На полпути к Барроу-хилл, в лесу, откуда дом уже не был виден, у Гурни зазвонил телефон. Он узнал номер Хардвика.

– Привет, Джек.

– Обе ваши машины на месте. Прячетесь в подвале?

– Спасибо, у меня все хорошо. А ты как?

– Где ты, черт побери?

– Иду через вишневую рощу, в четверти мили к западу от тебя.

– По тому склону, где листья от клеща жухнут?

Хардвик всегда умел задеть Гурни за живое. И дело было не просто в беспрестанных мелких уколах и выпадах, и даже не в том, с каким явным удовольствием Хардвик отпускал эти замечания. Нет, это было зловещее эхо голоса из детства Гурни – безжалостного, язвительного тона отца.

– Ага, по тому самому. Чем могу служить, Джек?

Хардвик кашлянул, прочищая горло.

– Весь вопрос в том, чем мы оба можем друг другу услужить, – с омерзительным пылом откликнулся он. – Ты мне, я тебе, как-то так. Кстати, я заметил, у тебя дверь не заперта. Не против, если я подожду в доме? Чертова мошкара вконец задрала.

Хардвик стоял посередине просторной комнаты, занимавшей добрую половину нижнего этажа. Вдоль стены была устроена кухня в деревенском духе. В закутке рядом с застекленной двойной дверью стоял круглый сосновый стол, за которым они завтракали. Другая половина комнаты была отведена под гостиную. Здесь главенствовал массивный камин, и еще имелась дровяная печка. По центру стоял обеденный стол в шейкерском стиле и с полдюжины деревянных стульев.

Первое, что поразило Гурни, едва он вошел в комнату, – какое-то странное, потерянное выражение на лице Хардвика.

Даже насмешливый возглас, которым он их приветствовал, звучал чуточку вымученным:

– А где же наша несравненная Мадлен?

– Я здесь, – отозвалась та, с приветливой и в то же время встревоженной улыбкой выходя из кладовки и направляясь к раковине. В руках она держала букетик только что сорванных на лугу цветов, что-то вроде маленьких астрочек. Положив их в сушилку для посуды, она посмотрела на мужа. – Оставлю пока здесь. Найду вазу попозже. Мне надо наверх – пора упражняться.

Когда шаги ее стихли, Хардвик усмехнулся и прошептал:

– Упражнения – путь к совершенству. И в чем она упражняется?

– Виолончель.

– А. Ну да, конечно. А знаешь, за что все так любят виолончель?

– За то, что красиво играет?

– Ах, малыш Дэйви, типичный ответ в стиле «все всерьез, без дураков», какими ты и знаменит. – Хардвик облизал губы. – Но знаешь, почему именно она красиво играет?

– А попроще сказать слабо?

– И лишить тебя возможности разгадать великолепную загадку? – Он театрально покачал головой. – Да ни в жизнь! Гениям вроде тебя необходимо напрягать мозги. А то прямиком на помойку.

Глядя на Хардвика, Гурни начал потихоньку понимать, что именно с ним сегодня не так. Под покровом язвительной болтовни – обычной манеры Хардвика общаться с миром – чувствовалось непривычное напряжение. Он всегда был резковат, но сегодня в его голубых глазах Гурни читал скорее нервозность, чем резкость. Что-то грядет? Нехарактерное беспокойство Хардвика действовало чертовски заразительно.

Да еще и Мадлен, как назло, выбрала для упражнений особенно дерганую пьесу.

Хардвик бродил по комнате, проводил рукой то по спинкам стульев, то по уголкам столов, растениям в горшках, декоративным плошкам, бутылкам и подсвечникам, купленным Мадлен по сносной цене в местных антикварных лавочках.

– А мне тут нравится! Красота! Чертовски аутентично. – Остановившись, он провел пятерней по рано поседевшим коротко стриженным волосам. – Ты ж понимаешь, о чем я?

