Прошло девять дней, прежде чем Иммануэль услышала хоть какие-то новости об Эзре. Когда Джозайя поскакал за помощью к Амасу, он вернулся в сопровождении доброй половины конницы пророка. Иммануэль все это время оставалась на пастбище вместе с Эзрой, его голова покоилась у нее на коленях, а рядом Анна смачивала ему лоб влажной тканью в тщетной попытке облегчить мучительные видения. Глория плакала, стоя в нескольких ярдах от них, где мертвая высокая трава волнами колыхалась на уровне ее талии. А вдалеке с холмов на пастбище спускалась стража пророка.

Дальнейшее происходило стремительно. Во всяком случае, так казалось Иммануэль.

В одно мгновение голова Эзры лежала у нее на коленях, и он сжимал ее руку в своей, мучаясь вторым припадком. А в следующее – его уже уносили прочь безликие стражники пророка. Несколько из них остались на пастбище допросить Иммануэль. В ответ она скормила им немного лжи и немного полуправды. Достаточно, чтобы развеять их подозрения, не ставя себя под удар и не раскрывая страшной истины о том, что на самом деле произошло в этот день в Темном Лесу.

Иммануэль оставалось лишь надеяться, что если Эзра очнется… нет, когда Эзра очнется, он не выдаст ее лжи. Но даже в противном случае она бы не стала винить его. Только не после всего пережитого им в этом лесу.

Когда она наконец получила известие о состоянии Эзры, оно пришло в виде священного эдикта, доставленного из рук в руки одним из личных посыльных пророка. Хотя письмо было адресовано Абраму, он позволил Иммануэль сорвать печать и первой ознакомиться с его содержанием. Трясущимися руками она разломила восковую печать надвое. В письме сообщалось следующее:

В следующую субботу в церкви проводилось заклание в честь Первого Видения Эзры. Муры проснулись ни свет ни заря, оделись во все самое лучшее, по такому особому случаю не забыв отутюжить складки на юбках и начистить туфли. Они выехали в путь на рассвете и прибыли на место еще до того, как солнце осветило верхушки деревьев.

В соборе яблоку негде было упасть. В паре шагов от церковного двора вольно текла река. Большую часть крови с камней смыло течением, и вода очистилась до оттенка ржавчины. Кровавая зараза наконец миновала. Многие провозгласили это чудом – первым чудом Эзры.

Иммануэль обвела взглядом толпу во дворе, высматривая Лию. Она обратила внимание, что ее подруги не было видно среди жен пророка, которые понуро стояли на пороге собора, все одетые в одинаковые черные платья. Некоторые промакивали мокрыми носовыми платками опухшие глаза, без стеснения оплакивая то, чего им предстояло лишиться: мужа, отца, наставника. Теперь, когда Эзра обрел силу, пророку оставалось совсем недолго. Если слухи о его болезни окажутся правдивы, он не доживет и до Нового года.

Ударили в колокол, Иммануэль пересекла двор и, поднявшись по ступенькам, вошла в собор. Там она заняла место на скамье всего в паре футов от алтаря.

Люди набились на скамейки, жались друг к другу стоя, и в помещении было жарко. В воздухе густо висел запах пота и горящего фимиама.

Захлопнулись двери собора. Апостолы двинулись вдоль стен, попутно закрывая ставни на окнах. Следом за ними шел пророк, одетый в парадную сутану, шаркая по полу босыми ногами. Он сильно хромал, и складывалось впечатление, что каждый шаг давался ему со все большим трудом. Несколько раз он хватался за спинки скамей, для поддержки. Когда пророк тащился мимо нее, Иммануэль услышала тяжелое дыхание, глубоким хрипом вырывавшееся у него из груди. Было ясно, что от какой бы хвори он ни страдал, будь то подагра, лихорадка или какая-то иная, безымянная болезнь, его состояние стремительно ухудшалось.

Вслед за отцом вошел Эзра, замедлив шаг, чтобы не обгонять его. Они подошли к алтарю вместе и встали плечом к плечу, поворачиваясь лицом к пастве. Раздались редкие аплодисменты, но пророк поднял руку вверх, призывая к тишине.

Парадные двери снова распахнулись. По залу эхом разнесся стук копыт по мостовой, в то время как апостол Айзек внес в собор жертву. Это был маленький теленок, с большими карими глазами, как у олененка, у которого только начали проклевываться сквозь шкуру рога.

Онор вцепилась в юбки Иммануэль. Ей никогда не нравились заклания.

– Все будет хорошо, – прошептала Иммануэль, гладя ее по волосам.

