31

«Дейли мейл онлайн»

10 января 2020 года

Тело, обнаруженное рано утром на курорте Ла-Мадьер во Французских Альпах, предположительно принадлежит Уиллу Кэссиобери, пропавшему в результате несчастного случая в 1998 году.

Трагическую находку совершил водитель грейдера, возвращавшийся с трассы после ночной смены.

Очевидно, сильный снегопад спровоцировал сход небольших лавин, в результате которых тело сместилось со своего изначального места.

В данный момент проводится полное посмертное исследование; ближайший родственник мистера Кэссиобери, брат, с которым он катался перед своим исчезновением, уже едет на курорт, чтобы официально опознать тело.

32

Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция

Хьюго

– Страшное дело, – говорит Саймон. – Вот бедняга! Один в снегу все это время… Участь жутковатая.

– Да уж, – соглашается Кэсс.

Атмосфера в шале невеселая. Официально пока ничего не известно, но все, похоже, уверены, что тело принадлежит некоему Уиллу, погибшему в результате несчастного случая много лет назад.

– Естественно, его брат уже едет сюда, – говорит Мэтт, – но возраст, пол и даже место, где его нашли, с учетом недавних лавин, указывают на то, что это тот самый Уилл. Окончательно все подтвердится после опознания.

– Для семьи лучше, что его наконец нашли, – добавляет Кэсс. – Только представьте, каково об этом думать!

Она ежится и склоняется поцеловать головку Иниго. Тот радостно смеется, и я чувствую боль потери из-за младенца, которого Реа пока так не хочет производить на свет.

Реа наверху, в нашей спальне; сказала, что ей нездоровится, и пошла прилечь. Мне ее нисколечко не жалко. Не надо было напиваться. И обманывать меня.

33

Январь 2020 года, Пхукет, Таиланд

Адам

Это последнее, чего я ожидал.

Удивительно, как быстро они меня разыскали – на другом краю света и спустя столько лет…

Вероятно, с моей стороны это кажется жестоким, но за последние пару десятилетий я практически не думал об Уилле. Или о том, что случилось в тот день на горе и что было дальше.

Какое-то время пресса еще про меня писала – парень, который чудом выжил в штормовую ночь один в горах. Я не врал, когда говорил журналистам, что этот случай меня изменил – так оно и было. Он заставил меня понять, что у нас всего одна жизнь. И что я не хочу тратить ее на работу в Сити, которая мне даже не нравится – сколько бы денег она ни приносила.

Поэтому я уволился, получив новогодний бонус, и отправился колесить по свету – сначала вместе с Нелл. Мы помогали в детских приютах в Африке, собирали во Франции виноград, записались в экипаж яхты и прошли по Карибскому морю. Поначалу все шло замечательно. Никогда еще я не был так счастлив.

И то, что я сказал, когда очнулся, тоже было правдой: тогда я ничего не помнил о смерти Уилла. И об отпуске вообще. Все, что я знал, – это что два пальца у меня почернели, потому что я отморозил их на склоне, а еще то, что люди рассказывали о моем спасении. Меня нашли зарывшимся в снежную пещеру, которую я сам устроил для себя под обрывом. Я провел там всю ночь – все поражались, как я пережил шторм, да еще так высоко в горах. Когда я достаточно поправился, чтобы подумать об этом, то и сам удивился, что выжил, – из нас двоих Уилл всегда был практичнее, однако это я построил себе убежище, благодаря которому остался в живых, а он словно растворился в пространстве.

Но со временем я начал припоминать, что случилось тогда. На меня навалилось чувство вины. Из-за моих долгих периодов депрессии и агрессивных вспышек мы с Нелл расстались – она не захотела дальше это терпеть. Мне стало тяжело вести привольную жизнь под тропическим солнцем, пока тело моего брата лежит на этой промерзшей горе. Я обратился к психотерапевту, который мало чем помог, но кое-как мне удалось наладить свою жизнь – пусть не счастливую, но комфортабельную. Я старался вообще не думать про Уилла – так мне было легче. Собственно, это оказалось единственным выходом. Я смирился с тем, что произошло – в конце концов, с тех пор минуло два десятилетия, – и понял, что могу жить дальше.

А теперь вот это…

Мне придется поехать. Это ясно. Но я не собираюсь копаться в прошлом. Что было, то было. В любом случае это никому не принесет добра.

34

Ранее

– Эй! Эй! Ты там как? – сказал кто-то в щель для почты, пытаясь заглянуть внутрь.