– О том, что это чертовски аутентично?

– Глубинка в чистом виде. Погляди только на эту железную печку – сделано в Америке, – она ж насквозь американская, как какие-нибудь чертовы блинчики. А энти вот широкие половицы – прямые и честные, как деревья, из которых вытесаны.

– Эти вот половицы.

– Что-что?

– Не энти, а эти.

Хардвик прекратил рыскать по комнате.

– Ты, черт возьми, о чем?

– Ты просто так приехал или у тебя дело есть?

Хардвик поморщился.

– Ах, Дэйви, Дэйви, деловой, как всегда. Напрочь игнорируешь мои попытки обменяться парой приятных фраз, соблюсти светские приличия, подпустить пару дружеских комплиментов пуританской простоте твоего домашнего убранства…

– Джек…

– Ладно. Дело превыше всего. Где сядем?

Гурни показал на круглый столик рядом с застекленной дверью.

Они уселись друг напротив друга. Гурни выжидающе подался вперед.

Хардвик прикрыл глаза и с силой потер лицо руками, словно пытаясь избавиться от глубоко въевшегося зуда. Потом положил руки на стол и начал:

– Ты спросил, есть ли у меня дело к тебе. Да, есть. Возможность. Знаешь эти строчки из «Юлия Цезаря» про прилив в делах людей?

– Это о чем?

Хардвик весь подался вперед, словно в этих словах заключалась глубинная тайна жизни.

– «В делах людей прилив есть и отлив, с приливом достигаем мы успеха. Когда ж отлив наступит, лодка жизни по отмелям несчастий волочится».

– Ты это специально для меня заучил?

– Со школы помню. Через всю жизнь пронес.

– Что-то никогда от тебя не слышал.

– Просто подходящей ситуации не возникало.

– А теперь?

Уголок рта Хардвика дернулся, как от тика.

– А теперь настал момент.

– Прилив в твоих делах?

– В наших.

– Наших с тобой?

– Именно.

Гурни немного помолчал, глядя на возбужденное, озабоченное лицо собеседника. Этот неожиданный облик Джека Хардвика – открытый и серьезный – лишал душевного равновесия куда сильнее, чем извечный его цинизм.

На мгновение воцарилась тишина. Слышалась лишь ломаная мелодия пьесы начала двадцатого века, над которой Мадлен билась всю прошлую неделю.

Губы Хардвика снова чуть заметно дрогнули.

Видеть это во второй раз и ждать, когда они дернутся в третий, было уже совсем невмоготу. Для Гурни это означало лишь одно: расплата, которую потребуют от него за многомесячный долг, окажется очень весомой.

– Так ты намерен объяснить, о чем это ты? – спросил он.

– Я о деле по убийству Спалтера. – Последние слова Хардвик подчеркнул с неповторимым сочетанием значимости и презрения. Глаза его были устремлены на Гурни, словно в ожидании должной реакции.

Гурни нахмурился.

– Женщина, застрелившая богатого мужа-политика в Лонг-Фоллсе?

Несколько месяцев назад эта история стала сенсацией.

– Именно.

– Насколько я помню, приговор был стопроцентно обвинительный, без сомнений. Дамочку буквально завалило уликами и показаниями свидетелей. Не говоря уж о маленькой дополнительной детали – ее муж, Карл, скончался во время суда.

– Именно.

К Гурни начали возвращаться подробности.

– Она стреляла в него на кладбище, прямо над могилой матери, верно? Выстрелом его парализовало, превратило в овощ.

Хардвик кивнул.

– Овощ в инвалидном кресле. Овощ, которого обвинение каждый день притаскивало на заседание суда. Омерзительное зрелище. Постоянное напоминание присяжным, что его жену судят за то, что она с ним сотворила. Пока, разумеется, он не помер в разгар процесса, после чего они его привозить перестали. Но процесс продолжили – просто сменили обвинение с покушения на убийство.

