Глава 4. А сейчас мы немного похохочем…

Утро 9 апреля было холодным и ясным. Я проснулся очень рано и сейчас лежал в теплой и уютной постели. Я слушал, как храпит лежащий на соседней койке Брюс, и жалел девушку, которая выйдет за него замуж. Я попытался посмотреть на часы, но было еще слишком темно. Я выругался, вспомнив, что мы забыли поднять противогазовый занавес вчера вечером. Я совершенно не представлял, который час, и решил попытаться все-таки заснуть. Внезапно хлопнула дверь, и появился мой ординарец Кросби. В его трясущейся руке позванивали чайные чашки.

«Доброго утра, сэр. Чудесный денек. Гитлер снова врезал. Он влез в Норвегию».

Я пулей вылетел из постели и затряс Брюса.

«Они сделали это, Брюс. Поднимайся, старый лентяй!» — кричал я.

Но Брюс спал слишком крепко, и ему понадобилось какое-то время, чтобы очнуться. Наконец он тоже поднялся, и мы начали собираться. Через полчаса мы позавтракали и явились к Оскару прямо в центр управления полетами.

Сразу начались гадания: а что нам придется делать? Оскар, как обычно считал, что все это утка.

«Я не понимаю, как он может туда забраться. — Казалось, он разговаривает сам с собой, а не с летчиками, собравшимися в комнате. — Флот всегда говорил, что потопит любой корабль, который выйдет из Скагеррака, либо своими подводными лодками, либо кораблями. Я не понимаю, на что рассчитывает Гитлер, ввязываясь в схватку с гораздо более сильным флотом. Да и вообще, что у них есть? В Киле в плавучем доке торчит „Шарнхорст“, а также несколько легких крейсеров. „Гнейзенау“ и карманный линкор находятся в Гамбурге. У них нет никаких шансов».

Боюсь, я в этом совершенно не разбирался. Мне почему-то пришли на ум немецкие торпедные катера.

«Я бы сначала атаковал Францию», — сказал кто-то.

«Я тоже».

Мы все были озадачены. Но тут зазвонил телефон. Это был Вилли. Мы все сразу столпились вокруг Оскара.

«Да, сэр. О'кей, сэр. Мы все готовы, сэр. Сколько, сэр? Есть, я взлетаю».

Когда он положил трубку, все заговорили разом.

«Хорошие новости, орлы».

«Возьми меня, Оскар».

«Ты должен включить меня».

«Сколько человек нужно?»

«Тебе нужен лучший экипаж? Тогда я готов».

«Заткнитесь вы все, старые ослы! — крикнул Оскар. — Если кто и полетит, так это я сам. Еще Гиббо и Росси. Иен, остаешься на телефоне. Я должен увидеть командующего».

Сказать, что это решение понравилось всем, значило бы бесстыдно солгать. Несколько месяцев мы просто бездельничали, несколько месяцев мы ждали начала. Мы ждали так долго, что уже начали ржаветь.

Поэтому вполне естественно, что возможность участвовать в боевой операции для нас была самой желанной перспективой. У нас было совсем иное настроение, чем во время сентябрьской нервотрепки.

Нам пришлось прождать еще два дня, а потом мы отправились к генералу. Так как мы больше других эскадрилий практиковались в ночных полетах, для выполнения специального задания выбрали именно нас вместе с 49-й эскадрильей. Мы должны были поставить наши магнитные мины в прибрежных водах Германии. Наши ученые отнюдь не бездельничали в эту долгую зиму. Они разработали специальную мину весом около 1700 фунтов, которую нельзя было вытралить. Ее прозвали «картошкой», и мы должны были засеять этим овощем самые важные точки в Каттегате и Скагерраке.

План был простым и, как показало время, удачным. Германия пыталась вторгнуться в скандинавские страны по морю. Собранные для этой цели корабли и суда было крайне сложно атаковать. Они передвигались только по ночам, а наш флот не имел доступа в Балтику. Хоть порт Киля был забит танками, пушками и солдатами, мы его не бомбили, чтобы не нанести вреда гражданскому населению. При переходе из Киля в Осло, уже захваченный немцами, эти суда должны были выбрать один из трех прекрасно известных фарватеров. Средний проходил через Большой Бельт, восточный — между Копенгагеном и Мальме, западный — в узостях и мелководьях Малого Бельта. Мы должны были заминировать эти фарватеры как можно гуще. В этом случае можно было добиться следующего:

1. Потопить большой корабль и таким образом заблокировать фарватер.

