Часть вторая
БЕЗУМИЕ
Глава тринадцатая
Удачно оказалось, что магистрат Пауэрс был доволен исходом встречи Мэтью с миссис Герральд, потому что с утра в четверг Мэтью не мог удержать пера, не то что написать строчки. Магистрат хотел знать все, что случилось, и Мэтью любезно все ему изложил, особо подчеркнув полночное «обучение» с рапирой, от которого сегодня был совершенно непригоден к письменным занятиям.
— Тогда свободен, — решил магистрат. — Уведу себе сегодня чьего-нибудь клерка, а ты иди домой и отдыхай.
— Я по дороге зайду в аптеку за мазью, — ответил Мэтью, потирая плечо. — Завтра к слушанию дела Нокса буду готов.
— Не уверен. Но мне кажется, что у магистрата Макфинея ничего сейчас нет в папке, и я у него попрошу одолжить его клерка. — Пауэрс указал на дверь. — А ты иди лечить руку.
— Спасибо, сэр. Я завтра обязательно попытаюсь вернуться к работе.
— Если нет, так нет. Особенно по этому поводу не тревожься. — Он посмотрел на Мэтью поощрительным взглядом. — Мне приятно, что я тебе помог выйти на новый путь. То, что миссис Герральд выбрала тебя, это похвала настолько же мне, насколько и тебе. И я уверен, что она за свои деньги не будет разочарована. Они же собираются тебе хорошо платить?
— Мы пока еще не обсуждали цифры.
— Мне кажется, что тебе будет нужно некоторое юридическое представительство. Если захочешь написать контракт должным образом, я буду рад помочь.
— Спасибо… — Мэтью собрался уходить, но у двери замешкался.
— Что-нибудь еще? — спросил магистрат.
— Да, сэр. Я интересуюсь насчет миссис Герральд. Вы что-нибудь еще о ней знаете?
— Что, например?
— Вы говорили, что у вас есть общие враги. Могу я спросить, что вы имели в виду?
Магистрат несколько секунд изучал — или делал вид? — первые строки лежащего перед ним письма.
— Миссис Герральд тебе не сообщила? — спросил он. — Не рассказала свою историю?
— Она сказала мне, что агентство основал ее муж. Я понял так, что он покойный. Есть ли еще что-нибудь, что мне следует знать? — Тут он сообразил: — А, вы говорили, что были знакомы с миссис Герральд в Лондоне. Вот почему она направила к вам посланца. Это был мистер Грейтхауз?
— Да, это был Хадсон.
— Вы с ним так коротко знакомы? Это впечатляет. И я предполагаю, что у вас были дела и с миссис Герральд?
Магистрат выдавил на лице кривую улыбку.
— Теперь я понимаю, каково стоять на месте свидетеля. Следует ли мне признать себя виновным и отдаться на милость суда, господин обвинитель?
— Прошу прощения, сэр. — Мэтью тоже пришлось улыбнуться, чтобы скрыть смущение. — Я увлекся.
— Это я за тобой постоянно замечаю. Отвечу: я знал Кэтрин Герральд по Лондону. Мы познакомились, когда Рич привел ее на субботний ужин в братство.
— Рич?
— Ричард Герральд. Он был членом нашего юридического братства в Кембридже. И чертовски здорово играл в теннис. Почти как я. И юристом стал великолепным, специализировался по обвинениям в уголовных процессах. Да, так он привел на субботний ужин красавицу Кэтрин Тейлор, а потом мы заключали пари, когда они поженятся. Я ошибся в прогнозе, но ненамного.
— Что случилось с мистером Герральдом?
И снова магистрат сделал вид, что читает бумаги. Мэтью знал, что он определенно хочет нечто рассказать, но, наверное, не позволяет обстановка.
— Я думаю, — произнес наконец Пауэрс, — что на эти вопросы тебе должна ответить миссис Герральд.
— Но я именно про «общих врагов», — настаивал Мэтью. — На этот вопрос разве вы не должны ответить?
