Глава 35
Джеймс
Я просыпаюсь с ощущением слабости, боли и сухости в горле.
Проверяю рацию, но связи с Центкомом нет. К счастью, когда мы доберемся до склада, то окажемся в зоне действия ретранслятора.
Сегодняшняя поездка кажется бесконечной, грузовик едет по бескрайним белоснежным холмам, а над головой светит слабое солнце. Мы с Григорием едем в кабине, и ни один из нас не произнес ни слова с прошлой ночи.
По рации раздается британский акцент капитана Брайтвелл:
– Доктор Синклер, вы слышите?
– Да, я тут.
– Сэр, предполагаемый закат в T-минус два часа шестнадцать минут. Если мы поедем на грузовике до истощения топливных элементов, мы все равно будем в двух Кэмэ от склада.
– Кэмэ?
– Километры, сэр. Мы будем на морозе всю ночь. Советую остановить на пятнадцатом К и продолжить путь с первыми лучами солнца. Конец связи.
– Принято. Я думаю, в таких обстоятельствах мы можем двухкилометровый поход. Возьмем с собой минимальный комплект. Если доберемся до склада сегодня, то у нас будет больше времени, чтобы провести инвентаризацию и поговорить с выжившими. Да и ночевать на складе, вероятно, будет теплее и спокойнее. А первым делом утром мы могли бы двинуться к следующему лагерю. Там, скорее всего, есть транспорт, а может быть, запасная солнечная батарея, совместимая с транспортниками. Идзуми, ты готова к походу?
– Определенно.
– Капитан?
– Мы будем готовы, сэр. Конец связи.
– Принято.
Полтора часа спустя наш транспортник останавливается. Используя радиостанцию дальнего радиуса действия, я в последний раз пытаюсь связаться с ЦЕНТКОМом, прежде чем мы отправимся в путь. Мы все еще вне досягаемости ретранслятора в четвертом лагере. Я полагаю, что если бы мы смогли отогнать в лагерь грузовик, то связь бы наладилась – при условии, что сам ретранслятор в порядке. Возможно, он не работает в такую погоду. У нас было не так уж много времени, чтобы протестировать радиосеть перед ее развертыванием. Завтра разберемся с этой проблемой.
Мы с Григорием выходим, надеваем наши парки и балаклавы и присоединяемся к семи солдатам и Идзуми. Мы похожи на группу торговцев мехом, путешествующих по пустыне Аляски в поисках укрытия.
Вокруг падает снег, а сказанные мной слова сопровождаются тонкими клубами пара.
– Я хочу попытаться связаться с выжившими на складе по рации, прежде чем мы доберемся туда.
Даже через маску для лица я могу сразу сказать, что Брайтвелл это не нравится.
– Сэр, это лишит нас нашей позиции, и мы окажемся в обстоятельствах, при которых не знаем их отношения к нам. Это ставит нас в невыгодное положение.
– Понял, капитан. Сначала мы подойдем к этому как к гуманитарной миссии. Но я согласен, что мы должны быть готовы к боевым действиям.
Я беру рацию и громко произношу:
– Выжившие в лагере № 4! Меня зовут Джеймс Синклер. Я – выживший из лагеря № 7. Мы пришли, чтобы предложить помощь. Как слышно?
Я жду, но ответа нет.
– Мы знаем, что некоторые из вас находятся на складе четыре-один-два. Мы уже на подходе и надеемся предложить помощь. Пожалуйста, ответьте.
Брайтвелл – явно расстроенная – смотрит в землю. Я только что раскрыл нашу позицию и планы. Но что нам терять?
Когда ответа так и не приходит, солдат убирает рацию, и мы снова отправляемся в путь, пробираясь через снег.
Было бы лучше проехать через лагерь. Ходьба дает нам больше времени, чтобы увидеть произошедшую здесь бойню. Развалившиеся жилища, покрытые снегом, за исключением торчащих случайных обломков. Вездесущий запах смерти по мере того, как мы углубляемся в лагерь, с каждым шагом становится все сильнее и сильнее. Даже несмотря на то, что они замерзли, запах от огромного количества тел отвратителен.
Я надеялся обнаружить транспортное средство, но их тоже нет. Их обломки либо перемешаны с развалинами домов, либо лежат на окраине лагеря искореженными кусками металла.
Каждый раз, когда мы останавливаемся на перерыв, я пробую рацию.
Каждый раз ответа нет.
Когда солнце садится, мы идем в темноте, и лишь свет наших фонарей отбрасывает блики на снег, да сверху сияет грязный полумесяц.
В ста ярдах от склада я снова пробую радио.
Все еще тишина, нарушаемая только хрустом наших шагов, когда мы идем к полуразрушенному зданию.
Внешнее освещение не включено, и нет никаких окон, только непрозрачные, искривленные, твердые пластмассовые стены.
Солдат, ведущий колонну, выбрасывает левую руку под прямым углом, ладонь вперед от нас, пальцы вытянуты и соединены. Колонна зависает. Брайтвелл держит левую руку на талии ладонью вниз, пальцы вытянуты и соединены. Вместе солдаты опускаются до колена, винтовки все еще подняты.
Солдат впереди рискует двинуться вперёд – к холмику, припорошенному снегом. Он перекладывает винтовку на плечо и садится на корточки, смахивая белый порошок.
Это женщина, одетая в ночную рубашку. Русые волосы. Кожа пепельная, серо-голубая.
