Неудивительно, что у меня собрано такое огромное количество материала о Шерлоке Холмсе, если вспомнить, что он занимался активной практикой двадцать три года, и из них семнадцать лет я имел честь работать вместе с ним и вести записи о его деяниях. Самой большой трудностью для меня всегда был не поиск, а выбор. У меня накопилась целая полка дневников, рассортированных по годам, и несколько портфелей документов. Квартира моя превратилась в настоящую сокровищницу не только для тех, кто изучает историю криминалистики, но и для тех, кому интересны светские и официальные скандалы поздней викторианской эпохи. Что касается последних, могу сказать, что тем людям, которые присылают мне полные отчаяния письма с просьбами не касаться чести их уважаемых семей или репутации их знаменитых родителей, нечего бояться. Деликатность и четкое следование профессиональной этике, которые всегда отличали моего друга, в той же степени соблюдаются и мною при выборе тем для составления этих воспоминаний, так что никто из доверивших нам свои тайны не будет скомпрометирован. Однако я хочу заявить, что выражаю открытый протест против тех попыток изъять и уничтожить эти бумаги, которые имели место не так давно. Мне известно, кто за этим стоит, и, если подобные попытки повторятся, я незамедлительно опубликую историю, в которой фигурирует один политик, маяк и дрессированный баклан, поскольку уже имею на то согласие самого Шерлока Холмса. По меньшей мере, один читатель наверняка понимает, о чем я.

Не стоит думать, что в каждом из этих дел Холмс имел возможность проявить свой знаменитый талант наблюдать и делать выводы из увиденного, о котором я так часто упоминал в своих рассказах. Иногда ему стоило невероятных усилий найти истину, иногда отгадка сама шла к нему в руки, но, надо сказать, что самые страшные человеческие трагедии реже всего давали ему такую возможность. Об одном из таких случаев я сейчас и хочу рассказать. Я слегка изменил имена и место, но в остальном факты соответствуют действительности.

Однажды утром, дело было в конце 1896-го, я получил записку от Холмса с просьбой приехать к нему как можно скорее. Прибыв на место, я застал его в заполненной табачным дымом гостиной в обществе пожилой леди, по виду напоминавшей добродушную располневшую хозяйку какого-нибудь пансиона. Они сидели в креслах друг напротив друга.

– Это миссис Меррилоу из Южного Брикстона, – сказал Холмс, указав на свою посетительницу. – Миссис Меррилоу не против табака, Ватсон, так что, если хотите побаловать себя вредной привычкой – курите. Миссис Меррилоу обратилась ко мне с интересным делом, в котором ваше участие может оказаться полезным.

– Все, что в мои силах…

– Миссис Меррилоу, вы же понимаете, что, если я решу наведаться к миссис Рондер, это будет лучше сделать в присутствии свидетеля. Вы можете предупредить ее об этом заранее.

– Господь благослови вас, мистер Холмс, – сказала посетительница. – Она так ждет встречи с вами, что вы можете привести с собой хоть весь приход!

– Значит, ждите нас где-то после полудня. Для начала давайте еще раз удостоверимся, что правильно представляем факты. Заодно доктор Ватсон войдет в курс дела. Вы говорите, что миссис Рондер снимает у вас комнату уже семь лет и за все это время вы лишь раз видели ее лицо.

– И лучше бы я его вообще никогда не видела! – воскликнула миссис Меррилоу.

– Оно страшно изувечено.

– Мистер Холмс, то, что я видела, вообще вряд ли можно назвать лицом. Наш молочник однажды случайно увидел ее, когда она выглянула в окошко. Так он выронил свой бидон, и молоко растеклось у меня по всему саду. Можете себе представить, что это за лицо. Когда я увидела его (я как-то случайно застала ее неготовой), она быстро прикрылась и сказала: «Ну вот, миссис Меррилоу, вы наконец и узнали, почему я никогда не поднимаю вуаль».

– А вам известно, что с ней произошло?

– Нет.

– Она, когда снимала у вас жилье, ничего о себе не рассказывала? Может быть, у нее были какие-нибудь рекомендательные письма?

– Нет, сэр, у нее были наличные, и немало. Она заплатила за квартал вперед и безо всякого торга. Разве может в наше-то время бедная женщина, как я, отказаться от такого клиента? – Почему она выбрала именно вас?

