Глава 55

Когда была маленькой, я больше других любила книгу под названием «Сова, которая боялась темноты».

Я всегда рассказывала ее себе вслух, когда мама меня наказывала. Я твердила себе: «Темнота – это классно, темнота хороша, темнота прекрасна, темнота добра».

Разумеется, когда я подросла, я распознала эту ложь. Темнота классная и хорошая, только если ты сова. Охотник. Хищник.

Если ты жертва, беспомощная и одинокая, темнота – это смерть.

Я открываю глаза и моргаю. Меня окружает густая непроницаемая чернота. Я лежу на боку, плечо затекло, и его сводит судорогой. Щека прижата к жесткому колючему ковру. Волокна щекочут мне нос, а некоторые застряли в горле. Я кашляю. Горячая острая боль окутывает половину головы. Что-то липкое коркой засохло вокруг уха и шеи. Я хочу поднять руку и прикоснуться к этой боли, но не могу ею пошевелить. Руки связаны у меня за спиной. Я не чувствую ног, но уверена, что с ними то же самое. Я связана по рукам и ногам. Я беспомощна в темноте.

Я пытаюсь справиться с паникой. Немного пошевелиться. Голова касается металла, и ее снова простреливает боль. Металл всего в нескольких дюймах надо мной. Я перекатываюсь на другой бок и снова утыкаюсь носом в грубую ткань. Я пытаюсь выпрямить ноги и понимаю, что не могу этого сделать.

Я в ловушке. Заперта в гробу. Похоронена заживо. Паника нарастает и грозит захлестнуть меня с головой. Нет. Подави ее. Останови ее. Этого не может быть. Воздуха не хватает, но все же он поступает… откуда-то. И этот запах… машинная смазка и масло.

Я напрягаю слух. Снаружи доносятся какие-то звуки. Птицы. Вечерние трели. Я на поверхности. Я понимаю, где я. Это не так жутко, как быть похороненной заживо, но не намного лучше. Я в багажнике машины. В багажнике машины Саффрон. В мозгу шевелятся смутные воспоминания. Я стою, глядя на ее труп. Какой-то звук за спиной. Начинаю оборачиваться, и тут – удар. Что-то обрушилось мне на голову. Парализующая боль. Но перед тем, как чернота сомкнулась вокруг меня, – взгляд. Серебристо-зеленые глаза.

Ригли убил свою мать. И жил с ее трупом, делая вид, что она жива. Сообщения, которые я получала, должно быть, писал сам Ригли. У меня все переворачивается в животе. И не только при мысли о разлагающемся трупе Саффрон, но при мысли о том, что этот мальчик – этот психопат – прикасается к моей дочери. Фло. О боже. Фло. Я должна предупредить ее.

И тут я слышу еще один звук. Хруст шагов по гравию. Шаги приближаются. Щелчок. Я щурюсь от внезапного луча света. Надо мной стоит какой-то высокий силуэт. Глаза приспосабливаются к свету.

Несколько мгновений мне кажется, я его не знаю. Сквозь туман страха и боли я понимаю, что его волосы стали короче. Теперь его голову покрывает очень короткий ежик. От этого он выглядит старше. Исчезло мешковатое худи. Он одет в темно-серую футболку, открывающую взгляду мускулистые руки.

– Привет, преподобная Брукс.

– Ригли.

Вот только мне трудно ворочать языком, и это звучит как «Уагла».

Он улыбается. И я вижу, что изменилось кое-что еще. Подергивания, странные судорожные движения – их нет. Он стоит прямо и совершенно неподвижно.

– Твои шудороги?

– Ах, вы об этом?

Он внезапно содрогается. Его конечности – будто бы бесконтрольно – сводит. Затем он выпрямляется и хохочет.

– Отличная игра, верно? Бедный дерганый Ригли. – Он присаживается на край багажника. – Вы когда-нибудь видели фильм «Подозрительные лица»? Классная картина. – Он наклоняется ко мне и шепчет: – Величайший трюк дьявола заключается в том, чтобы убедить мир в том, что его не существует.

Он спрыгивает с багажника.

– Люди не любят смотреть на калеку. Они испытывают от этого неловкость. Ну и, конечно, жалость. – Он подмигивает. – Таким образом многое может сойти с рук.

Я беспомощно смотрю на него.

– Што ты шабираешся шделачь?

– Ну, мы подождем, пока не начнет темнеть, и тогда поедем прокатиться. Вот только еще кое-что надо принести.

Он исчезает из моего поля зрения, оставив багажник открытым. Я кручусь и ворочаюсь, извиваясь из стороны в сторону, натягивая свои путы, но все бесполезно. Может, поднять крик? Но меня не услышит никто, кроме Ригли, а мне не хочется его злить. Я слышу насвистывание. Ригли уже возвращается. Он слегка прихрамывает – значит, действительно повредил лодыжку – и несет что-то длинное, завернутое в покрытые пятнами простыни.

Я леденею от ужаса, борясь с приступом тошноты.

– Нет.

Он улыбается:

– Простите, преподобная. Придется немного потесниться.

Затем он кладет разлагающийся труп Саффрон рядом со мной и захлопывает багажник.