Апостол Айзек втащил теленка на алтарь. Тот поскользнулся на липком камне, копытца под ним разъехались, ножки задрожали, пока он ловил равновесие. Айзек переместил руку теленку на бок и обхватил его ноги, укладывая плашмя животом на холодную алтарную плиту. Теленок послушно лег, слишком маленький и глупенький, чтобы почуять в воздухе запах смерти.

Пророк, с Эзрой под боком, вышел вперед, шурша по полу босыми ногами. Он занес клинок высоко над головой.

– За Эзру.

Паства в один голос ответила:

Через несколько часов после субботней мессы и заклания Иммануэль простилась с семьей и в экипаже Лии отправилась в Обитель. Стоило Иммануэль войти в галерею, как все взгляды оказались устремлены на нее. Вопреки ее первоначальным опасениям, Эзра, благослови его Отец, не выдал ее церкви. И даже напротив. Что бы он ни наплел, объясняя, как они оказались в тот день в Темном Лесу, это выставило ее в героическом свете. И теперь всем хотелось узнать историю бедной пастушки, которая вырвала преемника пророка из цепких когтей Темного Леса. Но Иммануэль устала от историй и вранья. И она, как могла, избегала любопытных взглядов, пока усаживалась на свое место за праздничным столом и вяло ковырялась в еде. Она старалась следить за ходом беседы, но когда разговор свернул к теме тягот деторождения, она потеряла интерес и стала блуждать взглядом по помещению.

Убранство галереи восхищало. Столы украшали венки из свежих роз, срезанных в оранжерее пророка. Вдоль стен на равных интервалах друг от друга стояли канделябры с Абрама ростом, и свет от них согревал лица гостей, которые болтали, поглощая горы мяса и картофеля. Теперь, когда кровавое бедствие закончилось, и приказ о нормировании пайков был отменен, вино и вода текли в изобилии.

В начале галереи стоял длинный дубовый стол, за которым восседал пророк. По левую руку от него сидела Эстер в бледно-сиреневом платье, а по правую – Эзра с остекленевшими и налитыми кровью глазами.

Пророк наклонился вперед, чтобы отрезать кусок мяса от жареной козы на блюде в центре стола. Орудуя ножом между костями, он обвел глазами гостей, пока не нашел среди них Иммануэль. Их взгляды встретились, и пророк отложил нож и с некоторым усилием поднял свой бокал, как бы поднимая тост за нее, что вслед за ним повторили и некоторые из собравшихся.

В ответ на этот жест Иммануэль смогла лишь коротко кивнуть. Она уставилась в тарелку, сглатывая тошноту, которая подступала к горлу всякий раз, когда в нее упирался взгляд пророка.

В последнее время это случалось особенно часто.

Лия положила руку ей на плечо.

– Ты в порядке?

– В полном, – ответила Иммануэль, водя вилкой в лужице подливки. – Почему ты спрашиваешь?

– Потому что у тебя бледный и испуганный вид, как будто ты увидала лик самой Темной Матери. Ты не заболела? – поинтересовалась Лия.

– Нет.

– Устала, наверное?

Иммануэль кивнула. Еще как устала. Ей до смерти надоело снова и снова рассказывать одну и ту же историю, отвечать на одни и те же вопросы и развлекать одних и тех же людей, которые при обычных обстоятельствах не пожелали бы иметь с ней ничего общего. Ей хотелось только одного: вернуться домой и лечь спать. Она не помнила, когда в последний раз чувствовала себя настолько не в своей тарелке.

Вообще, в иной ситуации Иммануэль никогда бы и не посетила столь почетное мероприятие, но раз уж именно она «спасла» Эзру, пророк послал ей официальное приглашение на праздничный пир. Ей бы обрадоваться, но единственной реакцией Иммануэль на приглашение был мерзкий леденящий страх. Она никогда не любила светские мероприятия, а без поддержки семьи они становились и вовсе невыносимы. Она испробовала все возможные отговорки, чтобы остаться дома, но Марта настояла на своем и заставила принять приглашение и не оскорблять церковь отказом. И вот, она здесь.

– Прости меня. Я сегодня сама не своя.

Лия сочувственно потерла ее руку.

– Ничего страшного. Пейшенс всего лишь спросила, не расскажешь ли ты нам еще раз эту историю.

Стройная миловидная девушка, которая, очевидно, и была Пейшенс, лукаво улыбнулась с дальнего конца стола. Заметив шелушащийся рубец печати между бровями девушки, Иммануэль поняла, что та недавно вышла замуж. И если судить по ее дорогому платью и утонченным манерам, то вышла удачно.

