Глава сорок четвертая
Где-то под ярким синим небом плыл через реку паром. Где-то пели птицы на зеленых джерсейских холмах. Где-то невинные и счастливые дети играли в Джека-Соломинку.
А в полумраке погреба адвокатской конторы на Брод-стрит сидел Маскер с искаженным страданием лицом.
— Сами знаете, Мэтью, что я этого сделать не могу.
— Я знаю, что вы это сделать должны. Что толку в этой книжице без ваших показаний?
Кирби смотрел в пол.
— Вы говорили… что в этой трагической истории еще есть надежда. Можно спросить, в чем она?
— Надежда, — ответил Мэтью, — в том, что если вы сегодня — прямо сейчас — сдадитесь властям, обещаю, что я и некоторые влиятельные люди обеспечим вам свидание с матерью до того, как вы пойдете в тюрьму.
— Вот как? Вы и некоторые влиятельные люди?
— Да. Это я обещаю.
— Хорошо. — Кирби натянуто улыбнулся. — И после этого мне должно сразу стать легче, не правда ли?
— А на что вы надеялись, Тревор? Вы думали, что я раскрою организатора этого преступления, чтобы вы получили шанс убить и его до того, как он попадет под суд? — нахмурился Мэтью. — Если так, то вы действительно безумны. А воспитанников, которые в этом участвовали, вы тоже хотите убить? Айвзу тоже горло перерезать? — Эта фраза повисла в воздухе, когда Мэтью увидел злобный взгляд пустых глаз Кирби и подумал, что слегка пережал. Все же он продолжил: — Мне кажется, что если вы снова начнете бриться и увидите себя в зеркале, то поймете, как на вас подействовало убийство. Вы не преступник в душе! И даже Эндрю Кипперинг, при всех его пороках, не убийца. Пора бросить это дело, и пусть закон завершит то, что начали вы.
— Ну вот, теперь вы начнете мне рассказывать о мощи закона! О величии судов! О том, что Правосудие, эта слепая шлюха, всегда торжествует!
— Нет, не начну. Вы юрист, вы знаете, что это не так. Ошибается и выносит неверные решения любой суд, даже руководимый самыми лучшими намерениями. Такова жизнь. Но я пытаюсь объяснить вам, что ваши показания свершат правосудие над большим числом негодяев, чем ваш нож. Всех вы не убьете. Я даже не думаю, что в сердце своем вы хотели бы этого. Но ваши показания могут отправить их всех за решетку. Ваша история требует этого от вас, Тревор. Не продавайте истину задешево.
— Истину. Я ничего не могу доказать.
— Это начало, — ответил Мэтью, поднимая блокнот.
Кирби пошатнулся. Тяжело заморгал, глядя на фонарь, потом уставился в пространство.
— Мне… мне нужно подумать. — Рука медленно поднялась ко лбу. — Я устал. Я так устал…
— Я знаю, — сказал Мэтью и дал последний свой залп: — Ваша мать спит, даже когда ее глаза открыты. Мне кажется, ей снится, что «Ответ короля» прибыл, что вы входите в дверь. Вот чего она ждет, Тревор. Своего сына, который придет разбудить ее. И если вы прямо сейчас пойдете со мной к Лиллехорну, у вас есть такой шанс.
По лицу Кирби пробежала дрожь — и тут же слезы выступили на глазах. Как будто на виду у зрителей злая буря разрывала на части прибрежный дом — так резко искривилось лицо Кирби, и тяжелое рыдание сорвалось с его губ. Мэтью подумал, что ни один человек не может издать такого звука: это был вопль проклятого, низвергнутого с Небес. Слезы побежали по щекам Кирби, и лицо его снова стало маской — хотя эта маска страдания была превыше любой кары, известной Человеку, — колени его подогнулись, и он свалился наземь, пополз, пополз среди ящиков и бумаг подбрюшья своей профессии биться всем телом о недвижные кирпичи.