2. Повредить большое число судов, что вынудило бы немцев вернуться.

3. Утопить несколько тысяч немецких солдат (как мы надеялись).

Эти мины содержали изрядное количество взрывчатки, и потому их можно было сбрасывать на значительных глубинах. Даже если корабль находился на некотором расстоянии от мины, сила взрыва была такова, что его буквально выбрасывало из воды.

В Англии уже был сформирован экспедиционный корпус для отправки в Норвегию. Наши мины должны были помешать доставке немецких подкреплений в Южную Норвегию. Это стало бы нашим вкладом в выигрыш Норвежской войны.

Все буквально лучились оптимизмом. В газетах появилось множество хвастливых статей, написанных тыловыми вояками. Политиканы делали оч-чень смелые заявления, утверждая, что «Гитлер зарвался». В Америке начали поговаривать, что «лиса выскочила из норы, и теперь-то ее смогут поймать». Я никого не обвиняю, потому что мы думали точно так же. В конце концов, мы были нацией моряков, и враг бросил вызов нашей морской мощи. Кто-то осмелился выползти в море прямо под носом Королевского Флота. Тот уже начал подремывать, но ведь не навсегда же заснул. И теперь он должен был показать нахалу, кто на самом деле правит морями.

Поэтому в лондонских пабах противника уже разгромили. Было выпито несчетное количество стаканов за крупнейшую ошибку Гитлера. На Лондонской бирже акции круто пошли вверх.

11 апреля примерно в 7 часов мы поднялись в воздух. Приказ был предельно прост. Мы должны поставить мины на среднем фарватере в указанной точке. Потом нужно пролететь над Килем, чтобы выяснить, сколько кораблей находится в порту. Следовало также осмотреть Малый Бельт и уточнить интенсивность перевозок через пролив в Миддельфарте. После этого мы могли были вернуться домой.

Ни при каких обстоятельствах мы не должны были допустить, чтобы наши мины попали в руки к врагу. Это было совершенно секретное оружие, и мы не могли допустить, чтобы он узнал о нем. Если мы не сможем достичь указанной точки, нам следует или вернуться назад вместе с минами, или сбросить их в открытом море. В случае, если самолет потерпит аварию над сушей, нам следовало немедленно покинуть его, чтобы машина врезалась в землю и взорвалась на собственных минах.

Когда мы взлетали, я думал обо всем этом. Мы были страшно рады, что наконец-то начинаем воевать, но в то же время опасались, что мотор может отказать над сушей. Тогда нам пришлось бы прыгать над вражеской территорией, что означало неизбежный долгий плен.

Само путешествие прошло абсолютно спокойно. Мы вышли в указанную точку и проследили, как мины падают в черную бурлящую воду. Потом мы наведались в Киль, держась на безопасной высоте. Правда, оказалось, что низкие тучи закрывают порт, и увидеть мы не смогли решительно ничего. Потом мы повернули к Миддельфарту и обнаружили, что на железнодорожной станции жизнь бьет ключом, и пожалели, что у нас нет пары бомб. Пока мы крутились над городом, то увидели, что самым заметным ориентиром на много миль вокруг является мост — прекрасное стальное сооружение, напоминающее мост через Фёрт-оф-Форт, хотя не такое большое. Мы также заметили, что берега пролива покрыты льдом, несмотря на то, что уже был апрель. Поэтому можно было предположить, что на земле довольно холодно. Проведя в воздухе 8 часов, мы вернулись домой.

В «Хэмпдене» пилот не может встать со своего кресла, поэтому за 8 часов полета у меня затекло все тело. Провести 8 часов сидя — очень тяжело. Но самое плохое ждет вас впереди, — когда на девятом часу вы начинаете выпрямляться…

Тут возникает еще один интересный вопрос. Обычно я на него отвечаю: «Не делаем». Но в случае необходимости приходится использовать пивные бутылки или гильзы от осветительных ракет. Иногда используется длинная резиновая трубка, конец которой пропущен через отверстие в брюхе самолета. Между прочим, техники, которые недолюбливают своего пилота, норовят завязать ее узлом, что приводит к ужасающим последствиям. Но я повторю, что излишне любопытным я всегда отвечал: «Нет, не делаем».

