Книга: Секретное оружие (сборник)
Назад: Глава 5 Жертва собственной неосторожности
Дальше: Глава 7 Холодная и горячая вода

Глава 6
Кому он только родственник?

Ткачев появился в приемной Пронина задолго до начала занятий, он хотел поскорее доложить о своем открытии.
– Как успехи? – обратился к нему Пронин вместо приветствия.
– Все сделано, – взволнованно произнес Ткачев. – И на этот раз действительно по всем правилам искусства.
– Да, сутки не час, на все требуется время, – заметил Пронин и жестом пригласил Ткачева следовать за собой в кабинет. – Докладывайте.
– Вы оказались правы, Иван Николаевич…
Ткачев раскрыл желтую папку и достал из нее исписанный листок.
– Я ознакомился в поликлинике с индивидуальной картой Ковригиной, заполненной, когда она проходила диспансеризацию. Рост – 162 сантиметра, цвет волос – светло-русый, хирургические вмешательства – никаких… Продолжать не буду. У женщины, найденной на рельсах близ станции Рассадино, рост – 163 сантиметра, цвет волос – темно-русый, в нижней части живота рубец после операции по поводу аппендицита… И женщина эта умерла, Иван Николаевич, за сутки до того, как попала под поезд.
Пронин вскинул на Ткачева глаза.
– Значит…
– Значит, сегодня собираются хоронить кого угодно, но только не Ковригину.
– Так-так… А кого же?
Ткачев выждал мгновение.
– Людмилу Валерьяновну Белякову, – произнес он не без торжества, все-таки оно прозвучало в его голосе, хоть он и старался его скрыть.
Но Пронин ничем не выразил своего одобрения.
– Продолжайте, – вот все, что сказал он Ткачеву, хотя тот и доказал на этот раз, что он действовал как настоящий криминалист.
На этот раз Ткачев докладывал со всей необходимой обстоятельностью.
Увечья, причиненные поездом, были настолько очевидны, что врач, писавший на месте катастрофы заключение о причине смерти, отнесся к своей задаче чисто формально – травма черепа, перелом позвоночника, разрыв грудной клетки. Но как только Ткачев установил, что убитая женщина не Ковригина, он привез опытного судебного эксперта, и тот легко установил, что смерть последовала от внутреннего кровоизлияния в результате удара каким-то тяжелым орудием по голове, а перелом позвоночника и разрыв грудной клетки произошли спустя много часов после смерти.
Ткачев занялся поисками в моргах. За последние два дня в морг Института неотложной помощи были доставлены трупы двух женщин, сбитых грузовыми машинами.
Один из них находился еще в морге, другой был выдан родственникам для погребения.
Ткачев поинтересовался приметами этого трупа: рост – 163 сантиметра, цвет волос – темно-русый… Приметы совпадали. Попала под грузовую машину, смерть последовала от внутреннего кровоизлияния в мозг. Приезжая из Пензы. Людмила Валерьяновна Белякова. Людмила… Люся… В акте значилось: «На левом плече татуировка „Люся + Боря“».
Работники морга сообщили Ткачеву, что труп получил двоюродный брат покойной, тоже Беляков. Он приехал на грузовом такси, привез гроб, предъявил паспорт. Ему выдали труп, а также одежду и документы умершей.
Ткачев отправился по таксомоторным паркам. Найти шофера, который перевозил гроб, труда не составило.
Юлдашев работал на грузовике МД-88–31. На Самотечной площади его остановил гражданин в темном костюме и попросил перевезти гроб с телом родственницы недалеко под Москву, где ее будут хоронить. Юлдашеву не хотелось везти покойника, но гражданин пообещал хорошо заплатить. Заехали в магазин похоронных принадлежностей, захватили гроб, потом в Институт неотложной помощи, оттуда, уже с покойником, в поселок Старых Партизан. Когда приехали на дачу, там никого не было. Втаскивали гроб вдвоем – Юлдашев и его клиент.
Прихватив Юлдашева, Ткачев понесся на эту самую дачу. Шофер легко ее отыскал, но дом оказался запертым и пустым.
У соседей Ткачев узнал, что дача принадлежит вдове инженера Кварца. Сама она живет в Москве, а дом на летний сезон сдает. Сдала как будто и на этот раз, потому что приезжала с каким-то мужчиной, а потом этот мужчина появлялся два или три раза один. Больше соседи ничего сказать не могли.
