Глава 2
Неприкасаемые
Тетка Клары, госпожа Кирс Вензингер, появилась в спешке и объявила, что должна будет уехать сразу после обеда. Граф подождал, пока она сделает глоток красного вина и начнет есть, а затем уже набросился на нее с вопросами о Одемарах.
– Одемары? Что о них сказать – нечего… Клара, канавы доверху залиты водой! Водитель такси, объезжая лужи, выехал на тротуар. – Госпожа Вензингер всегда была веселой и болтливой. – Снега будет еще больше, хотя уже навалило целые горы. Говорят, все замерзнет. Ааре уже встала, хотя я нынче видела полыньи. Как ваши хитроумные задачки?
– Решаются, – вздохнул Граф, – но сегодня вечером снова придется попотеть. Расскажите мне об Одемарах, госпожа Вензингер.
– Только не говорите мне, что у них неприятности! У них никогда ничего не случается! По крайней мере… – она опечалилась. – Мне не следует говорить этого, но я подумала о Фридрихе, Матиасе и Беате.
– О «неприкасаемых», не так ли?
– Это простые, милые люди, а Фридрих еще и довольно застенчив. Я знаю их всю жизнь. В детстве мы с Фридрихом и Клаусом ходили в одну школу. Матиас был постарше, но я встретилась с ним, когда дожила до дня рождения под номером двадцать четыре. Старые Одемары часто устраивали детские праздники. Школа принадлежала госпоже Трейшлер. Она была странной дамой. Например, классы для мальчиков находились в подвале… Потом мы играли в парке… После мы перешли в другую школу, но Одемары приходили на наши вечеринки, а мы – на их. Снова мы близко сошлись в танцевальной школе. Я часто брала в партнеры то с одного, то другого. Фридрих казался более спокойным, а Клаус – более романтичным.
– Романтичным?
– Да, он очень рано влюбился в Анну Гри. Он был обходителен со всеми нами, но любил только ее. Наконец, он женился на ней. А тихоня Фридрих женился на очень красивой девушке. Жаль, что Беата пошла в него, а не в мать…
– Вы часто встречаетесь с ними?
– Нет, я не видела их целую вечность. Мы отдалились. Такое часто случается, если у людей нет общего интереса. Я иногда встречаю Фридриха в других домах, когда бываю в гостях, на концертах, в театре. Беата теперь постоянно с ним. Она посещала колледж год или два – очень умная девушка, но после смерти матери вернулась домой. У нее был печальный опыт общения с одним молодым человеком. Она даже собиралась замуж, а он взял и женился на богатой.
– А я думал, что у Одемаров денег полными полно.
– Своих денег у нее нет. Знаете, Фридрих и Клаус так и не научились зарабатывать. Деньги достались им от отца, который продал почти всю родовую собственность. Отец Фридриха был единственным сыном и унаследовал все. Вырученные деньги он оставил на жизнь Фридриху и Клаусу и в качестве капитала после их смерти – детям. Беата не получит свою долю, пока жив Фридрих.
– Кажется, у господина Клауса Одемара есть сын. Он теперь владеет половиной состояния Одемаров?
Госпожа Вензингер снова нахмурилась.
– Да, – ответила она спустя мгновение: – Доходы Фридриха весьма значительны, но он по-прежнему содержит два больших старых дома – номер 24 по Крамгассе и в Витчерхиире на берегу Тунского озера, радом с замком Оберхофен. Очень красиво, знаете ли, все эти горы… Как там, в считалке: «Менх, Эйгер, Юнгфрау, Низен и Штокхорн, кто на тебя смотрит?» Дом построили как раз после присоединения кантона Оберланд к Берну, правда, потом, лет через пятьдесят там был страшный пожар. Бедный Фридрих так жалеет об утраченных в огне интерьерах и статуях – у них в библиотеке есть гравюры…
Граф рассмеялся.
– Вы знаете, он совсем не глуп, просто слишком привязан к прошлому.
