Поздно вечером 15 марта 1917 года мы, находясь по-прежнему в траншеях на восточном берегу Двины, получили приказ срочно выехать в Режицу на подавление начавшегося в гарнизоне бунта.

До нас уже доносились слухи о беспорядках в Санкт-Петербурге; никто точно не знал, то ли началась всеобщая забастовка, то ли голодный бунт. На самом деле в полном разгаре была революция.

Режица находилась от нас на расстоянии восемьдесят километров, но нам было приказано ехать без остановки. На рассвете 16 марта мы выехали в Режицу. Путешествие оказалось не из легких. Дорога была покрыта толстым слоем снега. Стоял сильный мороз. Дул пронизывающий ветер. Мы сделали только две короткие остановки, чтобы накормить лошадей и немного отогреться в домах. На дороге мы встретили офицера из нашего полка, который возвращался из Санкт-Петербурга. Он рассказал нам, что столица охвачена беспорядками, ходят слухи об отречении императора от престола. Все это звучало так нелепо, что мы просто не могли поверить. Фактически к власти пришло Временное правительство.

17 марта, когда солнце только начало вставать из-за горизонта, наш промерзший до костей полк вошел в Режицу. Навстречу попалась группа солдат с красными бантами. Пьяные и веселые, они и не подумали отдать честь. Командир остановил лошадь и сделал им замечание.

– Вы разве не знаете, что происходит в России? – спросил его один из солдат. – Теперь мы все равны.

Командир приказал солдатам «взяться за стремя», то есть встать между лошадьми и, ухватившись за стремя, следовать за нами. По мере приближения к центру города нам все чаще попадались навстречу такие же группы солдат с красными бантами, и все они «брались за стремя». Когда мы вышли на городскую площадь, по меньшей мере сто солдат шли между нашими лошадьми; причем надо учесть, что полк насчитывал не более пятисот человек. Уставшие, замерзшие гусары в раздражении пинали солдат, многие из которых стали молить о снисхождении.

– Сейчас там проходит заседание Совета солдатских и рабочих депутатов, – показывая на большое здание, стоявшее на площади, доложил корнет командиру полка. – Не понимаю, что это значит, но так мне сказали.

Никто из ехавших во главе нашей колонны ничего не знал ни о каком Совете солдатских и рабочих депутатов. Петрякевич, ехавший во главе 1-го эскадрона, обращаясь к командиру полка, спросил:

– Разрешите пойти и выяснить, что там происходит.

Командир принял его предложение.

Петрякевич спешился у здания и исчез внутри. Мы остановились. Спустя несколько минут из здания в панике повалила толпа солдат и штатских. Последним из дверей вышел Петрякевич, ударами стека подгоняя замешкавшихся в дверях людей. Он в мгновение ока разогнал местных революционеров, взявших власть в свои руки.

За четыре часа мы арестовали и посадили под стражу более трехсот человек. Затем заняли две железнодорожные станции, почту, прочие правительственные здания и приступили к патрулированию города. В городе установился порядок, и только время от времени то тут, то там происходили небольшие инциденты.

Полк расквартировался в казармах и в частных домах. Мы, офицеры, устроились в гостинице. К одиннадцати часам порядок был более или менее восстановлен, и я зашел в кафе рядом с гостиницей, чтобы позавтракать. Я сидел за столиком, когда в кафе вбежали два солдата, один с пистолетом, а другой с шашкой, и начали выкрикивать оскорбления в мой адрес. Я вскочил и бросился к ним. Они повернулись и выскочили из кафе, и мне не удалось их догнать. Вскоре кафе заполнилось офицерами. В полдень зашел разносчик газет, из которых мы уже официально узнали об отречении императора и развитии революции. Если нам так быстро удалось подавить беспорядки в Режице, почему же никому не удалось сделать это в Санкт-Петербурге? Мы за один день смогли справиться с местным гарнизоном, численностью 10 000 человек. Разве в столице нет людей, которые могли бы сделать то же самое? Нас мучило множество вопросов. Что теперь мы должны делать? Как себя вести? Наш мир рушился на глазах, и мы не понимали, какое занимаем в нем положение. В тот момент у нас не было ответов на эти вопросы.

Мы допустили большую ошибку, устроившись в гостинице и оставив без присмотра своих солдат. Мы просто еще не осознали всей сложности положения и вели себя обычным образом. В наше отсутствие к гусарам пришли агитаторы. Когда Петрякевич зашел в школу, в которой разместился 1-й эскадрон, он увидел революционера, выступавшего перед гусарами. Недолго думая, Петрякевич ударил оратора стеком и вышвырнул из школы. Но, отловив одного, мы упустили десятки других, занимавшихся агитацией в солдатских казармах. Очень скоро мы поняли, что слова агитаторов проникают в сердца наших солдат. Жуков неоднократно звонил в штаб 5-й армии с просьбой отозвать нас обратно, в траншеи. Но штаб настаивал на том, чтобы мы оставались в Режице, исполняя полицейские функции. Три дня нам удавалось поддерживать порядок, но мы понимали, что долго это продолжаться не может.

Во второй половине дня 21 марта наши солдаты построились перед гостиницей и попросили нас присоединиться к ним, чтобы парадным маршем пройти по улицам города в знак признания нового режима. На тот момент в гостинице оставалось только пять офицеров; остальные ушли в город. Мы считали, что в этих обстоятельствах наша прямая обязанность – находиться вместе с полком. Мы вышли из гостиницы, и в этот момент из огромной толпы, окружившей гусарский полк, раздалось несколько выстрелов.