– Спалтер ведь был богатым брокером по недвижимости, да? И незадолго до того объявил, что баллотируется в губернаторы как независимый кандидат.

– Ага.

– Против преступности. Против коррупции. Бойкий лозунг. «Пришла пора избавиться от мрази». Что-то такое.

Хардвик подался вперед.

– Точно. Дословно, малыш Дэйви. Он в каждой речи умудрялся ввернуть что-нибудь про мразь земли. Каждый раз, чтоб меня. «Мразь земли плавает на поверхности выгребной ямы политической коррупции». Мразь земли то, мразь земли это. Любил Карл подчеркнуть основную идею.

Гурни кивнул.

– Припоминаю, что жена вроде изменяла ему и боялась развода, который вылился бы ей в миллионы, если только муж не умрет раньше, чем изменит завещание.

– Все так, – улыбнулся Хардвик.

– Так? – Гурни недоверчиво уставился на него. – Это и есть та самая неповторимая возможность, о которой ты говорил? Дело Спалтеров? Если ты не заметил, дело Спалтера закончено, закрыто и убрано в архив. Если мне не изменяет память, Кэй Спалтер отбывает свои двадцать пять в тюрьме строгого режима в Бедфорд-Хиллс.

– Чистая правда, – подтвердил Хардвик.

– Тогда о чем, черт возьми, мы толкуем?

Хардвик растянул губы в медленной улыбке, начисто лишенной настоящего веселья, – одна из тех типично драматических пауз, которые он так любил, а Гурни терпеть не мог.

– Мы говорили о том, что… дамочку подставили. Обвинение против нее – бред собачий, от начала и до конца. Чистейший… незамутненный… бред. – Снова то же подрагивание уголков губ. – Суть такова: речь идет о том, чтобы снять с нее обвинение.

– Откуда ты знаешь, что это все бред?

– Ее подставили. Коп попался нечестный.

– Откуда ты знаешь?

– Я вообще много чего знаю. И мне много чего рассказывают. У того копа есть враги – и не без причины. Он не просто нечестный, он настоящая дрянь. Законченный сукин сын.

Гурни никогда еще не видел в глазах Хардвика столько ярости.

– Отлично. Скажем, ее подставил нечестный коп. Скажем даже, она ни в чем не виновата. Какое это имеет отношение к тебе? Или ко мне?

– Помимо такой мелочи, как правосудие?

– Что-то выражение твоих глаз к правосудию никакого отношения не имеет.

– Еще как имеет. Самое прямое, и именно к правосудию. Система меня поимела. Так что теперь я хочу поиметь систему. Честно, законно и исключительно на стороне справедливости. Они меня выставили, потому что всегда хотели. Я самую малость налажал с теми документами по делу о Добром Пастыре, которые передавал тебе. Обычное бюрократическое дерьмо, а этим гадам только дай предлог, тотчас же ухватились.

Гурни кивнул. Он все гадал, всплывет ли в разговоре этот долг – полученная им выгода, понесенный Хардвиком убыток. Что ж, можно больше не гадать.

Хардвик продолжил:

– Так что теперь я начинаю свое дело как частный детектив. По найму. И моей первой клиенткой будет как раз Кэй Спалтер – через адвоката, который занимается ее апелляцией. Так что моя первая победа должна наделать шума.

Гурни помолчал, обдумывая услышанное.

– А я?

– Что?

– Ты сказал, это шанс для нас обоих.

– Так и есть. Для тебя эта история может стать венцом, чтоб ее, карьеры. Прими участие в деле, порви его на куски и сложи снова в правильном порядке. Дело Спалтеров было сперва преступлением десятилетия, а потом – подставой века. Ты разберешься в нем, выправишь, а заодно надерешь задницы кое-каким ублюдкам. И сделаешь еще одну зарубку на прикладе, Шерлок. Здоровенную, твою мать, зарубку.

Гурни медленно кивнул.

