Глава 17
Пианист в коктейль-баре с ностальгическим настроем перешел от «Хэлло, молодые влюбленные» к «Что будет, то будет».
— Если он сыграет еще что-нибудь из старого, — сказал Гарри Лондон, — я расплачусь прямо в пиво. Еще водки, дружище?
— А почему бы, черт подери, и нет? Налей двойную. — Ним до того так же внимательно слушавший музыку, теперь старался переключиться на собственные ощущения. Он заметил, что чересчур много выпил, из-за чего язык у него стал немного заплетаться. Но это его нисколько не волновало. Порывшись в кармане, он достал ключи от машины и кинул их через маленький столик с черной доской. — Присмотри за ними. И позаботься о том, чтобы домой я уехал на такси.
Лондон сунул ключи в карман.
— Все путем. Нет проблем. Если хочешь, можешь заночевать у меня.
— Нет, спасибо, Гарри.
Скоро Ним почувствовал себя вконец захмелевшим и решил обязательно ехать домой. Его не смущало, что он появится дома пьяным. По крайней мере сегодня ночью. Леа и Бенджи будут уже спать и не увидят отца. Ну а Руфь — она все понимает и все ему простит.
— Проверка, проверка, — проговорил Ним. Ему хотелось услышать свой голос прежде, чем что-либо сказать. Удовлетворившись проверкой своих голосовых возможностей, Ним сказал:
— А ты знаешь, Гарри, что я думаю: было бы лучше, если бы Уолли умер.
Лондон отхлебнул пива и только тогда ответил:
— А вот Уолли, наверное, думает иначе. О’кей, конечно, он здорово обгорел и лишился пениса. Но есть же еще…
Ним повысил голос:
— Да Бога ради, Гарри! Ты хоть понимаешь, что говоришь?
— Успокойся, — сказал Лондон с напряжением в голосе. Люди в баре уставились на них. — Разумеется, понимаю, — добавил Гарри.
— Со временем… — Ним перегнулся через стол, тщательно жонглируя словами, как цирковой фокусник, раскручивающий тарелки на острие ножа. — Со временем ожоги заживут. Ему сделают пересадку кожи. Но ведь невозможно заказать ему новый пенис по каталогу «Сирс».
— Это верно. Тут и спорить нечего. — Лондон грустно кивнул головой. — Вот ведь бедолага!
Пианист уже наигрывал «Тему Лары» из кинофильма «Доктор Живаго», и у Гарри Лондона снова увлажнились глаза.
— Двадцать восемь! — сказал Ним. — Столько ему сейчас лет. Боже праведный, всего двадцать восемь! Да у любого нормального мужика в этом возрасте впереди еще целая жизнь…
— Не нужна мне никакая диаграмма, — резко сказал Лондон. Он допил свое пиво и дал понять официанту, чтобы тот принес еще. — Ним, ты должен запомнить одну вещь. Не каждому мужику дано от природы быть таким снайпером по женской части, как тебе. Если бы ты оказался на месте Уолли, для тебя случившееся означало бы конец света или ты думал бы, что это именно так и не иначе. — Он с любопытством спросил: — Ты когда-нибудь подсчитывал? Может, ты заслужил упоминания в Книге рекордов Гиннесса.
— Есть такой бельгийский писатель, — заметил Ним, позволив себе лирическое отступление, — Жорж Сименон, который утверждает, что проделывал это с десятью тысячами разных женщин. Я даже близко не могу к нему приблизиться.
— Да брось ты эти числа. Может, его половой аппарат был не столь важен для него, как твой для тебя.
Ним покачал головой:
— Сомневаюсь. — Он видел несколько раз Уолли и его жену Мэри вместе и сразу же решил, что в сексуальном плане у этой парочки все нормально. Теперь он с грустью размышлял, что же произойдет с их браком.
Принесли пиво и двойную водку.
— На обратном пути, — сказал Ним официанту, — повтори то же самое.