– Гусары, ваши офицеры стреляют в вас! – визгливо выкрикнул кто-то из толпы.

Недавно пришедший в полк полковник вбежал в гостиницу и через черный ход выскочил на другую улицу. Там его и убили. Тем временем огромная, охваченная возбуждением толпа расколола наш полк на несколько частей. Некоторые гусары, потеряв голову, в поисках защиты от беснующейся толпы стали ломиться в двери домов и магазинов. Раздавались отдельные выстрелы. В этот момент, как гласит история нашего полка, «Литтауэр выбежал вперед и громко выкрикнул: «Гусары, ко мне, слушай мою команду!» Благодаря присутствию духа Литтауэра порядок был мгновенно восстановлен». В действительности на это потребовалось больше времени.

– Вы знаете меня? Теперь я командую полком, – говорил я гусарам, перебегая от одной группы к другой. – Займите свое место.

Наконец полк построился. Я чисто интуитивно понимал, что нельзя стоять на месте. Необходимо двигаться, не важно, в каком направлении, но только не стоять на месте. Не знаю почему, но мы двинулись к железнодорожной станции. По пути я подозвал четверых унтер-офицеров и попросил посоветовать, что делать дальше.

– Немедленно возвращаться в траншеи, – единогласно решили они.

К сожалению, мы не могли вернуться в траншеи, не получив приказа из штаба армии. Постепенно подтянулись остальные офицеры, и я передал командование старшему по званию.

Жуков, узнав о случившемся, поехал в Двинск, где находился штаб армии. Говоров, командир гусарского батальона нашего пехотного полка, прибыл в Режице и временно принял командование полком. Между тем наши солдаты признали новый режим. Они сформировали солдатский комитет, ставивший своей целью ограничить власть офицеров. К счастью, первым председателем стал Виленкин. Только благодаря дипломатическим способностям Говорова и Виленкина удалось восстановить хоть какое-то подобие порядка. Наши солдаты больше не хотели возвращаться на фронт. Они собирались остаться в Режице, чтобы «защищать революцию». Потребовалось три дня, чтобы заставить солдат тронуться с места, и мы, наконец, двинулись в обратный путь. Все солдаты были с красными лентами, и Нора, кобыла Говорова, была украшена красными лентами от гривы до хвоста. Говоров был очень недоволен этим и тихо прошептал Виленкину:

– Пожалуйста, сделайте что-нибудь.

Виленкин тут же обратился к ординарцу Говорова:

– В чем дело? Вы украсили священным символом революции лошадь. Получается, что завтра мы вздумаете украсить свинью?

С Норы сняли так раздражавшие Говорова красные ленты. Подъезжая к траншеям, Говоров приказал снять все не относящееся к форме. Все красные ленты исчезли как по мановению волшебной палочки.

Революционное движение в России возникло в середине XIX века. Крестьяне, на протяжении веков находившиеся в рабстве, неоднократно поднимали бунты. Революция 1905 года была первым предупредительным сигналом. Государство пошло на определенные уступки, к примеру учредив Думу. Дважды неугодную Думу распускали и выбирали новую. Поначалу война сплотила народ на защиту страны, но война длилась слишком долго и была чересчур кровавой.

Февральская революция 1917 года ожидалась, но только не сейчас. Не было выдающихся лидеров, способных направить революционные массы. Правда, агитаторы и пропагандисты уговаривали народ выйти на улицы, чтобы выразить протест против нечеловеческих условий существования. Волнения, начавшиеся в Санкт-Петербурге, привели к забастовкам, вызванным ухудшением экономического положения, и голодным бунтам Когда армия, направленная на подавление забастовок, присоединилась к демонстрантам, правительство ощутило собственную беспомощность. Тысячи резервистов присоединились к мятежникам по той простой причине, что не хотели идти на фронт; все изрядно устали от длившейся больше двух лет войны. После небольшого кровопролития было низвергнуто царское правительство. Его место заняла Дума, способствовавшая появлению первого Временного правительства. Основная часть интеллигенции приветствовала революцию и Временное правительство, которое в основном состояло из образованных людей. По своему характеру Февральская революция была консервативной. Но скоро появились лидеры различных политических течений, и между ними развернулась острая борьба. В итоге эта борьба завершилась Октябрьской революцией 1917 года, хорошо организованной и с идеологической точки зрения, и с точки зрения руководства, но циничной по исполнению.

Жуков, Петрякевич и Снежков покинули полк в Режице. Они перешли в резерв, а затем получили новые назначения. Многие считали, что при новом режиме будет проще служить в новом окружении. Во время террора, начавшегося после Октябрьской революции, Петрякевича казнили. Снежкова арестовали и по дороге в тюрьму пристрелили. Решив, что он умер, охранники оставили его на улице небольшого городка. Однако его не убили, а тяжело ранили. Сердобольные люди подобрали Снежкова и вернули к жизни. Сейчас он живет в Марселе, год назад я заезжал к нему, и мы вместе пообедали. Рот находился в отпуске, когда мы были в Режице, и уже не вернулся в полк. Никто из нас не знает о его дальнейшей судьбе. Я сменил Петрякевича на должности командира 1-го эскадрона и уже в новой должности вернулся в траншеи, с которыми познакомился еще командиром подразделения связи.