– Я хотел бы встретиться с Фридрихом.
– Это можно организовать, я думаю, потому что он тоже собирает редкие книги. Вы можете… – тут госпожа Вензингер остановилась и подозрительно посмотрела на Графа. – Гарольд, я не допущу вас к Одемарам, пока не узнаю, что вы замышляете.
– Вы считаете, что я слишком плох для них? – с улыбкой спросил Граф.
– Вовсе нет, я просто не хочу, чтобы у них были неприятности.
– Скажем так: я знаю, что господин Одемар интересуется редкими книгами. Я – тоже. Это годится?
– Я знаю наверняка, что, удалившись на покой, он стал собирать отдельные уникальные издания. Дед Одемара, кажется, что-то писал, да и Беата пробовала заняться литературной деятельностью.
– А Клаус Одемар тоже интересовался литературой?
– Если и интересовался, то вряд его поощряла к этому Анна! Мы ходили в одну и ту же школу, и я могу сказать вам, что никогда не замечала у нее склонности к чтению! Хотя вообще она была девушкой красивой, яркой и забавной. Но вот ее мать! Семья прекрасная, но они решили, что Анна должна выйти замуж за богача. За любого. Эта жуткая женщина подбирала ей таких несносных женихов, что бедняжка Анна не могла на них даже смотреть. Помню, мы так обрадовались, когда Клаус Одемар наконец женился на ней. Ей было тогда двадцать пять. Клаус женился на Анне во Франции – такой романтический побег. Они вернулись только через четыре года. Бедный маленький Леон родился здесь.
– Бедный маленький Леон?
Госпожа Вензингер не удостоила вниманием вопрос Графа и продолжала трещать.
– Анна увезла его в Бельгию, когда ему было четыре года, и они с Клаусом поселились там. Ну, и потом она устроилась очень неплохо – старый Одемар умер, и бедный Леон получил свою долю состояния. С опекунами, конечно, – Фридрих был одним из них. Анна никогда бы не вернулась в Берн, если бы не эта ужасная война. А ведь когда они возвращались домой, их поезд обстреляли, и она пострадала…
– Вы снова сказали «бедный» Леон.
– Это была такая трагедия! Долгожданный ребенок, любимец семьи… Но когда мальчику исполнилось четыре, родители обнаружили, что он не развивается умственно. Анна возила его ко всем иностранным специалистам, которых ей рекомендовали, но увы. При этом малыш выглядел гораздо старше своих лет – как шести- или семилетний ребенок. Анна говорит, что пока вы не попытаетесь с ним пообщаться, он кажется вполне нормальным и очень красивым. Такое тихое ласковое создание, он всегда себя очень хорошо вел. Только никому не рассказывайте об этом, Гарольд: подобные истории принято хранить в узком семейном кругу.
Граф почувствовал обеспокоенный взгляд Клары, но все-таки спросил:
– Вы видели его?
– Нет, но я видела Анну. Меня пригласили в особняк осенью пятнадцатого года, когда я узнала, что она дома. Стыдно сказать, но я совсем забыла о ее возвращении. Впрочем, в Берне можно забыть и собственное имя, к тому же теперь все эти военные работы… Я состою по крайней мере в четырех комитетах – и у меня нет времени на что-то еще. Фридрих Одемар был для них ангелом, рассказывала Анна. Он не хотел и слышать о том, чтобы поселить Леона вне семьи. Конечно, Анна не могла бегать за сыном по дому или по квартире, потому что стала инвалидом и оказалась привязанной к креслу на колесиках, но мысль о том, чтобы поместить Леона в какую-то клинику, даже самую лучшую, повергала ее в ужас. Она с рождения не расставалась с сыном.
– Она может ходить, хотя бы на костылях?
