Когда Иммануэль проснулась, на ее лице играл солнечный свет. Она открыла глаза и села, ошеломленно щурясь, пытаясь осмыслить представшую перед ней картину.

Собор лежал в руинах. Половина крыши обвалилась, пол был усеян упавшими стропилами и прочими обломками. Из огромных трещин в фундаменте росли деревья, их ветви слегка покачивались на ветру. Уцелевшие бродили среди обломков опрокинутых скамей и выбитых окон в поисках раненых и тех, кто попал под завалы. В руинах лежали трупы животных, стражников и прихожан. Среди них было и безжизненное тело Лилит, лежащее в тени алтаря.

– Осторожно. – Эзра оказался рядом с Иммануэль и положил руку ей на поясницу, когда она попыталась встать. – Все будет хорошо. Теперь ты в безопасности.

Она закрыла глаза, чтобы не видеть этой бойни, чувствуя слабость и тошноту. Воспоминания о побоище нахлынули на нее: легион, врывающийся в разбитые окна, звери и демоны, рыщущие по проходам церкви, плачущие дети, разбегающиеся женщины, бездыханный Абрам на полу…

Абрам. Абрам.

– Где он? – спросила Иммануэль, поворачиваясь к Эзре. – Я хочу видеть Абрама.

– Иммануэль…

– Мне нужно его увидеть. Немедленно.

Толпа перед ними расступилась, прихожане отошли в сторонку, чтобы позволить ей все увидеть самой. Там, в руинах собора, неподвижно лежал Абрам. Глория сидела, уткнувшись ему в пояс, как в детстве, с ней рядом плакала Онор. Рядом с Онор сидела Анна, пряча слезы в складках юбок. Над ними с каменным лицом неподвижно возвышалась Марта. Когда ее взгляд упал на Иммануэль, она только медленно покачала головой.

Иммануэль попыталась встать. Она бы, наверное, упала, если бы Эзра не подхватил ее под руку. Но она отмахнулась от него, опустилась на колени и на четвереньках поползла через обломки туда, где лежало тело Абрама.

Она не хотела к нему прикасаться, опасаясь снова высвободить силу проклятий. Поэтому она просто присела рядом, зажав рот рукой, чтобы заглушить рыдания.

– Теперь ты видишь, какую цену приходится платить за грех? Теперь ты все понимаешь? – Иммануэль подняла голову и увидела пророка, выходящего из-за разрушенного алтаря, где он прятался в разгар бойни. Он повысил голос, обращаясь к толпе: – Полюбуйтесь, сколько зла навлекла на нас эта девушка! Она обрушила на нас тьму, она созвала сюда свой ковен. Я и сейчас вижу тень Матери в ее глазах.

Услышав его слова, уцелевшие после резни зашептались между собой. Некоторые стали пятиться к стенам, другие – прятались за сломанными скамейками и грудами мусора. Все боялись проклятий, которые Иммануэль обрушит на них в следующий раз.

– Полюбуйтесь, что она учинила, – продолжал пророк, указывая на кровавую сцену вокруг. – Полюбуйтесь на разруху, в которую она нас повергла.

– Может, придержишь свой лживый язык за зубами? – рявкнул Эзра, делая шаг вперед. – Разве ты не видишь, что она скорбит?

– Единственное, о чем она может скорбеть, это о себе самой. Она ведьма.

– Возможно, – сказал Эзра с таким видом, словно был готов сию минуту выдернуть нож из черепа Лилит и наставить его на своего отца. – Но пока ты прятался за алтарем, моля о спасении своей никчемной жизни, Иммануэль сражалась за Вефиль. Она укротила и бедствия, и тьму Матери, а этого до сих пор не удавалось добиться ни одному пророку или святому. Она спасла нас всех.

– Она нас не спасла, – процедил пророк. – Она – причина, по которой это зло вообще существует. Она призналась мне в этом несколько дней назад: эти бедствия были рождены ее плотью и кровью. Все это из-за нее.

Он был прав. Этого Иммануэль отрицать не могла. Все это – кровь и мор, тьма и резня, смерть Лии и Абрама – все случилось из-за нее. Мириам умерла за то, чтобы даровать ей силу постоять за себя, но пока ей удавалось лишь причинять боль людям, которых она больше всего хотела спасти.