Чтобы потянуть время, Иммануэль сделала глоток подогретого вина, которое оказалось таким горячим, что она обожгла себе язык. Не вдаваясь в подробности, она пересказала девушкам ту же ложь, что и апостолам:

– Я пасла овец на пастбище и нашла Эзру на опушке леса. Я попыталась его растормошить, но он не шевелился, и тогда я позвала на помощь… и помощь пришла.

Хоуп протяжно вздохнула и поникла.

– Звучит как начало любовной истории.

– Не говори глупостей, – Пейшенс закатила глаза. – У Эзры Чемберса есть дела поважнее, чем пропадать в Темном Лесу с… – она окинула Иммануэль взглядом, задерживаясь на ее кудрях, темной коже, пухлых губах, – какой-то девчонкой с Окраин.

Иммануэль вздрогнула. Жестокие слова Пейшенс были недалеки от истины. Тому душевному родству, которое еще недавно связывало их с Эзрой, похоже, пришел конец в день его Первого Видения. В Вефиле существовали определенные правила поведения, не допускающие проникновения жителей Окраин в сердце города, и хотя эти правила оставались негласными и неписаными, Иммануэль понимала, что обязана их соблюдать.

– Кроме того, – продолжала Пейшенс, – имея в виду новый титул Эзры и то, что случилось с Джудит, готова поспорить, наш наследник предпочтет держаться на расстоянии.

При упоминании имени Джудит за столом воцарилась тишина. Лия уставилась в свой бокал, словно завороженная тем, как вино плещется на дне, а младшие девушки, которые до этого хихикали между собой с краю стола, теперь сидели неподвижно.

– А что случилось с Джудит? – Иммануэль надеялась, что ее голос прозвучал беззаботно и ровно, но сердце ее забилось чаще при воспоминании о том дне в Обители, когда странный мужчина в грязной блузе возник в конце коридора, чтобы проводить Джудит к пророку.

Никто ей не ответил. Все сосредоточенно ковырялись в своих тарелках или потягивали вино.

Наконец Лия сказала:

– В ночь после видения Эзры Джудит забрали из ее комнаты и отправили на покаяние.

Покаяние. Наказание, предназначенное для наиболее злостных нарушителей Священных Отцовых Предписаний. Никто не знал, в чем конкретно оно состоит, не считая немедленного отлучения от церкви и заключения под стражу. Одни утверждали, что оно строится на соблюдении принудительного поста, изгоняющего грех измором и очищающего душу. Другие пересказывали байки о долгих заточениях в темницах Обители, где тех, кто нес наказание, подвергали жестоким избиениям, чтобы отвадить от них демонов и грехи. Несомненно было одно: все, кого отправляли на покаяние, возвращались… другими. Оно становилось актом абсолютного освящения для душ, которым хватало силы, чтобы пережить его.

Иммануэль резко стало дурно и ей показалось, что вся еда, которую она заставила себя проглотить, вот-вот выйдет наружу. Она едва смогла выдавить из себя вопрос:

– В чем был ее грех?

– Никто не говорит, – Пейшенс поднесла бокал к губам и добавила: – Но если ее прелюбодеяния имеют к этому какое-то отношение, думаю, она задержится там надолго.

Лия нахмурила брови.

– Не говори таких ужасных вещей.

– Почему нет? Это же чистая правда, – девушка снова перевела взгляд на Иммануэль. – Кое-кому из нас стоило бы намотать на ус.

Иммануэль напряглась. С щемящим сердцем она перевела взгляд в другой конец галереи, к столу пророка. Эзра сидел рядом с отцом, развалившись в кресле и допивая остатки вина в бокале. Он сделал паузу, вытер рот тыльной стороной ладони, потом поднял графин, наполнил бокал до краев и набросился на вино так, словно пытался в нем утопиться.

Иммануэль задумалась, чувствует ли он свою вину в наказании Джудит, их ли интрижка привела к ее заключению. Если так, то Иммануэль боялась за нее. Ее с Джудит не связывали дружеские отношения, но если святое покаяние и впрямь было таким чудовищным, как считала Иммануэль, она не могла не пожалеть ее. И с этой жалостью пришла странная ярость, обращенная не на Джудит и не на Эзру, а на систему, которая возлагала ответственность за грехи двоих на одного, в то время как другого прославляла.

Эзра поднял голову и впервые за этот день встретился взглядом с Иммануэль. Когда она улыбнулась ему, он отвел глаза и резко вскочил из-за стола, так что зазвенели столовые приборы. Ни с кем не прощаясь, он нетвердой походкой пересек галерею, направляясь к дверям в противоположном ее конце. Гости провожали его взглядами, но никто не бросился за ним вдогонку. Эстер хотела, но пророк крепко взял ее за запястье, пригвоздив к столу. За их спинами безмолвно стояла стража, ожидая приказа.

