Книга: Колчак: Верховный правитель
Назад: Часть пятая Черная звезда
Дальше: Об авторе

Часть шестая
...и все последующие годы
(вместо послесловия)

Благословение Колчака дошло до Парижа. Как, каким путем, никто не ведает, но сын узнал о нем и постарался не уронить имени своего отца. Он понимал – не будь у отца черного омского периода, не разыграй его англичане в своих карточных комбинациях, отец был бы в почете и у большевиков. Наряду с адмиралом Ушаковым, Нахимовым, Корниловым.
Но нет, не вышло.
Софья Федоровна жила в эмиграции скудно. Перешивала Славику старые вещи, огородничала, подрабатывала где могла – ей очень важно было дать сыну образование. И она его дала – Ростислав Александрович Колчак закончил в Париже Высшую школу дипломатических и коммерческих наук, в 1931 году поступил работать в Алжирский коммерческий банк – место это было по тем временам очень престижное и, надо заметить, небедное. Но все равно бедность всю жизнь преследовала семейство Колчаков.
Когда-то Колчак, будучи Верховным правителем, встретился с сыном адмирала Макарова Вадимом – флотским офицером, старшим лейтенантом, служившим под началом контр-адмирала Смирнова.
Вспомнили Степана Осиповича, поговорили о превратностях жизни, о будущем и разошлись в разные стороны: Вадим Макаров отправился с флотилией в поход по Каме, Колчак – на фронт инспектировать части Сибирской армии. Больше Колчак и Вадим Макаров не встречались.
В самую трудную минуту Софье Федоровне в Париже передали конверт, присланный из Соединенных Штатов. В конверте были деньги и письмо. Прислал этот конверт Вадим Макаров.
Софья Федоровна написала в ответ: «Глубокоуважаемый и дорогой Вадим Степанович! Получила через барона Бориса Эммануиловича Нольде чек на 50 долларов, т. е. 1888 франков, 5 сантимов, была поражена так, что обалдела от изумления и, как неисправимая мечтательница, дала волю своему воображению: «Как хорошо! Можно серебро выкупить, а то дети все проценты платят...»
Под детьми Софья Федоровна имела в виду Ростислава и его жену Катеньку, дочь адмирала Развозова, также сгубленного в России.
Через два года после свадьбы у четы Колчаков родился сын Сашенька, названный так в честь деда. Вскоре ребенок заболел дизентерией – североафриканский климат оказался не для него, в том году в Африке свирепствовала страшная жара. Врачи сказали Ростиславу Александровичу: если он незамедлительно не увезет отсюда сына, то может потерять его.
Но, слава богу, дизентерию одолели.
Александр Колчак-младший проживает ныне в Париже, тщательно избегает журналистов – не дает ни одного интервью – и визитеров из России.
Софья Федоровна скончалась в преклонном возрасте – ей было восемьдесят – в 1956 году, похоронена на знаменитом русском кладбище в Сен-Женевьев де Буа, там же похоронен и Ростислав Колчак. Ростислав Александрович умер довольно рано, ему было лишь пятьдесят пять. В одной могиле с Софьей Федоровной и Ростиславом Александровичем лежит и Катенька Развозова.
Еще раз обращаю внимание на то, что вопреки всем журналистским и прочим вымыслам, Колчак-старший не был богат. Точнее, был просто беден. Вот список вещей, которые находились с ним в иркутской тюрьме, на языке тамошних надзирателей названный «Описью»: «Шуба (имеется в виду подбитая мехом шинель), шапка, подушечка, два носовых платка, две щетки, электрический фонарь, банка вазелина, один платок носовой, чемодан с мелкими вещами, расческа, машинка для стрижки волос, портсигар серебряный (тот самый, который Колчак положил на снег за несколько минут до расстрела), кольцо золотое, четыре куска мыла, именная печать, часы с футляром, бритва с футляром, кружка, чайная ложка, губка, помазок, мыльница, одеяло, чай, табак, дорожная бутылка, френч, полотенце, простыня, Георгиевский офицерский крест, зубная щетка, чайная серебряная ложка, банка консервов, банка сахара, кожаные перчатки, белье: три пары носков, две простыни, две рубахи, три носовых платка, платок черный, две пары кальсон, стаканчик для бритья, ножницы».
Опись была произведена седьмого февраля 1920 года – судя по всему, когда камера Колчака уже опустела.