Ткачев поехал к гражданке Кварц. Она приняла его радушно и охотно сообщила, что действительно каждую весну вывешивает в витринах Мосгорсправки объявления о том, что сдает дачу. Недели полторы назад к ней явился гражданин. Они поехали в поселок. Дача ему понравилась. Он сразу же вручил ей задаток, получил ключ, но предупредил, что переедет недели через две и тогда даст документы для прописки. Фамилия гражданина как будто Иващенко, а может, Ващенко, а может, даже Пащенко – Кварц как следует не запомнила. Он дал деньги и взял расписку, а ведь никто деньгами зря не бросается!
Ткачев вместе с Кварц поехал обратно на дачу. Второго ключа у нее не было, замок пришлось взломать.
Внутри, в комнатах, стояло два стола, несколько стульев и старая железная кровать. Съемщик никакой мебели не привозил. После него остались только портьеры, которые плотно закрывали все окна, на кухне возле плиты валялся топор, да на столе стоял открытый патефон, и около него лежало несколько пластинок с записями различных танцев.
Ткачев тщательно осмотрел все помещение. Ничего подозрительного обнаружить не удалось. Только в кухонной плите его внимание привлекло несколько обуглившихся полешков и множество почерневших в огне гвоздей. Лабораторные исследования подтвердили предположение, что в плите сожгли гроб.
– Мне кажется, Иван Николаевич, – заключил Ткачев, – вполне возможна такая версия: Белякова похожа на Ковригину, и ее труп понадобился для того, чтобы инсценировать смерть Ковригиной…
Пронин взял цветной карандаш и принялся рисовать на бумаге квадратики. Была у него такая привычка – рисовать, размышляя, квадратики.
– Может быть, сообщить в институт, кого они хоронят? – нерешительно спросил Ткачев.
Пронин стукнул карандашом.
– Ни в коем случае. Пусть те, кто заинтересован в этих похоронах, думают, что они сделали свою игру. Вы лучше скажите, вы поинтересовались этим… – Пронин похмыкал, – родственником Беляковой?
– Конечно, – подтвердил Ткачев. – Судя по описаниям, Беляков и съемщик дачи одно и то же лицо.
Пронин опять похмыкал, помолчал, нарисовал еще квадратик и посмотрел на Ткачева.
– Давайте подумаем, Григорий Кузьмич. Белякова здесь, разумеется, ни при чем. Ковригина… Вот куда направлен удар. Откуда он, этот удар? Кто его нанес?.. Как вы полагаете действовать дальше?
– Искать Ковригину…
– Где? Это ведь и есть решение задачи. Но как к нему подобраться?
Пронин резким движением перечеркнул все квадратики, скомкал бумагу и бросил ее в корзину под столом.
– А знаете, мне что-то не нравится ее дочка, – вдруг сказал Ткачев. – Ползунов мог ошибиться, но как она опознала мать в посторонней женщине?
Пронин согласился:
– Да, тут что-то не то…
– Заметьте, Иван Николаевич, она назвала приметы Беляковой, а не своей матери. У Ковригиной никакой татуировки ведь не было. Допросить?
– Да, – согласился Пронин. – Но мы разделим работу: я поговорю с Глазуновым и младшей Ковригиной, а вы ищите Белякова и не упускайте из виду институт. С Глазуновым полезно посоветоваться, а что касается дочки, хочу сам на нее взглянуть, тем более что и о старшей Ковригиной я имею очень слабое представление.
Пронин встал, прошелся по кабинету, остановился перед Ткачевым.
– Но как, как им удалось взять Ковригину?
Ткачев пожал плечами.
– Ушла позавчера. Вечером. Не сказала куда. И пропала!
– Вот именно! И ведь уверенно взяли. И переодели в ее одежду Белякову. И, чтобы следователь не ошибся, подкинули сумочку с документами…
Ткачев вздохнул.
– Умело действуют!
Пронин досадливо поморщился.
– Не столько умело, сколько нагло. Не совсем понятно, как они высмотрели труп Беляковой…
– Ну, это-то понятно, – возразил Ткачев. – Звонили по приемным покоям да спрашивали: не доставлена ли после несчастного случая какая-нибудь иногородняя женщина? А там отвечали: доставлена, мол, приезжайте. Они ведь сами заинтересованы в том, чтобы отыскались родственники. Те и приезжали, смотрели – годится или не годится. А когда увидели, что годится, предъявили родственника!