Как ни в чем не бывало, пророк отодвинул стул и встал. Он приказал квартету музыкантов играть жизнерадостный гимн и, взмахнув рукой, велел распечатывать новую бочку медовухи. От стола к столу засновали слуги, до краев наполняя кружки и бокалы гостей. В считаные минуты об уходе Эзры забыли и думать.

Шаркнув ножками стула, Иммануэль встала из-за стола.

– Куда это ты собралась? – удивилась Лия. – А как же десерт? Мне известно, что повара приготовили яблочные тарталетки с топлеными сливками.

– Что-то меня сегодня не тянет на сладкое, – сказала Иммануэль, сквозь толпу поглядывая на двери, за которыми исчез Эзра. – Я, наверное, пойду, подышу свежим воздухом.

Лия пригляделась к ней, сощурив глаза. Затем она тоже встала из-за стола и взяла Иммануэль за руку, переплетя их пальцы.

– Я пойду с тобой.

Как только они прошмыгнули между столами и вышли в коридор, Лия повернулась к Иммануэль.

– Ты ведь собралась идти за Эзрой, не так ли?

– С чего ты это взяла?

– Всякий раз, когда ты поворачивалась к нему спиной, он бросал на тебя взгляды украдкой, и ты делала то же самое. Вы двое глаз друг от друга оторвать не можете.

Иммануэль вспыхнула, но не сбавила шага.

– Ты все не так поняла.

– Тогда объясни мне, что ты от меня скрываешь! Или ты мне не доверяешь?

– Конечно, доверяю. Я просто не хочу доставлять тебе лишних проблем.

– Проблем? – Лия поймала ее за руку в тот момент, когда мимо прошел слуга, неся на плече поднос с яблочными тарталетками. Она понизила голос до шепота. – О каких проблемах ты говоришь? Что-то случилось в тот день в лесу? Эзра что-то сделал с тобой?

– Конечно, нет! Эзра бы никогда так не поступил.

Говоря это, Иммануэль уже понимала, что на самом деле поступки Эзры не имели значения. Главная опасность заключалась в том, чтобы просто быть с ним рядом под бдительным оком Вефиля. И Джудит служила ярким тому примером. Иммануэль стыдилась в этом признаваться, но она испытывала трусливое облегчение от того, что это Джудит расплачивалась сейчас покаянием, потому что на ее месте запросто могла оказаться и она сама.

– Если дело не в Эзре, то в чем? Что с тобой происходит? – спросила Лия, указывая на нее взмахом руки. – Ты выглядишь ужасно, Иммануэль… вся такая ранимая и тихая. Это на тебя не похоже. Это как-то связано с женщинами, которых ты видела той ночью в Темном Лесу?

Иммануэль не хотела врать подруге, но она понимала, что в свете происходящего ложь была предпочтительнее правды.

– Нет.

Лия с минуту разглядывала ее, словно решая, во что ей больше хочется поверить. Иммануэль приготовилась к новым вопросам, но их не последовало. Лия улыбнулась и взяла ее под руку.

– Вот и славно. А то я уж немного испугалась, что Эзра превратил тебя в жеманную кокетку. – Иммануэль ткнула ее локтем под ребра, и Лия рассмеялась. – Конечно, если бы так и было, я не стала бы тебя винить. Несмотря на все его Святые Дары, глаза у него дьявольские, и язык тоже. Я ему ни капельки не доверяю.

– Он не такой плохой, каким кажется, – возразила Иммануэль. – И говори тише. В этих коридорах гуляет эхо, он может тебя услышать.

– Ну, он не услышит ничего такого, чего не знал бы раньше. Уверена, этот мальчишка строил свои коварные планы с того самого дня, как мы все встретились на речном берегу. Я видела, как он смотрел на тебя.

Лия улыбнулась Иммануэль, многозначительно поиграв бровями, и они весело рассмеялись. К тому времени, как они добрались до библиотеки, они хохотали, покачиваясь, спотыкались на ходу и обменивались историями и анекдотами.

– Пруденс думала свекольным соком покрасить волосы в рыжий, – проговорила Лия между смешками. – А ее локоны стали синими, как васильковые лепестки. Столько усилий ради того, чтобы привлечь внимание Иова Сидни? Ему же сто лет в обед. Как по мне, так он уже одной ногой в могиле.

– Ты невыносима.

– Мы обе невыносимы. Вот почему мы идеально друг другу подходим. Всегда так было.