– Пока нет. У нее частично парализована спина и передавлены нервные окончания. Но теперь ей гораздо лучше, она проходит регулярное хирургическое лечение и массаж. Их старый семейный доктор, господин Терли, делает все, что может. Он вывозил Леона в мир. Еще он говорит, что Анна будет ходить через год или даже меньше. Я случайно встретила господина Терлиа месяц назад в театре, и он сам сказал мне об этом.
– Я полагаю, у мальчика есть нянька?
– Тут Анне очень повезло. Когда они пробирались в Нанси, им встретилась наша старая школьная подруга, в девичестве, когда я ее знала, Эмма Херда. Теперь она вдова, Эмма Гаст. Она воспитывала юную племянницу, или, скорее, – племянницу своего мужа, которая училась в школе в Нанси. Деньги Эммы остались в Париже, и поэтому Анна тут же взяла ее в качестве рассыльной и компаньонки. И очень удачно, потому что Анна была ранена еще до того, как они добрались до Базеля. Эмма Гаст заботилась о ней во время переезда. Заботится о ней и сейчас. А другие няньки ей не нужны.
– Что же стало с племянницей?
– Она тоже поселилась в особняке и выполняет иногда для Фридриха Одемара работу секретаря. Или они говорили, что ее нет здесь, и она живет в Витчерхиире? Ну ладно, это еще не все совпадения. В Базеле внезапно появился один парень по фамилии Карсон, которого знала Эмма. Его родители были старыми друзьями ее мужа. Он журналист, работал в Китае, а в этот день возвращался домой из-за того, что подцепил перемежающуюся лихорадку. Он оказался прекрасным товарищем для Леона, Анна говорит, что мальчик чудесно чувствует себя с ним. Она боится, кто когда Карсон поправится, его призовут в армию.
– И он тоже живет в особняке Одемаров?
– Да. Он прочно там обосновался.
– А этот господин Матиас Одемар…
– Он здесь или в Витчерхиире. У него были неудачи в делах, когда он был еще молодым. С тех пор он живет со своим двоюродным братом Фридрихом. Я думаю, он распоряжается по дому и ведет счета.
– Выходит, семейство состоит из господина Фридриха Одемара, от которого проистекает вся благодать, его дочери Беаты, которую Клара считает ироничной и у которой могут быть на это причины, Матиаса Одемара, пожилого приживалы, госпожи Анны Одемар, полупарализованной особы в кресле, ее компаньонки, обнищавшей из-за войны, и сына, умственного инвалида, а также племянницы компаньонки.
– Как это печально прозвучало, Гарольд!
– Ну, вряд ли в их доме безумно весело, не так ли?
– Но Одемары никогда не считали Матиаса бедным родственником. Они его любят. И вообще у Одемаров чувство семейного долга очень велико, ведь они приняли Анну и Леона. А сейчас эти бельгийские беженцы так же богаты, как Фридрих, а может быть, даже богаче, потому что у них нет его расходов. И Леон не доставляет неприятностей. Я уже говорила вам, что его смотрели все специалисты, даже сам Фрейд. Анна сказала, что его показывали Фагону в Париже. Она была с Леоном в самом чудесном санатории. А затем началась эта ужасная война и заставила их вернуться. Этот переезд и трудности плохо подействовали на него. Он стал более молчаливым.
– А есть какие-нибудь сведения об умственных заболеваниях в роду Одемаров – или со стороны Гри?
– Нет, насколько я знаю. Единственно, что по этой части я слышала, относилось к госпоже Гри… Анна жаловалась на истерию и дурной характер матери.
– Почему же эта женщина не позволила дочери выйти за Клауса Одемара?
– Тогда его не считали подходящей партией. Благородное происхождение или громкое имя семьи ничуть не интересовали Эмму Гри. Ей хотелось заполучить деньги и пожить, наконец, в роскоши. У Клауса до смерти его отца много денег быть не могло.
– А старик, оставляя Леону Одемару капитал в половину своего состояния, знал, что тот умственно неполноценный?