– Мой дом стоит в глубине, далеко от дороги, да и обстановка у меня домашняя, не то что у других. И опять же я беру только одного жильца, и своей семьи у меня нет. Думаю, она перепробовала несколько домов, но мой подошел ей больше всего. Ее интересует уединение, и она готова платить за него.

– Так вы говорите, с первого дня до последнего она лишь раз позволила вам увидеть ее лицо, и то случайно. Что ж, это действительно очень необычная история. Неудивительно, что вы хотите во всем разобраться.

– Я не хочу, мистер Холмс. Меня все устраивает, пока мне исправно платят. Более тихого постояльца и представить невозможно. Я с ней горя не знаю.

– Тогда что же привело вас ко мне?

– Ее здоровье, мистер Холмс. Она словно тает на глазах. К тому же в голове у нее что-то страшное творится. «Убийство! – кричит она. – Убийство!» А однажды я услышала: «Бессердечное чудовище! Тварь!» И это посреди ночи, на весь дом! У меня по коже аж мурашки пошли. Ну, утром-то, понятное дело, я наведалась к ней. «Миссис Рондер, – говорю, – если что-то тревожит вашу душу, есть же церковь, есть полиция. Кто-нибудь обязательно поможет вам». А она мне: «Нет, только не полиция! Но и церковь не изменит того, что в прошлом. И все же, – говорит, – мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь выслушал меня и узнал правду, прежде чем я умру». Ну я тогда ей: «Хорошо, не хотите к властям обращаться, не обращайтесь, но есть же еще этот частный сыщик, о котором мы читали»… Прошу прощения, мистер Холмс. А она как подпрыгнет, как закричит: «Ну конечно, он-то мне и нужен! Как же я раньше-то о нем не подумала? Приведите его, миссис Меррилоу, а если он не захочет, скажите ему, что я – жена Рондера, который в цирке представление с дикими животными показывал. Так и скажите и еще передайте такое название: Аббас Парва». Она тут вот записала даже… Да, так и есть, Аббас Парва. «И тогда, – говорит, – если он такой человек, как я думаю, он непременно придет».

– И она права, – заметил Холмс. – Ну что ж, хорошо, миссис Меррилоу. Теперь я хотел бы немного побеседовать с доктором Ватсоном. Думаю, это займет у нас время до обеда. Около трех часов ждите нас у себя в Брикстоне.

Как только посетительница наша уточкой проковыляла за дверь (иначе манеру передвижения миссис Меррилоу и не назовешь), Шерлок Холмс бросился к куче альбомов с вырезками из газет, которая занимала почти весь угол. Несколько минут я слышал лишь шуршание страниц, но потом раздался удовлетворенный вздох. Мой друг нашел то, что искал, и это привело его в восторг: он даже не встал, а уселся на пол прямо там же, посреди разложенных альбомов, скрестив ноги, как какой-нибудь Будда. Один раскрытый альбом лежал у него на коленях.

– Это дело заинтересовало меня в свое время. Вот и мои пометки на полях. Честно признаться, я тогда так и не смог ничего выяснить и все же не сомневался, что официальное следствие пришло к неправильным выводам. А вы не помните трагедию в Аббас Парва?

– Нет, Холмс.

– А ведь мы тогда уже были с вами знакомы. Правда, у меня у самого впечатление сложилось очень поверхностное – не хватало фактов, и ни одна из сторон не обращалась ко мне. Не хотите почитать?

– Может, лучше своими словами расскажете?

– Запросто. Возможно, вы и вспомните, о чем речь. Тогда фамилию Рондер слышал каждый. Это был один из величайших дрессировщиков своего времени, соперничал с Вумбеллом и Сэнджером. Однако он пристрастился к выпивке, и, когда произошла эта страшная история, дела у него и у его аттракциона шли уже совсем плохо. Его караван остановился на ночь в Аббас Парва – это небольшая деревня в Беркшире там-то и случилась эта трагедия. Они направлялись в Уимблдон и просто остановились лагерем у дороги, не собираясь давать там представление – деревушка эта настолько мала, что рассчитывать на прибыль не приходилось.

Кроме прочих зверей, был у них и прекрасный североафриканский лев по кличке Король Сахары. Во время выступлений и сам Рондер, и его жена заходили к нему в клетку. Вот фотография их выступления. Как видите, Рондер был огромным, похожим на раскормленную свинью мужчиной, а жена его была настоящей красавицей. Во время следствия выяснилось, что в тот день лев вел себя беспокойно, но, как обычно, привычка породила беспечность, и на это никто не обратил внимания.