– Кому он только родственник?
– Это мы узнаем, как только его найдем. Но вот где его искать?
Пронин улыбнулся и указал рукой куда-то за окно.
– Там, Григорий Кузьмич, там!
Ткачев засмеялся.
– Я только об одном, Иван Николаевич, хочу вас спросить: как вы догадались, что Ковригина не Ковригина?
– Интуиция! – пошутил Пронин. – Так и быть, уж признаюсь. Я ни о чем и не догадывался. Просто считаю, что когда гибнет такой человек, как Ковригина, проверку следует производить самым доскональным образом.
– А почему они не инсценировали ограбления?
– Ну это уж детский вопрос. Для того чтобы никого не искали. Несчастный случай – искать некого, а начнется розыск грабителей, глядишь, и еще до кого-нибудь доберутся.
В кабинет вошел секретарь.
– Вас спрашивает по телефону академик Глазунов.
– Легок на помине!
Пронин взял трубку.
– Здравствуйте, Георгий Константинович!
Глазунов хотел увидеться с Прониным.
– А зачем ко мне? – сказал Пронин. – Я сам приеду. На месте и поговорим о делах.
Пронину хотелось непосредственно познакомиться с обстановкой в институте.
Закончив этот короткий разговор, он обратился к Ткачеву:
– Я сейчас в институт, Глазунову нужно о чем-то со мной поговорить. А вы вызовите ко мне часа через два эту самую дочку. Только не испугайте девицу, и так, чтобы у нее дома – никто и ни о чем.

 

Знаменитый ученый мало походил на чудаковатого академика, какими их часто изображают драматурги. Ему не было и пятидесяти лет. Здоровый, подтянутый, аккуратный, он скорее напоминал высокопоставленного штабного офицера, одетого в штатский костюм.
– У нас большая потеря, – пожаловался Глазунов.
– Знаю, – сочувственно откликнулся Пронин.
– Только что с похорон, – задумчиво сказал Глазунов. – Со странных похорон…
– Почему «странных»?
– Не верится, что мы потеряли Марию Сергеевну…
Пронин испытующе посмотрел на собеседника.
– То есть как «не верится»?
– Мария Сергеевна была человеком умным и уравновешенным. Она не из тех мечтательниц, которые не замечают, что происходит вокруг… – Глазунов помолчал. – Ей незачем было ехать в этот вечер в Рассадино. – Глазунов опять помолчал. – Не нравится мне этот странный звонок, после которого она покинула дом. – Он говорил медленно, веско, каждую фразу сопровождал паузой. – Я не верю в шутки судьбы…
– Вы что же – спорите против очевидности?
Глазунов развел руками.
– Не против очевидности, но у меня нет уверенности, что Мария Сергеевна погибла из-за собственной неосторожности.
– Почему?
– Я бы скорей поверил, что ее нарочно вызвали, – пояснил Глазунов. – Хотели чего-нибудь от нее добиться и погубили…
– А почему именно ее?
– Потому что в институте только три человека полностью осведомлены о новом открытии, и те, кто интересуется нашими тайнами, вероятно, знают имена этих людей. Выманить Федорченко или меня сложнее. Мария Сергеевна менее известна, да к тому же могли рассчитывать и на то, что она женщина. Ну а женщин принято считать послабее характером. Легче обмануть, легче принудить…
Пронин насторожился.
– А ее легче принудить?
– Нет, далеко не легче. По-моему, просто даже невозможно…
Глазунов плотно сжал губы.
– Чего же вы хотите, Георгий Константинович?
– Проверки. Марии Сергеевне было не до прогулок по ночам. Повторяю: может быть, это излишняя подозрительность, но я решил высказать вам свои сомнения. Был на похоронах и все время думал, а вдруг здесь… преступление.
– Вы правы, – сказал Пронин. – Скажу даже больше. Вы хоронили не Ковригину. Ее подменили. Похитили…
Глазунов поднялся.
– А где же Мария Сергеевна?
– Этого мы еще не знаем, – тихо произнес Пронин. – Но чтобы найти ее, необходимо создать у похитителей полную уверенность в том, что они хорошо разыграли свою игру, что никто не сомневается в том, что сегодня хоронили Ковригину. Если ее не убили, значит, она нужна живая. Но если они почувствуют, что мы напали на их след, они могут избавиться от живой улики.