Наступал вечер. Крохотный темный бар с сентиментальным пианистом, как раз начинавшим наигрывать «Лунную реку», назывался «Эзи Даззит» и находился неподалеку от штаб-квартиры «ГСП энд Л». Ним и Гарри Лондон зашли сюда в конце рабочего дня. Третьего дня со времени происшествия.
Последние три дня были самым несчастливым периодом в его жизни, насколько мог вспомнить Ним.
В первый день оцепенение в Дэвил-Гейте, связанное с электроказнью Уолли Тэлбота-младшего, длилось всего несколько секунд. Уолли еще спускали с опоры, а уже были приняты стандартные меры, предусмотренные при чрезвычайных обстоятельствах.
Во всех крупных энергокомпаниях поражение электрическим током случается редко, но оно неизбежно происходит по несколько раз в год. Причиной оказывается либо секундная неосторожность, которая перечеркивает дорогостоящие и жесткие меры безопасности, либо срабатывает вариант «один шанс из тысячи», вроде того, который как гром среди ясного неба обернулся трагедией на глазах у Нима и других.
По иронии судьбы именно «Голден стейт пауэр энд лайт» проводила активную рекламную кампанию для детей и родителей, предостерегая их от опасностей запуска воздушных змеев вблизи линий электропередачи. Были истрачены тысячи долларов на плакаты и книжки-комиксы по данной тематике, которые рассылались по школам и детским садам.
Как позднее с болью признает рыжеволосый техник Фред Уилкинс, он прекрасно знал об этих предостережениях. А вот его жена, мать Денни, со слезами на глазах призналась, что у нее осталось лишь смутное воспоминание о чем-то подобном. Она не вспомнила об опасности и тогда, когда змея, подарок ко дню рождения от дедушки с бабушкой, доставила утренняя почта. Мало того, она сама помогала сыну собрать змея. Что же касается подъема Денни на опору, знавшие мальчика характеризовали его как «решительного и бесстрашного». Алюминиевый шест с крючком, который он прихватил с собой, когда полез за змеем, на поверку оказался острогой. Иногда отец использовал ее на морской рыбалке. Шест хранился в сарае с инструментами, где мальчик часто его видел.
Конечно же, ничего этого еще не было известно, когда бригада «Скорой помощи», поднятая на ноги лагерной сиреной, бросилась на помощь Уолли Тэлботу. Он был без сознания, с сильными ожогами обширных участков тела, дыхание отсутствовало.
Бригада медиков во главе с дипломированной медсестрой, командовавшей в лагере крохотной поликлиникой экстренной медицинской помощи, стала профессионально делать искусственное дыхание по системе «рот в рот» с одновременным массажем сердца. Когда Уолли был доставлен в поликлинику «на одну койку», медсестра срочно связалась по радиотелефону с городским врачом. Следуя полученным инструкциям, она закрепила нагрудный дефибриллятор, стараясь восстановить нормальную деятельность сердца. Попытка оказалась удачной. Эти и другие принятые меры спасли Уолли жизнь.
К тому времени вертолет компании, тот самый, что должен был захватить Нима, уже летел в направлении Дэвил-Гейта. В сопровождении медсестры Уолли отправили прямо в реанимацию.
Лишь на следующий день стало официально известно, что Уолли выжил, а также было объявлено о характере полученных им ранений.
Газеты в тот же день широко подали эту историю, чему, несомненно, способствовало то обстоятельство, что репортеры все видели своими глазами. Утренний выпуск газеты «Кроникл Уэст» посвятил данному сюжету первую страницу, сопроводив статью броским заголовком: «Человек, пораженный током, — герой».
Хотя к полудню материал уже утратил актуальность, «Калифорния экзэминер» посвятила половину третьей страницы заметке Нэнси Молино под заголовком «Самопожертвование во имя спасения ребенка».