– И всегда будет, – отозвалась Иммануэль, сворачивая в коридор, ведущий к библиотеке, но не успела она сделать и нескольких шагов, как Лия потащила ее обратно.

– Я должна тебе кое-что сказать, – сказала она, внезапно посерьезнев.

– Что такое?

Лия медлила.

– Обещай мне, что сохранишь это в секрете. Что бы ты ни подумала, и как бы на меня ни злилась.

– Мой рот на замке, – ответила Иммануэль. – Даю слово.

– Хорошо, – сказала Лия, и ее подбородок слегка задрожал. – Дай мне руку.

Иммануэль без лишних вопросов протянула руку, и Лия запустила ее ладонь под складки своего платья, пока Иммануэль не нащупала выпуклость ее живота, весьма ощутимо округлившегося.

– Ты… ты же… ты не можешь быть…

– Беременна.

Иммануэль только разинула рот.

– Сколько месяцев?

Лия насупила брови, как это всегда бывало, когда она решала, солгать или сказать правду. Наконец она прошептала:

– Шесть. Плюс-минус пара недель.

Иммануэль застыла как изваяние, безмолвно и неподвижно.

– Скажи что-нибудь, – взмолилась Лия тихим и юным голосом, который почти ничем не напоминал ее собственный. – Что угодно. Покричи на меня, если хочешь. Все лучше, чем твое молчание.

– От него?

– Конечно, от него, – фыркнула она сердито, совсем на себя не похоже.

– Но как это возможно? Вы женаты всего месяц.

Лия стыдливо уставилась себе под ноги.

– Нас помолвили вскоре после этого.

– Вскоре после чего?

Лия нахмурилась, и Иммануэль не могла сказать, ярость или боль сейчас плескались в ее глазах.

– Он пришел ко мне как-то ночью, когда я несла послушание.

Послушание. Ну, конечно.

Вефильских девушек нередко приглашали служить церкви в качестве служанок для жен пророка и других жителей Обители. Будучи незаконнорожденной, Иммануэль никогда не имела такой возможности, но Лия часто служила в годы, предшествовавшие ее помолвке. К концу ее послушания стало казаться, что в Обители она проводит ночи чаще, чем в собственном доме. Теперь Иммануэль знала, почему.

– Когда это началось?

Лиа не находила себе места от стыда.

– За несколько недель до моих первых кровей.

– То есть, тебе едва исполнилось тринадцать? – прошептала Иммануэль, и все это было так ужасно, что даже сказав эти слова вслух, она с трудом могла поверить, что это правда. – Лия, ты была… он был…

Подбородок Лии задрожал.

– Мы все грешны.

– Но он же пророк…

– Он всего лишь человек, Иммануэль. Люди совершают ошибки.

– Но ты была ребенком. Ты была совсем девочкой.

Лия повесила голову, пытаясь сдержать слезы.

– Почему ты мне не говорила?

– Потому что ты бы сделала то же самое, что делаешь сейчас.

– Что я делаю, Лия?

– Обнажаешь свое разбитое сердце. Делишь со мной мой позор и мой грех, как будто они и твое бремя тоже, – тут Лия потянулась к ней, взяла за руку и подвела к себе. – Но это моя боль. Мне не нужно, чтобы ты страдала за меня. Когда-нибудь ты поймешь, что мы не можем делиться всем. Иногда нам приходится нести этот груз в одиночку.

Слова прозвучали как пощечина. Иммануэль открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, что угодно, лишь бы заполнить гадкое молчание, возникшее между ними, боясь, что оно затянется навсегда, если она этого не сделает, но Лия опередила ее.

– Я оставлю вас наедине.

– О чем ты…

В конце коридора хлопнула дверь, и, обернувшись, Иммануэль увидела Эзру, который выходил из библиотеки с высоченной стопкой книг, которые ему приходилось придерживать подбородком. Он направился в их сторону, и несколько увесистых томов выскользнули у него из рук, с грохотом попадав на пол. Иммануэль шагнула ему навстречу и помогла собрать книги.

Эзра пробормотал что-то, похожее на благодарность, и выхватил книгу у нее из рук. Вблизи от него разило алкоголем – чем-то куда более крепким, чем подогретое вино, которое подавали на пиру. Иммануэль повернулась к Лие, разрываясь между желанием уйти и остаться. Но когда Эзра поплелся дальше по коридору, она последовала за ним. Перед тем как завернуть за угол, она обернулась и посмотрела на подругу. Та стояла посреди коридора и не двигалась, словно пригвожденная к месту. Пока Иммануэль наблюдала за ней, Лия опустила голову, обняла живот обеими руками и медленно отвернулась.