Глава 43
Джеймс

Мы потеряли двух пациентов во время операции. Остальные четверо в лучшем случае на грани. К тому моменту, как мы заканчиваем с последним, я настолько утомлен, что еле держусь на ногах, устав от езды, похода, часов операции и наложения швов. Если майор выполнит свое обещание, я действительно скоро умру.

К счастью, он не сдерживает свое слово. Когда мы с Идзуми заканчиваем, один из его людей отводит нас в комнатушку, где в полудреме у стены лежат Григорий и Брайтвелл. Соображаю, что майор оставит нас в живых до тех пор, пока не решит, что уже не требуется какой-либо медицинский уход. А после этого – кто знает?

Григорий разлепляет веки и смотрит на меня покрасневшими, сонными глазами. Я слишком устал для разговоров. Несмотря на угрозу неминуемой смерти, я проваливаюсь в сон сразу же, как только голова касается расстеленного на полу одеяла.

Я сразу же просыпаюсь, тело онемело и болит.

Не имеет значения – день или ночь, здесь, внутри этой временной тюремной камеры, царит вечный полумрак.

Дважды меня с Идзуми вызывали менять пациентам повязки и оценивать их состояние. У двоих началось заражение крови, надежд на выздоровление нет. Двух других при удачном повороте событий еще можно спасти.

Когда мы возвращаемся в камеру и дверь закрывается, Брайтвелл шепчет: «Нужно что-то предпринять».

– Мы пришли сюда не драться.

– А для того, чтобы стать заложниками? Мы как раз ими и являемся. В лучшем случае – они вернут нас обратно в лагерь № 7 в обмен на оружие, броню и транспорт.

– А в худшем? – бормочет Григорий.

– Они будут использовать нас как живой щит при атаке на лагерь № 7, – пророчит Брайтвелл. – Они знают, что лагерь № 7 не будет рисковать, боясь нам навредить. Если все пойдет по такому сценарию, то лагерь может и проиграть битву. В таком случае ваши семьи также станут заложниками.

– Тогда действительно лучше что-то предпринять, – ворчит полусонный Григорий.

Должен признать, что Брайтвелл, скорее всего, права, хоть мне это и не нравится. Я все еще надеюсь, что кто-то в этом лагере поступит разумно и заговорит с нами.

– Скорее всего, полковник Эрлс пришел к такому же выводу, – продолжает Брайтвелл. – К этому моменту мы не отметились уже несколько раз. Эрлс сложит два и два. Бьюсь об заклад – он уже послал сюда отряд.

– С чего бы?

– Все просто. Лучше воевать здесь, чем в лагере № 7, где враг может атаковать в удобное для него время – и поставить под перекрестный огонь наших гражданских.

Я выдыхаю, прислоняясь головой к стене.

– Ладно, слушаю тебя.

– Что касается плана побега – то наш довольно прост.

Как и раньше, сержант и рядовой сопровождают нас с Идзуми в лазарет, проверить пациентов.

Мы проводим осмотр, вкалываем антибиотики и обезболивающие и, когда охрана не смотрит, я наполняю шприц анестетиком и прячу в рукаве, Идзуми делает то же самое.

Мое сердце стучит, пока я пробираюсь по маленькому госпиталю, стараясь вести себя естественно. Следующие несколько минут определят нашу дальнейшую судьбу.

Пациент с огнестрельным ранением впервые открывает глаза.

– Как вы себя чувствуете? – спрашиваю я.

– Ужасно, – шепчет он.

– Хорошо, это значит, что вы живы. И мы будем поддерживать вас в этом состоянии.

Он отворачивается и закрывает глаза. Я подхожу к следующему пациенту, когда слышу звук выстрела, проникающий сквозь стены. Понятия не имею, насколько он близко, стреляют на складе или снаружи.

По радио звучит голос майора.

– Охраняйте пленников. Отряды три и четыре – к восточному выходу на погрузку.

– Вперед, – говорит сержант.

Я разворачиваюсь и выхожу из лазарета, чувствуя, как лоб покрывается испариной. Со времени побега из тюрьмы в Эйджфилде я не сражался ни с кем врукопашную. Даже бой в Цитадели проходил на расстоянии вытянутой руки. Тогда я просто пытался сбежать. Но сейчас будет по-другому. Я должен атаковать.