Я сидела на полу у дверей с Мишкой в руках, рыдала и звала маму, пока не охрипла от слез. Услышав голос, я притихла. Он был добрый. Но мама всегда говорила, что добрых людей нет, что даже те, кто кажутся приветливыми и дружелюбными, могут измениться в одно мгновение и что надо быть очень осторожной и никому не доверять.

Я поднялась на ноги и простонала:

– Я голодная. А еды нет.

– О, дорогая, – отозвался голос. Он был женский. – А твоя мама дома?

– Нет.

– А папа?

– Его уже давно нет.

– Понятно. А мама куда ушла?

– Не знаю. Может, по магазинам… но она не вернулась.

– Понятно, дорогая. Не беспокойся, мы с этим разберемся. Ты и я, вместе. Сколько ты уже сидишь одна?

– Не знаю. Наверное, долго.

– Ты можешь открыть мне дверь?

– Мне нельзя. Там могут быть плохие люди. И потом, она заперта. Я хотела пойти в магазин за едой, потому что у нас ничего не осталось, но не смогла открыть, и теперь у меня болит живот и…

Мне было трудно говорить, потому что я столько плакала.

– Тсссс, дорогая, не плачь. Я тебе помогу. Мы тебя вытащим, добудем тебе еды и найдем твою маму. Я сейчас позвоню кому-нибудь, кто сможет отпереть дверь, а потом вернусь и побуду с тобой, пока они приедут. Ты согласна?

Я кивнула, забыв, что симпатичная дама меня не видит.

– Согласна, дорогая?

– Да.

– Оставайся на месте, а я сбегаю к себе и позвоню. Я сразу же вернусь, обещаю. Ты потерпишь ради меня? Побудешь храброй девочкой еще пару минут?

– Хорошо.

– Умница. Я постараюсь вернуться скорее, честное слово.

Дама ушла, а я осталась сидеть у двери, прижимая к себе Мишку. Я очень надеялась, что дама скоро придет обратно. У меня сильно болел живот. Почти сразу щель для почты приоткрылась – дама вернулась назад.

– Ну вот, дорогая, полиция уже едет. Они откроют дверь, чтобы выпустить тебя, и найдут твою маму.

– А можно мне чего-нибудь поесть?

– Ну конечно, котенок. Они дадут тебе поесть, как только приедут и разберутся с дверью – по телефону мне сказали ничем тебя пока не кормить. Надо, чтобы сначала тебя осмотрел врач. Но я уверена, что это не займет много времени. Может, мы немного поиграем, пока дожидаемся?

– Да, давайте. А может, споем песню?

– Отличная мысль. И что ты хотела бы спеть?

* * *

Мне очень понравилось петь с дамой вместе. Она знала все песни, которые знала я, – правда, я знала немного. Мама обычно не пела со мной, вот почему я пела со своим Мишкой. Мама говорила, что у нее от этого болит голова, и нам приходилось петь совсем тихонько. Но Шейла (так звали ту даму) сказала, что я должна петь громко и уверенно, чтобы не терять присутствие духа (я не знала, что это означает, но звучало неплохо), поэтому я так и поступила. Здорово было петь вслух, но я чувствовала себя виноватой. Шейла широко открыла щель почтового ящика, чтобы мы слышали друг друга. Мне понравилась Шейла. Я редко знакомилась с новыми людьми. Обычно мы с мамой были только вдвоем, и мама бо́льшую часть времени была очень усталая или плохо себя чувствовала и не могла играть, поэтому я играла с Мишкой.

У нас оставались две зеленые бутылки, висящие на стене, и я пела так громко, как только могла, когда за дверью раздался какой-то шум, и Шейла перестала петь.

– О, сейчас нам придется прерваться, котенок, – сказала она. – Полиция приехала. Я буду тут, рядом, и подожду, чтобы поздороваться с тобой, когда дверь откроют, но сейчас им надо с тобой поговорить, хорошо? Тебе нечего бояться, никаких неприятностей не будет. Ты очень храбрая девочка, и мне понравилось петь с тобой хором. Может, споем еще как-нибудь?

– Да, обязательно, – ответила я.

– Привет, – сказал другой голос, тоже женский. – Меня зовут Анна. Я социальный работник, и мне надо убедиться, что с тобой всё в порядке. Как ты себя чувствуешь? Ты не пострадала? С тобой кто-нибудь есть?

– У меня живот болит, я проголодалась, а мамы нет дома, – ответила я.