Мэтью пришлось взять себя в руки, потому что он тоже был потрясен. Кирби отдал все — положение, невесту, жизнь. Он вел битву, чтобы отомстить за страшную несправедливость, и отдал в этой безнадежной битве свою душу. Мэтью теперь думал, что месть пожирает и невиновного вместе с виновным и обоих их сжигает, обращая в тот же холодный пепел.
Но Мэтью был уверен, что в одном никто не сможет отказать Тревору Кирби.
Он был хорошим сыном.
— Я иду, — услышал Мэтью свои слова, и рыдания стихли. — Вы пойдете за мной, когда сможете?
Ответа не было. Кирби прижимался к стене, пряча лицо.
— Прошу вас, — сказал Мэтью. — Ради нас обоих.
Взяв с ящиков свою треуголку, он надел ее, крепко держа блокнот, и повернулся к лестнице. Вздрогнул, услышав за спиной движение, но нападения не последовало. Он поднялся по лестнице, вышел в дверь — в тот яркий свет, в котором плыл паром, пели птицы и дети играли в свои радостные игры.
Направился он по Брод-стрит к Сити-холлу, шагая не быстро, но и не слишком медленно. Он просто давал хорошему, но заблудшему сыну возможность подумать. Воздух пах солью моря, иногда доносился аромат табака, если проходил джентльмен с трубкой. Мэтью смотрел на здание перед собой, составляя в уме речь, с которой он обратится к Гарднеру Лиллехорну. Как ему все это объяснить, если Кирби так и не появится? Его слова будут тогда бредом сумасшедшего. «Констебль Лиллехорн, желаете ли послушать мой рассказ о коварном сговоре с целью воспитания из приютских сирот профессиональных преступников на службе у…»
Чья-то рука крепко ухватила его за правое плечо, прервав эти размышления. Он резко обернулся и увидел волчье, с запавшими глазами лицо Бромфилда, одетого в ту же широкополую кожаную шляпу и ту же охотничью одежду, в которой он был в имении Чепела.
— Смотри-ка! — Другая рука выдернула из пальцев Мэтью блокнот. — Неожиданная награда, я бы сказал!
Бромфилд обнял Мэтью за шею, как старый приятель, нагнувшийся сказать что-то по секрету, и столкнул его с тротуара в затененную нишу какой-то двери.
— Тихо, тихо, — сказал второй человек — тот, что держал блокнот. — Только доброжелательность, только предупредительность. Не правда ли, мистер Корбетт?
Ошеломленный Мэтью заморгал, глядя в улыбающееся лицо Джоплина Полларда.
Мальчишеская физиономия адвоката наклонилась ближе. На губах держалась та же улыбка, но большие карие глаза искрились не добродушным весельем, а бритвенно-резким блеском жестокости.
— Пожалуйста, совсем без шума. И без хлопот. Предъявите ему предмет, мистер Бромфилд.
Охотник вытащил из-за спины другую руку и показал до жути знакомую соломенную шляпку. Не в силах сдержаться, он содрал с Мэтью треуголку и насадил шляпку Берри ему на уши.
— Вашу прекрасную подругу взяли загодя. — Поллард продолжал держать ладонь на груди у Мэтью. — К несчастью, она так пнула ногой мистера Карвера по голени, что у меня зубы лязгнули. Так что когда вы ее увидите, она будет слегка в синяках. Но важнее ваше понимание, что ее жизнь зависит от того, что вы сделаете и скажете — точнее, не скажете — в ближайшие минуты.
— Что это зна…
Но Мэтью уже знал, несмотря на полное смятение мыслей. Понимание плеснуло ему в лицо ушатом ледяной воды. Было сказано, что Чарльз Лэнд — адвокат, практику которого унаследовал Поллард, — получил крупное наследство и вернулся в Англию, чтобы стать покровителем искусств и политической фигурой. Так профессор Фелл подготавливал место для новых инвестиций.