— Должен бы, — согласился Пауэрс. Помолчал, ничего не добавляя, и закончил так: — Но мой ответ сильно зависит от ответа миссис Герральд. Поэтому я предоставляю отвечать ей.
— Сэр, я же не прошу судебного решения. Я прошу только…
— Если через пять секунд ты еще будешь в этом помещении, — перебил его Пауэрс, — я сочту, что твой рот вполне в состоянии диктовать эти письма перу макфинеевского клерка. Ты идешь или остаешься?
— Иду.
— Тогда исчезни.
Дверь закрылась за спиной Мэтью.
По дороге он чуть опять не налетел на генерального прокурора Байнса, и пришлось приостановиться, пока этот джентльмен поднимался по лестнице. Потом Мэтью спустился и вышел на яркое предполуденное солнышко. То и дело поглядывая назад, он влился в поток горожан, обогнул подводу с сеном и направился к аптеке вверх по Смит-стрит.
Он не смог удержаться, чтобы не остановиться под полосатой красной вывеской аптекаря и не осмотреть еще раз место, где упал Деверик. Вчера он не нашел ничего, и сегодня тоже. А потому он вошел в аптеку, где за стойкой тянулись полки с эликсирами, мелом от изжоги, различными видами древесной коры от лихорадки, цинковой мазью, пиявками в банках, зубным порошком, растертыми цветами и травами, медицинским уксусом и прочими аптекарскими товарами, поговорил недолго с мистером Устерхаутом и вышел на улицу с завернутым в бумагу флаконом масляного экстракта тысячелистника, который надо прикладывать два раза в день. На пересечении Смит-стрит и Кинг-стрит Мэтью свернул вправо, из-за чего ему пришлось по дороге к мастерской печатника миновать царство Эбена Осли (которое при солнце вызывало у него не больше добрых чувств, чем при луне).
Когда он пришел, Мармадьюк Григсби как раз размечал статьи и располагал блоки шрифта в верстаках. Знаменитый печатный станок, расположившийся в центре самой освещенной солнцем комнаты, представлял собой громоздкое старое чудище, знавшее, быть может, еще руку самого Гуттенберга. Глядя на это приспособление, трудно было поверить, что именно из него выходят листы пергаментной бумаги с оттисками ламповой сажи и льняной олифы, извещающие граждан о происшедших и будущих событиях.
— Пришел помогать делать выпуск, надеюсь? — спросил Григсби. — Если все пойдет хорошо, завтра можем начать печатать.
— Я вот что принес. — Мэтью протянул конверт и подождал, пока Григсби его вскроет. Печатник внимательно прочел.
— Агентство «Герральд»? С запросами обращаться письменно в гостиницу «Док-хаус-инн»? И что это все значит?
— Для тебя — деньги. — Мэтью открыл кошелек и протянул одну из оставшихся серебряных монет. — Этого хватит за одноразовое объявление?
— Вполне! — Григсби осмотрел монету так тщательно, будто собирался сразу ее съесть. — Но все-таки, что оно означает? «Решение проблем»? Каких проблем?
— Ты его напечатай как есть, если ничего не имеешь против. Кому надо, те поймут.
— Ну ладно. А теперь сядь за стол, и я возьму еще чистой бумаги. Хочу услышать твой рассказ о том, как ты наткнулся на тело Деверика. — Григсби поднял руку раньше, чем Мэтью успел бы возразить. — Я знаю, что ты оказался на месте не первый, но из интервью с Филиппом Кови я вообще ничего не узнал. От тебя я хочу узнать твои впечатления от того момента, и еще — что сказал тебе Мак-Кеггерс насчет Маскера. Да давай уже садись!
Мэтью сел на стул с тростниковой спинкой, отлично помня и добрый совет Мак-Кеггерса хранить информацию при себе, и куда более настоятельный совет Байнса в Сити-холле на ту же тему. Он подождал, пока печатник обмакнет перо, и тогда сказал:
— Я вполне могу изложить свои впечатления от той минуты, но мне придется придержать сведения, которые сообщил мне коронер.