Газета «Экзэминер» также опубликовала две колонки с фотографиями Уолли Тэлбота и юного Денни Уилкинса. У мальчугана одна часть лица была перебинтована — поскользнувшись почти на самом верху опоры, он отделался, к счастью, только несколькими ссадинами и царапинами.
Радио и телевидение, передававшие сообщения об этом происшествии накануне вечером, продолжили освещать его и на следующий день в пределах штата и в какой-то степени в национальном масштабе.
В городской больнице «Маунт-Иден» вскоре после полудня на второй день лечащий хирург прямо в коридоре провел импровизированную пресс-конференцию. Ним, побывавший в больнице ранее, только что пришел и прислушивался, стоя сзади.
— Состояние здоровья мистера Тэлбота критическое, но стабильное, непосредственной угрозы для его жизни нет, — объявил молодой хирург, напоминавший внешне воскресшего Роберта Кеннеди. — У него обожжено свыше двадцати процентов поверхности тела, имеются и некоторые другие повреждения.
— Не могли бы вы рассказать подробнее, доктор? — спросил один из дюжины репортеров. — Как изволите понимать фразу «некоторые другие повреждения»?
Хирург окинул взглядом достаточно пожилого человека, сидевшего рядом. Ним узнал в нем администратора больницы.
— Дамы и господа, — произнес администратор, — обычно действуют ограничения на публичное обсуждение деликатных, сугубо индивидуальных моментов. Но в данном случае, посоветовавшись с семьей, было решено проявить абсолютную открытость, чтобы исключить всякие спекуляции. Поэтому на последний вопрос будет дан ответ. Но прежде всего я прошу вас из уважения к пациенту и его семье проявить корректность в отношении того, о чем вы пишете или говорите. Благодарю вас. Пожалуйста, продолжайте, доктор.
— Воздействие электрического тока на человеческое тело всегда непредсказуемо, — сказал хирург. — Нередко летальный исход определяется тем, что мощный заряд электричества, прежде чем уйти в землю, поражает внутренние органы. В случае с мистером Тэлботом этого не произошло, поэтому можно сказать, что ему просто повезло. Электрический заряд проскочил через верхнюю часть его тела и ушел в землю по металлической опоре, пройдя через пенис.
Послышались какие-то изумленные вздохи, после чего наступила зловещая тишина, в которой, казалось, уже никому не хотелось задавать следующий вопрос. Потом пожилой репортер выдавил из себя:
— И все же, доктор, каково состояние…
— Пенис разрушен. Сожжен, причем полностью. А теперь прошу меня извинить.
Пресс-группа, пребывавшая в необычайно подавленном состоянии, удалилась. Ним остался. Он представился администратору и справился о семье Уолли — Ардит и Мэри. Ним не видел обеих с тех пор, как произошел несчастный случай, но знал, что скоро ему придется с ними встретиться.
Как стало известно Ниму, Ардит находилась в стационарном отделении той же больницы.
— Она была в шоке, — сказал администратор. — Полагаю, вам известно, что совсем недавно у нее погиб муж.
Ним только кивнул в ответ.
— Молодая миссис Тэлбот сейчас с мужем, но других посетителей к нему пока не пускают.
Администратор подождал, пока Ним накорябает записку для Мэри; в ней говорилось, что, если потребуется, она может рассчитывать на него и что в любом случае он снова приедет в больницу завтра.
В ту ночь, как, впрочем, и в предыдущую, Ним спал беспокойно: трагедия, разыгравшаяся в Дэвил-Гейте, снова и снова прокручивалась у него в голове, как повторяющийся кошмар.
На третий день утром он увиделся вначале с Мэри, а потом с Ардит. Мэри встретила его у больничной палаты, где Уолли все еще находился в реанимации.
— Уолли в сознании, — сказала Мэри. — Однако не желает никого видеть. Пока. — Жена Уолли выглядела бледной и усталой, но кое-что из ее обычной деловой манеры тем не менее проглядывало. — А вот Ардит хочет вас видеть. Она знает, что вы собирались прийти.