Рондеры, как правило, кормили льва по ночам. Иногда это делал кто-то один из них, иногда в клетку входили оба, но никому другому заниматься этим они не разрешали, думая, что до тех пор, пока лев получает пищу от них, он будет считать их благодетелями и не причинит вреда. В ту ночь, семь лет назад, в клетку вошли оба супруга, после чего произошло нечто ужасное. Все подробности этого происшествия так и не удалось восстановить.

Около полуночи весь лагерь был разбужен ревом животного и женскими криками. Циркачи тут же высыпали из палаток с фонарями в руках, и их глазам предстала поистине жуткая картина. Рондер лежал ярдах в десяти от открытой клетки с проломленным затылком и глубокими следами от когтей по всей голове. Рядом с дверцей клетки на спине лежала миссис Рондер, а над ней, держа ее голову в лапах, сидел и грозно рычал лев. Он сорвал ей лицо, да так, что никто и не думал, что она осталась жива. Леонардо, силач, с Григгсом, клоуном, и еще несколькими артистами шестами отогнали зверя от тела. Он запрыгнул в клетку, которую тут же заперли. Как ему удалось вырваться, непонятно. Посчитали, что пара пришла его кормить и, когда дверь открыли, лев бросился на них. Больше в свидетельских показаниях ничего интересного не было. Единственное, что заслуживает внимания, это то, что несчастная женщина, когда ее несли в их фургон, в агонии выкрикивала одно слово: «Трус! Трус!» Прошло полгода, прежде чем она смогла дать показания, но к тому времени расследование уже прекратили на основании очевидного вердикта: смерть в результате несчастного случая.

– А что же еще это может быть? – вставил я.

– Верно, но все же кое-что не давало покоя Эдмундсу, молодому инспектору из Беркширского управления полиции. Это толковый парень, его потом послали в Аллахабад. От него я, собственно, и узнал подробности – как-то он заглянул ко мне обсудить это дело и задержался на пару трубок.

– Это такой худощавый, с песочными волосами?

– Вот-вот. Я не сомневался, что вы в конце концов вспомните.

– Но что же его смущало?

– Вообще-то это нас обоих смущало. Оказалось чертовски трудно восстановить ход событий. Посмотрите на это с точки зрения льва. Он вырывается из клетки. Как он поступает? Сначала делает с полдюжины прыжков вперед и оказывается рядом с Рондером. Рондер разворачивается, чтобы убежать (следы от когтей у него на затылке указывают на это), но лев сбивает его с ног. Затем вместо того, чтобы бежать дальше на свободу, зверь разворачивается и возвращается к женщине, которая находится рядом с клеткой, валит ее на землю и вгрызается ей в лицо. Опять же, ее крики указывают на то, что ее муж каким-то образом подвел ее. Но чем мог несчастный ей помочь? Видите, в чем сложность?

– Разумеется.

– И еще. Я об этом только сейчас подумал, когда начал вспоминать. Кто-то из свидетелей показал, что одновременно с женскими криками и львиным рычанием закричал и мужчина.

– Это был Рондер, разумеется.

– Человек с проломленным черепом вряд ли мог кричать. По меньшей мере, двое свидетелей упомянули, что слышали одновременно и женские, и мужские крики.

– Наверное, к тому времени кричал уже весь лагерь. А что касается остального, я думаю, могу объяснить, что там произошло.

– С радостью выслушаю вашу версию.

– Они оба находились рядом в десяти ярдах от клетки, когда лев вырвался на свободу. Мужчина повернулся и был сбит ударом лапы. Женщине пришло в голову, что она может спастись, закрывшись в клетке. Это было единственное безопасное место. К ней она и побежала, но у самой двери зверь настиг ее и повалил на землю. На мужа она злилась, потому что он, повернувшись, разбудил ярость хищника. Если бы они оба стояли к нему лицом, им бы, возможно, удалось усмирить его. Отсюда ее крики: «Трус!»

– Блестяще, Ватсон! Только в вашем бриллианте есть один недостаток.

– Какой недостаток, Холмс?

– Если они оба были в десяти шагах от клетки, как зверь вырвался на свободу?

– Может быть, у них был какой-то враг, который открыл клетку.