– Понятно, – медленно произнес Глазунов. – Но я надеюсь…
– И я надеюсь, – сказал Пронин. – Пусть только побережется Федорченко, да и вы сами будьте поосторожнее.
Вернувшись из института, Пронин вызвал Ткачева.
– Девица здесь?
– Ждет.
– Какое впечатление?
– Хорошее.
– Ну-ну…
Пронин был предубежден против дочери Ковригиной. Она сознательно вводила в заблуждение следователя. Кто ее направлял?
Пронин осведомился:
– Говорили с ней о чем-нибудь?
– Нет.
– А как реагировала на вызов?
– Принеслась как на крыльях.
– Спрашивала о чем-нибудь?
– Ни о чем…
Ткачев ввел Леночку.
– Садитесь, – сказал Пронин.
Леночка села.
Пронин молчал.
Леночке стало не по себе.
– Как вас зовут? – спросил Пронин.
– Ковригина… Елена Викторовна…
Пронин пристально наблюдал за Леночкой. И постепенно его предубеждение рассеивалось. Светлые русые волосы слегка пушились над открытым и прямым лбом. Из-под темных, резко очерченных бровей смотрели большие вдумчивые глаза. Настоящие карие глаза, о каких поется в народных песнях. Подбородок был крутоват и свидетельствовал о доле упрямства в характере, но все лицо выражало столько простодушия и непосредственности, что просто невозможно было заподозрить ее в притворстве.
– Вы похожи на свою мать? – неожиданно спросил Пронин, спросил неприветливо, сухо.
– Говорят… – Леночка смутилась. – Только мама гораздо красивей… – Она совсем смешалась. – Вы не подумайте, будто я считаю себя красавицей, – добавила она. – А мама красивая. Это все говорят…
Девушка, которая сидела сейчас перед Прониным, была удивительно прелестна, и он с горечью подумал о том, что наружность бывает обманчива.
– Можете идти, товарищ майор, – сказал вдруг Пронин Ткачеву…
Ему не хотелось, чтобы в эту минуту рядом с ним находился Ткачев. Вопреки сложившейся предубежденности девушка производила хорошее впечатление, а Пронин не любил ошибаться, он хотел разобраться в этой девушке один на один и затем уже сообщить свое мнение Ткачеву.
Пронин и Леночка остались вдвоем.
– Значит, так… – сказал Пронин и опять замолчал.
Леночка ждала.
Он помолчал и вдруг решил сразу задать ей самый главный и самый неприятный вопрос.
– Как же так? – откровенно спросил он. – Как же вы пошли на то, чтобы признать чужую женщину своей матерью?
У Леночки выступили на щеках красные пятна. Она растерянно посмотрела на Пронина.
– Но ведь вы же сами! – сказала она. – Вы сами велели мне это сделать!
– Что сделать?
– Говорить, что мама попала под поезд, – сказала Леночка. – Что у нее на руке «Люся плюс Боря».
– Кто велел? – озадаченно переспросил Пронин.
– Ну не вы лично, но ваш работник. Товарищ Королев.
– Подождите, – сказал Пронин.
Только многолетний опыт и выдержка позволили ему скрыть свое волнение.
Он тут же снова вызвал Ткачева.
– Слушайте, Григорий Кузьмич, слушайте! – обратился он к нему. – Оказывается, Еленой Викторовной занимался у нас Королев?
– Правильно, – подтвердила Леночка. – Товарищ Королев.
Пронин увидел, как округлились у Ткачева глаза.
– По-видимому, это прошло мимо меня, – сказал Пронин, потирая лоб.
– Это какой же Королев?
– Василий Петрович, – сказала Леночка. – Он передавал мне все ваши распоряжения.
– Чьи распоряжения? – раздраженно переспросил Пронин. – Какие?
– Ну я не знаю, чьи именно, – сказала Леночка. – Которые исходили от органов. Чтобы я охраняла маму и чтобы сделала вид, будто знаю эту умершую женщину, когда вы на некоторое время спрячете маму.
Пронин переглянулся с Ткачевым.