Ним сочувственно проговорил:
— Полагаю, тут словами не поможешь. И все же я очень сожалею.
— Мы все сожалеем.
Мэри направилась к двери в нескольких ярдах дальше по коридору и открыла ее.
— Ним пришел, мама. — Она обернулась. — Пойду к Уолли. Сейчас я вас оставлю.
— Заходи, Ним, — сказала Ардит. Она лежала на кровати одетая, опершись спиной на подушки. — Вот ведь и меня угораздило попасть в больницу, да?
В ее голосе послышались истеричные нотки, щеки были непривычно румяными, а глаза неестественно блестели. Ниму вспомнились слова администратора о шоке и об успокоительных средствах, и ему подумалось, что Ардит еще ох как далеко до нормы.
С какой-то неуверенностью он начал разговор:
— Прямо и не знаю, о чем говорить… — Запнувшись, он наклонился, чтобы ее поцеловать.
К его удивлению, Ардит вся как-то напряглась, отвернув голову в сторону.
Ним неловко чмокнул ее в горячую щеку.
— Нет! — запротестовала Ардит. — Пожалуйста… не целуй меня.
Озадаченный, уж не обидел ли он ее, и смущенный своей неспособностью угадать ее настроение, он пододвинул кресло и сел рядом с кроватью.
Оба молчали, потом она заговорила полузадумчиво.
— Сказали, что Уолли будет жить. Еще вчера были сомнения на этот счет, а сегодня по крайней мере наметился поворот к лучшему. Но я-то думаю, ты знаешь, как он будет жить. Я имею в виду, что с ним произошло.
— Да, — сказал он. — Знаю.
— Думаешь ли так же, как и я, Ним? Почему все это случилось?
— Ардит, я был там. Я видел…
— Я не это имею в виду. Я хочу знать причину.
Смущенный, он покачал головой.
— Со вчерашнего дня я многое передумала, Ним. И решила, что несчастье, вероятно, произошло по нашей вине — из-за тебя и меня.
Он все еще не мог уловить, к чему она клонит.
— Прошу тебя. Ты перенервничала. Это было страшным потрясением, я знаю, тем более что случилось почти сразу после гибели Уолтера.
— В том-то и дело. — В голосе и на лице Ардит ощущалось напряжение. — Ты и я согрешили так быстро после смерти Уолтера. У меня такое ощущение, это — мое наказание. Уолли, Мэри, дети — все страдают из-за меня.
На мгновение он замер, а потом, потрясенный, решительно запротестовал:
— Бога ради, Ардит, перестань! Это же нелепо!
— Неужели? Подумай об этом, когда останешься один. Подумай, как это сделала я. Ты только что произнес «Бога ради». Ты ведь еврей, Ним. Разве твоя религия не учит верить в Божий гнев и кару?
— Но даже если это так и есть, я не принимаю всего этого.
— Я тоже не принимала, — печально проговорила Ардит. — А теперь вот мне в голову приходят такие мысли.
— Послушай, — сказал он, отчаянно подыскивая правильные слова, чтобы разубедить ее. — Иногда жизнь заставляет ту или иную семью страдать, и складывается впечатление, что судьба палит из обоих стволов по одной семье, но щадит другую. Это нелогично и несправедливо. Но так случается. Я мог бы привести тебе и другие примеры, как и ты мне.
— Откуда нам знать, что те другие примеры тоже не были наказанием?
— Потому что они не могли им быть.
— Вся жизнь предопределяется случайностью, и мы сами способствуем ее реализации. По ошибке или по невезению можно оказаться не там и не в то время. Вот и все, Ардит. Это же безумие — бесконечно укорять себя. Во всяком случае, за то, что произошло с Уолли.