Через 2 дня на базе начался переполох. Пришло сообщение, что 4 судна, набитые солдатами, затонули как раз в том месте, которое мы засеяли своими «овощами». Мы были полностью удовлетворены, да и остальные пилоты не скрывали радости. Наше оружие сработало.

14 апреля мы получили приказ поставить мины возле Миддельфарта. Планировалась большая операция, в которой должны были участвовать около 40 бомбардировщиков. Тем временем погода ухудшилась, поэтому был вызван метеоролог. Он объяснил, что на запад к Англии со скоростью 15 миль/час движется теплый фронт, который несет с собой облака и дожди. Когда мы будем взлетать, он будет находиться в 100 милях от берега, а это означало, что нам придется после возвращения садиться, где попало. Сначала мы летели только по компасу. И когда тучи немного рассеялись, впереди показалось побережье Дании. Джекки Уитерс довольно быстро обнаружил южную оконечность острова Зильт. После этого мы взяли курс на Проливы. Пока мы летели над Данией на высоте 2000 футов, мы попали в низкие тучи. Хотя мы старались держаться выше облачного слоя, его нижняя граница должна была находиться совсем рядом с землей.

«Ты уверен, что видел Зильт?» — спросил я у Джекки.

«Это точно был Зильт. Я видел гидросамолеты».

«О'кей. Поверю, что мы идем строго по графику. Сообщи мне за 3 минуты до того, как надо будет начать снижение».

Немного позднее Джек сказал мне, что можно потихоньку идти вниз. Старый «Хэмпден» плавно пошел вниз со скоростью около 300 фт/мин и быстро оказался во мгле. Джек монотонно сообщал показания альтиметра:

«900 футов. 500 футов».

Затем на некоторое время наступила странная тишина, хотя мы продолжали скользить вниз. За стеклами кабины мелькали черные вихри, слабо светилась приборная доска. Становилось все темнее и темнее. Я посмотрел на свой альтиметр. Стрелка дрожала возле нуля.

«Проверь, Джек, как там высота», — сказал я, нажимая кнопку переговорного устройства. Потом раздалось тихое ругательство, и Джек сказал:

«Виноват, у меня провод выскочил из гнезда. Боже правый, да мой альтиметр показывает, что мы сейчас превратимся в подводную лодку!»

Я быстро выровнял самолет. Затем я увидел мост. Это был, разумеется, мост Миддельфарта, и он возник прямо передо мной. Ошибиться было невозможно. Если мы поднимемся выше, то снова окажемся в облаках и потеряем место. Поэтому я остался внизу. Думаю, что Мак, сидевший на месте стрелка за верхним пулеметом, сильно удивился, когда увидел летящий над ним мост.

Затем:

«Створки люка открыты. Мы на месте».

«О'кей. Боевой курс».

«Ровнее, ровнее, не так быстро».

«О'кей. Мины… сброшены».

Послышался хлопок и звяканье, когда мины полетели вниз, и тут же по нам открыли огонь зенитки. Хотя мы летели на высоте всего 100 футов, мы вскоре попали в облако. Неожиданно Тойнтон, сидевший у нижнего пулемета, открыл огонь, словно заметил вражеский корабль ПВО. Я не обвиняю его. Он летел с нами пассажиром и решил отработать полученные деньги. В то время в экипажи самолетов не включали унтер — и уоррент-офицеров. Радисты были рядовыми 1 класса, стрелки — рядовыми 2 класса, набранными из личного состава наземных служб. Для них лишние 6 пенсов за полет были огромной суммой. Большая часть «стрелков» вроде Тойнтона никогда не училась обращаться с пулеметами, но в свободное время они старались принести посильную помощь эскадрилье.

Вскоре мы уже повернули домой. Я никогда не забуду это путешествие. Постоянно шел дождь, и было очень темно. Самолет то и дело начинал искрить, набрав статического электричества. Это напоминало мне дешевый цирковой аттракцион. Нам приказали садиться в Манстоне, и теперь нам приходилось лететь прямо навстречу юго-западному шторму. Наша скорость относительно земли не превышала 100 миль/час. Через 2 часа под нами показались маяки на побережье Голландии. Появления Манстона следовало ждать еще не менее 2 часов. Многие пилоты летели исключительно по приборам. И временами их охватывало странное чувство — они подозревали, что приборы дружно начали врать, и потому самолет в любой момент может перевернуться вверх брюхом. Я в этом плане не был исключением. Мне приходилось постоянно трясти головой, чтобы избавиться от наваждения, будто я лечу вверх ногами.