– Нет, конечно! Он умер, когда бедному ребенку было всего два года. Не думаю, что он и старая госпожа Одемар одобряли этот брак – они ненавидели госпожу Гри. Но они боялись угасания рода и поэтому были так добры к Клаусу, к тому же предполагалось, что Анна поселится здесь. Затем Клаусу досталось приличное наследство. И это так досадно – он наслаждался им не более двух или трех лет.
– И теперь со смертью несчастного Леона имя Одемаров исчезнет. А что со старой госпожой Одемар, матерью Клауса? Когда умерла она?
– Незадолго до Клауса Одемара.
Граф подвинул к госпоже Вензингер сигареты, одну взял себе и зажег ее и свою. Затем он спросил:
– А два года назад, когда вас пригласили к госпоже Анне Одемар, вы видели эту Эмму Гаст?
– Да. Она исключительно мало изменилась со школьных времен. Ей сейчас по крайней мере пятьдесят пять. Она примерно на год старше Анны. Но она по-прежнему такое же тихое решительное существо, только более высохшее и холодное. Она обладает сильным моральным влиянием и железной волей. С первого взгляда трудно определить, кто из женщин хозяйка, а кто приживалка. При мне Эмма безапелляционно оценила шитье бедной Анны. Они делают большую работу, готовя чехлы для мебели гостиной.
– Вы видели молодого Карсона и Хильду Гаст?
– Нет, он как раз гулял с Леоном, а девушка была, наверное, в Витчерхиире. Она там просматривала семейную загородную библиотеку для Фридриха. Помнится, Анна еще говорила, что некоторые из книг кажутся очень ценными. На обеденном столе у них лежит каталог книг…
– Мне надо познакомиться с этой семьей… Если вы, конечно, дадите мне рекомендательное письмо к господину Фридриху Олдемару.
– Но, Гарольд, в этом случае я должна знать, зачем вам Одемары!
– Я осуществляю поиски по поручению клиента, который желал бы остаться анонимным.
– Помогите, пожалуйста, тетя Кирси, – присоединила свой голос Клара. – Вы ведь знаете – Гарольд не стал бы вас просить, если бы мог поступить иначе.
– Что ж, полагаю, я сделаю это с чистой совестью, и ничего дурного не случится… И все же…
– Увы, я смогу сказать что-нибудь определенное только после встречи с книготорговцем по фамилии Гумбольт. Фридрих Одемар пользуется его услугами, и потому беседа с торговцем может дать нам нить. – Граф поднялся с места. – Сегодня суббота, но Гумбольт скорее всего в магазине. Он практически живет в своей лавке. Я сейчас ему позвоню.
Телефонный разговор занял всего пару минут. Вернувшись, Граф удовлетворенно сообщил:
– Он действительно в магазине. Встречусь с ним и позвоню вам. Как вы считаете, после этого вы могли бы отправить с посыльным записку господину Олдемару?
– Конечно. Похоже, вы очень спешите.
– Так и есть. И, поверьте, я благодарен вам больше, чем когда-либо…
Госпожа Вензингер не дослушала.
– Ну это же совсем не трудно. Боже милостивый, уже три часа?
– Мы не допили вино, – напомнила Клара.
– Значит, придется отложить до лучших времен. Я должна бежать…
Через полчаса в библиотеку вошел Стефан.
– Я торчал возле номера 24 с 14:30, – в его голосе слышались прокурорские интонации, – но никто ничего из окон не выбрасывал.
– В субботу пополудни почтальон не приходит. Поэтому бумажного комка и не было.
– В 15:15 вышел старик и прошелся по участку с метлой. Собирал все, что попадалось на глаза, и сметал снег со ступенек и дорожки. Снег продолжал идти, и он оставил это занятие. Из окон подвала – я имею в виду те, что по фасаду, – бумажный комок выбросить невозможно, они затянуты льдом. Окна со стороны Крамгассе чистые, и одно было приоткрыто: там, наверное, кухня. Вряд ли бумажку выкинули с верхнего этажа – она угодила бы на крышу закрытого балкона или еще куда-нибудь, но никак не смогла бы упасть снаружи изгороди.