Она как-то приглушенно ответила:
— Хотелось бы тебе верить. Но не могу. А теперь оставь меня, Ним. Сегодня днем меня собираются выписать из больницы.
Поднявшись с кресла, он сказал ей:
— В скором времени я тебя навещу.
— Не уверена, что это надо. Но можешь позвонить мне по телефону, — проговорила Ардит, качая головой.
Он было наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, но вспомнил ее слова, отстранился и тихо вышел из палаты.
Голова у него разламывалась, не вызывало сомнения, что Ардит требовалась помощь психиатра. Но если бы Ним сам заговорил об этом с Мэри или кем-нибудь еще, ему пришлось бы подробно объяснять, в чем дело. Даже врачу, обязанному хранить профессиональную тайну, он не смог бы рассказать обо всем. Во всяком случае, пока. Переживания, связанные с Уолли и Ардит, да и мучительные собственные раздумья терзали его весь день.
Мало того, в тот же день «Калифорния экзэминер» учинила над ним настоящую расправу.
Он прикинул, откажется ли Нэнси Молино ввиду чрезвычайной ситуации по транспортировке Уолли из лагеря Дэвил-Гейт от своего намерения выступить с материалом об использовании вертолета в совсем иных целях.
Но она не отказалась.
Статья Нэнси Молино появилась-таки на самом видном месте редакционной страницы.
Капитаны, короли и… мистер Голдман «ГСП энд Л»
Интересно было бы узнать, что значит иметь в своем распоряжении вертолет, который доставит вас, куда вам только заблагорассудится, пока вы наслаждаетесь полетом в мягком кресле.
Большинству из нас не суждено испытать столь экзотичное удовольствие. Избранниками судьбы оказываются президент Соединенных Штатов, британская королевская семья, покойный Говард Хьюз, иногда папа римский и, разумеется, некоторые высокопоставленные чиновники из широко известной компании «Голден стейт пауэр энд лайт». Например, мистер Нимрод Голдман.
«Почему Голдман?» — возможно, спросите вы.
Наверное, потому, что мистер, являющийся вице-президентом «ГСП энд Л», слишком важная персона, чтобы ездить на автобусе, хотя он и был специально заказан «Голден стейт пауэр энд лайт» и отправлялся по тому же маршруту на следующий день. К тому же в нем было много свободных мест. Он же предпочел вылететь вертолетом, который…
Она понаписала там еще кое-что, присовокупив фотографию принадлежащего «ГСП энд Л» вертолета и не самый удачный портрет Нима, который позаимствовала скорее всего из газетного архива.
Но особенно уничтожающим был абзац, в котором говорилось:
Потребители электроэнергии и газа, и без того озабоченные высокими счетами компании, которым уже объявили о новом повышении тарифов в скором времени, возможно, заинтересуются, как тратит их деньги полугосударственная компания «ГСП энд Л». Если бы руководители типа Нимрода Голдмана ездили, как все мы, не особенно роскошествуя, полученная экономия вместе с другими сбережениями помогла бы сдержать постоянный рост тарифов.
В середине второй половины дня Ним сложил газету и отметил эту статью, затем передал ее секретарше Эрика Хэмфри.
— Покажите президенту. Он все равно ее увидит, так пусть уж получит из моих рук.
Через несколько минут Хэмфри вошел в кабинет Нима и швырнул на стол газету. Он был зол, как никогда, и, к удивлению Нима, повысил голос:
— Ради Бога, о чем вы думали, когда втянули нас в эту пакостную историю? Неужели вам не известно, что комиссия по деятельности компаний по энергоснабжению как раз рассматривает наше предложение о повышении тарифов и уже в течение нескольких дней вынесет решение? Ведь это вызовет всеобщее возмущение. Они были бы рады перерезать нам глотки.
Ним тоже не скрывал своего раздражения.