Иммануэль снова посмотрела на своего деда, глотая слезы. Она потянулась к нему, но одернула себя и сжала руки в кулаки, так сильно, что ногти впились в ладони.

– Прости, – прошептала она, обращаясь не к пророку и не к пастве, а к Абраму. – Мне так жаль.

– Это не твоя вина. – Эзра присел рядом. – Ты нас спасла, Иммануэль. Все мы живы благодаря тебе.

– Далеко не все, – проговорила она, обводя взглядом руины собора.

Не только у Муров сегодня случилось горе. Среди мусора и развалин мертвых было еще больше. На сломанной скамье лежал убитый стражник, окруженный трупами зверей. Тело старика, в котором она узнала торговца свечами, было придавлено упавшей балкой. В нескольких футах от свечника среди обломков сидела одна из жен пророка, тихо напевая колыбельную неживому ребенку, которого держала на руках.

Все они стали жертвами войны, победить в которой было невозможно. Теперь Иммануэль это знала. Насилие вечно. Новый человек займет место пророка. Собор будет восстановлен, и ковены мертвецов однажды воскреснут снова. Война между ведьмой и пророком, церковью и ковеном, тьмой и светом будет тянуться до тех пор, пока на земле не останется никого, о ком можно было бы скорбеть.

Такой ли судьбы хотел для них Отец? Об этом ли говорила Мать? Неужели они добровольно посылали своих детей на бойню? Могло ли это быть их волей?

Нет.

Оглядывая собор – горы тел, сложенных в проходах, Глорию, плачущую на груди Абрама, все эти страдания и всю их бессмысленность, – Иммануэль могла с уверенностью сказать лишь одно: в насилии не было божественного начала. Не было справедливости. Святости. Не тьма Матери и не свет Отца стали причиной таких разрушений и боли, а грехи человеческие.

Они сами навлекли на себя эту судьбу. Они стали соучастниками в собственном убийстве.

Они это сделали.

Не Мать. Не Отец.

Они.

– За это ты должна гореть на костре, – сказал пророк уже шепотом, хотя в церкви было так тихо, что все его отлично слышали. – Отведите ее на костер.

По его команде редкие уцелевшие стражники пророка бросились к ним, вскинув свои ружья. Но Иммануэль и Эзра не теряли времени даром. Когда люди пророка оттеснили их к алтарю, Иммануэль подскочила к трупу Лилит и выдернула нож из ее черепа. Эзра же подобрал ружье одного из павших стражников и прицелился, закрыв один глаз и держа палец на спусковом крючке.

– Не вынуждайте нас это делать, – предупредила Иммануэль, занося нож. – Сегодня было пролито уже достаточно крови.

Люди наперебой стали кричать и свистеть. Толпа выживших набилась в центральный проход. Иммануэль сделала шаг к Эзре, держа нож наготове. Если понадобится, она прорубит себе путь к выходу из собора. Она все это преодолела не для того, чтобы теперь ее тут линчевали. Но когда толпа подступила ближе, Иммануэль поняла, что они кричали не на нее с Эзрой.

Нет, они смотрели на своего пророка.

Вера первой смогла протиснуться мимо стражи и, хромая, она встала между ними и Иммануэль. Она была ранена во время нападения; ее нога казалась сломанной, на лбу у линии волос красовалась глубокая рана, а левая сторона лица была скользкой от крови. Но, несмотря на серьезные раны, она стояла перед солдатами в боевой позе.

– Если вам нужна она, придется сначала иметь дело со мной.

К ней подтянулись и другие женщины, почти все из Окраин, формируя живой щит между Иммануэль и стражей пророка. Глория тоже присоединилась, с яростными криками прокладывая себе локтями дорогу к Иммануэль, а затем и Анна с Онор на руках.

Следующей вперед вышла Марта, к огромному удивлению Иммануэль.

– Я буду стоять с ними.

Эстер устало подошла и встала с сыном, и еще несколько жен пророка, ободренные примером своего матриарха, сделали то же самое. Люди продолжали пополнять их ряды. Мужчины Окраин. Мать Лии с ее старшими сестрами, а за ними и другие женщины церкви – и девочки не старше Глории, и престарелые матриархи, которые едва могли передвигаться без помощи клюки. Все они дружным строем вышли вперед, заполняя собой проход, оттесняя Иммануэль от пророка.