– Идет, но… ты же приехал в эту даль не только для того, чтобы дать мне возможность надрать ублюдкам задницы. Почему ты хочешь привлечь именно меня?

Хардвик пожал плечами и набрал в грудь побольше воздуха.

– По массе самых разных причин.

– И самая главная?

Похоже, Хардвику впервые стало трудно подобрать слова.

– Чтоб ты помог мне повернуть ключ на четверть оборота и заключить сделку.

– Так никакой сделки еще нет? Мне казалось, ты сказал, Кэй Спалтер – твоя клиентка.

– Я сказал – она станет моей клиенткой. Только сперва требуется уладить кое-какие юридические мелочи.

– Мелочи?

– Поверь мне, все схвачено, надо просто нажать на правильные кнопки.

Снова нервное подергивание. У Гурни у самого челюсти сжались.

– Кэй Спалтер представлял в суде назначенный сверху осел, – торопливо продолжал Хардвик. – Технически он все еще остается ее поверенным, а это ослабляет аргументы для пересмотра приговора, сами по себе очень даже весомые. Одна из потенциальных пуль в обойме на апелляцию – это некомпетентность защиты, но не может же он сам про себя такое заявлять. Нельзя же сказать судье – освободите моего клиента, потому что я облажался. Такое должен говорить кто-то другой. Неписаные правила. Так что основная идея…

Гурни не выдержал.

– Погоди! У семьи же денег куры не клюют. С какой радости вдруг государственный защитник?

– Денег у них и впрямь уйма. Беда в том, что все записано на имя Карла. Он все контролировал. Нетрудно догадаться, что за тип он был. Кэй жила на широкую ногу, а за душой у нее – ни гроша. На деле, она неплатежеспособна. Вот и получила государственного адвоката, как все неимущие. Не говоря уже о тощем бюджете на накладные расходы. Ну и вот, как я уже сказал, – ей нужен новый представитель. У меня есть подходящая кандидатура, уже все устроено, точит зубы. Ловкий, изворотливый, беспринципный сукин сын – вечно голодный. Ей только и нужно подписать пару бумаг, чтобы оформить замену официально.

Гурни гадал, не ослышался ли.

– И ты ждешь, что я продам ей эту идею?

– Нет-нет! Ничего подобного! Никому ничего продавать не надо! Мне просто хотелось бы, чтобы ты стал частью общей картины.

– Какой еще частью?

– Крутой детектив из большого города, спец по убийствам. Масса раскрытых дел и до хрена всяких регалий. Тот самый, кто вывернул дело Доброго Пастыря наизнанку и повытряс дерьмо из всех этих козлов.

– То есть ты хочешь, чтобы я сыграл для тебя с этим «беспринципным сукиным сыном» роль вывески?

– Ну, он не то чтоб совсем беспринципный. Скорее… напористый. Умеет работать локтями. И нет, ты не будешь ни для кого «просто вывеской». Ты будешь одним из игроков. Членом команды. Одной из причин, по которым Кэй Спалтер стоит нанять нас, чтобы провести повторное расследование, подстегнуть апелляцию и пересмотреть чертов приговор.

Гурни покачал головой.

– Что-то не догоняю. Если с самого начала денег на крутого адвоката не было, откуда теперь-то возьмутся?

– С самого начала, учитывая весомость обвинения, у Кэй особых надежд не было. А если она проигрывает, у нее нет денег, чтобы заплатить по счетам.

– Но теперь…

– Теперь дело другое. Ты, я и Лекс Бинчер об этом позаботимся. Поверь мне, она выиграет, а плохим парням останется только проглотить пилюлю. А когда ее оправдают, она получит огромный куш как основная наследница Карла.

– Выходит, этот твой Бинчер работает над криминальным случаем с оплатой по результату? Разве это не против закона – или, по крайней мере, этики?