«Честолюбивый он, Поллард», — говорила вдова Шервин.
— Вы! — Мэтью произнес это слово как плевок. — Это вы все сделали?
— Все? Ну, это было бы преувеличение. Нет, не все. Просто следил, чтобы каждый делал то, за что ему платят, и чтобы все шло гладко. Это же и есть моя работа. — Он показал зубы. — Ровнять ухабистые дороги и следить, чтобы они сходились. Спасибо за блокнот, мистер Корбетт. Его я сегодня не ожидал получить.
— Можно мне дернуть его за нос, сэр? — с надеждой спросил Бромфилд.
— Никоим образом. Мы в общественном месте и соблюдаем приличия. Мистер Корбетт, вы пойдете с нами, и сделаете это без возражений и не привлекая внимания. Если через разумный промежуток времени вы не будете доставлены в имение мистера Чепела, то прекраснейшая мисс Григсби умрет такой смертью, о которой я даже не могу упомянуть, не потеряв свой сегодняшний завтрак. В силу этого я предлагаю вам следовать моим инструкциям: голову держать вниз, двигаться быстро, не говорить ни с кем, даже если к вам обратятся. Вы готовы? Идемте.
На самом деле, готов он или нет, никого не интересовало. Почти все лицо ему закрывала шляпа Берри, и его тащили двое с двух сторон — по Баррак-стрит, мимо того места, где было найдено тело Осли.
— Мы вас целое утро искали, — говорил на ходу Поллард. — Недавно я тут Брайана встретил на улице, он мне сказал, что вы приходили к Эндрю. Вы не против мне рассказать, зачем это вам понадобилось?
Мэтью был против, потому не стал рассказывать.
— Да не важно, — ответил адвокат на молчание Мэтью. — Я с Эндрю поболтаю и он мне все выложит. Мне кажется, или на самом деле как-то неспокойно было возле Эндрю последние дни? Как по-вашему?
— По-моему, идите вы…
Доблестный, но опрометчивый ответ был оборван парой грубых костяшек пальцев, вбитых в ребра через сюртук, жилет и промокшую от пота рубашку.
— Легче, мистер Бромфилд. Пока что в этом нет необходимости. А, вот мы и пришли.
На углу Барак-стрит и Бродвея стояла карета с четверкой лошадей, но совсем не такая, которая отвезла в имение Мэтью в компании Чарити Ле-Клер. Эта была пыльная и уродливая, специально сделанная похожей на обычные сухопутные паромы, что крейсируют между Бостоном и Нью-Йорком. Такая карета не будет привлекать внимания в потоке пешеходов, фургонов, телег и двуколок.
На козлах сидели кучер и форейтор, оба — мальчишки лет пятнадцати-шестнадцати.
— Внутрь, — сказал Поллард, подталкивая Мэтью вперед. Бромфилд швырнул внутрь его треуголку и отпер защелку на двери. Мэтью уже сел было в карету и тут увидел справа своего друга и одноклассника Ефрема Оуэлса. Тот шел по тротуару, футах в двадцати от кареты, опустив голову. Глаз не было видно за толстыми стеклами очков. Можно было бы позвать на помощь, но, во-первых, эти люди могли с тем же успехом скрутить и Ефрема, а во-вторых, жизнь Берри висела на волоске.
Ефрем прошел на расстоянии вытянутой руки. Тут же кулак Бромфилда уперся Мэтью в спину и запихнул в карету. Там уже сидел длинноволосый жилистый юнец, который был виночерпием на пиру у Чепела — Джереми, называл его хозяин. На волосах у него блестела помада. Как только дверь открылась, в руке у него появился невесть откуда взявшийся нож.
Мэтью сел на скамью напротив, рядом с ним сел Бромфилд, поднял руку и задернул холщовую занавеску на окне.
Поллард просунулся в дверь, отдал блокнот Бромфилду, который тут же сунул его под свой кожаный жилет.