— Конечно же, мне это известно. — Он жестом указал на газету. — Я вне себя, как и вы. Но эта чертовка журналистка выхватила нож для снятия скальпа. Если бы она не вцепилась в эту историю с вертолетом, нашлось бы что-нибудь еще.
— Совсем не обязательно. Она могла и ничего не найти. Пользуясь вертолетом столь опрометчиво, вы подкинули ей такой лакомый кусок.
Ним мог возразить, но решил проявить выдержку. Он усвоил, что соглашаться с несправедливыми упреками — составная часть его работы как заместителя. Всего две недели назад президент на неофициальной встрече сказал своим старшим помощникам: «Если вы можете сэкономить половину рабочего дня на разъезды, выполнив собственную работу быстрее и эффективнее, воспользуйтесь одним из вертолетов компании. В конечном счете это выйдет даже дешевле. Я понимаю, что эти вертолеты предназначены для инспектирования линий электропередачи и на случай аварии. Но когда они не используются в этих целях, применять их не по назначению не намного дороже, чем держать на земле».
Но Эрик Хэмфри, вероятно, забыл, что сам попросил Нима провести двухдневный брифинг для прессы, а также представлять его на важном совещании в торговой палате утром в первый день поездки журналистов. Не воспользовавшись вертолетом, Ним не успел бы выполнить оба поручения президента. Вообще-то Хэмфри был справедливым человеком, и, наверное, потом он еще вспомнит об этом, а если и не вспомнит, то, как полагал Ним, это уже не так важно.
Трехдневное наложение событий отозвалось опустошением и подавленным настроением. Поэтому, когда к нему в кабинет зашел Гарри Лондон, который был в курсе некоторых, хотя и не всех причин депрессии Нима, и предложил немного выпить после рабочего дня, то Ним с радостью согласился.
Сейчас в баре, когда постепенно сказывалось воздействие алкоголя (правда, без признака душевного подъема), Ним почувствовал по крайней мере притупление горечи на душе. Какими-то дальними, но все еще трезво функционирующими клетками мозга он презирал себя за слабость, определявшую его поступки. Затем он утешающе напомнил себе, что такое случалось с ним не часто. Он даже не мог припомнить, когда в последний раз здорово напивался. А может, позволить себе еще разок в терапевтических целях, чтобы потом послать все к черту.
— Можно мне спросить тебя, Гарри? — запинаясь, проговорил Ним. — Ты человек религиозный? Ты веришь в Бога?
Лондон сделал еще один большой глоток, потом носовым платком вытер пивную пену с губ.
— На первый вопрос отвечу «нет». По второму вопросу скажу так: я никогда особо не практиковал неверие.
— А как начет твоей личной вины? К тебе ведь много чего прилипло? — Ниму вспомнилась Ардит, которая спросила его: «Разве твоя религия не учит верить в Божий гнев и кару?» Сегодня днем он не обратил внимания на ее слова. Потом они назойливо всплывали в его сознании.
— Я думаю, каждый несет в себе какую-то вину. — Казалось, Лондон хотел на этом закруглить свое высказывание, но потом передумал и добавил: — Иногда мне вспоминаются двое ребят в Корее, мои кореша. Мы были в разведывательном патруле у реки Ялу. Те двое находились впереди остальных, когда вражеским огнем нас прижало к земле. Обоим парням, чтобы вернуться, требовалась поддержка. Я оставался за главного и должен был именно тогда повести за собой остальных, чтобы попробовать спасти тех двоих. Но пока я, переполошенный, соображал, как поступить, их обнаружили — обоих гранатой разнесло на куски. Вот это и есть та самая вина, которую я ношу в себе, эту и кое-что еще. — Он снова отпил из бокала. — Знаешь, что ты делаешь, дружище? Ты нас обоих делаешь… как это только называется?
— Сентиментальными. — Ним не без труда выговорил это слово.
— Точно так!.. Сентиментальными. — Гарри Лондон одобрительно закивал головой, когда пианист стал играть мелодию «Пока время проходит».