Вскоре мы получили условный сигнал из Манстона с указанием курса. А затем в низких тучах вдруг мелькнула зеленая вспышка, потом еще одна — это аэродром приказывал нам идти на посадку. Мы не стали терять времени.

Полет длился 9 часов, большую часть времени вслепую. Поэтому не удивительно, что я проснулся назавтра лишь в 4 часа дня.

Сильво не вернулся. Он получил сигнал с аэродрома, но проскочил по Ла-Маншу в Атлантику. Больше мы его не видели.

В 49-й эскадрилье не вернулись два экипажа. Оба пилота были женаты. Я пожалел бедного адъютанта эскадрильи, которому предстояло сообщить эту новость вдовам. Майор авиации Лоу сбился с пути и разбился возле Ньюкасла. Его стрелок погиб. Вся эта ночь была сплошным кошмаром. Из всех поднятых самолетов только мы с Джеком поставили мины там, где следовало. Естественно, мы ужасно гордились собой и на следующий вечер после возвращения устроили маленькую пирушку. Безмозглые идиоты!

Если мы летали по ночам, то другие эскадрильи делали свое дело днем. «Хэмпдены» 5-й группы совершали дальние вылеты к берегам Норвегии, разыскивая немецкие корабли, обычно крейсера, которые отстаивались в фиордах.

Однажды две эскадрильи дежурили целый день, готовясь атаковать крейсер «Лейпциг», который стоял возле Хильверсума. Три раза приходил приказ взлетать, и трижды его отменяли. Не знаю, кто отдавал эти приказы, наверное, кто-то в Адмиралтействе, но этот человек вел себя, как ребенок.

На следующий день в 10 утра им приказали взлетать. Как только самолеты поднялись в воздух, с сигнальной вышки взлетела красная ракета, и самолетам пришлось садиться. Если бы Их Лордства слышали, что в это время говорили пилоты, они бы просто утопились.

Наконец, в 3 часа дня пришел окончательный приказ. Когда самолеты добрались до берегов Норвегии, в фиордах было уже темно. Поднялся туман, и видимость резко ухудшилась. После бесплодных поисков разочарованные пилоты повернули обратно.

Их Лордства были в бешенстве. Но командир группы вице-маршал авиации Харрис вспомнил слова Наполеона: «Приказ, контрприказ, хаос…»

Когда наконец «Хэмпденам» дали их шанс, и они оказались над Норвегией днем, последовала кровавая стычка. Летчики имели приказ держаться в сомкнутом строю, чтобы в случае появления истребителей встретить их сосредоточенным огнем всех пулеметов. Но немцы не были дураками. Они обнаружили уязвимое место «Хэмпденов», так как пулеметные точки имели мертвые зоны. Поэтому немцы атаковали именно оттуда.

Эскадрилья из Эдинбурга, которой командовал майор Уотте, столкнулась с противником возле Ставангера. Далеко в море виднелось несколько облачков, в которых можно было укрыться, но до них было слишком далеко. Уотте немедленно приказал эскадрилье сомкнуться и спикировать к самой воде. Если бы он оказался дураком и приказал набирать высоту, чтобы спрятаться в облаках, немцы перебили бы их одного за другим. Однако наши летчики встретились с истребителями Ме-100, на которых имелся один пулемет, способный стрелять вбок. Они избрали специфический метод атаки. Немцы летели параллельно группе «Хэмпденов» на расстоянии примерно 50 ярдов чуть впереди англичан. Стрелок немецкого самолета спокойно наводил свой пулемет на кабину крайнего «Хэмпдена» и открывал огонь. С этим пилоты бомбардировщиков ничего не могли поделать. Оставалось лишь держать строй и дожидаться, пока тебя собьют. Если бы они попытались оторваться от строя, то немедленно попали бы под удар трех Me-109, которые дежурили выше. Если они оставались на месте, пилот рано или поздно получал пулеметную очередь прямо в лицо. Один за другим крайние самолеты падали в море. Уотте видел эту ужасную бойню. Самолет охватывало пламя. А затем крыло цепляло свинцово-серую воду. Сначала «В Бир», потом «Р Питер».