— Вот и славно, — обратился Поллард к Мэтью. — Нет ни малейшей нужды устраивать неприятности. Мистер Чепел просто хочет с вами побеседовать.
— Побеседовать? Вы оговорились, наверное. Вы ведь хотели сказать «убить»?
— Мистер Корбетт, успокойтесь. Мы не разбрасываемся талантами, даже заблудшими. У нашего покровителя есть прекрасная деревенька в Уэльсе, где людям дают образование и правильные понятия о жизни. Но я бы действительно хотел знать: как попала к вам эта книжица?
Ответ найти надо было быстро.
— Мак-Кеггерс ошибся, что в вещах Осли ее не было. Его невольник Зед кое-что переложил в другой ящик. Я вернулся к Мак-Кеггерсу и нашел.
— И это так и было?
— Так и было.
— Хм-м… — Глаза Полларда изучали лицо Мэтью с таким вниманием, какого еще он прежде не замечал у этого молодого адвоката. — Надо будет мне спросить мистера Мак-Кеггерса. Вы меня беспокоите, сэр, как беспокоите и мистера Чепела. И что-то надо с вами делать.
— Девушка тут ни при чем!
— Тут — это где, сэр? — Поллард продолжал слегка улыбаться. — А, вы о вашей интриге с мистером Грейтхаузом, если я правильно понял? Нам хорошо известно, что вы раскапывали некую могилу на некоторой ферме. Мистер Ормонд был рад ответить на вопросы молодого представителя конторы коронера, который хотел уточнить некоторые детали.
— Я понятия не имею, о чем…
— Бросьте, не надо. Добрый, обязательный и глуповатый Брайан играет с прачкой в одну маленькую игру. Он ей сообщает какую-нибудь тайну, она ему в ответ другую. Кажется, это единственный его порок, помилуй его Господь. Во вторник Брайан мне сказал, что его прачка слышала: не три убийства было в городе, а четыре. Нашли труп, прибитый рекой к ферме в десяти милях от города. Молодой мужчина, пока что неопознанный. На теле множественные колотые раны. И таинственный информатор прачки сам это видел. Ну так вот, наш молодой представитель был вчера у мистера Ормонда и выяснил имена тех двоих, что вскрывали могилу. Хадсон Грейтхауз и — можете себе представить? — его помощник Мэтью Корбетт. Забавно, не правда ли?
«Обхохочешься», — подумал мрачно Мэтью.
— Разумеется, с мистером Грейтхаузом мы разберемся в свое время. Но сперва вы. Будьте здоровы, сэр. — Поллард отодвинулся и захлопнул дверцу. — Пошел! — крикнул он кучеру.
Бромфилд перегнулся через Мэтью и задернул вторую занавеску с довольно неприятным звуком.
Щелкнул кнут, карета покатилась. Мэтью обливался потом в желтоватом сумраке. Слышен был рабочий дневной шум Нью-Йорка — карета ехала по Бродвею на север. Мэтью не сводил глаз с ножа в руке Джереми — нож выглядел весьма живо и энергично.
Надо было искать выход. К сожалению, выхода не было. Мэтью поднял руку — снять с себя шляпку Берри, и тут же к нему метнулся нож, как жало гремучей змеи, а Бромфилд железной хваткой стиснул ему плечо. Эти мерзавцы мгновенно поняли, что он хочет сделать, и позволили ему снять шляпку. Он положил ее на колени, думая, что, будь он настоящим героем по образцу Хадсона Грейтхауза, то дождался бы первого серьезного ухаба, швырнул соломенную шляпку в глаза мальчишке, выхватил бы у него нож и всадил бы в цель побольше — то есть в грудь Бромфилда. Но, конечно, пробить кожаный жилет и блокнот — может быть, это была бы слишком необдуманная авантюра. Мэтью решил, что на свете есть только один Хадсон Грейтхауз, а в этой карете герою места нет.