И тут у Григсби задергались мохнатые белые брови.
— О нет, Мэтью! Неужто и ты?
— Что «и я»?
— Неужто и ты против меня? Ты скрываешь информацию, которую хочет утаить от общественности Лиллехорн? Или же это магистрат Пауэрс придушил тебя ошейником?
Мэтью покачал головой:
— Ты меня достаточно хорошо знаешь. Мак-Кеггерс просто заметил, что не в интересах следствия было бы разглашать сейчас подробности о Маскере.
— Ага! — Григсби навис над бумагой. — Значит, он снова назвал это имя?
— Мне кажется, он ясно дал понять свое мнение: обе жертвы убиты одной и той же рукой.
— Это Маскер! — воскликнул Григсби, брызгая слюной на бумагу, по которой уже царапал пером с яростью, понятной только писателю.
Мэтью вздрогнул, мысленно услышав гром из уст Байнса, когда он прочтет эту статью.
— Мак-Кеггерс не использовал этот термин, строго говоря. И я не думаю, что разумно будет…
— Вздор! — небрежно отрезал старик. — «Газетт» бы обязательно так бы его назвала, а что годится для «Газетт», для «Уховертки» подойдет тем более! — Он снова обмакнул перо. — Теперь давай все с самого начала.
Через час Мэтью вышел из типографии, просто перемолотый жерновами Григсби, слегка одурелый от недосыпа, и не очень хорошо помнил, что он рассказал, а что все-таки сохранил в тайне. Григсби может взять случайную фразу и сделать из нее целый абзац. Мэтью пришлось отказаться ему помогать, и не столько из-за боли в плече, сколько в шее. Григсби был разочарован, но обещал, что в пятницу печатать листок ему поможет Ефрем Оуэлс.
Он пошел домой и был встречен просьбой Хирама Стокли вымести мастерскую. Поскольку за жилье он расплачивался работой и считал это своим долгом, Мэтью подмел мастерскую тщательно и не жалуясь. Сперва работа оказалась для него труднее, чем можно было бы ожидать, потому что приходилось все время увертываться от боков и пятачка Сесили, норовившей стукнуть его под коленки, но потом Стокли сжалился и выгнал свинью наружу. Наконец Мэтью завершил работу и объявил о намерении подняться к себе и подремать, но ему пришлось ненадолго задержаться — уверить гончара, что он не болен и врач ему не нужен.
У себя в комнате Мэтью открыл окно, давая выход теплому воздуху, снял сюртук и рубашку, после чего смазал мазью руку и плечо. От одной мысли о том, чем ему придется заниматься в субботу, Мэтью ощутил навалившуюся усталость. Он — человек умственных занятий, а не азарта или спорта. Смешно, что надо пройти через такие труды, от которых все равно толку не будет, если даже он будет тренироваться целый месяц по десять часов в день. Как вообще может человек научиться так владеть оружием? Начинать надо, наверное, с железными руками и железным телосложением.
«Ты позволяешь себе гнить заживо», — сказал ему Грейтхауз.
Много он понимает, подумал Мэтью. Каждый может держать рапиру, если он шесть футов с тремя дюймами роста и крепок, как военный корабль. А пистолет тоже любой идиот может навести, так какой в этом смысл?
«Не мужик, а привидение».
Сильные слова для слабого ума, подумал Мэтью. Ну и черт с ним. Раскомандовался, генерал в песочнице! Да гори он огнем!
Мэтью лег на кровать, закрыл глаза, но даже так не укротил приступа злости. «Весь этот путь проделал, только чтобы меня обмишурили. Выставили дураком. Но ведь у них не получилось, правда ведь? Ну нет уж! Это нужно быть поумнее этой парочки, чтобы одурачить Мэтью Корбетта! Теперь устроили мне это „обучение“, проверяют на стойкость! Пытаются заставить делать то, чего я никогда раньше не делал и вряд ли когда буду! Драться на шпагах, драться кулаками, как обыкновенный хулиган! Уж если бы я хотел пробарахтаться всю жизнь в драках, то мог бы остаться в банде в гавани!»