– Ясно. Мы очень скоро тебя накормим. А сейчас мне нужно, чтобы ты подошла к окну в соседней комнате – думаю, это ваша гостиная, – чтобы мы тебя увидели. Шейла тоже стоит снаружи, так что можешь ей помахать. Сделаешь это для меня? Когда подойдешь к окну, раздастся громкий звук – это полиция будет взламывать дверь, чтобы тебя достать, дать тебе поесть и помочь найти твою маму.

– Но мама рассердится, если вы взломаете дверь.

– Не беспокойся об этом, мы всё починим. А теперь можешь подойти к окну? Я тоже пойду на улицу, чтобы ты помахала нам с Шейлой. Ты согласна?

Я кивнула.

– Ты меня слышишь, дорогая? Согласна?

– Да, – ответила я. – Хорошо. Сейчас возьму Мишку и пойду к окну.

Я поднялась и побрела к окну. Отдернула занавеску и помахала двум дамам на улице. Они улыбались и махали мне в ответ. Они выглядели славными. Совсем не страшными и не опасными.

Какой-то мужчина что-то закричал, потом раздался громкий хлопок, и дверь распахнулась. Звук был такой резкий, что я зажала уши руками и принялась плакать. Мужчина и женщина в зеленой одежде вошли в коридор, мужчина поднял меня на руки и сказал: «Всё в порядке, малышка, ты в безопасности». Он вынес меня за дверь и усадил в кресло на колесиках; это было глупо, потому что я могла идти, но я ему позволила это сделать, потому что кресло оказалось удобным, и я была голодная, и одеяло, которым он меня накрыл, показалось мне мягким, и внезапно я почувствовала себя усталой. Мишка был со мной, и я крепко сжимала его в руках.

Мы спустились вниз на лифте, и меня отвезли в желтый микроавтобус, похожий на «Скорую помощь», но вряд ли это была «Скорая помощь», потому что я же не болела. Анна осталась со мной и стала задавать разные вопросы, вроде того, сколько я просидела одна и оставляла ли меня мама раньше так надолго. Я сказала, что не знаю, сколько пробыла дома, и что она иногда уходила, но никогда на столько, чтобы я успела съесть в доме всю еду, почему и стучала в дверь, ведь мне надо было сходить в магазин.

Меня отвезли в больницу, и это было здорово, потому что раньше я никогда там не была. Водитель даже включил сирену и мигалку. В больнице меня отвезли в собственную комнату, что показалось мне роскошью, потому что раньше своей комнаты у меня не было, и много симпатичных людей стали заходить и задавать мне вопросы, а еще осматривать разные мои части тела. Мне пришлось пописать в стакан, и это было сложно, хотя мне помогала медсестра. Еще мне клали в рот кусочек бумаги, чтобы проверить, не перегрелась ли я, хоть я и говорила, что нет. Единственное, что мне не понравилось, это какая-то штука, которую мне надели на руку, и она ее сильно пережала, но только на секунду, так что ничего страшного. Анна все время оставалась со мной, и когда все эти люди меня осмотрели и спросили все, что нужно, у меня уже сводило живот. Но тут еще симпатичная дама принесла на подносе еду – картофельное пюре и рыбные палочки, два моих самых любимых блюда.

– Только не торопись, – сказала дама. – Если ты давно не ела, то тебя может стошнить.

Еще она дала мне стакан какой-то фиолетовой жидкости, довольно неприятной на вкус, но Анна сказала, что я должна быть храброй и выпить ее, потому что у меня… тут было какое-то слово, которого я не поняла, но оно означало, что я пила недостаточно жидкости.

Дама ошибалась, потому что я съела все очень быстро, и меня не стошнило. Я сказала Анне, что все еще голодна, и она дернула за веревочку над моей кроватью и попросила принести еще что-нибудь поесть, а та симпатичная дама ответила, что сейчас поищет, и принесла мне пончик, посыпанный сахарной пудрой.

После этого я почувствовала себя совсем усталой и сказала Анне, что хочу поспать.

– А мама завтра за мной придет? – спросила я. – И наша дверь – ее починят? Мама очень разозлится, что дверь сломана.

Я вспомнила, как она сидела на полу и рыдала, и внезапно мне стало грустно, несмотря на рыбные палочки и пончик. Если дверь так и будет стоять нараспашку, когда мама вернется, то она наверняка снова заплачет.

– Дверь уже поставили на место… то есть сделали так, чтобы никто не мог войти; а скоро ее совсем починят – думаю, уже завтра. И мы очень постараемся поскорее найти твою маму. А у тебя нет бабушки или дедушки? Или дяди с тетей? Двоюродных братьев и сестер?