А вот перечень имущества Колчака, оставшегося в вагоне, он красноречиво свидетельствует о том, что представляли собой «богатства» адмирала, его «латифундии», роскошные усадьбы, дворцы и счета в заграничных банках: «Морской штандарт, черное шелковое знамя (коммунистическое), английский флаг, три андреевских флага, полотенце с вышитой надписью, саше для вязания, грелка для чайника, ермолка вышитая, флаг национальный, саше для платков, две вышитые бисером полоски, палитра с красками (тоже принадлежавшая Анне Васильевне), Святое Евангелие с собственной надписью, два кошелька вышитых, японский подсвечник деревянный лакированный, чайный сервиз деревянный лакированный из 16 предметов, серебряный кинжал, модель из кости куска хлеба с двумя мышами, четыре штуки вееров, гребенка дамская, маленький резной ножик слоновой кости, костяные бусы, брошь костяная, одна каменная коробка, один карандаш, связка кожаных пуговиц, блюдечко фарфоровое, солоница, бисерная ермолка, альбом для стихов, три штуки спиц с клубком (Анны Васильевны), грелка с салфеткой, японская шпилька головная, печать, кубики китайские, семь штук яиц пасхальных, стеклянная чашка, коробка с 7 орденами, открытки 228 штук, четыре штуки часов поломанных, одна часовая цепочка, три рюмки, два бокала, 27 серебряных монет, 21 медная монета, чехол для ручки, вышит бисером, пенсне, печать медная, звезда наградная, футляр для мундштука, мелочь (запонки, булавки и т. п.) в коробке, семь штук разных альбомов, выжженная коробка, коробочка, лакированная яйцом, деревянная коробка с рисунком большая, портрет неизвестной женщины, каталог автомобильный и картины, микроскон и физический прибор, 29 икон и одна лампадка, два портрета, седло, восемь картин разных».
Все эти предметы были изъяты из вагона Колчака, украшенного флагами иностранных государств, представители которых оказались продажными и перевезли имущество в иркутскую гостиницу «Модерн», в номера 37 и 47. У дверей номеров были поставлены часовые с винтовками. Винтовки грозно топорщились штыками.
Для разбора имущества Колчака была создана специальная комиссия, которая среди этих вещей, похоже, что-то усиленно искала. Скорее всего, искала документы.
В отдел народного образования города была передана личная библиотека Колчака – не пропадать же добру! Книги эти и сейчас находятся где-то в Иркутске.
Сергей Николаевич Тимирев, оставшись один, ни разу не бросил ни слова упрека Колчаку. Тимирев, кстати, оказался талантливым литератором и оставил очень теплые воспоминания об адмирале.
Из Владивостока он эмигрировал в Китай, в Шанхай, образовал там общество морских офицеров, прозванное «Кают-компанией», долгое время руководил этим обществом, много работал – плавал на судах Китайского коммерческого флота и нередко невесело шутил: «Я – единственный в мире адмирал, который командует обычным дырявым мусоровозом».
Умер он рано – в 57 лет, в конце июня 1932 года. Диагноз – рак горла. До самой смерти Сергей Николаевич радовался, что сын его Одя остался в России, что там он непременно будет полезен – в отличие от «потерявшей русское лицо эмиграции». Он сам очень хотел вернуться домой. Но свершиться этому не было дано.
Анне Васильевне Тимиревой пришлось пройти через все круги ада – не счесть того огромного количества арестов, которым она подвергалась, не счесть унижений, этапов и тюрем, выпавших на ее долю. Но она не сломалась, трудилась по большей части в качестве театрального художника, а когда не была занята в театре, подрабатывала и швеей, и вязальщицей, и портнихой, и дворничихой – в общем, хлебнула всего вдосталь. Сочиняла стихи. Писала очень трогательные, нежные акварельные этюды. Умерла Анна Васильевна в Москве, на Арбате, в своей маленькой комнатенке в коммунальной квартире. В последние свои годы она много общалась с пишущим народом, давала интервью.
Сын Тимиревых Одя вырос в талантливого художника. Он учился в Московском архитектурно-строительном институте, был штатным художником в Загорске, в тамошней игрушечной мастерской и, кроме того, сотрудничал в газете «Вечерняя Москва», оформлял книжки, дважды ездил в научные экспедиции на Каспий, где показал себя серьезным исследователем. Его работы, сделанные во время этих поездок, экспонировались на специальной выставке.
Говорят, что в самом начале тридцатых годов (перед смертью Сергея Николаевича) он пытался установить переписку с отцом. Что из этого получилось – и получилось ли что, – не знает никто.
В марте 1938 года он был арестован. При обыске у него нашли шпагу, кинжал и кремневый пистолет. В деле, возбужденном против Оди по печально известной 58-й статье, Колчак фигурирует как его отчим.