Тут он ясно увидел перед собой Кэтрин Герральд за письменным столом. Она смотрела на него, и эти пронзительные синие глаза светились, как лампы из-под воды.
«Будете стремиться к успеху — и несмотря на это, много раз терпеть поражение. Так устроен этот мир, и такова правда жизни. Но когда вы снова найдете свою лошадь, куда вы поедете — вперед или назад?»
И она тогда подняла руку, сжала в кулак и стукнула по столу. Раз… другой… и третий…
— Мэтью? Мэтью!
Он резко сел, заметил, как сильно стемнело. Еще раз три удара.
— Мэтью, открой, пожалуйста!
Это был голос Хирама Стокли. Он стоял на лестнице и стучал снизу в люк.
— Мэтью!
— Да, сэр! Одну минуту!
Мэтью спустил ноги на пол и протер глаза. Он чувствовал себя намного лучше, но который сейчас час? Часы в кармане сюртука. При угасающем свете он увидел, что уже пять часов вечера. Распахнув люк, Мэтью взглянул прямо в лицо Стокли.
— Прости, что пришлось тебя побеспокоить, — извинился гончар, — но к тебе гость.
— Гость?
Стокли отступил в сторону, и Мэтью увидел у подножия лестницы человека, которого никак не ожидал в гости.
— Привет, Мэтью! — сказал Джон Файв. Пришел, наверное, из кузницы, потому что был одет в обычную белую рубашку, коричневые панталоны и сапоги, а лицо у него все еще румянилось от пламени горна. — Можно к тебе подняться?
— Конечно, заходи.
Мэтью придержал дверцу люка, Стокли спустился, и Джон поднялся наверх. Мэтью опустил за ним люк и полез доставать свечи.
— Уютно, — сказал Джон, озираясь. — И книг у тебя сколько! Впрочем, это можно было наперед сказать.
Мэтью извинился, сполоснул лицо над умывальником, достал из кармана часы и убедился, что действительно уже десять минут шестого. Заведя часы, он поднес их к уху — послушать тиканье.
— Вот это штука! Я и не знал, что ты такие деньги зарабатываешь.
— Это подарок. Но ведь действительно хороши?
— Да, вряд ли у меня такие будут. Можно подержать?
Мэтью дал ему часы и развел мыльную пену для бритья, пока Джон Файв здоровым ухом прислушивался к часам.
— Здорово они тикают, да? — сказал он.
— Да, — согласился Мэтью.
Джон положил часы на тумбочку и понюхал воздух:
— Чем это пахнет?
— Мазь из тысячелистника. У меня плечо болит.
— Да, мне бы такая штука тоже могла пригодиться, и не раз.
Мэтью намазал щетину пеной и начал бриться опасной бритвой. В круглом зеркальце над умывальником он видел стоящего за спиной Джона. Тот все оглядывал комнату, морща лоб. Что-то должно было произойти, но Мэтью понятия не имел, что именно.
Джон откашлялся:
— Веду тебя на ужин.
— Извини? — обернулся Мэтью.
— На ужин. Приглашаю. Деньги мои.
Мэтью брил себе подбородок, но при этом смотрел на Джона в зеркало.
— А с чего это вдруг, Джон?
Сперва Джон только пожал плечами. Потом отошел к окну, выглянул на Бродвей.
— Не дело это — злобу таить, Мэтью. Ты знаешь, о чем я.
— Я понимаю, что ты говоришь о нашем несогласии по поводу образа действий в некотором вопросе. Но я хочу, чтобы ты знал: я как следует подумал над тем, что ты говорил. Насчет Натана и всего прочего. — Мэтью остановился, держа бритву возле верхней губы. — Пусть мне не нравится положение вещей, но я понимаю, что иным оно быть не может. Так что я очень стараюсь оставить это дело, Джон. Очень.
