Было уже за полночь, а Гурни все так и не удавалось уснуть – как будто он выпил пять-шесть чашек кофе.

Луна, ненадолго выглянувшая над прудом, исчезла за толщей облаков. Оба окна наверху были открыты, впуская в комнату сырой холодок. Темнота и липнущий к коже влажный воздух обволакивали, точно коконом, исподволь навевали сосущую клаустрофобию. В этом тесном, гнетущем пространстве невозможно было отгонять прочь неуютные мысли о временно отложенном, но вряд ли законченном разговоре с Мадлен про его тягу к смерти. Однако мысли эти были напрасны и не приводили ни к каким выводам. От разочарования Гурни решил вылезти из постели и подождать, пока глаза не начнут слипаться сами собой.

Поднявшись, он на ощупь пробрался к креслу, на котором оставил штаны и рубашку.

– Раз уж ты встал, закрой окна наверху.

Голос Мадлен с другой стороны кровати звучал на удивление бодро, совсем не сонно.

– Зачем?

– Гроза. Разве не слышишь, гром приближается?

Он не слышал. Но доверял ее слуху.

– Может, тогда еще и в спальне закрыть?

– Пока не надо. Воздух как атлас.

– Хочешь сказать – как сырой атлас?

Он услышал, как Мадлен вздыхает, взбивает подушку и укладывается поудобнее.

– Сырая земля, сырая трава, так хорошо…

Она с тихим умиротворением зевнула и умолкла. Поразительно, как она умела черпать источник новых сил в той самой стихии, от которой он инстинктивно бежал.

Гурни натянул штаны и рубашку, поднялся наверх и закрыл окна в двух гостевых спальнях и в комнате, которую Мадлен отвела под вышивание, вязание и игру на виолончели. Снова спустившись вниз, в кабинет, он взял пластиковый пакет с привезенными Хардвиком материалами по делу Спалтеров и притащил на обеденный стол.

Пакет оказался на удивление тяжелым. Точно недвусмысленное предостережение.

Гурни начал раскладывать содержимое пакета на столе, но потом, вспомнив, как недовольна была Мадлен, когда он в прошлый раз занял стол бумагами по делу об убийстве, перетащил все на кофейный столик перед камином в другом конце комнаты.

В число бумаг входили полные протоколы заседаний суда «Штат Нью-Йорк против Кэтрин Р. Спалтер», досье следственного управления нью-йоркской полиции по убийству Спалтера (включая оригинал многостраничного отчета о происшествии с фотографиями и схемами, составленная оперативной группой по сбору доказательств опись всего найденного на месте убийства, отчеты лаборатории судебной экспертизы, отчеты по допросам свидетелей, отчеты по ходу следствия, отчеты и фотографии по результатам вскрытия, отчет баллистической экспертизы и гора всевозможных памятных записок и записей телефонных разговоров), список ходатайств, предъявленных до судебного разбирательства (все крайне поверхностные, скопированные на скорую руку из руководства по ходатайствам по делу о тягчайших преступлениях) и принятых по этим ходатайствам решений (все отклонены), папка со статьями, распечатками из блогов, стенограммами новостных передач и списком ссылок на онлайновое освещение преступления, ареста и суда; конверт из темной бумаги с комплектом DVD с самого суда, обеспеченным местной студией кабельного телевидения, которой, судя по всему, был дан допуск на заседания. И, наконец, записка от Джека Хардвика, нечто вроде дорожной карты: намеченный им маршрут через устрашающую груду информации, расстеленной сейчас на кофейном столике.

У Гурни эта записка вызвала смешанные чувства. Положительные – поскольку указания и расставленные приоритеты могут сберечь время. И не такие положительные – поскольку они могут оказаться манипулятивны. Или и то, и другое сразу. Однако игнорировать их было никак нельзя – как и первые пару фраз записки Хардвика.

«Следуй по расставленным мной вешкам. Сойдешь с тропы – потонешь в болоте дерьма».

Дальше шли пронумерованные шаги маршрута – на целых два листа.

«Шаг первый. Вкуси аромат дела против Кэй Спалтер. Возьми из конверта DVD с пометкой „А“ и насладись вступительным словом прокурора. Классика жанра».

Гурни принес из кабинета лэптоп и вставил туда диск.