– Нет. Бабушка на небесах. У меня только мама.

– И папы нет?

– Он живет очень далеко, так мама говорит. – Я покачала головой.

– Ясно, – ответила она. – Ну что же, мы приложим все усилия, чтобы ее отыскать.

– А если не найдете? Дома нет еды, и дверь сломана, так что я не смогу сходить в магазин.

Внезапно мне снова стало страшно.

– Ты ходишь в магазин сама? – спросила Анна.

– Нет. Мы ходим с мамой. Но в этот раз я хотела пойти одна, потому что еды не осталось.

Она кивнула.

– Хорошо. Надеюсь, мы найдем твою маму до того, как ты проснешься, но если нет, ты поедешь и поживешь в хорошей семье, пока мы будем искать. Там будут и другие дети, с которыми ты сможешь играть. Ты не против? Ты точно не останешься больше одна, без еды, я тебе обещаю.

– А можно мне взять Мишку в ту хорошую семью?

– Ну конечно. Все будут ему рады.

– Тогда я согласна. Но только пока не найдется мама.

* * *

Раньше я никогда не была в настоящем доме. Я видела такие по телевизору и проходила мимо по дороге в магазин с мамой, но внутри не бывала ни разу. Наш дом назывался не домом, а квартирой, потому что это была квартира – кто-то еще жил над нами и кто-то внизу. Иногда мы слышали музыку и чьи-то голоса из других квартир. Мне нравилось, когда их было слышно, потому что они как будто составляли мне компанию, но мама не любила шум и иногда зажимала уши руками и кричала: «замолчите-замолчите-замолчите» так громко, что заглушала остальные звуки, и тогда я уходила в другую комнату и пела вместе с Мишкой.

Анна привезла меня в этот дом, потому что они до сих пор не нашли мою маму; мне сказали, я поживу тут, пока они будут искать. В доме жили женщина и мужчина, и Анна сказала, что они присматривают за такими детьми, как я, о которых не могут позаботиться их мама и папа, но это не навсегда. Она сказала, я могу чувствовать себя как дома и делать все то же, что делаю у себя, но я сразу поняла, что тут будет совсем по-другому. Дом был похож на те дома из телевизора, где жили мама, папа и дети, где по утрам раздвигали шторы и где даже стояло блюдо с фруктами на столе.

Анна присела возле меня на корточки, чтобы заглянуть мне в глаза, и сказала:

– Теперь, если ты не против, я оставлю тебя с Рондой и Ником: они тебе покажут твою комнату, и ты немного отдохнешь. И ты, и Ронда можете звонить мне в любое время, если у вас возникнут какие-то сомнения или вопросы.

– А когда я увижу маму? – спросила я. – Если она вернется домой, а меня там не будет, то она не узнает, где я.

– Об этом не беспокойся – как только мы ее найдем, то сразу сообщим, что с тобой всё в порядке.

– И отвезете меня домой?

Анна сделала паузу.

– Ну… да. Как только убедимся, что она не… не слишком устала, чтобы заботиться о тебе. Тогда мы сразу отвезем тебя домой.

– Но до тех пор ты прекрасно проведешь у нас время! – радостно воскликнула Ронда. – Пойдем, я покажу тебе твою комнату, а потом познакомлю тебя с новыми братьями и сестрами.

– У меня есть братья и сестры? – спросила я. Я была в полном восторге. Я не знала, хочу ли иметь брата, но всегда хотела сестру. Кого-нибудь, с кем можно будет играть.

– Ну, так мы здесь всех называем, – ответила Ронда. – Пока вы здесь, мы все семья.

* * *

Я не могла поверить, что у меня будет своя комната. Она оказалась нарядной, с занавесками в розовый цветочек и большой кроватью, покрытой пышным одеялом с феями. Кровать была настоящая, которая стоит на одном месте, а не такая, которую можно складывать, как у меня дома.

Еще там были шкаф и комод, но я не привезла с собой никаких вещей, только Мишку. Я не знала, что мне надевать завтра, и спросила Ронду, а та ответила, что всё в порядке, она даст мне кое-какие вещи, а Анна заедет к нам домой и заберет оттуда мою одежду, так что я смогу чувствовать себя как дома, что показалось мне странным, потому что я ведь была не дома. Одежды у меня было мало, но я хотела свою ночную рубашку с мыльными пузырями и любимую футболку с совой. Большинство моих вещей было мне мало, и мама всегда говорила, что я вырастаю очень быстро, а деньги не растут на деревьях, поэтому иногда приходилось ждать с новой одеждой, и теперь я думала, что, может, Ронда даст мне вещи получше, которые мне подойдут.