– Да ну брось. В соглашении, которое она подпишет, так прямо о гарантиях результата ничего не говорится. Ты, конечно, можешь сказать, что гонорар Лекса вроде как зависит от успеха апелляции, но текст соглашения никакой такой связи не предусматривает. Если апелляция провалится, с точки зрения закона Кэй просто останется должна ему кучу денег. Не бери в голову. Это проблема Лекса. Кроме того, апелляция не провалится!

Гурни откинулся назад, глядя через открытую дверь на заросли аспарагуса в дальнем конце вымощенного голубоватым песчаником старого дворика. В этом году побеги вымахали гораздо выше, чем в прошлые два. Пожалуй, высокий человек мог бы стоять там, выпрямившись во весь рост, и остаться незамеченным. Обычно голубовато-зеленые, сейчас, под серым неспокойным небом, листья аспарагуса словно выцвели и покачивались в порывистом ветерке, непредсказуемо налетавшем то с одной, то с другой стороны.

Гурни сморгнул, с силой потер лицо обеими руками и попытался сосредоточиться на том, как бы распутать весь этот тягучий клубок проблем, выявив основные составляющие.

Насколько он мог судить, его просили запустить в плавание новый детективный бизнес Хардвика – помочь тому заключить первое крупное соглашение с клиентом. Вот это и станет платой за все маленькие услуги в обход правил, которые Хардвик оказывал ему в прошлом – ценой своей полицейской карьеры. Тут, по крайней мере, все ясно. Однако было, о чем подумать и кроме этого.

Одной из характерных черт Хардвика была невозмутимость из разряда «а там хоть трава не расти», проистекающая из полного отсутствия привязанностей или строго определенной цели. И все же сейчас он явно уцепился за свой новый проект и предвкушал прибыль, которую этот проект сулил. Перемена, пожалуй, не к лучшему. Каково-то будет работать с Хардвиком, одержимым этой новой идеей, – с прежней ершистостью, поставленной отныне на службу обиженной воинственности?

Он перевел взгляд с покачивающихся побегов аспарагуса на лицо Хардвика.

– Так что же это значит, Джек, – «член команды»? Что от меня требуется, кроме как с умным видом бренчать медалями?

– Да чем, черт побери, захочешь, тем и занимайся. Послушай, я же тебе говорю. Обвинение было насквозь гнилым с самого начала. Если в итоге всего этого старший следователь не загремит в Аттику, я… я, черт возьми… заделаюсь веганом. Стопроцентно гарантирую: во всех фактах и показаниях окажется до черта нестыковок. Их, твою мать, даже в судебных протоколах выше крыши. И, малыш Дэйви, хочешь соглашайся, хочешь – нет, а ты и сам прекрасно знаешь: ни у одного копа нет такого глаза и чутья на нестыковки, как у тебя. Вот и все. Ты мне нужен в команде. Сделаешь это для меня?

«Сделаешь это для меня?» Просьба эхом звучала в голове Гурни. Отказаться он был не в силах. Во всяком случае, сейчас. Он глубоко вздохнул.

– Протоколы заседаний у тебя есть?

– Есть.

– С собой?

– В машине.

– Я… взгляну. Надо прикинуть, куда от них плясать.

Хардвик поднялся из-за стола. Теперь нервозность его больше походила на возбуждение.

– Оставлю тебе еще и копию официального досье по делу. Уйма интересного дерьма. Может оказаться полезным.

– Откуда ты раздобыл досье?

– У меня еще остались кое-какие друзья.

Гурни натянуто улыбнулся.

– Ничего не обещаю, Джек.

– Отлично. Нет проблем. Пойду принесу все из машины. Поизучай на досуге. Посмотрим, что ты скажешь по этому поводу. – Шагая к двери, он остановился и обернулся. – Не пожалеешь, Дэйви. В деле Спалтеров есть все – ужас, ненависть, гангстеры, безумие, политика, крупные деньги, крупная ложь и, возможно, капелька инцеста. Тебе, черт возьми, понравится!