристократа. Он с глубочайшим вниманием выслушал отчет сыщика о последних событиях.
– Вы просто творите чудеса! Я восхищен! – воскликнул сэр Джеймс, дослушав до конца. – Но, если эти раны действительно так страшны, как говорит доктор Ватсон, то можно считать, что брак не состоится, и нам даже не придется использовать эту ужасную книгу.
Но Холмс покачал головой.
– Женщины такого склада, как де Мервилль, ведут себя по-другому. Если она увидит в нем изувеченного мученика, она станет любить его еще больше. Нет, нет. Нам необходимо уничтожить его моральный облик, а не физический. Но эта книга заставит ее образумиться… Я не могу себе представить, что еще могло бы помочь нам. Здесь все написано его рукой. Она не сможет оставить такое без внимания.
Сэр Джеймс ушел вместе с книгой и драгоценным блюдцем. Поскольку мне тоже было пора, я вышел на улицу следом за ним. У подъезда его ждал роскошный брум. На ходу дав указания извозчику в шляпе с кокардой, он запрыгнул внутрь, и экипаж с грохотом умчался. Хоть наш знакомый и высунул край плаща, чтобы прикрыть герб на дверце, свет лампы, пробивавшийся из полукруглого окошка над нашей дверью, все же позволил мне разглядеть его. От удивления я ахнул. Потом развернулся и взбежал по лестнице обратно к комнате Холмса.
– Я узнал, кто наш клиент! – закричал я с порога. – Холмс, вы не поверите, это…
– Это надежный друг и настоящий джентльмен, – произ нес Холмс, жестом сдерживая мой пыл. – Давайте удовлетворимся этим навсегда.
Мне не известно, как использовали дневник барона Грюнера. Возможно, это сделал сэр Джеймс. Хотя более вероятно, что столь деликатная задача была доверена отцу юной леди. Во всяком случае результат полностью удовлетворил наши ожидания.
Через три дня в «Морнинг пост» появилась заметка с сообщением о том, что свадьба барона Аделберта Грюнера и мисс Виолетты де Мервилль не состоится. Та же газета опубликовала и протокол первого слушания по делу мисс Китти Винтер, обвиняемой в нанесении увечий посредством серной кислоты. Благодаря обстоятельствам, которые всплыли на суде, был вынесен самый мягкий приговор из предусмотренных законом за подобное преступление. Шерлоку Холмсу угрожало обвинение в квартирной краже со взломом, но, когда цель благородна, а клиент достаточно именит, даже суровый британский закон становится гуманным и гибким. На скамью подсудимых мой друг так и не попал.