* * *

Мы снова спустились вниз, и в кухне там были другие дети. Ронда сказала:

– Хочешь, садись и поешь шоколадных вафель.

Я ответила:

– С удовольствием.

Я не знала, что такое вафли, но слово звучало аппетитно.

– Это Бен, Райан и Лайла – твои новые братья и сестра.

Лайла была очень большая, почти взрослая, а мальчики – немного старше меня.

– А это Уильям, – добавила Ронда, указывая на малыша, сидящего в детском креслице на полу.

– Где твоя мама? – спросил Бен с полным ртом.

– Бен! – воскликнула Ронда куда громче, чем говорила со мной. – Ты же знаешь, что в этом доме мы таких вопросов не задаем. Когда твоя сестра захочет рассказать о своей семье – если захочет, – она расскажет. Всему свое время. А если нет, это ее личное дело.

– Моя мама в тюрьме, – сказал Бен с гордостью.

– Я не знаю, где моя мама, – сказала я. – Но она скоро вернется.

– Да уж, конечно, – пробормотала взрослая девочка, – все они так говорят.

Ронда одернула ее:

– Лайла! Пожалуйста! – но я не поняла почему, ведь та ничего не просила.

* * *

В первый раз я прожила у Ронды с Ником почти два года. У них мне было хорошо. Я задержалась дольше остальных – других детей, или братьев и сестер, как мне велели их называть. Те появлялись и исчезали. В доме всегда были те, с кем можно поиграть, и когда я немного привыкла, мне даже понравилось. Я пошла в школу, и там тоже завела друзей. Сначала мне пришлось трудновато, потому что я не умела считать, не знала буквы и многое другое, что положено знать детям моего возраста, но постепенно я нагнала и даже стала получать грамоты за отличную учебу.

У полиции ушло две недели, чтобы отыскать маму. Когда ее нашли, она спала на улице. Но я не сразу поехала с ней домой, потому что она тоже не сразу вернулась. Анна мне все объяснила. Маму поместили в специальный госпиталь, и Анна раз в неделю возила меня ее навещать. Я старалась заставить себя радоваться этим встречам, потому что это все равно моя мама, но обычно мне становилось немного страшно. Иногда мама просто сидела в палате и не говорила ни слова, а Анна рассказывала ей про меня – как я хорошо учусь в школе и чем занимаюсь дома, постоянно спрашивая «здорово, правда?», хотя тут не было ничего хорошего, и я не могла дождаться, когда мы уйдем, потому что мама, похоже, даже не слушала.

Бывало, что она начинала плакать, и Анна пыталась взять ее за руку или похлопать по плечу, но мама отстранялась и могла вообще забиться в угол – эти визиты были самые худшие. А порой она стискивала меня в объятиях изо всех сил и говорила: «прости, прости, прости», и что я заслуживаю лучшей матери, чем она, и такие визиты мне тоже не нравились, потому что я не знала, что отвечать, да еще она пачкала при этом мою одежду.

Дальше мама выписалась из госпиталя и поселилась в квартире, которая была лучше нашей прежней, и визиты тоже стали приятнее. Поначалу Анна продолжала ездить со мной навещать маму, но та больше не плакала, а порой даже пекла для меня пирог, в квартире было чисто и прибрано, а шторы на окнах раздернуты. Иногда мама водила меня в «Макдоналдс» или в парк, покормить уток. Сначала Анна ходила с нами, потом перестала, и мы проводили время с мамой вдвоем.

Потом однажды Анна сказала, что теперь мама может сама позаботиться обо мне, и спросила, как я на это смотрю. Я не знала, что отвечать. Мамина квартира мне нравилась, и у меня была там своя комната, но она не могла сравниться с домом Ронды, и Ронда, я это точно знала, ни за что не оставила бы меня в доме одну без еды. Это случилось очень давно, но я все прекрасно помнила, и при одной мысли о том дне у меня все сжималось внутри. Но она была моей мамой, и, несмотря ни на что, мне все-таки хотелось жить с ней, поэтому я ответила, что не против, если мы по-прежнему останемся с Рондой и Анной друзьями и они смогут меня навещать. Анна сказала, что будет только рада и что обязательно станет заглядывать к нам, а Ронда ответила, что если мама не станет возражать, я смогу время от времени ночевать у них, чтобы мама могла немного отдохнуть, и я ответила, что мне это очень нравится.

Потом я поднялась к себе и заплакала. Но этого никто не слышал.