Кто следующий? Теперь крайним летит «Н Гарри». Немецкий стрелок аккуратно наводит свой пулемет, и вскоре «Н Гарри» исчезает в волнах. Следующим стал старик «С Чарли».

Один пилот совершил бесполезный жест, пытаясь хоть как-то обмануть судьбу. Он открыл окно кабины и начал стрелять из револьвера по вражескому истребителю. Но пользы это не принесло, и этот отважный поступок стал последним в его жизни.

Наконец эскадрилья дотянула до низкого облака, и 4 самолета из 12 сумели вернуться домой.

Бедный старина Уотте. Через пару недель, возвращаясь из налета на Гамбург, он зацепил трос аэростата возле Гарвича и врезался в здание элеватора. Его погребальный костер пылал двое суток.

Но, несмотря на невезение и потери, некоторые эскадрильи добились успеха в Норвегии. Например, Бад Мэллой сумел поразить крейсер с высоты 10 000 футов 500-фунтовой бомбой. Крейсер вспыхнул, и разведка позднее сообщила, что он затонул. Я думаю, это был первый случай в истории Королевских ВВС, когда военный корабль был потоплен с высоты 10 000 футов.

Я мог бы много написать об отваге, проявленной во время этих первых операций. Очень много прекрасных опытных пилотов встретили свой конец у мрачных берегов Норвегии. Но уроки, за которые пришлось заплатить так дорого, оказались очень полезными для тех, кто остался в живых.

Тем временем дела в Норвегии шли все хуже и хуже. Наши войска на севере страны почти непрерывно подвергались налетам пикирующих бомбардировщиков. Это сделало доставку снабжения морем почти невозможной. Разумеется, мы имели там несколько «Гладиаторов», которые действовали с замерзшего озера, но в целом столкнулись с такими трудностями, преодолеть которые не сумели.

И все-таки горстка опытных пилотов сражалась до конца, до последнего самолета. Даже когда несколько «Харрикейнов» были переброшены на авианосце «Глориес», чтобы попытаться сдержать фрицев, это было бесполезно. Немцы имели полное и неоспоримое преимущество в воздухе, и поделать с этим ничего было нельзя. Я мог бы много написать об этих людях, которые сражались на севере, но это не моя работа. Моя книга посвящена действиям бомбардировочной авиации.

19 апреля стало ясно, что зарвался не Гитлер, а кто-то другой. Если он и упустил «свой автобус» на море, то успел купить обратный билет на «летучий автобус». Весь день транспортные самолеты Ju-52 перебрасывали солдат и технику в южную Норвегию с датских аэродромов. Иногда на одном аэродроме можно было видеть сразу до 200 транспортных самолетов.

Одним из таких аэродромов был Ольборг, который выглядел довольно уязвимой целью.

Оскар, Росси и я были выбраны, чтобы провести первую бомбардировку в этой войне. Нужно сказать, что это был вообще первый случай, когда британские бомбардировщики отправлялись атаковать вражеский аэродром. Оставались некоторые сомнения относительно выбора бомб. Кто-то говорил, что нужно брать зажигалки. Другие агитировали за 500-фунтовые. Наконец мы выбрали 30– и 40-фунтовые, одну 250-фунтовую (для ангаров) и несколько зажигательных (на удачу). Мы должны были атаковать на рассвете, сбрасывая бомбы с высоты 1000 футов, целясь по выстроенным на земле самолетам, и постараться уничтожить как можно больше машин. Я спрашивал себя, почему для атаки выделено так мало самолетов? Почему не вся эскадрилья? Самолеты у нас имелись. Мы могли добиться значительно большего, но я полагаю, что командование всеми силами пыталось избежать потерь. Королевские ВВС еще года два шарахались от призрака потерь, а в результате мы только слегка «царапали» цели, не в силах уничтожить их. Никто не знал, почему так происходит. Однако мы должны были выполнять приказы, отдавали их другие.

Вечером 19 апреля мы устроили в столовой небольшие посиделки. Я помню, что сидел рядом с Росси, потягивая лимонад, и мы ждали, пока соберутся все остальные. Я очень обрадовался, когда появился Оскар, закурил свою трубку и сказал:

«Идем, немного закусим. Мы должны взлететь с 2-минутными интервалами. Взлет в час ночи».