Как и многие другие виденные им записи из зала суда, эта начиналась с кадров, где прокурор стоит перед судейским столом лицом к присяжным: невысокий человечек лет сорока с небольшим, с короткими темными волосами.

Слышался шелест бумаг, скрип стульев, неразборчивый гул голосов, кашель – почти все смолкло после нескольких резких ударов судейского молотка.

Прокурор откашлялся и бросил взгляд на судью, коренастого чернокожего мужчину с кислым лицом. Тот небрежно кивнул. Прокурор глубоко вздохнул, на несколько секунд потупил глаза, а затем поднял взгляд на присяжных.

– ЗЛО, – наконец провозгласил он зычным голосом и выждал, пока не воцарится абсолютная тишина, после чего продолжил: – Мы все считаем, будто знаем, что такое зло. Учебники истории и сводки новостей полны злых поступков, злых мужчин и злых женщин. Но деяние, что сейчас откроется пред вами, свершенное безжалостной хищницей, которой вы вынесете приговор в конце суда, прольет на понятие зла новый свет, и вы глубже поймете суть этого понятия.

Он еще немножко поглядел на пол, а потом снова продолжил:

– Это подлинная история женщины и мужчины, жены и мужа, хищницы и жертвы. История брака, отравленного изменой. История человекоубийственного замысла – покушения на убийство, результат которого, как вы убедитесь, оказался еще хуже собственно убийства. Вы не ослышались, дамы и господа. Хуже убийства.

После паузы, во время которой прокурор, похоже, пытался заглянуть в глаза как можно большему числу присяжных, он повернулся и прошел назад к столу обвинения. Прямо за столом, перед местами, отведенными для публики, сидел мужчина в громоздком инвалидном кресле – изощренном механизме, напомнившем Гурни приспособления, в каких изредка появлялся на людях Стивен Хокинг, парализованный и лишенный речи физик. Кресло, по всей видимости, поддерживало все части тела пациента, в том числе и голову. К носу тянулись кислородные трубки, другие трубки, спрятанные от посторонних взглядов, несомненно, вели и в другие места.

Хотя угол съемки и освещение оставляли желать лучшего, изображение на экране передало состояние Карла Спалтера вполне наглядно, и Гурни поморщился. Оказаться вот так парализованным, запертым в немом неподвижном теле, не способном ни мигнуть, ни кашлянуть… не захлебываться слюной лишь благодаря специальному механизму… Боже! Все равно что быть похороненным заживо, когда тело становится твоей могилой. Томиться в западне полумертвой плоти и костей. Гурни пробрал приступ запредельной, жуткой клаустрофобии. Передернувшись от одной мысли об этом, он увидел, что прокурор снова обращается к жюри, простирая руку к человеку в инвалидном кресле.

– Трагическая история, ужасное завершение которой и привело нас сегодня в суд, началась ровно год назад, когда Карл Спалтер принял отважное решение баллотироваться в губернаторы – поставив перед собой идеалистическую цель раз и навсегда избавить наш штат от организованной преступности. Похвальная цель, но его жена – подсудимая – с самого начала выступала против, поддавшись чужому тлетворному влиянию, о котором вы узнаете в ходе слушания. С того самого мига, как Карл вступил на поприще служения обществу, жена не только публично высмеивала его и делала все, что было в ее силах, лишь бы пригасить его пыл, но также прервала все супружеские контакты с ним и начала изменять ему с другим – ее так называемым «личным тренером». – На этих словах он приподнял брови, адресуя присяжным хмурую улыбку. – Обвиняемая проявила поистине дьявольскую целеустремленность в том, чтобы добиваться своего – любой ценой. Когда слухи о ее неверности достигли Карла, сперва он не хотел верить, однако в результате вынужден был серьезно поговорить с ней. Он сказал жене, что она должна сделать выбор. Что ж, дамы и господа, она свой выбор сделала. Вы услышите убедительнейшие показания касательно этого выбора – а именно, установления контакта с представителем преступного мира Джакомо Флатано, иначе говоря Джимом Флэтсом, и предложения пятидесяти тысяч долларов за убийство мужа.

Прокурор помолчал и обвел присяжных многозначительным взглядом.