– А что заставило его напасть на них, если он привык с ними играть и выполнять трюки, не покидая клетки?

– Может быть, тот же враг как-то разозлил его.

Холмс ненадолго задумался.

– Вот что я могу сказать о вашей версии, Ватсон. У Рондера было много врагов. Эдмундс рассказывал, что в подпитии он превращался в настоящее чудовище. Эдакий огромный разъяренный бык, он совершенно выходил из себя, ругался на чем свет стоит и набрасывался с кулаками на каждого, кто попадался ему на пути. Думаю, те крики о чудовище, про которые рассказывала наша гостья, были ночными воспоминаниями о покойном благоверном. Однако наши предположения ничего не стоят, пока мы не располагаем всеми фактами. Ватсон, на буфете холодная куропатка и бутылка «Монтраше». Давайте восстановим силы перед поездкой.

Когда нас доставили к дому миссис Меррилоу, первое, что бросилось нам в глаза, – это сама хозяйка, которая своей крупной фигурой перегородила дверь скромного, но уединенного жилища. Было очевидно, что больше всего ее беспокоило, как бы не потерять выгодную постоялицу, и прежде чем впустить нас в дом, она принялась умолять не говорить и не делать ничего, что могло бы привести к такому нежеланному концу. Добившись соответствующего обещания, хозяйка пансиона повела нас наверх по грубой, со сбитой ковровой дорожкой лестнице и впустила в комнату загадочной квартирантки.

Это было небольшое помещение, с тяжелым, спертым воздухом, что и неудивительно, поскольку обитательница почти никогда не покидала этих стен. Судьба как будто покарала эту женщину за то, что раньше она держала в неволе животных, превратив ее саму в зверя в клетке. Она сидела в темном углу в покосившемся кресле. Долгие годы бездействия огрубили ее фигуру, но было видно, что когда-то она действительно была прекрасна и до сих пор сохранила соблазнительную роскошь форм. Густая темная вуаль закрывала ее лицо, но не все, только до верхней губы, оставляя открытым идеально очерченный рот и мягко округленный подбородок. Я легко мог представить себе, что когда-то она и впрямь была удивительно красива. Голос ее звучал мелодично и приятно.

– Значит, мое имя вам знакомо, мистер Холмс, – сказала она. – Я так и думала, что оно приведет вас сюда.

– Вы правы, мадам, хотя я не знаю, как вам стало известно, что я интересовался вашим делом.

– Когда мое здоровье улучшилось, меня допрашивал мистер Эдмундс, местный следователь, он мне и рассказал об этом. Боюсь, что я солгала ему. Наверное, было бы лучше, если бы я тогда все же сказала правду.

– Всегда лучше говорить правду. Но почему вы солгали?

– Потому что от этого зависела судьба другого человека. Я знала, что он был совершенно недостоин того, но не хотела, чтобы его гибель была на моей совести. А ведь мы были с ним так близки… Так близки!

– Но сейчас эта преграда исчезла?

– Да, сэр. Человек, о котором я говорю, умер.

– Тогда почему теперь вы не расскажете все, что вам известно, полиции?

– Потому что мне приходится считаться еще с одним человеком. С собой. Я не вынесу огласки и той шумихи, которая поднимется, если за дело снова возьмется полиция. Мне осталось недолго жить, и я хочу умереть спокойно. Но все же мне нужно было найти кого-то, кому я могла бы поведать свою ужасную историю. Я хочу, чтобы, когда меня не станет, люди узнали правду.

– Вы мне льстите мадам. Но прошу вас учесть, что я – ответственный человек и не могу обещать вам, что после вашего рассказа не посчитаю своим долгом передать дело полиции.

– Думаю, этого не будет, мистер Холмс. Я слишком хорошо знаю ваш характер и ваши методы, так как несколько лет следила за вашей деятельностью. Чтение – единственное удовольствие, которое оставила мне судьба, и я внимательно слежу за тем, что происходит в мире. Как бы то ни было, я не хотела бы упустить случай, может быть, вы как-то воспользуетесь моим рассказом о трагедии, которая случилась со мной. Мне станет легче, если я выговорюсь.

– Мы с доктором Ватсоном готовы вас выслушать.

Женщина поднялась и достала из ящика стола фотографию мужчины. Изображенный несомненно был профессиональным циркачом. Богатырская фигура, могучие руки сложены на мощной груди, из-под пышных усов проглядывает улыбка… Самодовольная улыбка мужчины, знающего вкус победы.