— Это понимать так, что ты не таишь злобы?
Мэтью добрил губу и только потом ответил:
— Именно так.
— Ф-фух! — с видимым облегчением выдохнул Джон Файв. — Слава богу!
Вот теперь Мэтью стало действительно любопытно. Он вымыл лезвие и отложил его.
— Если ты пришел узнать, таю я на тебя злобу или нет, то я могу обещать, что нет. Но ведь ты здесь не для этого?
— Да, не для этого.
Мэтью чистым полотенцем стал вытирать лицо. Когда стало ясно, что без понукания Джон с места не сдвинется, Мэтью сказал:
— Я был бы рад услышать зачем. Если ты мне скажешь.
Джон кивнул. Вытер рот рукой и уставился на пол — все признаки, что он успокаивает нервы. Никогда Мэтью не видел, чтобы Джон был настолько не в своей тарелке, и одно это уже возбуждало его любопытство.
— Зову тебя на ужин, — сказал Джон, — и там тебе все расскажу. Скажем, в семь, в «Терновом кусте»?
— «Терновый куст»? Не самое мое любимое место.
— Там вкусно и дешево. И плачу я.
— А почему не сказать мне прямо сейчас?
— Потому что, — ответил Джон, — я каждый четверг ужинаю с Констанс и преподобным Уэйдом. И сегодня я бы особенно не хотел опаздывать.
— А чем сегодняшний день так выделяется из прочих?
— Тем, — ответил Джон, переведя дыхание глубоким вздохом, — что говорить с тобой мне нужно именно о преподобном. Констанс думает… думает, что…
Он замялся. Что-то такое, что он не мог заставить себя высказать.
— Что же она думает? — подтолкнул его Мэтью так же тихо.
Джон поднял глаза на Мэтью — запавшие, испуганные глаза.
— Она думает, что ее отец сходит с ума.
Эта фраза повисла в воздухе. На улице слышался женский голос — миссис Свей, живущая через два дома, звала своего сына Гидди к ужину. Лаяла собака, проскрипела проехавшая телега.
— Это еще не все, — продолжал Джон. — Есть вещи, которых она просто не понимает. Мне пора, Мэтью. Мне надо будет сидеть за столом, зная, что думает Констанс, и глядеть в лицо преподобного Уэйда и думать, что же я там вижу. Приходи, прошу тебя, в «Терновый куст» к семи. Тебе же все равно где-то поесть надо?
Мэтью собирался ужинать с семьей Стокли, но слова Джона меняли расклад. Разгульный «Терновый куст» был не тем заведением, которое бы Мэтью выбрал сам, но он понимал, что Джон Файв наверняка зовет его туда не только из-за кредита, хотя в этой таверне получить кредит было проще, чем в любой другой. Главное, что в «Терновом кусте» можно остаться незамеченным. Все внимание посетителей устремлено на игорные столы и разгуливающих проституток. И в это заведение точно не забредет ни преподобный Уэйд, ни кто-либо из его друзей.
— Ладно, — сказал Мэтью. — Раз ты так хочешь, в семь вечера в «Терновом кусте».
— Спасибо, Мэтью! — Джон хотел хлопнуть его по плечу, но увидел блеск нанесенной мази и сдержал руку. — Там и увидимся.
Мэтью поднял люк и выпустил гостя на лестницу.
Когда Джон Файв ушел, Мэтью стал раздумывать над его удивительными словами. «Сходит с ума»? И как же это проявляется?
«Мы вынуждены его оставить», — сказал Уэйд Вандерброкену над лежащим на улице трупом.
Шли они вместе или порознь? И если вместе, то куда?
«Давай по порядку», — напомнил себе Мэтью. Первым делом — выслушать, что хочет ему сказать Джон Файв, а потом решать, что это может значить.
Он аккуратно закрыл бритву и отложил ее, думая, что самые опасные края ближе всего к телу.