Стражники растерялись, некоторые опустили ружья, не желая наставлять оружие на своих жен и матерей… сестер и теток. Постепенно все больше и больше женщин, и иногда мужчин, выходило вперед, чтобы присоединиться к группе.

Начали скандировать. Сначала едва ли не шепотом, похожим на звук далекого грома. Но вскоре вся толпа хором повторяла слова, которые взлетали под потолок и разносились по всему собору: «Кровь за кровь. Кровь за кровь. Кровь за кровь».

Пророк, прячась в тени алтаря, с ужасом наблюдал, как его паства поднимает голос против него. Они повставали со скамей и высыпали в проход, направляясь в сторону алтаря. «Кровь за кровь. Пепел к пеплу. Прах к праху».

Эзра поднял руку, и все остановились как вкопанные, как охотничьи собаки, приученные повиноваться своему хозяину. Он повернулся к Иммануэль.

– Дай мне нож.

Никто не шелохнулся.

Никто не произнес ни единого слова. Ни проклятия. Ни молитвы. Ни возражения. Паства молча наблюдала за происходящим.

Иммануэль перевела взгляд с него на Пророка. С отца на сына. Она не пошевелилась.

Эзра снова протянул руку.

– За твоего отца, – прошептал он. – За твою мать. За Лию. За Абрама. За нас. Пусть все закончится. Раз и навсегда.

Иммануэль посмотрела на пророка, который ползал по земле и хватался за ее юбку, умоляя сохранить ему жизнь. Потом она подняла взгляд на Эзру.

– Ты действительно этого хочешь? Хочешь стать таким человеком?

Эзра подошел к ней ближе, ступая осторожно, словно боялся спугнуть.

– Знаешь, чего я хочу? Я хочу сделать все возможное, чтобы такого больше никогда не повторялось. Я хочу мира, в котором грехи нужно искупать. Мира, где плохие люди страдают за свои преступления.

– Лилит тоже этого хотела, – тихо проговорила Иммануэль. – И моя мать тоже.

Эзра поморщился, как будто его задели ее слова.

– Он заслуживает смерти за свои прегрешения. Он был готов вонзить клинок тебе в сердце. Он убил твоего отца. Он охотился на твою мать и еще на очень много других девушек. Нельзя позволить ему уйти на свободу. Кровь порождает кровь.

– Юноша прав, Иммануэль. – Вера, сильно хромая, просочилась в начало толпы. – Подумай о своем отце, который горел на костре. Подумай о людях из Окраин, обреченных влачить нищенское существование и страдать из-за жадности этого человека и всех остальных, кто был до него. У тебя есть шанс взыскать с него за их страдания. Так подними же клинок и воспользуйся им.

Рука Иммануэль сжалась на рукояти. Внезапно она поняла, что должна сделать.

– Мир, о котором ты говоришь, нельзя купить кровью. Такой мир нужно строить по кирпичику из каждого принятого тобой решения, из каждого поступка. Либо мы продолжаем проводить чистки, разжигать костры и надеяться, что наших молитв будет достаточно для спасения… или же мы строим что-то лучшее взамен. Мир без резни. – Иммануэль протянула Эзре нож. – Выбор за тобой. Я не вправе отнимать его у тебя.

Эзра внимательно поглядел на клинок в ее руке, потянулся к нему, остановился.

– Нет. Это право принадлежит тебе. Выбор за тобой, и только за тобой.

Иммануэль помедлила, оставаясь в тени алтаря. Пророк скребся у ее ног, хватая за юбку, моля о пощаде.

– Умоляю, – он так хрипел и сипел, словно каждый вздох давался ему невероятным трудом. – Умоляю. Умоляю.

Иммануэль повернулась, чтобы рассмотреть лица в толпе: Анну и Онор, Марту и Глорию, Веру и Эзру, людей со всего Перелесья, Святых Земель и Окраин. То, что она сделала, она сделала ради них, ради Вефиля, ради мечты сделать их дом лучше, чем он был раньше, чтобы те, кто придет им на смену, никогда не познали жар очистительного костра или боль его пламени.

Мир без жестокости и убийств – вот какой судьбы она хотела.

И это будет ее судьба.

Повернувшись лицом к собравшимся, Иммануэль бросила нож на землю, и тот ударился об пол с лязгом, который эхом разнесся по собору.

– Отныне мы выбираем милосердие.

Паства ответила ей в унисон:

– Отныне и во веки веков.