Семнадцатого мая 1938 года Владимир Тимирев был осужден и приговорен к ВМН – высшей мере наказания, через одиннадцать дней приговор был приведен в исполнение. В деле имеется справка, где поставлены точные даты приговора и расстрела, а также есть некое резюме: «Считал бы правильным сообщить о крупозном воспалении легких». Под резюме стоит подпись капитана Корнеева, свои подписи поставили также подполковник Фадеев и полковник Логинов. Следом подшита справка о том, что «Тимирев В. С. умер от крупозного воспаления легких 17.02.43 г. в ИТЛ». (ИТЛ – исправительно-трудовой лагерь.) А Оди к той поре уже пять лет не было в живых. Датирована эта фальшивая справка февралем 1957 года.
В Нукусе в музее изобразительных искусств хранится более ста работ Владимира Тимирева, в Перми – пятнадцать, две приобретены Музеем изобразительных искусств имени Пушкина в Москве.
Так сложилась судьба «пасынка» Колчака.
Никифор Бегичев после встречи с Колчаком в Омске изменил к адмиралу отношение на, скажем так, настороженное. Между ними тогда словно пробежала трещина, превратившаяся в тектонический разлом, который не перепрыгнуть. Но Северу Бегичев не изменил, даже считал тягу к Северу некой болезнью, привадой, хворью, которая оглушает человека один раз и – никогда уже не отпускает. Никифор выбился в люди, стал капитаном и был убит на Диксоне в пьяной (сказывают, в пьяной) драке ножом.
В Союзе писателей России одно время работал Виталий Гузанов, славный человек, бывший соловецкий юнга, писатель, близкий друг Валентина Пикуля. Гузанов присутствовал при вскрытии могилы Бегичева на Диксоне в конце пятидесятых годов и подробно рассказывал мне об этом. Что-то там понадобилось нашим правоохранительным органам, что-то они искали в могиле бывшего колчаковского боцмана, но, кроме костей, ничего не нашли. Позже появилась информация, что могилу вскрывали по просьбе сестры Бегичева. Слишком много ходило разных слухов: одни считали, что он убит, другие – что умер своей смертью, третьи вообще несли чушь – будто его как сподвижника Верховного правителя едва ли не живьем зарыли в могилу. Для того чтобы положить конец этим слухам, могилу решено было вскрыть. Документов о вскрытии, которые явно должны храниться где-то в архиве, мне найти не удалось.
Непростой и в общем-то любопытной оказалась судьба ледокола «Ангара», одного из невольных свидетелей страшного уничтожения колчаковцами арестованных лиц. Кстати, штабс-капитан Черепанов, командовавший той расправой, не успел уйти за кордон, был взят в плен дружинниками и предстал перед судом. Свое он получил – таких людей миловать нельзя.
К слову, из казненных на «Ангаре» в самом деле не было ни одного большевика – это потом проверяли не раз, – хотя Черепанов лично отметил в списке шестерых человек.
В тот день, когда «Ангара» после казни и после отчаянной пьянки контрразведчиков подошла наконец к своей причальной стенке, вахтенный прокричал в жестяной рупор:
– Эй, на ледоколе! Вы кого резали? У вас весь правый борт в крови. По самую ватерлинию.
Над ледоколом, как и над самим Колчаком, словно повис некий рок – не отпускало проклятие людей, оглушенных колотушкой пьяного казака и сброшенных за корму в морозную воду. С той поры у ледокола постоянно что-нибудь ломалось – то одно, то другое, то третье, он больше простаивал, чем выполнял свою «ледокольную» работу. Однажды на Байкале поднялся шторм, и тяжеленную «Ангару» льды выдавили на берег. Такого на озере не случалось никогда, и люди заговорили об «Ангаре» громко:
– Это не ледокол, это – лобное место. Над ним висит проклятие.
Кстати, членов команды с той страшной поры стали звать «колотушечниками», и это прозвище держалось, не исчезало годами, хотя многие уже не помнили, откуда прозвище пошло.
Через некоторое время – произошло это, впрочем, нескоро, в 1963 году – ледокол вычеркнули из списков «плавсостава». Котлы у «Ангары» погасили, сам корпус отбуксировали в залив Патроны и оставили там ржаветь.
Невеселой оказалась судьба и у щемящего душу романса «Гори, моя звезда». На долгие годы он выпал из жизни. Но не угас, уцелел...
Хотя романс-то в чем был виноват? Только в том, что его любил Колчак? Ох, таинственна же душа российская, ох, и любим же мы перегибы!
На этой ноте я, пожалуй, и закончу свое повествование.

 

И последнее. Хочу поблагодарить Кузнецова Геннадия Павловича за помощь, оказанную во время работы над романом «Адмирал Колчак».
Назад: Часть пятая Черная звезда
Дальше: Об авторе