Карета понеслась быстрее, свернув на Пост-роуд и оставив город позади. Кнут щелкал налево и направо, четверка лошадей не жалела усилий.
«Прекрасная деревенька в Уэльсе», — сказал Поллард. Как раз такое место, где им с Берри провести старость. Ну, если таковая у них будет.
У них, отметил про себя Мэтью. Ни с кем никогда он еще себя так не объединял после случая с Рэйчел Ховарт в Фаунт-Ройяле. Он вообразил тогда, что влюблен в Рэйчел, хотя на самом деле хотел только быть ее защитником. Любовь — он не знал даже, понимает ли он, что это такое. Желание — это он понимал, жажда общения — тоже… но любовь? Нет. Он был слишком занят, чтобы даже такая мысль пришла ему в голову.
Но сейчас ему светил долгий период — в лучшем случае — отставки. И вдруг он пожалел, что был слишком серьезен и куда как недостаточно… да, весел, как говорил Мармадьюк. Меньше шахмат, больше танцев. Или хотя бы больше внимания красивым девушкам Нью-Йорка, которых в этом городе хватает. Забавно, как наставленный на тебя нож может повернуть мысли к предметам, еще недавно казавшимся легкомысленными и вдруг ставшим безвозвратно утраченными.
«Но нет, погоди, — сказал он себе. — Не торопись». Он еще жив, и Берри тоже жива. Еще может настать время рыдать и сокрушаться, причем очень скоро, к сожалению, но пока рано. Пока надо оставаться спокойным, сосредоточенным и готовым действовать, если представится подходящая ситуация.
Карета ухнула в рытвину почти такую же глубокую, как отчаяние Мэтью, и подпрыгнула. Момент для Мэтью швырять Джереми шляпку в лицо миновал. Героев в карете не обнаружилось. Но разве не героизм — просто держать себя в руках, не давая разгуляться нервам, так и пляшущим под кожей?
«Что будешь дальше делать, бледная немочь?»
Джереми положил нож на сиденье рядом с собой. Бромфилд запрокинул голову, полузакрыв глаза и покачиваясь вместе с каретой.
— Эй! — окликнул мальчишку Мэтью. Бромфилд тут же открыл глаза и выпрямился. Джереми смотрел на Мэтью пустыми глазами.
— Тебе сколько лет? — спросил Мэтью.
Джереми посмотрел на Бромфилда — тот пожал плечами — и снова повернулся к Мэтью.
— Пятнадцать.
— Я в пятнадцать как раз вышел из приюта. Понимаешь, я тоже там воспитывался.
— Во как?
— У тебя какая специальность?
— Чего у меня?
— Ну, талант. За который тебя взяли из приюта в школу Чепела?
— Это тебе не школа. Это… — Он наморщил лоб, вспоминая слово. Явно не за сообразительность он попал сюда. — Это университет.
— Уверен, ты далеко пойдешь после диплома. Так какой у тебя талант?
Мальчик поднял нож и посмотрел на лезвие почти любовным взглядом.
— Вот эту штуку, — сказал он с законной гордостью, — я могу кинуть с двадцати шагов прямо кому хошь в спину. Я так одного индейца-пацана сделал, он у папаши моего кур воровал. Я ему красную глотку вспорол и скальп с него снял.
— Похвально. И сколько тебе тогда было?
— Одиннадцать вроде бы. А потом пришли индейцы и папашу моего с собой уволокли. А меня, чтоб их черти взяли, привязали к дереву и дом пожгли. Вот так я остался один.
Мэтью кивнул. Нечто вроде наемного убийцы? Артист холодного оружия, способный нанести удар издалека, из темноты? Очевидно, у Осли был талант распознавать в своих учениках скрытые способности — можно назвать их семенами зла, врожденными или созданными тяжелыми обстоятельствами жизни, — а потом Чепел из сырого материала лепил ценный товар.
— И что дает тебе мистер Чепел в награду за твою верность этому… университету?