Он вытаскивает ее тело, пока остальные пять солдат держат наготове свои винтовки, поворачиваясь влево и вправо, словно маяки, шарящие своим лучом в ночной мгле. Григорий, Идзуми и я не сводим глаз с замерзшей женщины, которую, словно сценические софиты, подсвечивают наши фонари. В ее руках ребенок, возрастом не более четырех лет. Это ужасно, но то, что я вижу дальше, еще хуже: огнестрельное ранение в ее груди. Она бежала на склад, когда ее застрелили.
Я чувствую отвращение. Инстинктивно мой разум судит этих людей, но в следующий момент я вспоминаю, что мы делали у входа в Цитадель. Если бы наш склад все еще стоял, что могли бы подумать другие выжившие о том, что они там увидели, о том, что мы сделали? Это делает нас плохими людьми? Или просто выжившими? Мне интересно, в нынешнем мире, оставшемся после катаклизма, существует ли уж такая большая разница между этими словами?
Ясно одно: люди на этом складе вооружены и готовы убивать, чтобы защитить себя и то, что внутри.
Голос Брайтвелл пронизывает тишину:
– Доктор Синклер, я рекомендую разделиться на три группы. Мирные жители будут держаться позади. Мои войска сформируют две группы, которые войдут в здание с противоположных сторон.
– Это хороший план, капитан. Но мы пришли сюда не воевать. Кроме того – если до этого дойдет – мы, вероятно, не сможем победить.
Кажется, в последнее время я провожу много времени, убеждая людей не сражаться. В этом случае мне интересно, правильно ли я поступаю. Бросив на Григория быстрый взгляд, я вижу, как он кивает мне, молча соглашаясь.
– Сэр? – спрашивает Брайтвелл.
– Мы собираемся постучать в парадную дверь.
Ее глаза говорят мне, что ей это не нравится. К ее чести, она просто говорит:
– Да, сэр.
Солдаты разделяются, двое из них занимают прикрытые позиции позади глыбы на снегу, держа винтовки нацеленными на большую подъемную дверь.
Когда между нами и складом остается порядка двенадцати шагов, мой крик снова прорезывает ночную тишину:
– Эй! Мы здесь, чтобы помочь. Из лагеря № 7. Пожалуйста, откройте дверь, если вы меня слышите.
Ничего. Только звук ветра, скользящего по снегу, и скрип самого здания в ночи.
Я зову еще дважды; затем снова пробую рацию. Руки и лицо замерзли.
Я киваю Брайтвелл. Она указывает на солдата рядом с ней, который ведет за собой двух других на склад.
Рядом с большой подъемной дверью есть обычная распашная. Солдаты дергают ручку – она заперта – а затем достают из рюкзака лом и пробуют подцепить замок им. Тот не двигается с места, но дверь вокруг него прогибается и вскоре распахивается с лязгом, открывая темноту внутри.
Солдаты подходят к проему, Григорий, Идзуми и я следуем за ними.
Подняв винтовки, они пересекают порог и осматривают обширное пространство, лучи их фонарей выхватывают из темноты пилоны, установленные на бетонном полу. Поддоны составлены в ряды, завернутые в молочно-белый пластик, и сложены в стопки по двадцать футов высотой.
– Эй! – Я кричу, голос эхом отдается в темноте. – Я из лагеря № 7. Мы пришли, чтобы помочь. Вы меня слышите?
Тишина.
Брайтвелл бросает на меня взгляд, и я киваю в ответ.
Ее команда медленно движется вперед, полукругом, защищая Григория, Идзуми и меня, идущего последним.
Когда мы достигаем первого ряда поддонов, я улыбаюсь, читая коробки: Продукт, Готовый к Употреблению. Это то, что осталось после массовых эвакуаций в течение Долгой Зимы. Им немало лет, но они все еще пригодны к употреблению. На данный момент наша продовольственная проблема решена.
Солдаты осторожно продвигаются вглубь помещения, сапоги шаркают по мелкой грязи на полу. Я думаю, что слышу в темноте склада звук падающего предмета. Все замирают, прислушиваясь.
Но звук не повторяется. За исключением ветра, обрушивающегося на здание снаружи, здесь внутри совсем тихо. Скрипит одна из стеновых панелей позади нас. Наверное, она и произвела тот звук.
За поддонами с ПГУ находятся контейнеры, на которых стоит отметка, что в них хранятся одеяла и модульные пластиковые стены домов. Последние были массово произведены за несколько месяцев до эвакуации. Атлантический Союз, должно быть, переоценил, сколько им нужно, или же их сохраняли для другой цели. Мы могли бы использовать их…
Тишину пробивает скрип, похожий на звук включенной и быстро выключенной рации.
Ящики рядом со мной, кажется, взрываются, их стены складываются, и оттуда выходят солдаты; их винтовки направлены на нас. В мою шею упирается ствол пистолета, холодный и твердый.
– Не двигаться, – рычит мужчина.
Отряд Брайтвелл спокоен как ночь. Их оружие не сдвинулось ни на миллиметр, но глаза одного за другим оглядывают двадцать солдат Атлантического Союза, которые нас окружают.
Внезапно один из солдат Брайтвелл вздрагивает, поворачиваясь к ближайшему к нему солдату. Другой отступает, винтовка дрожит в его руках. Я вижу его палец на спусковом крючке и могу поклясться, что он нажмет его.
– Спокойно, – тихо говорит Брайтвелл. – Мы все здесь в одной команде.
Шаги на бетонном полу привлекают мое внимание, но никто не переводит свет своего фонаря, чтобы понять, кто это. Затененная фигура останавливается на расстоянии тридцати футов. Когда он говорит, я мгновенно узнаю голос.
– Мы решили выбрать новые команды. Постастероидные правила, если хотите.
Я думал, что Сеть была самой большой угрозой нашему выживанию. Но я был не прав.