– Она решила, что оставаться в браке больше не хочет – но и денежки Карла терять не хочет тоже, – и попыталась нанять убийцу. Однако тот отказался от предложения. Что же подсудимая сделала тогда? Попыталась подбить на убийство своего любовника, личного тренера, прельщая его перспективами беззаботной жизни где-нибудь на тропическом острове на деньги, которые она унаследует после смерти Карла – потому что, дамы и господа, Карл все еще надеялся наладить отношения и не изменил завещания.

Он простер руки к присяжным, словно моля их о сострадании.

– Карл все еще надеялся спасти брак. Надеялся остаться с женой, которую по-прежнему любил. А чем же в это время занималась жена? Сговаривалась сперва с гангстером, потом со своим грошовым Ромео – убить мужа. Каким нужно быть человеком?

Откуда-то из-за пределов видимости камеры послышался новый голос, тоненький и нетерпеливый:

– Возражение! Ваша честь, эмоциональные домыслы мистера Пискина не имеют никакого…

– Каждое сказанное мной слово будет подкреплено показаниями под присягой, – хладнокровно прервал его прокурор.

Щекастый судья из верхнего угла экрана пробормотал:

– Отклоняется. Продолжайте.

– Благодарю, ваша честь. Как я уже говорил, подсудимая буквально из кожи вон лезла, чтобы убедить юного любовника убить ее мужа. Однако он отказался. И отгадайте, что предприняла подсудимая тогда? Что, по-вашему, сделает в такой ситуации человек, твердо решившийся на убийство?

Он добрых пять секунд испытующе смотрел на присяжных и лишь потом ответил на собственный же вопрос:

– Мелкий бандит побоялся стрелять в Карла Спалтера. «Личный тренер» побоялся стрелять в Карла Спалтера. Так что Кэй Спалтер начала сама брать уроки стрельбы!

Закадровый голос снова возопил:

– Возражение! Ваша честь, употребление оборота «так что» подразумевает наличие у подзащитной мотива. Никакого мотива тут не…

Прокурор снова перебил:

– Ваша честь, я изменю формулировку лишь на основании подтвержденных неоспоримыми доказательствами фактов. Бандит отказался стрелять в Карла. Тренер отказался стрелять в Карла. И в этот момент обвиняемая сама начала брать уроки стрельбы.

Судья слегка поменял положение своего массивного корпуса в кресле. Было видно, что ему чисто физически неудобно.

– Занесите в протокол утверждение мистера Пискина в переформулированном виде. Продолжайте.

Прокурор повернулся к присяжным.

– Обвиняемая не просто начала брать уроки стрельбы, вы услышите показания сертифицированного инструктора о том, каких высот она достигла в этом искусстве. Что и приводит нас к трагической кульминации истории. В конце ноября скончалась мать Карла Спалтера, Мэри Спалтер. Она умерла в одиночестве в результате несчастного случая, какие, увы, случаются слишком часто – упала в ванной комнате дома престарелых, в котором провела последние годы жизни. Во время похорон, состоявшихся на кладбище «Ивовый покой», Карл собрался было произнести несколько слов над ее могилой. Вы увидите, как он сделал пару шагов, внезапно качнулся – и рухнул на землю лицом вниз. Больше он не шевелился. Все подумали, что он просто споткнулся и потерял сознание в результате падения. Лишь несколько секунд спустя кто-то заметил струйку крови у него на голове сбоку – струйку крови из крохотного отверстия в виске. Последующее медицинское обследование подтвердило то, что сразу же заподозрила следовательская группа: в Карла попала пуля, выпущенная из огнестрельного оружия малого калибра и высокой мощности. Полицейские эксперты, реконструировавшие сцену стрельбы, расскажут вам, что пулю выпустили из окна квартиры примерно в пятистах ярдах от жертвы. Вы увидите карты, фотографии и схемы, иллюстрирующие, как именно все произошло. Не останется никаких сомнений, – добавил он с ободряющей улыбкой и, покосившись на часы, продолжил, расхаживая взад-вперед перед скамьей присяжных:

– Этот многоквартирный дом, дамы и господа, принадлежал компании «Спалтер Риэлти». Квартира, откуда стреляли, пустовала: в ней, как и в большинстве квартир этого дома, собирались провести ремонт. Подсудимой было проще простого раздобыть ключи. Но это еще не все. Вы услышите обличительные показания, свидетельствующие, что Кэй Спалтер… – прокурор прервался и указал на женщину, сидевшую за столом защиты вполоборота от камеры, – …что Кэй Спалтер не только побывала в этом здании утром дня похорон, но и находилась в той самой квартире, откуда был произведен выстрел, ровно в то время, когда пуля попала в Карла Спалтера… Более того, вы услышите свидетельские показания, подтверждающие, что она вошла в ту пустую квартиру одна – и вышла из нее тоже одна.