Без десяти час я забрался в кабину «С Чарли». Ночь была просто отвратительной. Дождь лил, как из ведра, и тучи шли на высоте около 300 футов. Когда мы включили переговорное устройство, в наушниках раздалось лишь ядовитое шипение. Дождь подмочил проводку, и переговорная система вышла из строя. Я проклинал Мака, который отчаянно пытался заставить ее заработать. С ревом взлетел самолет Оскара, за ним последовал Росси. Мак старался изо всех сил, но и вода не сдавалась. Наконец нам пришлось пересесть в самолет Джека Киноха, который считался запасным.

Лишь в 2.15 мы сумели подняться в воздух. Мы знали, что можем опоздать. После первого удара вся система ПВО будет настороже, и нам придется туго. «На сладкое» выяснилось, что у самолета Джека очень тугое управление, я едва ворочал элеронами.

Когда мы достигли датского берега, то взяли курс на Ольборг. Внезапно мы пролетели над какими-то кораблями. Этого не могло быть, ведь мы летим над землей! Куда же мы попали? Джек не знал, а я уже тем более.

«Когда мы будем над целью, Джекки?»

«Примерно через 5 минут».

«О'кей, давай осмотримся получше». Мы обнаружили, что летим над водой. Я не знаю, как это произошло. Или мы сбились с курса, или сильный встречный ветер задержал нас. Мы упрямо ползли вперед, надеясь неизвестно на что. Внезапно на севере вспыхнула яркая заря, а потом во всем своем великолепии показалось солнце. Теперь мы смогли различить, что летим, над землей, внизу мелькали деревеньки и фермы. Мы увидели все, что хотели, и даже больше. Совершено спокойно Джекки произнес:

«Ну-ка, посмотри, Гай. Мне кажется, что слева Копенгаген».

«Черт побери, ты прав. Это Копенгаген», — крикнул я.

Мы спикировали вниз и заложили широкий вираж, поворачивая домой.

«Мы сбились на несколько миль. Как скоро мы снова окажемся над морем?»

Джек быстро подсчитал:

«Примерно через час, если все пойдет гладко».

Ну, мы и попались! Все мысли о бомбежке Ольборга моментально вылетели из головы. Нам предстояло пролететь около 200 миль над вражеской территорией, причем при ярком дневном свете. В одиночку. Те парни в Норвегии даже все вместе имели не слишком много шансов, а что говорить о нас? Несколько фермеров тепло приветствовали наш самолет, помахав вслед руками. Но не всех обрадовало наше появление. Один полисмен испытал противоположные чувства. Я заметил, как он вытащил револьвер и прицелился в нас. Мне кажется, он промахнулся. В то время у нас был приказ не обстреливать ничего на оккупированной территории, чтобы избежать жертв среди гражданских лиц. Поэтому мы ничего не стали с ним делать.

Мы летели на очень малой высоте и видели, как наша тень пляшет по полям.

Но бог решил немного отсрочить нашу смерть. Поднялся туман, и мы были спасены. А всего несколько минут назад я всерьез опасался за свою жизнь. Никогда я не испытывал подобного облегчения. Над морем мы заметили «Хейнкель», однако у него была слишком малая скорость, чтобы перехватить нас. Я думаю, он возвращался из патрульного полета. Через 4 часа мы уже кружили над аэродромом в Лоссимуте.

Оскар сел 2 часа назад, его атака была успешной. Зато! Росси повезло меньше. Зенитчики успели приготовиться и тепло встретили его. Поэтому он наспех сбросил бомбы с высоты 800 футов и удрал на изрешеченном самолете. Я вообще ничего не добился и злился на себя и на весь мир. Однако, когда выяснилось, что компас самолета врал на целых 20 градусов, я успокоился. Так вот почему мы сбились с курса! Джек в этом не был виноват. Я пошел к нему и сказал, что извиняюсь за то что накричал на него. Все были счастливы.

После возвращения в Скэмптон я попросил Чифи заняться системой управления. Выяснилось, что один из самозатягивающихся баков лопнул, и рулевые тяги терлись о него. Джек Кинох этого не замечал, но я не обладал его силой, и мне пришлось трудно.

Потом пилоты много смеялись над моими приключениями, особенно потому, что после успешного вылета к Миддельфарту мы безбожно промазали. Вице-маршал авиации Харрис, который встретил нас в столовой, тоже от души посмеялся. Я попытался рассказать ему о неисправном компасе, но Харрис заметил, что плохому танцору всегда кое-что мешает. На этом все и закончилось.