Скорее всего, отправитель уронил свое послание из среднего окна балкона на втором или третьем этаже.
Клара неожиданно принялась рассуждать вслух:
– Интересно, кого стоит принимать в расчет. Может ли человек с мозгами шести- или семилетнего ребенка написать подобное сообщение. А вдруг это Леон Одемар?
– Ну, положим, выбросить бумажку несложно. Это в состоянии проделать любой обитатель этого дома, – высказал свои соображения Стефан и посмотрел на женщину. – Вы полагаете, что это сделал ребенок лет шести-семи?
– Ему двадцать пять, у него задержка умственного развития, – сухо пояснил Граф.
– Мог он выбросить что-нибудь из окна незаметно для окружающих? – после паузы спросил Стефан.
– Думается, да. Вполне вероятно, что угрожающая моему корреспонденту опасность заставляет его быть фантастически ловким и осторожным.
Стефан нахмурился.
– Ну, Леон тоже может находиться в такой ситуации. Вообще говоря, мы не знаем, насколько он безумен. А если он только разыгрывает ненормального? Или, предположим, у парня период просветления, как предположил ваш Шваб, и он, пока более-менее вменяем, пытается передать вам какую-то информацию?
– Светила медицины, специалисты по болезням мозга признали Леона Одемара умственно неизлечимым еще в четырехлетнем возрасте. С тех пор он немного развился, но мыслить, как взрослый человек, не сможет никогда. У него не бывает периодов просветления – он остановился на одной из нижних ступеней развития мозга.
– Да?.. В 15:05 по левой лестнице – их там две – спустился парень и подозвал такси. Высокий светловолосый парень, довольно красивый, немного сутулый. Как только машина подъехала к тротуару, он смял клочок бумаги и выбросил его.
Голос Клары прозвучал почти криком:
– Выбросил клочок бумаги?
Стефан флегматично продолжал:
– Белой бумаги. Затем он оглянулся и посмотрел на другого парня, который вышел из дома чуть позже, тот сбежал вниз по лестнице. Такой тощий, бледный, с черными волосами, лицо невзрачное. Этот парень поднял бумажку, посмотрел на нее и, прогулявшись к мусорной корзине на углу, бросил ее туда. Затем он вернулся и, взяв первого – более крупного – парня за руку, помог ему сесть в машину.
– Стефан, – ахнула Клара, – вы вынули эту бумажку из мусорной корзины?
Парень протянул ей мятый кусочек бумаги.
– Вот она.
Клара схватила и развернула ее.
– Ну вот, мы теперь знаем – Леон Одемар может играть в крестики-нолики.
Граф заглянул ей через плечо на неровные квадратики с нулями и крестиками.
– Возможно, ему помогали, но в любом случае – он всегда проигрывает. Тут интересно другое. Если эти двое – Леон Одемар и госпожин Карсон, его нянька, – мы совершенно определенно знаем: ни один из них не является моим клиентом. У них обоих достаточно свободы, чтобы использовать менее эксцентричный способ отправки корреспонденции.
– Пожалуй, вы ошибаетесь насчет молодого Одемара. Карсон висит у парня на хвосте, как клещ на собачьей шерсти.
– Но Одемар вышел из дома один, и у него было время сунуть записку водителю такси, не так ли?
– Да, он вполне мог это сделать. Он такой крупный здоровый парень, очень неплохо выглядит. Я, конечно, подумал, что раз он дома – значит, чем-то болен, например, хромает, но мысль об умственной неполноценности мне в голову не приходила.
– Что-нибудь еще?
– Да. Как только отъехало такси, остановилась другая превосходная машина. Из нее вышел пожилой человек, приятной наружности, с саквояжем в руках – по виду доктор. Он вошел в дом. Затем появился дворник с метлой, и я удалился.
– Неплохо…