Я пытаюсь сосредоточиться, пока мы идем по узкому коридору. Жара давит, но моя рука почему-то оказывается липкой и влажной.

Мы проходим мимо двух камер, где заперли остальных наших солдат. Должно быть, рассуждали, что разделение снизит шансы на попытку побега.

Как и раньше, сержант останавливает нас в холле, и рядовой кладет руку на свое оружие, когда сержант наклоняется вперед, чтобы отпереть дверь. В тот момент, когда замок щелкает, я вытаскиваю шприц из рукава и бросаюсь вперед, вонзая его в шею сержанта.

Он оказывается сильнее, чем я ожидал. Хватает меня за руку так, что его пальцы вонзаются мне в мышцы, как будто это влажная глина, и боль разливается по моей руке и плечу. Я нажимаю на плунжер шприца, пока он впечатывает меня в стену. Сильно ударяюсь головой, зрение размывается. Кажется, весь мир трясется.

Слышу, как Идзуми кричит от боли. Словно сквозь мутное стекло вижу, как распахивается дверь камеры. Брайтвелл вырывается оттуда, хватает рядового сзади, обернув руку вокруг его шеи. Идзуми не воткнула иглу, но Брайтвелл вывела солдата из строя достаточно надолго.

Хватка сержанта ослабевает, его глаза становятся прозрачными. Веки опускаются, и через секунду он падает на пол, как раз в тот момент, когда Брайтвелл укладывает рядового. Она не теряет времени: хватает ключи и быстро открывает две другие камеры, освобождая своих солдат, которые разбегаются по коридору, прижимаясь к стенам. Старший сержант бросается к нам, присаживаясь на корточки только для того, чтобы забрать оружие у наших похитителей.

Перестрелка набирает темп. Я слышу выстрел из автомата ближе к нам, внутри склада, за которым следуют более тихие выстрелы из ружья: возможно, враг снаружи ведет ответный огонь.

Брайтвелл со своими солдатами быстро двигаются по лабиринту из узких коридоров, Идзуми, Григорий и я идем следом. Некоторые камеры открыты. Проходя мимо, я ловлю взгляды находящихся внутри семей, люди прижимаются друг к другу, глядя пустыми глазами – это выражение я не видел со времени освобождения Цитадели. Лагерь № 4 был распределительным.

Три выстрела совсем близко от нас снова приковывают мое внимание к коридору.

– Чисто, – кричит старший сержант, проводя нас через следующий поворот. Два солдата Атлантического Союза лежат мертвыми в зале. Это последнее, что я хотел бы увидеть. Я говорю себе, что это их выбор, не мой. Это выбрал Ричард Чендлер.

Два солдата Брайтвелл подбирают винтовки у павших солдат, когда мы проходим мимо. В следующем коридоре она останавливается, как будто прислушиваясь, поднимает руку под прямым углом, ее открытая ладонь указывает вперед, пальцы сжаты вместе.

Я тоже это слышу: голоса говорят быстро, упоминают мое имя.

Брайтвелл указывает на дверь слева от нас и делает знак трем солдатам. Они бросаются вперёд, группируются по обе стороны двери и выбивают её. Проникают в комнату, но, к счастью, выстрелов не слышно, только голос старшего сержанта, раздающийся в тесном пространстве с почти такой же сотрясающей мощью, как у стрельбы:

– Руки вверх, лицом к стене!

– Чисто!

Брайтвелл жестом предлагает мне следовать за ней. Внутри маленькой комнаты на стене висит таблица с перечнем всего, что есть на складе. Колонки подразделяются на еду, воду и разное. Рядом на стене прикреплен список людей, которые, скорее всего, содержатся здесь, там указано, где они находятся и какие пайки они получили. Это, очевидно, их командный центр.

На длинном столе у правой стены стоят три рации. Я вздрагиваю, когда одна из радиостанций оживает и в комнату врывается женский голос. Она говорит по-французски, и голос звучит очень сердито. Я бы отдал все, чтобы сейчас уметь говорить по-французски. Я могу только предположить, что она с группой, которая снаружи – и что эти два солдата слушали их канал.

Голос майора звучит по второму радио:

– Принято, Центральный. Попробуйте сдержать их. Мы отправляем подкрепление.

Брайтвелл кричит через дверной проем:

– Пошевеливаемся – у нас будут гости.