Он помолчал и пожал плечами, словно факты дела и вывод, из этих фактов вытекающий, были так неоспоримы, что и говорить больше не о чем. Впрочем, затем продолжил:

– Обвинение гласит: покушение на убийство. Однако что означает сей юридический термин? Обдумайте вот что. За день до рокового выстрела Карл был полон жизни, энергии и честолюбивых устремлений. На следующий день после… Что ж, смотрите сами. Посмотрите хорошенько на этого человека, прикованного к инвалидному креслу, удерживаемого в нем при помощи металлических скреп и ремней, поскольку мышцы, прежде выполнявшие эту задачу, теперь бездействуют. Посмотрите ему в глаза. Что вы увидите? Человека, настолько изувеченного рукой зла, что он, возможно, мечтает о смерти. Человека, настолько подкошенного предательством любимого существа, что он, возможно, жалеет, что вообще родился на свет.

Снова вмешался голос за кадром:

– Возражение!

Судья кашлянул.

– Поддерживаю, – устало пророкотал он. – Мистер Пискин, вы перешли черту.

– Прошу прощения, ваша честь. Слегка увлекся.

– Тогда вовлекитесь обратно.

– Да, ваша честь. – После короткой паузы, во время которой прокурор словно бы собирался с мыслями, он снова повернулся к присяжным. – Дамы и господа, как ни печально, но Карл Спалтер не в состоянии больше ни двигаться, ни говорить, ни хоть как-то общаться с нами. Однако застывшее на его лице выражение ужаса подсказывает мне, что он прекрасно сознает, что с ним случилось, знает, кто сделал это с ним, – и что у него нет сомнений насчет того, существует ли в мире такая вещь, как Воплощенное Зло. И когда вы будете выносить вердикт, гласящий, что Кэй Спалтер виновна в покушении на убийство – ибо я знаю, вы сочтете ее виновной, – помните: то, что вы сейчас видите перед собой, и есть подлинное значение невыразительной юридической формулировки «покушение на убийство». Вот этот человек в инвалидном кресле. Разбитая, погубленная жизнь без малейшей надежды на будущее. Растоптанное счастье. Жуткая реальность, ужас которой не передать никакими словами.

– Возражаю! – выкрикнул голос.

– Мистер Пискин… – пророкотал судья.

– У меня все, ваша честь.

Судья объявил получасовой перерыв и вызвал прокурора и адвоката защиты в свой кабинет.

Гурни пересмотрел видео еще раз. Никогда еще он не слышал подобной вступительной речи. По эмоциональной насыщенности и содержанию она куда больше напоминала заключительную обвинительную речь. Однако он знал репутацию Пискина – отнюдь не дилетант в своем деле. Так с какой целью он разыграл это все? Создать впечатление, что осуждение Кэй Спалтер неизбежно, что игра закончена, не начавшись? Неужели настолько уверен в себе? Произнеся такое вступительное слово, что еще он сумеет добавить к своему обвинению в свершении Абсолютного Зла?

Кстати об Абсолютном Зле… Гурни захотелось взглянуть на то самое выражение лица Карла Спалтера, на которое Пискин обращал внимание присяжных, но которого не засняли на судебную камеру. Интересно, не найдется ли фотографии в предоставленном ему объемном досье? Гурни взял инструкции Хардвика, высматривая, нет ли там намека.

Должно быть, неслучайно это оказалось вторым пунктом.

«Шаг второй. Оцени ущерб. Материалы дела, собранные в бюро криминальных расследований, третья таблица. Все в глазах. Вот уж не хотел бы увидеть то, что вызвало этакий взгляд».

Через минуту Гурни уже смотрел на крупную, во весь лист, фотографию. Портрет: голова и плечи. Даже после слов прокурора про ужас в глазах жертвы выражение этих глаз потрясало. В последнем своем витиеватом пассаже Пискин ничуть не преувеличивал.

В глазах жертвы и вправду читалось осознание жуткой правды – как сказал Пискин, реальности, ужас которой не передать никакими словами.