Следующей ночью мы вылетели в Осло-фиорд, чтобы поставить мины там. Для меня полет прошел спокойно, но Джо Колиер ухитрился сбросить свои «овощи» в нескольких ярдах от борта линкора и сказал, что это ему не слишком понравилось. Майор Гуд, австралиец, был ранен в лицо и руки осколками снаряда, взорвавшегося чуть ли не прямо в кабине. Но ему повезло. Штурман сумел стащить его с пилотского сиденья и сам сел за штурвал. Эту сложную операцию они ухитрились проделать на высоте всего 50 футов, ночью, в ослепительных лучах вражеских прожекторов.

У бедного старого Крэппи Китсона возникли свои проблемы. Его пилот Свенсон, уроженец Новой Зеландии, пролетел прямо над линкором и получил за это сполна. Крэппи был ранен в лицо и потерял оба глаза. Я чувствовал себя просто ужасно, когда узнал об этом. Самое страшное — потерять зрение.

В целом нам оказали довольно горячий прием. Еще несколько самолетов получили повреждения. Три машины вообще не вернулись, Джонни Джонстон разбился уже в Англии на обратном пути. Погиб весь экипаж. Бедный старый Джонни был женат. Я очень хорошо знал его жену. На следующий день она пришла забрать его вещи, и было просто жалко на нее смотреть. Жены пилотов, которые жили рядом с аэродромом, находились в постоянном напряжении. Весь день они проводили в напряженном ожидании, а в глубине сердца знали, что однажды и к ним прилетит черная весть. Об этих мужественных женщинах можно много написать, и я надеюсь однажды сделать это.

К концу апреля стало понятно, что в Норвегии все кончено. Мы начали эвакуировать войска из Тронхейма. Доставлять снабжение в Норвегию под постоянными бомбежками оказалось невозможно. Сначала наши солдаты отступали, а теперь были вынуждены вообще эвакуироваться. Бедняги! Мне было их жаль. Они сражались во всех войнах, и все войны выиграли. Можно иметь авиацию. Можно иметь флот. Но только пехота способна занять вражескую территорию, и только пехота может уйти оттуда, теряя людей и теряя честь.

В начале мая мы провели еще один вылет на постановку мин. На сей раз целью был Копенгаген, и Снайт ехидно заявил, что «уж его-то Гиббо знает прекрасно». На сей раз Джекки превзошел самого себя, и весь полет занял только 6,5 часов. Мы вернулись на рассвете. Никто не чувствовал себя уставшим, поэтому мы откупорили бутылку пива, чтобы отпраздновать успех. Но тут вошел Оскар.

«Все вернулись назад, не считая Питкэрна. Никто ничего не слышал».

Старину Питкэрна в эскадрилье любили. Мы уселись кружком и стали ждать новостей. Прошел час, прошел второй. Затем с востока долетел глухой звук авиационного мотора. Самолет тянул с большим трудом. Это был «Хэмпден». На горизонте показалась черная точка, которая росла мучительно медленно. Мы увидели, что самолет летит с выпущенным шасси, и смогли прочитать буквы у него на борту: «B-O-L». Действительно, это был Пит.

«Ну и слава богу, — сказал Оскар. — Теперь мы можем заняться яичницей с беконом».

Позднее Пит рассказал свою историю. Когда он прибыл к Копенгагену, то обнаружил, что не может открыть бомболюк. Он испробовал все способы и наконец совершил ошибку. Он дернул ручку аварийного выпуска шасси. Цилиндр взорвался и повредил все гидравлические системы, а вдобавок еще и выпустил шасси. Лишь тогда Питкэрн сообразил, что натворил. Ему следовало убираться как можно скорее. Над Копенгагеном занимался рассвет. Пит не мог убрать шасси, не мог открыть бомболюк, и мины так и остались в самолете. Поэтому Питкэрн повернул домой и полетел, кое-как удерживая скорость 120 миль/час. Он ухитрился пересечь Данию среди бела дня. Многие фрицы видели его, однако их обманули выпущенные колеса. Они решили, что это свой самолет, который собирается садиться, и махали ему руками. Перелет через море занял 5 часов. Но бедному старому Питу все это забавным не показалось.