– Это Леонардо, – сказала она.

– Леонардо, силач, который давал показания?

– Он самый. А это… Это мой муж.

Лицо на второй фотографии было ужасным… Настоящий боров, даже лучше сказать, дикий кабан – такими грубыми, звериными были его черты. Легко можно было представить себе этот отвратительный рот чавкающим или испускающим пену в приступе ярости, и эти маленькие свирепые глазки, пронзающие бешеной злостью все, на что падал их взгляд. Дебошир, задира, животное… Все это было написано на грузном лице с тяжелым подбородком.

– Эти две фотографии, джентльмены, помогут вам понять мою историю. В цирк меня привели бедной маленькой девочкой, мне еще не было десяти, а я уже прыгала через обруч перед публикой. Когда я повзрослела, этот человек полюбил меня (если этим словом можно назвать его похоть), и я стала его женой… Будь проклят тот день! С тех пор жизнь моя превратилась в ад, а он – в дьявола, мучившего меня. В цирке не было никого, кто не знал бы, как он ко мне относился. Он уходил к другим женщинам. Если я жаловалась, он связывал меня и избивал хлыстом. Все жалели меня и презирали его, но кто мог что-либо сделать? Его боялись все до одного, потому что человек этот был страшен в обычной жизни, а когда напивался, и вовсе превращался в настоящее чудовище. Снова и снова его задерживали за драки и жестокое обращение с животными, но он был необыкновенно богат, и штрафы для него ничего не значили. Со временем все лучшие артисты покинули нашу труппу, и дела у нас стали идти все хуже и хуже. Только Леонардо и я еще привлекали зрителя… Да еще малыш Джимми Григгс, клоун. Бедолага, разве до веселья ему было? Но он старался как мог, чтобы хоть как-то продержаться на плаву.

А потом в мою жизнь все больше и больше стал входить Леонардо. Видите, каким он был? Сейчас-то я знаю, какая хилая душонка таилась в этом прекрасном теле. Но, по сравнению с моим мужем, он был просто архангелом Гавриилом. Он жалел меня, помогал, пока в один прекрасный день дружба наша не превратилась в любовь… Настоящую, глубокую, страстную любовь, такую любовь, о которой я мечтала, но никогда не надеялась испытать. Муж начал подозревать, но я думаю, что этот задира в душе был трусом и боялся Леонардо. В отместку он стал еще больше истязать меня. Однажды ночью я так кричала, что Леонардо примчался к нашему фургончику. В ту ночь чуть не произошла трагедия, и вскоре я и мой любовник поняли, что рано или поздно это должно случиться. Мой муж был недостоин того, чтобы жить. Мы решили, что он должен умереть.

Леонардо был умен и хитер, это он все придумал. Я это говорю не для того, чтобы свалить всю вину на него, ведь я сама помогала ему и готова была пройти с ним весь путь до конца. Просто одна я до такого никогда бы не додумалась. Мы изготовили специальную палицу… Леонардо сделал ее. К свинцовому наконечнику он приделал пять длинных стальных гвоздей, острыми концами наружу, так, чтобы это напоминало львиную лапу. Эта палица предназначалась для того, чтобы убить моего мужа, но выглядеть все должно было так, будто это сделал лев, которого мы собирались выпустить из клетки.

Когда мы с мужем как обычно отправились кормить зверя, ночь была темная, безлунная. В цинковом ведре мы несли с собой сырое мясо. Леонардо ждал за углом большого фургона, мимо которого мы должны были пройти по дороге к клетке. Но он почему-то замешкался, и мы прошли, прежде чем он успел нанести удар. Тогда Леонардо пошел за нами, и через какое-то время я услышала удар, он все-таки раскроил череп мужу. От этого звука сердце мое радостно забилось, я бросилась к клетке со львом и откинула щеколду.

И тут случилось что-то страшное. Может, вам приходилось слышать о том, что эти животные мгновенно улавливают запах человеческой крови, который их сильно возбуждает. Какое-то звериное чутье подсказало хищнику, что только что убит человек. Как только я открыла дверь, он прыгнул и подмял меня под себя. Леонардо мог спасти меня. Если бы он подбежал к зверю и ударил своей палицей, то смог бы усмирить его, но у него сдали нервы. Я услышала его полный ужаса вопль и увидела, как он развернулся и бросился бежать сломя голову. И в этот миг зубы льва впились мне в лицо. Я уже задыхалась от его горячего и зловонного дыхания, поэтому почти не почувствовала боли. Ладонями я попыталась оттолкнуть от себя огромные пышущие паром окровавленные челюсти и закричала. Когда в лагере поднялась тревога, я еще оставалась в сознании.