— Жрачку отличную, — ответил мальчишка. — Койку. Никто ко мне не лезет. И манда — сколько захочешь.
Ага, подумал Мэтью. Значит, Чарити Ле-Клер — тоже ценный ресурс.
— А после одиннадцати лет тебе случалось убивать?
— Хватит, — предупредил Бромфилд. — Заткнись и больше пасть не разевай.
Голос ясно давал понять, что Мэтью не следует проявлять упрямство, если ему зубы дороги, и Мэтью откинулся на спинку сиденья. Джереми продолжал любоваться ножом, будто это была его декларация силы в том мире, который молодых людей растаптывает в кашу тяжелыми сапогами.
Наконец — нет, слишком скоро, — Мэтью ощутил, что карета замедляет ход. Форейтор прозвонил в колокольчик, перед остановившейся каретой открыли ворота. Лошади двинулись вперед, набирая скорость, и через сто ярдов раздался крик:
— Тпру! Тпру!
Карета заскрипела и остановилась. Дверца рядом с Мэтью распахнулась — и появился Лоуренс Эванс, отлично одетый, безупречно причесанный, стоящий в ярком свете дня. Но был он, конечно же, не один — вокруг стояли толпой и заглядывали в карету юные лица всех видов и, как говорил Чепел, возрастов от двенадцати до восемнадцати — двое или трое даже на пару лет постарше. Всего девятнадцать, как говорил Эванс. Может, и так, но Мэтью показалось, что их тут хватит дать отпор английской бригаде.
Первым вышел Бромфилд, потом Мэтью, конвоируемый Джереми с ножом. Мальчишки тут же завопили, заулюлюкали, загоготали, пока не раздался холодный голос Эванса:
— Хватит. Проявляйте уважение даже к врагу. И освободите дорогу немедленно.
Щелкнул кнут, карета покатила в сторону виноградника, а Мэтью был препровожден в особняк. Но на ходу он отметил, что «студенты» этого университета одеты более или менее одинаково: белые рубашки, черные или коричневые панталоны и кремовые чулки. Заметны были также бумажные значки на рубашках, разрисованные алыми и синими мелками треугольники, квадраты и круги, и быстро мелькнули только у старших юношей — синий круг в красном треугольнике, окруженном синим квадратом. Что-то вроде медалей? Или для различения между «курсами», как в настоящем университете? Первый год обучения, второй и так далее?
Мэтью прошел в дверь. Когда она закрывалась за его спиной, кто-то из мальчишек крикнул:
— Ну тебе сейчас и будет!
Что именно будет, даже думать страшно.
Его препроводили — достаточно грубо, Бромфилд подталкивал сзади — мимо лестницы в задрапированный гобеленами коридор, дальше в глубь дома, в столовую с веерами клинков, бывшую местом позднего и явно недавно прерванного дневного пира: тарелки с горками куриных костей стояли посреди серебряных подносов, солонок и перечниц, которые, по утверждению Чепела, создают стол джентльмена. Мэтью даже ощутил легкое злорадство, что его прибытие заставило Чепела оторваться от еды.
Дверь в левой стене была открыта, за ней виднелась лестница, ведущая вверх, освещенная узким и длинным окном.
— Сюда, пожалуйста, — сказал Эванс и пошел вперед.
Мэтью чуть не упал от толчка в спину, едва успев нащупать первую ступеньку. Лестница вела в кабинет с круглыми окнами в сад, похожими на корабельные иллюминаторы, повсюду сплошь кожаная обивка и темный дуб. Обычный кабинет человека со средствами: широкий письменный стол, кресла, картотечные ящики, книжные шкафы с томами в кожаном переплете, в которых при менее печальных обстоятельствах Мэтью рад был бы порыться.