– Ах, да-да, – сказал он, точно вспомнил что-то. – Было такое распоряжение, но сам я находился в командировке. Расскажите-ка поподробнее, когда и как он с вами встретился и что он там вам передавал, этот Королев…
– Капитан Королев, – поправила Леночка.
– Капитан? – повторил Пронин. – Он что же, встречался с вами в форме?
– Нет, что вы, – сказала Леночка, – но он показал свое удостоверение, чтобы я знала, с кем имею дело. Наоборот, он очень строго соблюдал конспирацию.
– Понятно, – сказал Пронин. – Я вас перебил, продолжайте…
И Леночка подробно рассказала Пронину о своих встречах с Королевым и о последнем свидании, когда он познакомил ее с планами исчезновения Ковригиной.
– Все правильно, – промолвил наконец Пронин. – Не совсем оригинально, но, в общем, – да…
Он походил по кабинету.
– А не скажете, как он выглядит? – обратился он к Леночке. – У нас, видите ли, их двое, Королевых, и оба – капитаны…
Леночка с удовольствием описала наружность Королева.
– Так-так, – сказал Пронин. – Благодарю вас.
– Это мне надо благодарить вас, – сказала Леночка. – За мамину безопасность, за доверие.
– Да, за доверие, – сказал Пронин. – Конечно.
– Я действительно никому ничего не говорила…
– И правильно поступали, – подтвердил Пронин. – У нас к вам претензий нет.
– А как будет с мамой? – спросила Леночка. – Вы долго будете держать ее взаперти?
– Нет, не очень, – сказал Пронин. – Сейчас трудно сказать сколько, но недолго. Мы будем вас держать в курсе.
– Спасибо, мне уже говорил это товарищ Королев, – сказала Леночка. – Только вы действительно не забывайте меня.
– Будьте спокойны, не забудем, – пообещал Пронин. – Кстати, Королев не говорил вам, что он куда-нибудь уезжает?
– Нет, – сказала Леночка. – Наоборот, обещал встречаться и сообщать о маме.
– Ах вот как! – сказал Пронин. – Очень благодарен вам за беседу.
– Мне можно идти? – спросила Леночка.
– Да, – сказал Пронин. – Но помните: о нашей встрече никому ни слова.
– Я знаю, – сказала Леночка. – Королев уже говорил.
– И даже Королеву, – добавил Пронин.
– И Королеву? – удивилась Леночка.
– Видите ли, это до известной степени контроль за его работой, – объяснил Пронин. – И он не должен об этом знать.
– Понимаю, – сказала Леночка. – Нельзя, значит, нельзя.
– А если он назначит вам свиданье, сразу же позвоните товарищу Ткачеву, – сказал Пронин. – Королеву не говорите, а Ткачеву позвоните. Понятно?
– Хорошо, – сказала Леночка.
– На сегодня – все. Проводите Елену Викторовну, Григорий Кузьмич, и возвращайтесь, – приказал Пронин. – Пусть ее отвезут в машине, но высадят не у самого дома, а где-нибудь в переулке.
На этот раз выдержка изменила Пронину, он с нетерпением ожидал возвращения Ткачева.
– Капитан Королев! – воскликнул он, когда тот вернулся. – Вы правы, это очень хорошая девушка. Если бы к ней обратились с каким-нибудь сомнительным предложением или даже просто задали подозрительный вопрос, она сказала бы об этом матери и пришла бы к нам. А тут обращается работник госбезопасности! Она гордится оказанным доверием… Как вам это нравится?
– Даже очень, – признался Ткачев.
– Описание слышали?
– Беляков. Все сходится.
– Чистая работа, – сказал Пронин. – Может быть, не так уж умно, но смело!
– Ну к ней-то он больше не явится, – заметил Ткачев. – Побоится.
– Надо думать, – согласился Пронин. – Но ведь он не знает, что мы вмешались в его игру.
– А Елене Викторовне не надо сказать правду?
– Вероятно, надо, – сказал Пронин. – Но уж слишком она доверчива, и мне не хотелось сразу наносить ей такой удар.
– Подготовим, – сказал Ткачев. – Девушка крепкая, выдержит.
Пронин похлопал себя по лбу.
– Нет, вы понимаете? – еще раз обратился он к Ткачеву. – Понимаете, с каким наглым противником мы вступили в борьбу?!
Назад: Глава 5 Жертва собственной неосторожности
Дальше: Глава 7 Холодная и горячая вода