Смутно помню, как несколько мужчин, Леонардо, Григгс и другие, вытаскивали меня из лап льва, и это мое последнее вос поминание, мистер Холмс, на несколько долгих мучительных месяцев. Когда наконец ко мне вернулось сознание и я впервые посмотрела в зеркало, я прокляла этого льва… О, как же я проклинала его! Не за то, что он лишил меня красоты, а за то, что не лишил меня жизни. У меня было только одно желание, мистер Холмс, и достаточно денег, чтобы воплотить его в жизнь. Я хотела исчезнуть из этого мира, закрыть свое бедное лицо, чтобы его никто не видел, и поселиться там, где меня не нашел бы ни один человек из тех, кто знал меня раньше. Выбора у меня не было… Так я и поступила. Несчастный раненый зверь заполз в эту нору, чтобы умереть… Таков конец Юджинии Рондер.

Когда горемычная женщина закончила свой рассказ, в комнате на какое-то время повисла тишина. Потом Холмс протянул длинную руку и с выражением такого искреннего сострадания, которое я почти никогда не замечал у него на лице, мягко похлопал ее по руке.

– Бедная девочка! – произнес он. – Бедная девочка. Действительно, пути провидения трудно понять. Если на том свете нас не ждет воздаяние, то весь наш мир – не более чем чья-то жестокая шутка. Но что было дальше с этим Леонардо?

– Я больше его не видела и ни разу не слышала о нем. Может быть, я и ошибалась, так плохо думая о нем. Любить то, что оставил лев, все равно что любить одного из тех уродцев, которых мы возили с собой по стране. Но женскую любовь так просто не отбросишь. Он оставил меня в когтях зверя, не пришел на помощь, когда мне это было так нужно, а я до сих пор не могла решиться отправить его на виселицу. Во что превратилась я сама, мне безразлично. Разве можно вообразить что-нибудь ужаснее, чем моя нынешняя жизнь? Но судьба Леонардо все это время находилась в моих руках.

– Вы сказали, что он умер.

– В прошлом месяце он утонул в Маргейте, когда купался в море. Я прочитала об этом в газете.

– А что он сделал с этой палицей? В вашей истории это самая любопытная и необычная часть.

– Этого я не могу вам сказать, мистер Холмс. Рядом с лагерем был меловой карьер с глубоким стоячим озером. Может быть, на дне этого озера…

– Да сейчас это уже и не важно. Дело ведь закрыто.

– Да, – произнесла миссис Рондер, и вуаль ее медленно качнулась. – Дело закрыто.

Мы поднялись, чтобы уйти, но что-то в голосе женщины заставило Холмса задержаться еще на секунду. Он быстро повернулся.

– Ваша жизнь не принадлежит вам, – сказал он. – Вы не вправе решать, жить вам или умереть.

– Кому нужна эта жизнь?

– Кто знает? Пример терпеливого страдания – это ценнейший урок для мира, в котором почти не осталось места терпению.

Ответ женщины заставил нас содрогнуться.

– Интересно, а вы бы смогли с таким жить? – сказала она, подняла вуаль и вышла на свет.

Это было жутко. Никакими словами нельзя описать лицо, когда лица попросту нет. Два живых карих глаза, печально глядевших на нас с кошмарных останков, делали это зрелище еще ужаснее. Холмс одновременно протестующе и с жалостью вскинул руку, и вместе мы вышли из комнаты.

Два дня спустя, когда я заглянул к своему другу, он не без гордости указал на маленькую голубую бутылочку, которая стояла у него на каминной полке. Я взял ее в руку и увидел красный значок, указывающий на то, что внутри находится яд.

Открыв пузырек, я почувствовал приятный миндальный запах.

– Синильная кислота? – спросил я.

– Да. Пришло с почтой. «Я отсылаю вам свое искушение.

Решила последовать вашему совету» – эта записка прилагалась к ней, и я думаю, Ватсон, мы с вами знаем имя мужествен ной женщины, которая послала ее.