Два предмета в этом вот кабинете неприятно выделялись. Первым был Саймон Чепел за столом, в косом луче солнца, громада плеч и таран головы, а вторым — Берри Григсби в абрикосового цвета платье с желтой кружевной оторочкой. Она сидела на отставленном в сторону стуле, руки у нее были связаны за спиной белым шнуром, и таким же шнуром она была привязана за талию к спинке стула. Волосы растрепаны и перепутаны, глаза дикие и очень испуганные, а на левой скуле наливался свежий и яркий кровоподтек.
— Добрый день, Мэтью! — Чепел сидел, опираясь на зеленое сукно стола локтями сплетенных рук, в очках ярко сверкало солнце. — Извините, что не встаю.
Никакого остроумного ответа у Мэтью не нашлось — рот пересох как колодец. Чарити Ле-Клер, столь же элегантная и красивая, сколь испорченная и развращенная, стояла прямо у Берри за спиной. У противоположной стены раскинулся в кресле похожий на ящерицу граф Дальгрен, будто загорал на теплом камне.
— Мэтью, — хрипло проговорила Берри. Разбитая нижняя губа у нее распухла. На шее остались синяки от пальцев Карвера, когда тот задушил ее крик. Глаза молили о спасении, будто это какое-то страшное недоразумение, и теперь все станет хорошо, потому что пришел наконец сэр Ланцелот.
Но рыцарь этой минуты отметил нечто весьма тревожное: на полу под Берри был расстелен кусок толстой парусины. Очевидно, для защиты толстого кирпично-красного ковра от… от чего? Опять-таки страшно было подумать.
— Вот чего у него с собой было, сэр, — сказал Бромфилд, вытаскивая блокнот и выкладывая его на стол. Чепел тут же открыл ее на странице, отмеченной Маскером.
— А, да. Очень хорошо. — Улыбка Чепела была как свежая рана. — Вот теперь могу вздохнуть спокойно.
Мэтью обнаружил, что в комнате присутствует еще одна личность. Справа, в тени, прижавшись к книжным полкам как черная паутина, стоял юноша непонятного возраста. Узкокостный, бледный, жутковато-хрупкого вида. Шелковистые волосы цвета пыли. Одет он был в ту же форму, что и прочие студенты, на приколотой к рубашке табличке — круг. Тонкий и длинный шрам уходил от правой брови под волосы, а глаз с этой стороны поблескивал молочно-белым.
— Связать его, — бросил Чепел, проглядывая записную книжку.
Стоящий за спиной Мэтью Бромфилд сгибом локтя сжал ему горло, а Лоуренс Эванс продемонстрировал подозрительное для бывшего клерка умение обращаться с веревкой. Руки Мэтью завели назад, обкрутили запястья шнуром и завязали так туго, что он чуть не обмочил собственные панталоны. Потом его пихнули на стул, услужливо подставленный под ягодицы.
Чепел взял понюшку из серебряной табакерки — по щепоти в каждую ноздрю, втягивая носом, но весьма по-джентльменски. Белым кружевным платком он смахнул остатки табака с костюма — который, впрочем, сам был сочного табачного цвета.
— Я хочу знать, — спросил он, складывая платок и убирая его в карман, — где вы взяли этот блокнот. Не будете ли вы так добры мне об этом рассказать?
Мэтью как-то сумел смочить свой пересохший колодец, чтобы ответить:
— Конечно, скажу. Все очень просто: коронер положил его не туда. В другой ящик. Я вернулся к нему и…
— А зачем бы он стал давать его вам, сэр? — Топазовые глаза чуть-чуть полыхнули огоньком.
Осторожно, подумал Мэтью.
— Он мне доверяет. Я ему сказал, что знаю мисс Ле-Клер и отдам блокнот ей. Естественно, я собирался принести его сюда. — Возникла пауза, Мэтью ею воспользовался, чтобы продолжить: — Я то же самое сказал мистеру Полларду. Он сам поговорит с мистером Мак-Кеггерсом.
— Он все знает, — сказал Бромфилд, и Мэтью захотелось двинуть его ногой в пах.
