Видение посещало ее по утрам, совсем рано, перед самым рассветом. Проснувшись, она лежала на спине, и на потолке над ее телом проступали контуры. Она хотела закрыть глаза, но не могла. Хотела повернуться на бок, укрыться одеялом, спрятаться. Но шея, выгнутая назад, не слушалась, и веки не желали прикрыть глаза. Под грудью было влажно от пота, а руки лежали безвольно, точно гири.

Покалеченное лицо, одна глазница пуста, будто вырезанная в листе бумаги, после скомканном. Она видела полуоткрытый рот, из которого сочилась вода.

На месте носа – следы рыбьих зубов, но второй глаз цел. И это было самое невыносимое. Глаз наблюдал за ней, неотрывно; лицо колыхалось, но пристальный взгляд оставался неподвижен.

«Я сплю, – повторяла она, – это всего лишь сон».

Но сны видят с закрытыми глазами, а ее глаза были открыты; она лежала на спине и вглядывалась в сумерки. С ясным, неспящим сознанием. И вот лицо принимало окончательные очертания в рассеянном свете – такое же, как всегда.

Язык прилипал к нёбу, разбухая мертвым звериным тельцем.

– Ханс-Петер, – шептала она, но тихо-тихо, чтобы он не услышал.