— Я знаю, что он все знает, — раздраженно огрызнулся Чепел. — Может быть, не все, но достаточно. Ладно, Мэтью, отложим на время эту книжечку, сейчас меня интересует Маскер. Вы знаете, кто он?
— Нет.
— Вы абсолютно в этом уверены?
— Я… да, я уверен, — ответил Мэтью, проклиная свою нервную дрожь.
— Видите ли, причина моего вопроса в том, что Маскер убил троих человек, игравших важную роль в нашем проекте. Вы ведь знаете, о каком проекте я говорю?
— Нет, сэр, не знаю. — И быстро добавил: — Нет никакой необходимости мне о нем рассказывать.
— Сэр? — подал голос убийца-в-спину Джереми. — Он меня по дороге спрашивал, в чем мой талант. И наш университет он, бля, школой назвал!
— Прошу вас выбирать выражения. Ваша оценка поведения будет снижена. — Чепел перенес свое обжигающее внимание на блестящее от пота лицо Мэтью. — Кто загнул эту вот страницу? — Мэтью будто оглох и онемел. — Эту вот страницу с именами воспитанников? Кто ее загнул? Мистер Мак-Кеггерс?
— Я полагаю, что он, сэр. Может быть, я сам случайно, я не помню…
— Вы лопочете чушь, — перебил Чепел очень спокойным голосом. Странно, как от такого спокойного голоса может дрожь пробрать до самого хребта. — Я думаю, вы знаете, кто такой Маскер. Я думаю, что Маскер убил этих трех человек именно из-за одного из наших предприятий. Я думаю, у него есть какой-то грандиозный план отмщения, и это означает наличие у него связей со Свенскоттами.
— С кем, сэр? — спросил Мэтью, хотя и несколько придушенным голосом.
— Мистер Бромфилд, если он еще раз заговорит, не будучи спрошенным, я прошу вас отреагировать очень резко. Однако прошу вас беречь ковер: он новый, и пятна крови мне на нем не нужны.
— Будет сделано, сэр.
— Итак, я говорил, — продолжал Чепел, — что Маскер связан с семьей Свенскотт. Это очевидно. Я думаю, что раз вы теперь младший партнер мистера Хадсона Грейтхауза в его весьма почтенном бабском агентстве, то по каким-то своим причинам и, возможно, при достаточно странных обстоятельствах Маскер обратился к вам благодаря объявлению в газете. Итак, это должен быть некто, кого вы знаете, и кто знает ваши нынешние связи. Он передал вам блокнот, снятый им с тела Эбена Осли, этого убитого мудака. И теперь у Маскера проблема: он хотел бы знать, кто мог организовать мероприятие в Филадельфии в… какой это был год, Лоуренс?
— Тысяча шестьсот девяносто седьмой, сэр.
— Совершенно верно. Он желает, чтобы вы выяснили, кто составил этот план и хочет убить этого человека. Если вы еще сами не сообразили, мы говорим обо мне. К необходимости защищать собственное горло я отношусь весьма отрицательно, пусть даже я знаю, что этот Маскер попадет на бойню, стоит ему ногой ступить в стены этого имения. Поэтому… я желал бы знать имя этого человека, чтобы я мог привезти его сюда и вышибить ему мозги. Это имя сообщите мне вы, сэр. И сделаете это в течение одной минуты. Мистер Рипли?
Мальчишка змеиным движением выплыл из тени. В тот же миг Чарити Ле-Клер обеими руками вцепилась в волосы Берри и закинула ей голову назад. Лоуренс Эванс, мастер на все грязные руки, шагнул вперед и прижал к правому глазу Берри какой-то металлический зажим, не дающий векам сомкнуться. Девушка кричала и пыталась сопротивляться — тогда элегантная дама заткнула ей рот грязной кожаной перчаткой.
Скользящим движением Рипли вынул из кармана отточенную до синевы вязальную спицу.
